Пропавший Пианист

Абраам Ману

Пропавший Пианист

ЧАСТЬ 1

Глава 1. Колыбель

Лондон, 1820 год.

Ах, Лондон! Город утончённой культуры и бунтующей души, где история и будущее, как два дуэлянта, сошлись на рассвете, скрестив шпаги в тумане. Осень здесь не просто время года, но истинное театральное представление природы: её листья, как актёры в золотых и багровых костюмах, срываются с деревьев и кружатся в вальсе прощания.

Шум листвы, что уносит ветер в переулки, был сродни шепоту старых стен, знавших немало тайн. Угольный дым, поднимающийся из труб, и желтоватый смог, опускающийся на мостовые, придавали городу вид потустороннего миража, где каждый силуэт казался призраком из другой эпохи.

И в этот час, когда улицы были погружены в сон, словно сцена после финального акта, в одном из самых охраняемых округов столицы, в доме с высокими ставнями, ворочался в постели мальчик. Его звали Луиджи. Он был не из тех детей, что спокойно предаются снам. Нет, в его душе горело нетерпеливое ожидание, будто он знал нечто необычное должно произойти.

Он вставал, ходил босиком по комнате, сжимал пальцы, будто держал в руках невидимую партитуру, и снова ложился. И вдруг словно по велению судьбы рояль заговорил. Мелодия, полная тоски и тайны, разлилась в тишине ночи. Луиджи затаил дыхание. Это была именно та музыка, что он ждал, та, что каждый раз прорастала в его сердце.

Музыка звучала из дома напротив. Сосед-музыкант, чьё лицо он никогда не видел, вновь играл в час, когда город спал. И, как всегда, его искусство нарушало покой жителей, порождая ворчание и гнев. Но Луиджи он не жаловался. Он был зачарован. Для него эта музыка была как молитва, как зов, который связывал его с чем-то большим, чем обыденность. Но, как всегда, вместе с музыкой из мрака всплыли другие звуки раздражённые голоса, срывающиеся на крик. Они были подобны фальшивым нотам, беспощадно рвущим волшебную ткань мелодии.

– Перестань играть! – рявкнул кто-то, словно отбивая марш гнева.

– Безобразие! – добавил другой, голосом усталым, но нетерпимым.

– Хватит мучить нас своими ночными концертами!

И тут в толпе возник он человек не столько плотного телосложения, сколько характера грубого и несдержанного. Жирный кулак с силой ударил по двери, за которой пряталась музыка. Потом ещё и ещё, так, будто он хотел выломать её своей яростью.

– Ты псих! Ненормальный! – ревел он так, что эхо пронеслось по округе. – Ну-ка, выходи!

Эти вопли грубые, шумные, как барабаны враждебной армии, пугали Луиджи. Но страх не одолел в нём любопытства. Соскочив с постели, он подошёл к окну и, стараясь не дышать, наблюдал за происходящим. Он надеялся, быть может, впервые увидеть того, кто каждую ночь будил его душу.

Музыка замолчала. Осталась только напряжённая тишина и тяжёлое дыхание разъярённой толпы. А затем внезапно, как вспышка молнии дверь открылась. Гигантский кулак толстяка, не встретив привычного сопротивления, пролетел в пустоту, и сам Билл чуть не упал вперёд. Но не это удивило его, а фигура, возникшая в темноте дома. Луиджи вжался в стекло. Хотел разглядеть лицо… Хотел увидеть глаза того, кто играл, словно плакал с каждой нотой. Но ночь была слишком темна. Лишь слабый свет свечи словно отблеск надежды дрожал в руке их соседа, Гарольда Уилсона, бывшего философа, теперь лишь задумчивого старика с глазами, в которых отражались все трагедии мира. И тогда, из темноты, раздался голос. Спокойный, ироничный, но в нём звучала сила человека, привыкшего не склонять голову:

– Что, Билл? Снова хочешь выбить мою дверь?

Толпа замерла. В этом голосе было что-то чуждое для них достоинство, вызывающее страх. Билл, как зверь, почувствовавший, что перед ним не жертва, но другой хищник, отпрянул, но не сдался:

– Что ты сказал? Повтори!

Но прежде, чем он успел подойти, в воздухе как струна, натянутая до предела – раздался новый голос.

