Под флагом Корабля дураков

Одной из проблем всего детства и подросткового периода было то, что я не мог находиться в толпе взрослых – в магазинах, на рынке мне становилось плохо, начинало подташнивать, настроение портилось, и я старался как можно скорее уйти из такой ситуации. После знакомства с тенсегрити подобные реакции ушли, но знание о разнице циркуляций я сразу же взял на вооружение: в толпе теперь всегда шел левым плечом вперед, чтобы энергия не рассеивалась.

Перепросмотр был важной практикой, но даже в варианте Тайши мне от него становилось уныло и скучно буквально через пять минут. Хорошо, что дело не было полностью пущено на самотек – занятия группы начинались с того, что все садились в круг, по очереди читали молитвослов и под чтение от двадцати до сорока минут занимались перепросмотром.

Новый год я встречал «вместе с фирмой»: чета ошевцев, Захар и я. Девушка Захара еще состояла во «внутреннем круге» «школы философов», и Новый год она встречала вместе с другими «философами». По опыту прошлых лет я знал, что там была приготовлена целая программа, но и мне, и Захару в этот раз было запрещено появляться на праздник. Захар был мрачен, но даму сердца не бросал.

Мне хотелось постоянно видеться с Дейдрой, но я хорошо понимал, что если в общении выстраивается совместное пространство, то не моя в этом заслуга.

Для фирмы финансово и организационно год получился очень успешным, но жизнь не исчерпывается достатком, и каждому из нас было о чем погрустить. Поэтому единогласно решили взять в прокате все части фильма «Десятое королевство», и мы смотрели его всю ночь.

06.

…электричка возвращала нас в город, а я пользуясь случаем делал записи в дневнике. На природе и под эзотерические разговоры отступили обычные «хотения», их место временно заняло какое-то новое для меня состояние, в котором я не воспринимал Дей как очень красивую молодую девушку. Но когда я произнес это слух, Дейдра рассмеялась, забрала у меня дневник и написала на полях тетради: «Врешь ты все! Еще как воспринимаешь, просто прячешь от себя за всем этим».

При всей начитанности и эрудированности я был замкнутым и порой грубым человеком, друзей у меня практически не было, а с девушками я лишь здоровался, если мы вместе учились. На момент попадания на Корабль за мной волочился хвост в виде наследия «школы философов», психологических комплексов и неблагополучной обстановки в семье родителей. Предсказуемо, что меня так привлек Путь воина с его одиночеством и самодостаточностью, а учение Гурджиева изначально заинтересовало только тем, что я подозревал там силу и уверенность, которых мне не хватало.

В Дей я влюбился с первой же встречи, но долго гнал от себя это понимание, потому что в принципе не допускал мысли о том, что могу быть ей интересен. Тем более, что я считал, что иду по Пути воина, какие тут могут быть девушки?! Но на Корабле я остался, потому что почувствовал тут ту жизнь, которой хотел жить.

Незадолго до моего первого семинара Дей с восторгом рассказывала о том, что на Корабле люди меняются, постепенно, но меняются! Возможно, что я менялся слишком медленно, и даже когда однажды схватился за голову: «Я же люблю ее, что же я делаю?!», то все равно не мог переломить своих крайнего эгоизма и себялюбия. Я очень много времени отводил практикам, но лишь по набору и возвращению энергии, и мне не хватало тепла в сердце и стабильности… Через перекосы в выполнении тенсегрити я подключался к Холоду и кайфовал на этой энергии, а когда однажды на занятии группы прочли в дневниках Кости слова Владимира Григорьевича о том, что проводить люциферизм могут только высокоразвитые адепты, которые много страдали и прошли через посвящения, то для меня с моим идиотизмом это даже стало предметом гордости: «Вот видишь! Значит, что-то я все-таки могу!» Да, мог, и слишком редко задумывался над тем, что же творю.

