скачать книгу бесплатно
– Заглохни, Кассандра!
– Выберутся не все – это уже окрыляет, – рассудительным тоном изрек Макс. – По крайней мере, кто-то выберется. Я бы предпочел, чтобы победил сильнейший.
– А я – чтобы умнейший, – обиженно выпалил Коля Сырко.
– Что-то в нас сидит, – вдруг сказал Вадим, – и не дает покоя. Не в этом ли причина наших осенних сборов?
Огонек продолжал коптить, но уже не стоял неподвижно – дрожал с небольшой амплитудой. Это не значило, что в комнату заглянул ветерок – просто кто-то усиленно дышал.
– Весьма вероятно, – пробурчал Борька, – или, скажем так – отчасти возможно. Не будем пугать себя заранее.
– Да что в нас сидит? – не вникла Жанна. – Наши таланты закопаны в землю, наши способности давно забыты и аннулированы…
– Да нешто, Жанночка? – ухмыльнулся Макс. – Ты забыла, сколько будет квадратный корень из трех тысяч?
– Не забыла. Пятьдесят четыре и восемь. Чуть меньше. – Жанна вспыхнула. – Да разве это важно? По стране гуляют тысячи мошенников, способных показать и не такое. Двадцать два года прошло – не месяц. Мы растеряли свои таланты, которые нельзя вновь обрести. Кому мы нужны?
– Но в нас что-то сидит, – упорно гнул свою линию Вадим. – Некая установка, до времени заблокированная, программа, информация… не знаю. Для чего-то нас здесь собрали.
– Для размножения, – хихикнул Борька, – от самих толку хрен, так пусть потомки наши заставят вздрогнуть мир. Три женщины, шесть мужиков – вполне достаточно для образования тройственного союза. Оттого и не выходят к нам – чтобы женщины выбрали себе достойных. Выбирайте, бабоньки.
«Самое хорошее решение», – подумал Вадим. Но сказал опять другое.
– Поосторожнее, – проговорил он. – Тут дети.
– В самом деле, – напомнила о себе Валюша, – вы же не земляника – усами размножаться. Не хочу представлять, чем ты там, Кольцов, размножаешься – я же со страха помру.
– Какая интеллигентная и компанейская девочка, – умилилась брюнетка. – Ты не хочешь усыновить ее, Вадим? А то как-то пресно все вокруг.
– Удочерить, – машинально поправил Вадим. – Нет, не хочу. Оставим это счастье ее родителям, надеюсь, они где-то есть. Ответьте на простой вопрос, ребята, – для чего создавалась группа? Мы не боевая единица – даже в идеале. С физкультурой и спортом на короткой ноге был только Макс. Остальные… Мы не сильно изменились за двадцать с лишним лет. Худосочный «ботаник» – прости подлеца, Коля… Неповоротливый глотатель ребусов – извини, Антон… Эдисонова болезнь – не бей меня, Борис, возможно, она тебя не беспокоит в быту, но для строевой ты, увы, не находка… Трудноватая на подъем Лариса – я помню эту девочку: милые кудряшки, бесподобные глаза… Но ты бы не пробежала и стометровку, прости покорно, ты очень хороша собой, но, сама понимаешь, большой спорт по тебе не плачет… Я не помню никаких физических занятий – кроме ежеутренней зарядки на половике, от которой толку – как от пачки печенюшек, которую слопала Валюша. А готовить группу с дальним прицелом, рассчитывая, что когда-нибудь мы вырастем и накачаемся, – не в традициях тогдашнего советского руководства…
– Подожди, – перебил Коля, – ты хорошо сказал и отчасти прав. Но давай подумаем. Кто мы в случае успешного окончания «школы»? Дружный коллектив, где все за каждого, а каждый за всех. Грамотное техническое звено – я, Мостовой, Уралов. Звено боевой и аналитической поддержки – Кольцов, Журбинцев, Гароцкий. Мощный энергетический блок – Рухляда, Данович, Василенко. Как насчет планирования стратегических операций? Разведка, контрразведка? Анализ информации, шпионаж, работа с агентами – своими, чужими?..