– Мистер, Билл…

Он был иным. Глубоким. Пронзительным. Словно эхо юности, забытое, но вдруг воскресшее. Луиджи вздрогнул. Его сердце застучало быстрее. Этот голос… он знал его. Он был в его крови. Он принадлежал отцу.

Мгновение и весь людской ропот смолк. Словно по команде все обернулись. Из бокового переулка, шаг за шагом, в свет фонаря вошёл красивый мужчина, в тёмном фраке, с тростью, украшенной серебряным набалдашником.

Лорд- Канцлер – Энтони Виджеральд Ваппа.

В его облике сочетались изящество придворного и хладнокровие дипломата. Волосы цвета пепла, лицо как высеченное из мрамора, взгляд точный, как удар шпаги.

– Я бы хотел, сказал он, – не повышая голоса, но заставляя всех вслушаться, – чтобы эта нелепая сцена была разрешена… окончательно.

Билл открыл рот, как будто готовясь к новой вспышке гнева, но слова застряли в горле. Впрочем, он всё же попытался:

– Р-решение? Какое ещё решение? Его – этого безумца – надо просто прогнать. Это же в вашей власти, сэр!

Энтони приблизился к нему. Один шаг. Другой. Его трость отстукивала ритм правосудия.

– Во-первых, мистер Билл, – сказал он медленно, с ледяной вежливостью, – прошу не выдавать ваши сиюминутные эмоции за общее мнение всех присутствующих.

– Но… он же всем надоел! – пробормотал Билл, уже не так уверенно.

– Воистину, ваша глупость поражает, господин Билл, – отрезал Энтони, глядя на него так, будто взвешивал на весах судьбы.

– Что? Я не позволю! – взорвался толстяк Билл, его лицо налилось багрянцем, а глаза метали искры.

– Я вас уважаю, – начал Энтони спокойно, – но прошу и вы… – он не дал Биллу договорить, голос его стал твёрже: – Если мы всё ещё говорим с вами как с человеком, то примите это как знак моего последнего уважения.

– Но… я…

– Вы утверждаете, что он мешает вам… и всем соседям.

– Да н…

– Да? – Энтони прищурился. – Даже не принимая во внимание тот факт, что вы живёте в самом последнем доме квартала, и звуки от его музыки доходят до вас едва ли не меньше всего?

Голос его изменился. В нём зазвучали нотки, не свойственные обычно столь сдержанному аристократу – нотки холодного презрения.

– Но и вы, Билл, ничем сейчас не отличаетесь от него. Да, он ошибся, нарушив тишину ночи. Но вы превзошли его в грубости, в крике, в оскорблении. Я прошу вас успокоиться. Возьмите себя в руки.

Билл, злобно скривив рот, метнул на Энтони взгляд, полный неприязни и бессильной ярости. Бормоча под нос что-то неразборчивое, он резко развернулся и зашагал прочь, в сторону своего дома, тяжело топая по мостовой. Энтони молча смотрел ему вслед. Толпа, ещё минуту назад шумная и возмущённая, теперь стояла в тишине, будто приросшая к земле.

Он медленно повернулся к пианисту.

Тот стоял на пороге, с поникшей головой и выражением глубокой усталости на лице как человек, которому надоело защищаться.

И вдруг в глазах Энтони мелькнула тень боли. Он оглядел соседей одного за другим. Их лица, искажённые злобой, раздражением, предубеждением, были похожи на маски, а не на человеческие облики.

«Человек… творение Господне. По Его образу и подобию… Но разве таковым Он замыслил тебя? Алчным? Жестоким? Лживым? Готовым разорвать ближнего ради собственной выгоды? Смотрите… Смотрите, во что вы превратились. Ах… Как же больно мне за вас…» – думал он, чувствуя ту же горечь, что и каждый раз, когда вера в человечество снова давала трещину.

Он опустил взгляд и тихо сказал:

– Следует уважать искусство. В любом его проявлении, господа. Прошу – возвращайтесь по домам.

Словно разбуженные от заклинания, люди один за другим стали расходиться, избегая взгляда Энтони. Их шаги были неловки, как у провинившихся учеников, и никто не произнёс ни слова. Луиджи всё это время стоял босиком у окна. Сердце его билось быстро, но теперь от восторга. Он смотрел на отца с восхищением, с тем чувством, которое испытывает мальчик, увидев, как его отец способен, одним словом, усмирить бурю. Он улыбался, внутренне торжествуя. Но внезапно почувствовал на себе чей-то взгляд и вздрогнул. Энтони стоял на улице, глядя прямо на него. Луиджи отшатнулся и поспешно прикрылся занавеской, но не смог удержаться вновь приоткрыл её чуть-чуть, продолжая тайно наблюдать за отцом.