Вторая половина января две тысячи первого года. Я помню, где висел тот телефон-автомат, из которого позвонил Дей: «Я люблю тебя!» Помню тишину в трубке и тихий голос: «Мне нечего тебе ответить». Повесил трубку… В очень подавленном состоянии пошел домой. Всю ночь растравливал себя под «Последнюю песню» Найка Борзова, а утром с мыслями о суициде поехал на природу. Потерянно бродил среди деревьев… Выбрал место, но какой-то случайный человек вдруг спросил: «У тебя все нормально?» – «Да, все». Вернулся в город, а там столкнулся со старым знакомым, через разговор с ним снова стал оживать. Я больше никогда не говорил Дей о своих чувствах к ней, и не рассказывал о произошедшем.

В одной из бесед с приморской дамой Дей как-то воскликнула обо мне:

– Да ты представить себе не можешь, насколько мы с ним похожи!

Интересы и взгляды на жизнь во многом действительно совпадали, но не настолько, чтобы мы были копиями друг друга. Когда я нахватался цитат из Вейнингера, то какое-то время дразнил ими Дей, пока однажды она не воскликнула:

– Да, ты прав! И я сама вижу в себе все эти проявления, но неужели ты думаешь, что мне от этого легко?! – после этого я перестал ее дразнить, но Вейнингера так и не прочел.

В один из приездов Звездочета все вместе смотрели фильм, который он привез – «Книги Просперо». Но качество звука была настолько ужасным, что минут через двадцать фильм пришлось выключить. Но я попытался ухватить мысль режиссера и в очередной приезд Звездочета показал ему свежезаведенную семинарскую тетрадь с надписью по обрезу: «Книга семинаров».

– Амбарная книга!

– Нет, это как в «Книгах Просперо»: книга воды, книга земли… Вот это! – мне показалось, что Звездочет на секунду замешкался, и я смог уловить его мысль: «Единственный».

Дей быстро соображала и формулировала вопросы, но уже в процессе их произнесения сама могла уйти от сути того, что хотела узнать, но мне порой было сложно сформулировать то, что я хочу спросить или сказать. Идею Гринуэя я ухватил верно, попытался воспроизвести, но выразить словами внутреннее понимание мне было тяжело. Зато я очень жадно собирал все похвалы в свой адрес, и пойманная мысль пошла в копилку подобных ей. Вдобавок к недостатку мужской энергии не мне Дей дразнить надо было, а ей меня. Однако, было как было.

На физмате она оказалась, потому что ее мама пророчески сказала:

– Если ты поступишь на простой факультет, ты оттуда в два счета вылетишь, а если на какой-нибудь замороченный, то будешь учиться и получишь диплом! – так Дей оказалась на физмате, и даже диплом из научного журнала списывать никто не помогал: сама, все сама!

Когда на этот же факультет поступил я, Дей уже выпустилась, но со мной ситуация была проще: математика и физика были единственными предметами школьной программы, которые мне нравились и по которым я шел на «пять». И на курс старше меня на физмате уже учился мой младший брат. Так и случился в моей жизни физмат.

На четвертом курсе дневного отделения я бросил учебу – под влиянием «школы философов» и кастанедизма для меня стала непреодолимой разница между тем, чему я учусь в университете и теми идеями, которые мне близки. Корабль очень вовремя случился в моей жизни, стал для меня новой жизнью.

Я не знаю, что было внутренним стимулом в духовном развитии для Дей, но еще до моего появления она не постеснялась спросить: «Что будет после того, как Владимир Григорьевич умрет?» Ответ был таким: «Учитесь сейчас. После его ухода никто с вами возиться не будет».

Иногда в общении с Дей выстраивалось пространство, которое невозможно было нарушить – хотелось разговаривать еще и еще! Я практически всегда мог сказать, в каком состоянии и настроении она находится, чувствовал ее сердцем. По ряду причин, она была для меня постоянным объектом перепросмотра – даже примерно не смогу сказать, сколько часов практики было отведено ей, но каждые утренние практики каждого семинара, работа в лабиринте, церковные молитвы, и не менее пары часов еженедельно на протяжении ряда лет. Тем самым убирались привязки на нижних центрах и очищалась и укреплялась сердечная связь, но одного этого было недостаточно для трансформации, и долгое время оставались справедливыми слова Звездочета обо мне: «Андрей никогда никому ничего не прощает!», и он же: «Андрей всегда убегает и боится».