– Бред, – решительно отверг Уралов. – Только в больную голову взбредет такая идея. В стране хватало и оперативников, и аналитиков, и специалистов по стратегическим направлениям. Да не дилетантов, а конкретных профессионалов, съевших на этом деле собаку.
– Точно, – подтвердил Макс. – Вот кабы поступило задание отправить группу на Марс для разведки и обустройства там колонии, вот тут наша группа на коне – лучшие из лучших, и все при деле.
– Хорошо, – кивнул Вадим, – решение созрело в больной голове. Восемьдесят второй – восемьдесят третий год. Умирает Брежнев. Власть меняется и приходит в ужас. Незаконность психической обработки детей ее не шокирует – эта власть сама себе и адвокат, и прокурор. Шокирует тупая бессмысленность предприятия. Школу расформировывают, детей отправляют по домам (родители чего-то там подписывают о неразглашении), наставников разгоняют: кого в отставку, кого переводят на более перспективный фронт… Я не помню НИЧЕГО о последних днях этого мракобесия. Провал в памяти – и я уже в объятиях любящей мамы. Держу пари – никто не вспомнит финальную часть – ее удалили из памяти с особой тщательностью. Без толчка не прояснится, как ни тужься. Вероятно, здесь и зарыта собака – что произошло в финале? Кем мы были для наших наставников: объектами приложения их труда, и они добросовестно следовали инструкциям или вели свою игру – вразрез официальному заданию?
– Небольшая поправка в ваши увлекательные выкладки, – глуховато молвила Жанна, – наверху четыре комнаты, в каждой четыре кровати. Девочки жили в последней, я смутно вспоминаю. Справа у окна – я, – Жанна принялась загибать пальцы. – Ближе к двери – розовая пышка с кудряшками. Это была ты, Лариса. Однажды я вытянула твою кудряшку и привязала ее к кровати. Ты орала, словно тебя к мужику привязали. А потом пинков мне надавала; ну и я тебя, соответственно, взгрела. Ты была поактивнее в те нежные годы.
– Не помню, – прошептала Рухляда.
А брюнетка продолжала загибать пальцы:
– Напротив – худышка с торчащими косичками. Она в носу ковырялась так классно, что нос опух. У двери слева – рыжая в конопушках – писклявая такая, все по маме убивалась. Екатерина, ты которая из них?
Хорошо, что было темно, и румянца не видно – Катя наверняка покраснела.
– Последняя. Никогда не носила косички…
– Значит, рыжая. Ага. Мужские «апартаменты» тоже не пустовали. Нас было больше, чем сейчас. Шестнадцать человек. И это правильно – ради девяти оболтусов устраивать большое мероприятие…
– Перестань, – Катя справилась с неловкостью, – дело житейское. Один умер, другой эмигрировал, третий съехал в другой город – следы потерялись; четвертый получил вызов в ФСБ, выслушал чекиста, покивал… и никуда не поехал. Потому что умный. А мы сидим – девять идиотов, смотрим на этот огонек, а он вот-вот потухнет…
– Хм, – громко сказала Валюша.
– Ну, хорошо, – согласилась Катя, – девять с половиной идиотов. Сидим, гадаем, куда это нас судьба повернула…
– Хм, – сказала Валюша.
– Ну, хорошо, горячая десятка. Иди к черту, Валюша.