Воистину, это была ночь чёрная, как мантия смерти. Ни луны, ни звёзд небо было плотнее самой земли. Облака скользили по нему, как мрачные волны, предвещая бурю нового потопа.

– Видимо, дождь будет… – пробормотал Энтони, глядя в небо.

– Да… и ветер поднимается, – с лёгким вздохом отозвался пианист.

– Что ж… доброй ночи. Хотя, пожалуй, уже начинает светать, – произнёс Энтони и шаг за шагом направился к своему дому.

– Постой… Энтони… – вдруг остановил его голос сзади.

Энтони обернулся.

– Да?

– Прими мою признательность за помощь и… – начал было пианист, протягивая руку, но Энтони, подняв ладонь, остановил его сдержанным жестом.

– В этом нет необходимости, Юлиус. Это мой долг.

– Тем не менее… – с твёрдостью в голосе возразил пианист, всё же протянув руку.

Энтони пожал её, кивнул и сказал с лёгкой усмешкой:

– Ладно. Спокойной ночи. И постарайся больше не шалить, хорошо?

– Ладно-ладно…

«Юлиус? Вот как его зовут…» – прошептал Луиджи, стоя у окна. Он медленно отступил назад и сел на кровать. «Но откуда отец его знает? Они даже на “ты” разговаривают… Интересно, удастся ли мне когда-нибудь увидеть этого Юлиуса вблизи?» – думал он, бессознательно покусывая ноготь на пальце. И тут голос, тёплый и знакомый, вырвал его из размышлений:

– Малыш? Сынок, почему ты ещё не спишь?

Он резко обернулся, словно проснулся от глубокого сна. В дверях стоял отец. Он подошёл, положил руку ему на голову и мягко сказал:

– Не стоит пользоваться тем, что у тебя завтра свободный день. Надо ложиться вовремя, чтобы ты вырос крепким и здоровым, сынок.

Луиджи, смутившись от укора, который не был ни резким, ни суровым, а лишь доброжелательным, опустил взгляд и тихо прошептал:

– Простите, отец. Я просто забылся…

– Ну тогда марш в постель! – произнёс Энтони, улыбаясь.

Луиджи сразу лёг, натянув одеяло почти до носа. Энтони склонился, поцеловал его в висок и прошептал:

– Спокойной ночи, Луиджи. Сладких тебе снов.

– Подождите, отец! – воскликнул Луиджи, схватив его за руку. Он уже не мог больше молчать – вопрос, что гложет его душу, требовал ответа.

– Что? – Энтони удивлённо посмотрел на сына.

– Почему все вы презираете пианиста?

– И почему ты так думаешь? – голос Энтони остался спокойным. – Ведь с моей стороны не было ни одного обвинения в его адрес.

– Отец, я… – начал Луиджи, но не успел договорить, как Энтони вновь положил руку ему на голову, мягко перебивая:

– Послушай, сынок. Людей вроде Билла Уитса не заставишь понять музыку… или язык любви. Такие, как он, не видят ценности в тех, кто слабее. Их душа глуха – она закована в алчность и жестокость.

– Что?.. – прошептал Луиджи, не до конца понимая, но чувствуя в словах отца что-то важное.

Энтони сел рядом, и его голос стал тише, как исповедь.

– Музыка – это тоже язык. И владеют им немногие. Лишь те, кто способен слышать голос любви… Это высшее чувство. – Он вздохнул, будто вспоминая что-то далёкое. – Вот скажи, если с тобой будут говорить на незнакомом языке – разве ты поймёшь собеседника?

Луиджи кивнул в знак согласия.

– Тогда не спеши обвинять всех. Сначала научись понять того, кого обвиняют все. Только тогда ты сможешь различить истину.

– Отец… а почему он играет только по ночам? Я ни разу не видел его лица… Я не знаю, как он выглядит. Он не общительный. Он выходит гулять только ночью…

Энтони вдруг рассмеялся. Сначала мягко – почти отечески, а потом, став серьёзным, ответил:

– Вижу, ты весьма хорошо осведомлён о его жизни, Луиджи. – Он замолчал на мгновение, затем продолжил уже с глубокой серьёзностью: – Я думаю, что ответы на эти вопросы знает лишь он сам. И только он имеет право их дать. Но раз уж ты задал их мне, отвечу так: неправильно смотреть на мир глазами толпы. Люди любят обсуждать всё, что скрыто, всё, чего не понимают. Они создают слухи, питаются ими. А тех, кто избегает общества – тех, кого называют изгоями, – чаще всего общество и делает своими жертвами.