В тех же дневниках Кости было сказано, что когда встречаются две части одной монады, между ними возникает очень сильная связь: любовь или ненависть. Я считал, что такими половинами являемся мы с Дей. Много позже к этому добавилось философское: возможно, что опыт монады не должен быть идентичным. Когда я стал интересоваться астрологией, то выстроил нашу совместную космограмму – на рисунке получилась очень гармоничная фигура.

С двухтысячного по осень две тысячи второго мы часто и много общались, иногда ежедневно. Я не умел дозировать себя. Звонил, приходил в гости, вместе гуляли и ездили на природу. Один из первых визитов к Дей, еще на квартире ее родителей: телефонный звонок, межгород, Звездочет. Его голос в трубке слышно не было, но сразу был вопрос: кто у тебя в гостях? И конец короткого разговора: я тебя тоже!

Дей была возлюбленной Звездочета, и как она однажды проговорилась одной приморской даме о их отношениях: «Ты думаешь, я его к себе привязать не пыталась? Еще как пыталась!»

До Корабля в жизни Дей были семинары учеников Ошо и та самая закрытая целительская школа, откуда Дей сразу же сбежала. Звездочета не было на ее первом Корабельном семинаре, и не он был причиной того, что она осталась на Корабле. На момент их встречи он был разведен, а она рассталась со своим парнем, я не знаю, что было в их любви, но он заботился о ней, и мне даже казалось, что в какой-то степени заменял ей отца, с которым Дей не очень ладила.

Звездочет был моим Учителем, и ревновать к нему или гневаться на него для меня было немыслимо. Что делать в такой ситуации, я не знал, поэтому решил попросить совета у Кости: пришел в гости к Дей и попросился отправить с ее адреса письмо, потому что своего почтового ящика у меня не было, и работать в интернете я тогда еще не умел. Дей в письме Косте набрала пару слов о том, что это письмо от Андрея, после чего уступила место и стоя ко мне спиной изредка поторапливала, потому что свои эмоциональные строки я набирал очень уж долго.

Через какое-то время Дей принесла на группу лекцию ВС, которую ей прислал Костя:

Если человек пишет письма, то он работает над расщеплением грубых водородов, вплоть до уровня Н-48. Внешний хаос превращает в согретый своей атмосферой участок тепла. Это тонкий вид сэлф-ремэмбори. Он кормит пятью хлебами тысячу голодных.

В письмо надо заложить искренность, желание удивить, порадовать, вложить частицу своей души, отношение твоего «я» к другому человеку. Человек помнит ласку и добро. Кроме обычного бодрячества легкая интрига, провокация, но не обильная. А у вас что происходит: одно письмо – пуд астрального навоза. Ученику нужно учиться писать письма нежные, трогательные. По письму сразу видно, как писал его человек и кому он что несет: если письмо душевное, умное – это одна ситуация, а если просто отписка – то другая. Внутри вас живет солнечный свет, его надо передать через письмо. Молитва, медитация не всегда удается, а письмо быстро заставит вас собраться. В письме видно, насколько вы смогли сфокусироваться, смогли изнутри распуститься.

<…> В письмах ты даешь нечто другому человеку, и нельзя его кормить своими ошметками.

Очень большую роль играют письма родителям. Если это отец, то пусть он одубел, тут важно твое к нему отношение, ты этим самым приводишь в движение закон аналогии. Тогда и Отец Небесный к тебе лицом повернется. В Средние века письма писали друг другу только элитарные люди. Вы отображаете в письме ваш внутренний уровень. Письмо это ваш храм. Если вы хотите создать в себе ясновидческий орган, то это дает только писательство.

Вашу Золушку (которой является ваша сущность) необходимо одевать в красивые одежды. Письмо – это питание вашей собственной Золушки. Пошлешь человеку благородную мысль – и твоя Золушка воспрянет духом.

<…> Отношение к письму более существенное, чем к телефонному звонку. В письме вы даете человеку от всех своих субстанций понемногу. В такой ситуации еще на вас работает государство.

<…> Надо уметь говорить письмом, которое дает возможность подумать, собраться. Письмо дает возможность погрузиться в глубокие недра и высечь из себя огонь. Письмо – это всплеск и горизонт времени по отношению к вечности.