– А я хочу выпить свой бокал, – сказал Борька, поднимая бутылку с остатками пива, – за тех, кого с нами нет. Дай бог, чтобы их не постигло несчастье… Прошу не принять это за эпитафию, надеюсь, пронесет…
Темнота давила – такие темные ночи Вадим видел только на юге. В Сибири обычно в ночное время суток преобладают серые тона. В городах особенно это явление бросается в глаза – куря на балконе или гуляя по ночному городу, он видел серых кошек, серые дома и серых людей, бродящих по серым тротуарам. Здесь же все было черным. Непроглядные тучи закрыли небо, остатки траурно черный лес. Люди разбрелись по комнатам на втором этаже. Вадим занял кровать и спустился вниз; в вестибюле горели низковольтные лампочки – единственное освещение в доме. Он подозревал, что за ним последует почетный эскорт, и не ошибся – Валюша путалась в ногах, как шустрый кот в предчувствии подачки. Он вел за руку Катю – это смотрелось нелепо, как бег через барьеры по пересеченной местности. Девчонка не пожелала остаться на панцирной сетке в остывающей комнате. Прижалась к нему, дрожала: «Я с тобой, Вадим, страшно – аж зубы ломит…» Не Артек, мысленно согласился Вадим, поневоле смиряясь с приобретением. Целых две женщины, полноценная семья, ну и подарочек ко дню рождения (у него же завтра день рождения – обалдеть!). Кольцов подтолкнул Валюшу, – тряхнув помпоном, девчонка сбежала по ступеням в холл – а сам остановился посреди лестничного марша и привлек к себе Катю. Не самое время, конечно, для проявления нежности, бывают моменты и поудачнее, но им просто необходимо было отвлечься. Во имя Кати. Вадим поцеловал женщину в горячие губы – она не сразу поняла его коварные замыслы, полумрак окутывал лестницу, а Вадим не лез бесцеремонно – целовал невинно и нежно. Потом вздохнула тяжело, вцепилась ему в рукава, расслабилась. На время пропало всё отрицательное и злобное, что было в душе. Он подумал, что в каждом деле бывают позитивные моменты, их нужно лишь найти и выделить. Кольцов ощутил приятное покалывание в затылке, возбудился, распахнул уста, надеясь, что Катя сделает то же самое… Но в это время Валюша где-то там внизу нетерпеливо застучала ногой:
– Кольцов, ты тормоз, тебя надо усовершенствовать.
Он и ухом не повел. Но Катя напряглась, оттолкнула мужчину. Они спустились вниз, держась за руки, как пионеры. Девчонка стояла ссутулившись, смотрела исподлобья и понимала куда больше, чем он сам. В который раз Вадиму стало не по себе. Но время ли копаться у ребенка в душе? Захочет ли того девочка?
– Из брюк только не вытряхнись, – пробормотала Валюша. – Я понимаю, Кольцов, такие женщины на дороге не валяются… да и вы, Екатерина Викторовна, должны быть довольны – такие мужчины там тоже не валяются. Однако ведите себя прилично.
– Послушай, шпендик, – не выдержал Вадим, – ты ничего обо мне не знаешь, кто дал тебе право хвалить меня, ругать, комментировать мои действия, делать выводы?
Екатерина подтолкнула его в бок, но было уже поздно: махнув рукой, Валюша пошла к выходу, в глухую ночь, в холод…
– А ну стоять, – опомнился Кольцов, – девчонка. Не больно ли ты самостоятельная?
Отпустив Катю, он выскочил за дверь. На крыльце закурил. Сунулся было в темень, но что там делать? Подумав, он вышел к беседке – здесь кусты не росли, шансов насажать ссадин было меньше.