Он встал. Голос его снова стал строгим:

– А теперь – хватит. Живо спать!

И с этими словами он вышел из комнаты.

Глава 2. Твёрдое решение

Лежа в постели и глядя на узоры потолка, Луиджи размышлял над словами отца.

«Так если музыка – это язык», – думал он, – «то всё и вся в этом мире имеет свою форму общения…»

В это время над городом постепенно надвигалась гроза. Вихрь усиливался, порывы ветра становились всё яростнее, и кроны деревьев скрипели, извиваясь в безмолвном предчувствии бури. Но вдруг всё стихло. Всё замерло в ожидании первого громового удара. И вот ослепительная молния вспорола небо, и её величественное сияние озарило всё вокруг. Луиджи, потрясённый, вдруг понял:

– О, вот оно! Это тоже мелодия! Это язык природы…

Он сел в постели, прислушиваясь, зачарованный.

– Всё по очереди, всё как целый оркестр. Концерт невообразимой мелодии. Сначала меняется погода, потом ветер поднимается, подхватывая едва слышимые ноты шелест листвы… За ним начинается дуэтный танец ветра с пылью земли. Кажущееся затишье… и вот в силу вступает дождь, усиливаясь каплями, звуки которых подобны мелодии, изливающейся из фортепиано. И наконец великое светило, молния, удар грома финальные ноты этой симфонии… Интересно, если бы всё это можно было записать нотами, какая бы вышла мелодия?.. Та… та… та… тара… та… та… «Я понял!» прошептал он восторженно. И, окрылённый этим открытием, он незаметно погрузился в глубокие, тёплые объятия прекрасных снов. Луиджи был прекрасным юношей. Чёрные волосы, светлая кожа, небесно-голубые глаза, утончённые черты лица. Несмотря на возраст, в нём уже проявлялась изящество будущего мужчины. Ему было четырнадцать, но он успел завоевать симпатию преподавателей и даже внимание самого основателя школы, куда недавно перевёлся Сэмюэля Гансса.

Сэмюэль, будучи другом Энтони, отца Луиджи, всегда с гордостью отзывался о юноше:

– Луи… – говорил он. – Этот четырнадцатилетний юноша покорил моё сердце и ум. Он воплощение всех моих убеждений…

И действительно Луиджи с жаждой впитывал знания, любил учиться, исследовать, задаваться вопросами. Он был внимателен к каждому слову учителей и размышлял над всем, что слышал. Уже в этом возрасте он пользовался успехом у противоположного пола: некоторые просто симпатизировали, но большинство были влюблены в него. Однако сам он питал тёплые чувства лишь к одной лондонской красавице Адель Бридж.

Она была будущей пианисткой, ученицей знаменитого Тиллварда Грэма одного из великих людей своего времени. Луиджи замечал только её, и она отвечала ему взаимностью. К тому же, их семьи были близки. Мать Адель приходилась двоюродной кузиной Меридит матери Луиджи. Отец Адель, генерал Барклоу Бридж, был другом Энтони. Его супруга, Аманда Джерфорт Бридж, была не только двоюродной сестрой, но и лучшей подругой Меридит.

К несчастью, три года назад генерал погиб в кораблекрушении. Его вдова долго не могла оправиться от утраты, и лишь благодаря поддержке кузины Меридит ей удалось вновь встать на ноги. Адель нашла своё утешение в Луиджи. Они часто проводили время вместе, гостя друг у друга, делясь мыслями и показывая друг другу свои умения. А поскольку Луи интересовался музыкой, особенно игрой на рояле, он, пользуясь случаем, всегда просил Адель научить ему игре. Они были очень близки, и с каждым разом, в дни их встреч, отношения между ними становились чем-то большим, чем просто дружба…

А Луиджи всё ещё спал в объятиях прекрасных снов. Тем временем дождь, словно из ведра, продолжал лить без малейшего перерыва.