<…> То, что вы продумали сюжет, обыграли ситуацию – это элемент вашего вертикального творчества. Можно писать мало писем, но достаточно содержательных. Если писать каждый день по одному содержательному письму, это значит <что ты> каждый день взваливаешь на себя крест, то есть становишься крестоносцем.

<Написание писем является обязательной дисциплиной>

Выражение «пуд астрального навоза» я отнес именно к своему письму, и следующее письмо Косте отправил примерно через девять лет. Очень скоро семинары с участием Дей стали для меня мучением – обида, раздражение, злость… меня накрывало негативами, под влиянием которых я находился почти все время семинара. Странно только, что в этом веере никогда не было удушающей ревности, хорошо мне знакомой по ранней юности.

Поездка на природу, осторожное замечание Дей о том, что наша разница в возрасте не так и велика. Меня это тогда здорово развеселило, потому что подобные идеи в голову не приходили.

Потом продолжение:

– Как ты меня воспринимаешь?

Честно:

– Я воспринимаю тебя как часть Звездочета.

Ехидно:

– Какую же? Заднюю?

И в конце прогулки:

– Дей, тебе же неудобно песок вытряхивать, когда ты на одной ноге стоишь! Обопрись на мою руку!

– Нет. Потому что ты неверно это истолкуешь.

Но за руки мы не держались и тогда, когда песка в туфлях не было. Я не смел настаивать, а она никогда не проявляла видимого желания.

Через несколько лет, когда мы уже практически не общались, получилось так, что вместе шли по городу, болтали, за разговором переходили дорогу и я фактически выдернул Дей из-под машины, которая должна была ее сбить.

– Ты специально устроил эту ситуацию!

– Дей, ты вообще в своем уме?!

07. Январь-март 2001, Приморск.

Одной из тем, которая часто затрагивалась в разговорах приморской группы, было единство. В «школе философов» все было просто: нужно чтобы приходили люди, чтобы идеи «школы философов» жили и здравствовали. Для этого делались конкретные действия, был общий эмоциональный порыв, была квартира в центре города, куда до смены руководства можно было прийти в любое время суток – и тебе всегда были рады. Подобие единства, которое выстраивала «школа философов», носило на себе ее деструктивный отпечаток, который предпочитали не замечать: никакого сочувствии к тем, у кого случались какие-либо проблемы, это было «их личное дело».

В Корабельной приморской группе не было совместной деятельности, совместного конкретного труда, не было общих проектов, над которыми бы работали, и мне казалось, что тут каждый сам по себе – в меру приветлив, но равнодушен по сути. Не было того братства, которого я так искал. Были занятия, на которых делали практики и читали тексты, предполагалось, что потом самостоятельно все работают над собой. Были поездки к Валентину, скорее развлекательного характера. Изредка совместные поездки на природу. Лично я слабо представлял себе, что это за Школа, в которой оказался – информации было крайне мало, она была расплывчата и не опиралась на мое бытие. Что такое «работа над собой» я несколько лет не понимал, и ценностью ее не считал.

В группе были не только ровесники, но и люди старше меня по возрасту, однако гамма чувств по отношению к ровесникам колебалась у меня от презрения и зависти до безразличия, исключение я делал лишь для Дей и Скрипачки, ее подруги. У ровесников, в основном, было стабильное горизонтальное бытие, и мне казалось, что в их ситуации только развивайся и развивайся!.. но они не поражали меня духовным рвением. На мои негативы Дей как-то заметила:

– Им как раз развиваться тяжелее.

Она была права, но девяностые годы семья моих родителей прожила тяжело, постепенно выползать из безнадеги мы начали только после моего попадания на Корабль, в Корабельных Приморских ровесниках я видел другой социальный слой, и вопрос дружбы или сердечных отношений с этими людьми решался у меня однозначно: это исключено, отторжение. Бинер не решался ни вверх, ни вниз.