– Эй, бабоньки, – обернулся он к стоящим на крыльце, – а ну живо по кустам – сорок секунд на оправку, заправку и доклад, – а сам медленно двинул к чернеющему прямоугольнику гаража, отметив через плечо, что «семейка» распалась – малая забралась под ближайший шиповник, а Екатерину нелегкая понесла в полынь, осаждающую «бойлерную». Он осветил зажигалкой ворота гаража, присел на корточки. Из створа ворот совсем недавно выезжала машина: на грунте четкий отпечаток – S-образный узор протектора. Годится и для автобусов, и для грузовиков. А в рисунке – вдавленные травинки. Вадим нащупал створ, передвинул пламя. Пришлось встать, чтобы добраться до замка. Замок был потайной, изнутри, наружу выходило лишь круглое отверстие для ключа (не самый удобный вариант для любителей взлома). Он посветил вдоль стены и обнаружил у тертого цоколя ржавую гайку. Рядом – еще одну. Чуть дальше набрел на живого жука с добродушно-круглой мордой, сушеный трупик птенчика. Поднял гайку. Неплохо бы проверить «проволочный» эффект. Вадим сместился к углу гаража и швырнул гайку чуть выше замкнутой линии забора. Мимо. Швырнул вторую. Посыпались искры. Проскочила молния, и желтый сноп хлынул на землю, словно горящая стружка со станка. Какое там напряжение, интересно, озадаченно подумал Вадим. Один киловольт, два? Меньше вроде смысла нет. Больше – тоже нет, дополнительные напряги с электричеством, которое и так непонятно откуда берется.
Глухо охнула Катя, выбираясь из «туалета».
– Не наигрался еще? – осадила его примкнувшая к последней Валюша. – Ну, рисуй, рисуй, Паганини… Так тебе его и выключат – по щучьему велению, по твоему хотению.
Кольцов отправил женщин в дом, а сам задержался на крыльце, надеясь на озарение. Встал неподвижно, настроился на размышление, но толковые мысли не шли. В голове клубился туман, и как-то все было неопределенно. Состояние ожидания кошмара – в общем-то, триллер. По-английски «саспенс» – когда мотаешь себе нервы в ожидании развязки, и мотание это хуже финала, ибо к финалу ты уже конченый псих. В густой тьме завывал ветер. Контуры елей прорисовывались черными мазками – беспорядочными сгустками краски на грубом полотне. С тяжелым надрывом скрипела ветка.
Тайга не балует разнообразием. Зато сюрпризами… Вадим провел ладонью по двери, в ней когда-то был замок. Судя по выемке, увесистый. Благо дверь от времени разбухла, закрывалась без проблем. Он закрыл ее до упора и присоединился к женщине и девочке, терпеливо дожидавшимся в зале. Первую взял за руку, вторую за шиворот. Ну, точно, эта Валюша – собрание парадоксов: днем в одиночку осваивает «дом с привидениями», ночью жмется к чужим мужчинам. Темноты боится?
Все они оказались немного трусы. Даже сам Вадим, осветив язычком пламени пустое помещение, отметил пакостную дрожь в ногах. Зажигалка подсела. В сумке имелась резервная; Вадим выудил свой баул из-под кровати, стал перебирать знакомые предметы. Все родное, все свое. Бритва «Сименс», носки, трусы, початый блок «Честера», начатый «Статский советник», мини-щетка для обуви, туалетные принадлежности, документы, зажигалка… «А покурил ли я?» – явилась запоздалая мысль. Впрочем, да, покурил, во рту горечь.
– Сдвинь кровати, – шептала Катя. – Я умру от страха, если останусь одна…
– И мою… – стуча зубами, попросила Валюша, – не думаете же вы, что я вам тут образец отваги…
«Будет знать, как «зайцем» ездить», – подумал Вадим. Впрочем, без особого злорадства. Ночка выдалась на редкость пакостной. В принципе, лишенное удобств ночное существование не было ему в диковинку. Жизнь подбрасывала всякие комбинации. И в холоде приходилось, и в голоде, и на пружинах, гадко скрипящих от каждого вздоха, и даже с двумя женщинами он однажды спал (годы обучения в военном училище были не самым плохим временем в его жизни), что, собственно, не сделало ему чести в глазах неожиданно вернувшейся с дежурства тетушки. Но никогда Вадима не использовали в качестве бесплатной грелки.