На следующее утро яркие и тёплые лучи солнца врывались в комнату, нежно касаясь его лица и пробуждая ото сна. Весёлое пение птиц подхватывало свет, добавляя утру ноты радости. Луиджи живо вскочил с постели и надел утреннюю одежду и туфли, что ещё вечера приготовила заботливая мать, Меридит.

Пока он одевался, в доме и с наружи послышались знакомые голоса. Он подошёл к окну, и, едва распахнув его, впустил в комнату свежий аромат мокрой земли, зелени и благоухающих цветов. Солнечный свет залил всё вокруг, а перед глазами открылся вид на уютный, пусть и роскошный, сад, располагался с восточной стороны их дома. Именно здесь семья часто собиралась на завтрак или пила чай в особенно тёплые дни.

За садом, в отдалении, виднелся дом всеми известного пианиста старинный, но тщательно ухоженный, с изящными окнами и строгой архитектурой. Над всем этим пейзажем сияло осеннее утро, словно напоминая, что жизнь продолжается, несмотря на недавнюю бурю.

Небо, чистое и глубокое, отражало свои оттенки в росе и листве. Луиджи прикрыл глаза и вдохнул свежий, прохладный воздух, наполняя лёгкие и сердце ощущением покоя и вдохновения.

Сад искрился влагой, птицы, словно хором, воспевали окончание непогоды, создавая утреннюю симфонию, способную очаровать любого.

Но вдруг вся эта волшебная картина исчезла для Луиджи. Его внимание привлёк голос, до боли знакомый и близкий. Он склонился из окна и увидел Её. Молодая девушка, с радостной улыбкой, разговаривала с его матерью. Для Луиджи это было не просто утро оно озарилось Её присутствием. Её голубые глаза казались отражением самого неба, лицо сияло мягким светом, а пышные золотисто-белокурые волосы, будто солнечные лучи, играли на её плечах.

Это была Адель его лучший друг… и тайная любовь.

Между ней и этим утром царила гармония, которую он не мог объяснить словами. Несмотря на свой возраст, Луиджи испытывал к ней что-то особенное. Он мог смотреть на неё часами молча, без повода, с восхищением и трепетом.

Но внезапно его созерцание прервал знакомый голос:

– Луиджи? – раздался стук в дверь. Энтони вошёл в комнату и с лёгкой улыбкой продолжил: – Ты уже проснулся?

Луиджи резко обернулся, словно его застигли врасплох.

– Что? – пробормотал он, смущённо.

– Что случилось? Где ты витаешь, сынок? И за кем, позволь спросить, ты так пристально наблюдаешь? – спросил Энтони, приближаясь к окну.

– А… – вырвалось у Луиджи, голос его пересох.

– Ах вот оно что, – сказал Энтони, хитро улыбаясь. – Вижу, твоё сердце начинает биться иначе… И вижу, что внимание твоё привлекло это прелестное создание.

Он нагнулся и, прошептав Луиджи на ухо, добавил:

– Скажу тебе по секрету, сынок: ты не ошибся.

От слов отца на лице Луиджи появилась невольная улыбка.

– Ну, да ладно. Пошли вниз, – продолжил Энтони. – У нас чаепитие и завтрак. И, насколько я понимаю, мне уже не нужно тебе сообщать, что к нам пришли гости?

– Да, отец, – кивнул Луиджи.

Энтони закрыл окно, и они вместе вышли из комнаты.

Их дом был двухэтажным: наверху три спальни, внизу просторная гостиная, кухня и три уборные: две на втором этаже, одна для гостей. Дом хоть и старинный, но уютный, с атмосферой тепла и уюта.

На стенах висели картины большие и малые, старинные и современные. Энтони с юности коллекционировал живопись, отдавая предпочтение душевным и редким работам.

Цветы в керамических горшках украшали каждый угол. Их выращиванием занималась сама Меридит, создавая в доме ароматную симфонию из зелени и красок.

Особую атмосферу придавал запах смесь старого дерева, масляной краски и свежих бутонов.

Мебель была антикварной, в тёплых тонах чёрного и коричневого. Стол, накрытый белой скатертью с вышивкой ручной работы, и кресла с витыми ножками придавали комнате особый шарм. Потолки были высокими, украшены светло-голубой лепниной и позолотой.

В центре зала свисала великолепная хрустальная люстра, отражая утренний свет по всей комнате.

А на самом видном месте стояли старинные часы – с тонким звоном и глубокой тенью времени в каждом их ударе.

– Здравствуй, Луиджи! – радостно воскликнула Адель, заметив его, спускающегося с лестницы.