В «школе философов» мы как-то раз выполняли «упражнение на единство», умение работать в команде и чувствовать друг друга: группа закрывает глаза, не переговариваясь и не подавая никакие знаки нужно посчитаться по числу участников: если участвует десять человек, то до десяти. Заранее не договариваются, кто начинает счет, но каждое последующее число должно быть произнесено через такой же промежуток времени, как между первыми двумя числами («один» и «два»). Нас было восемь человек, мы посчитались без сбоев с третьего раза. Однажды я предложил выполнить это упражнение на занятии приморской корабельной группы: нас было на занятии всего пятеро, но посчитались мы раза с шестого.

С 23 по 25 марта 2001 года в Приморске проходил семинар Корабля. Место проведения было прежнее – детский сад, но теперь у нас были только два зала. На стенах основного зала теперь висели алхимические гравюры, вызывая некоторое смущение и оторопь: до этого момента на семинарах материал давался в контексте учения Гурджиева, и поворот в сторону алхимии был неожиданным и непонятным. Позже я узнал, что этот поворот был не единственным, и у него были предшественники: суфизм, учение Кастанеды, учение Гурджиева. Теперь настал черед алхимии.

Костя прочел большую лекцию о истории алхимии, выводя ее истоки из Египта за четыре тысячи лет до н.э., от Гермеса Трисмегиста, человекобога, который дошел до своего уровня за 70-80 инкарнаций. Говорил о том, что цель алхимии – трансмутация человеческой души, о том, что делать золото может только человек, который имеет золото. Звучали имена: Фламель, Бэкон, Василий Валентин, Альберт Великий. Объяснена основная алхимическая символика. Позже весь этот материал вошел в книгу «Практическая алхимия», а лекция в тот день завершилась заданием для работы в группах: определить в себе ртуть, серу и соль и отыскать уробороса.

Характеристики ртути: женское, влажное, легкое, летучее, прохладное, стремится к Анима Мунди (к Богородице).

Характеристики серы: мужское, стабильное, сухое, горючее, стремится к Духу (к Абсолюту).

Соль – субстанция, которая объединяет в себе ртуть и серу, мужское и женское начала.

Что касается уробороса, то по залу кто-то запустил информацию, о том, что это:

1) начало, пребывающее в хаосе, подлежащее трансформации;

2) низшие проявления качеств.

Лично мне от этого материал яснее не стал, потому что я кипел от негодования: в «школе философов» я прослушал несколько лекций по алхимии в интерпретации Юнга, и теперь чувствовал себя полным идиотом! На обсуждениях я оказался в одной группе с Дей, но вместо разбора материала огрызался и злился. Дей посмотрела на меня внимательно:

– Вот! Это и есть уроборос! – до меня не сразу дошло, что именно она имела в виду, но в итоге понравился тот способ, с помощью которого нам дали на понимание новый материал.

После знакомства с трудами алхимиков, я понял , что это не была «та самая» алхимия, духовная наука, царившая в Средневековой Европе. Алхимия была использована Костей как хорошее средство для описания процессов трансформации, получилась понятная применимая на практике система.

В последующие семинарские дни много времени в обсуждениях заняла идея объединения мужского и женского начал, и с подачи Кости попытались выработать схему, которая в итоге вылилась в набор из четырех пунктов:

любовь;

дружба;

общая (вертикальная) цель;

взаимная разумная жертвенность.

Костя характеризовал эту схему так: «это четыре ножки у стола, если одной не станет, то и стол упадет». Впоследствии он использовал эту схему на семинарах, но довольно быстро к ней был добавлен пятый пункт:

выполнение очистительных и трансформационных практик.

Стадии алхимического делания рассматривались подробно, я старался выхватить основные мысли и успеть записать их в тетради.

Стадия нигредо: это спуск в нижние части своей души, и это же знакомство со своим уроборосом, но делать это надо с проводником – с тем, кто проводит трансформацию, Мастером (если этим пренебречь, то душа еще больше загрязнится). Идея стадии нигредо состоит в том, что земные страсти перегорели и душа устремилась к высшим мирам. Должна перегореть безумная жажда жизни.

Чем больше выгуливаешь своего уробороса, тем сильнее он становится, и уже скоро он тебя выгуливает. Он дает кое-какие качества: пробивные, агрессивные. Он самый главный всегда, и он один прав. Свет они воспринимают как боль.