Они прижались к нему и застыли, сохраняя тепло. Уснули. Логично – чем еще заняться? Он лежал и смотрел в потолок. Тишина царила – как в старинном необитаемом замке. Соседи не шумели – народ разбрелся по оставшимся помещениям второго этажа (Вадим изначально забил крайнее справа по дуге). Деловая брюнетка Жанна положила глаз на Макса Журбинцева. Не сказать, что тот яростно отбивался от «ухаживаний», но и не жарко это дело приветствовал. Не до любви как-то. Да и Жанну меньше всего волновало, по образному выражению Валюши, «вытряхивание» Макса из штанов, а хотелось, как человеку сметливому и практичному, надежной защиты. Их видели вместе – с огоньком в кулаке они вошли в крайнюю слева комнату, и Жанна для самых непонятливых громко возвестила: «Спокойной ночи», что было равносильно «Каюта занята!». Никто не расстроился – «жилплощади» хватало. Оставшиеся пятеро залегли в двух оставшихся спальнях, а кто там с кем дружил, Вадима уже не интересовало – он выходил в это время с Катей и Валюшей на улицу.
А теперь не мог уснуть – лежал, сдавленный со всех сторон, и восстанавливал в памяти события безумного дня. Холод переносить он умел. Четырнадцать градусов, ну, двенадцать – для тренированного организма допустимо. С затекшими конечностями дело обстояло хуже. Он боялся судорог. Медленно вытащил нижнюю конечность из-под колена Екатерины, а противоположную верхнюю заложил за голову. Валюша заворочалась, со стоном отстранилась и вдруг хрипло прошептала:
– Рассказать тебе сказку, дружок?
– Да спи ты, горе мое, – пробормотал Кольцов. – Сказочница, блин…
– Не хочешь сказку?.. – последнее слово оборвалось, Валюша сонно засопела.
– Мне уже рассказали сегодня сказку, – прошептал Вадим и закрыл глаза, собираясь мобилизовать на засыпание все резервы организма.
– Так это была не сказка, а занимательная документалистика, – сказала через минуту Валюша. Он вздрогнул, открыл глаза.
– Ты не спишь?
В темноте мерцали два зеленых глаза. Свободен, шеф? «Она что, кошка? – удивился Вадим, – или притворяется?» Он провел рукой по ее затылку (хоть шапку на ночь сняла).
– Я и не спала, – соврала девчонка. – Все лежала, думала… Вот как ты думаешь, Кольцов, мы переживем эту опасность, или она нас переживет? И про сказку ты ничего не сказал. Будешь слушать?
– Послушай, такси зеленоглазое, – рассердился Вадим. – По ночам должны все люди крепко спать – ты не усвоила это в трудном детстве? Или оно у тебя было настолько трудным, что прошло в стороне от телевизора?
– Несерьезный ты человек, – вздохнула Валюша.
– Кто бы говорил, – огрызнулся он; потом, правда, смилостивился (уж больно пауза затянулась). – Ладно, трави свою сказку, и спать. А на первый вопрос я тебе не ответчик.
– Жила-была девочка… – начала Валюша.
И пошел кромешный сериал. Почему она решила выплеснуть все это на Вадима? Ему и без того было тошно. Второе пожизненное проклятие (после путаницы с «Олегом»). Каждому встречному-поперечному его физиономия казалась максимально располагающей к доверительным беседам – от бича в подворотне до упакованного богача на диковинном «Хаммере» (был на днях один, в кафе подошел – полчаса жаловался на частичную импотенцию и полную прострацию). Кольцов наизусть знал все жизненные неурядицы бывших сослуживцев, соседей по подъезду, бабушек на лавочке – кто кого бросил, обманул, «оброгатил», и почему они все такие несчастные…
Девочка Валюша проживала в городе Томске. Нормальный сибирский город. Было бы хуже, проживай она без права на побег где-нибудь, скажем, на Курилах – в фанерной деревеньке под пятой дымящегося вулкана. У Валюши имелся золотой отец – начальник вагонного депо при станции «Томск-2» и абсолютно никчемная мать – пьяница, гулена и транжира. Но отец ее любил, хотя и зря. Не любил бы, остался бы жив. Когда ему сообщили об автомобильной аварии, в которой активное участие приняла его законная супруга-паразитка, разбившая спьяну семейную «Ауди» об парочку легковушек, отца хватил обширный инфаркт. Прямо в кабинете, в присутствии полчища замов. Была машина с мигалкой, больница, реанимация, кладбище. Мать, как случается с подобными людьми, осталась жива. Во всем этом нелепом нагромождении железа, крови, раздавленных тел она смотрелась очень миленько – пьяная и с шишкой на лбу. От суда мамашу отмазали, у отца имелся друг детства – гениальный адвокат.