Сердце Луиджи наполнилось бурным, неуправляемым чувством. Он сам не понимал, как должен себя вести. Подойдя к девушке, он, как истинный джентльмен, легко поцеловал её руку и, немного смутившись, ответил:

– Здравствуй, дорогая Адель. Надеюсь, ты в добром здравии?

– Благодарствую, молюсь о твоём здоровье, – с тёплой улыбкой ответила красавица.

К этому моменту к ним подошёл Энтони, весело заметив:

– Дорогие мои… может, пойдём?

Но дети словно не слышали его – их взгляды были прикованы друг к другу, и время, казалось, застыло.

– Луиджи! Адель! – усмехнулся Энтони, заметив их рассеянность. – Вы меня слышите?

– Д-да, – одновременно и слегка заикаясь ответили оба.

– Какие же вы рассеянные этим утром… Хотя, – Энтони хитро прищурился, – я вас понимаю. Ну ладно, пойдёмте. Нас, наверное, уже заждались…

– Луиджи… – прошептала Адель, шагая рядом с ним. – Как ты думаешь… что понял твой отец?

– Я не знаю, – также шёпотом ответил он, едва заметно улыбаясь. – Но я чувствую, что в его словах был смысл…

– Смысл? Какой ещё смысл? – удивлённо переспросила она, глядя на него с растерянностью в глазах.

– Давай не отстанем… а то они рассердятся, – с мягкой усмешкой сказал Луиджи и, взяв её за руку, прибавил шагу.

Они вышли в сад, где их уже ждали Аманда и Меридит – их добрые и чуткие матери.

– О, дорогой Луиджи! – воскликнула мисс Аманда с неподдельной радостью. – Как ты себя чувствуешь?

– Благодарю, мадам, я вполне здоров, – вежливо ответил он, поклонившись.

– Ну, давайте все за стол! – торжественно произнёс Энтони.

Они расселись вокруг круглого стола, щедро уставленного вкуснейшими яствами. Луиджи оказался между гостями, напротив него села Адель, а по бокам родители. Сначала разговор вели Меридит и Аманда, оживлённо обсуждая нелепости лондонской моды. Луиджи же, смущённый присутствием Адель, молчал, до тех пор, пока к беседе не присоединился и Энтони:

– Скоро рождественские каникулы. Пора подумать о будущем нашего сына. Чем бы ему стоило заняться в свободное время?

– Великолепная мысль, Энтони! – поддержала его мисс Аманда.

– Да-да, дорогой, – кивнула Меридит.

– А может, отдать его в балетную школу? – с улыбкой заметила Аманда. – У него же идеальное телосложение – глядишь, станет балеруном!

– Что? – рассмеялся Энтони. – Ха-ха… Я думаю, Луиджи должен сам…

– Я хочу играть на рояле! – вдруг воскликнул Луиджи, неожиданно прерывая всех.

Наступила тишина.

– Играть? – с искренним удивлением переспросила Адель.

– О, дорогой, – мягко сказала Аманда, – думаю, это замечательная идея. Даже прекрасная!

– Сынок? – обратился к нему Энтони. – Ты уверен?

Луиджи посмотрел отцу прямо в глаза и с решимостью произнёс:

– Да, отец. Конечно, с твоего и маминого позволения.

– Прекрасное решение, Луиджи! – радостно поддержала его Адель. В ответ он лишь улыбнулся.

– Тогда давай договоримся так, сынок, – сказал Энтони, положив руку ему на плечо. – Я даю тебе три дня. Подумай хорошенько. И если через три дня ты всё ещё захочешь этого, я обещаю найти тебе лучшего учителя. Хорошо?

Луиджи молча кивнул, а затем тихо сказал:

– Как пожелаете, отец.

Не успел он договорить, как в доме раздался громкий стук.

Луиджи вскочил, собираясь идти к двери, но Энтони мягко остановил его:

– Постой, Луиджи. Я сам открою.

Юноша вновь сел, допивая свой апельсиновый сок, а Энтони направился к двери. Там стоял свежий, румяный мальчик с пепельными кудрями.

– Здравствуйте, сэр Энтони!

– О! Доброе утро, Габриэль! – обрадованно ответил он.

– Простите, сэр… – вежливо улыбаясь, произнёс мальчик. – Я могу увидеть Луиджи?

– Безусловно! Мы как раз завтракаем. Заходи!