(Поэтому) колба, в которой находится уроборос, запечатана печатью Гермеса.

О застрявших в стадии нигредо Владимир Григорьевич сказал так: «Загрустивший уроборос, ушедший в запой!»

Стадия альбедо: стихия воды. Омовение. Очищение. Молитвы, псалмы, хождение в церковь, чистосердечное покаяние.

Тот, кто не проходит стадию альбедо, тот дальше не идет, и идти не может.

Работа в радужном цвете: стихия воздуха. Вдохновение. Прохождение мира искусства. (Эта стадия) делает человека легким, привлекательным.

Рубедо: стихия огня (разума). Настоящий огонь – это изучение Традиции.

На уровне социума люди искусства и философы как бы сразу находятся на третьей и четвертой стадиях, но они не проходили предыдущих (стадий), и трансмутации не было.

В контексте вводной лекции Костя мельком упомянул какой-то ускоренный перепросмотр, но расспросить его об этом не удалось. Специалист по Кораблю Дей ответить на мой вопрос не смогла: изначально был обычный перепросмотр, потом быстрым называли перепросмотр по методике Тайши Абеляр, а потом были какие-то непонятные эксперименты, о которых было слишком мало информации. Поэтому было вообще не ясно, что именно имел в виду Костя. Дей, впрочем, еще до этого задалась резонным вопросом: а что было до перепросмотра, что выполняло эти функции до появления этой техники? Ответ Звездочета был таков: «ведение дневника». О важности дневниковых записей говорилось не единожды, и эта практика была многограннее простого возвращения энергии. Я тоже вел дневники, но не сразу понял смысл указания: «нужно подключать к написанию эмоции». Если все делать правильно, то можно перенести на бумагу тяжелое энергетическое состояние, освободиться от него, как пример. Но можно и механически исписывать тетрадь за тетрадью, и ничего не будет происходить. ВС однажды о дневниковой работе сказал так: «Это средство, с помощью которого высшие части могут сообщить нечто вашим низшим частям».

Еще одним из сюрпризов семинара стала книга «Доктрина внутреннего света», теперь изданная официально, отредактированная и хорошо оформленная. У Кости было с собой несколько экземпляров, поэтому я приобрел один из них и попросил автограф. Костя ненадолго задумался, и подписал:

Пройти по бесконечному лезвию бритвы между Сциллой и Харибдой по имя православного Аллаха. 24 марта 2001-го года. Серебров.

Позже Звездочет о этом издании отзывался так: «Ошибок стало на одну меньше». Не возьмусь судить, что он имел в виду, но я знал предысторию этой книги: после серии семинаров, на которых Костя давал практику внутреннего света, была издана брошюра «Доктрина внутреннего света», издана «самиздатом»: Костя передал всю нужную информацию Кукарекиной, ученице из Петербурга, и она издала книжку: отпечатала страницы на принтере и скрепила скрепкой. Ужасная верстка и голубой полукартон в качестве обложки. Не знаю, подразумевались ли иллюстрации (их не было), но размер шрифта был почему-то мельче газетного… Когда Костя увидел результат, то был очень расстроен, и факт издания – насколько мне известно – не афишировался. Экземпляров двадцать этого недоразумения со времени моего первого семинара так и стояли на полке у Лепихиной, и у меня была возможность прочесть первую версию.

В новом издании текст был отредактирован и расширен, стал поэтичным язык, появились иллюстрации – алхимические гравюры – и пояснения к ним. В силу образовавшейся специфики некоторые фрагменты текста в новое издание не вошли, вот один из них (фрагмент из медитации девятнадцатой):

<…>Существует ошибочное мнение по поводу того, что если человек не занимался самопознанием при жизни, то после смерти он обязательно займется этим. Обычно после смерти человек попадает в то субъективное пространство своего сознания, которое выстроил еще при жизни. В посмертном мире, наряду с объективной реальностью, несущей прообраз земного мира, существует и субъективная реальность, построенная каждым человеком в отдельности. Каждый человек, как минимум, пребывает в двух реальностях, объективной и субъективной.