Через три месяца у Валюши появился отчим, немедленно прописавшийся в их шикарной квартире в центре города. Какой-то коммерсант-вредитель. Но в целом веселый мужчина: если мамашка лупила Валюшу в бесконтрольной ярости специально приспособленной палкой и при этом пьяно изрыгала угрозы, то новый папашка – поначалу рукой, с веселыми прибаутками и не каждый день. Через полгода ситуация поменялась: прозрев, что единственное в их жизни несчастье – это самый противный на свете ребенок, родичи начали атаку развернутым фронтом. Валюша защищалась. Жизнь стала похожей на своеобразный спорт – где нужно как можно ловчее увернуться, успев при этом мелко напакостить.
Третий год от миллениума ознаменовался траурным событием – погибла мать. В разгар новогодней пирушки, невзирая на лютый холод, она пыталась взгромоздиться на перила балкона, совершенно забыв, что человек не птица. Реанимации не было – сразу кладбище. Через месяц отчим привел в дом новую «квартирантку»… Тут Валюша совсем запуталась. Родных вроде не осталось – по квартире бродили чужие, вечно пьяные, гнущие пальцы люди и дружно уверяли, что они имеют на это право. Много понимает ребенок? У Валюши хватило ума обратиться к подружке, имеющей маму-юриста. Легче ей, правда, от этого не стало. «Трудный случай, деточка, – развела руками мама-юрист. – Не будь они тут прописаны, проблем бы никаких. Но по документам этот мужчина твой отец («этот мужчина» подсуетился, оформив удочерение), так что терпи. Существуй у тебя близкие родственники, можно было бы побороться, ну а в данной ситуации… бог им судья, деточка».
Из родни осталась бабушка в Любимовке, успевшая к 80 годам похоронить мужа и обоих сыновей-алкоголиков, да какой-то дядюшка по материнской линии, обитающий в Гродно. Первая выживала из ума, координат у второго не имелось. А жизнь тем часом подбрасывала новые сюрпризы. Любимый отчим оказался не только специалистом по издевательствам, но и редким мошенником, «обувшим» на пару миллионов целую обувную фабрику, большинство акций которой принадлежало городскому руководству. В дом пришли автоматчики в серых бушлатах. «Через три зимы, – просветил домашних радостный майор, – отсидит как надо и вернется». На две недели Валюша осталась без отчима. Не успела она как следует прочувствовать эту невосполнимую утрату, как отчим появился. Новый. Правда, от старого практически неотличимый. Валюша уже тихо шизела. «И не надейся, – заявила ей мачеха, – со мной такой фокус не пройдет. Я человек законопослушный и буду жить вечно. И дядя Гена, с которым мы завтра распишемся. А у тебя, родная, с этого дня появятся новые обязанности…»
Ее нашли мертвой через день после прописки в квартире нового жильца. Поскользнулась, упала с лестницы. На следующий день после похорон чуть не расквасилась сама Валюша… Жуткий бомж в струпьях и нарывах подстерег на лестнице. Не врежь она ему с истошным визгом промеж пустой и зрячей глазниц, пришлось бы падать с четвертого этажа – в ствол между маршами. Как она катилась вниз, Валюша не помнила. Время было послеобеденное, моросил дождь, во дворе – никого. Думай, осадил ее голос разума, когда она, растрепанная, перебегала двор. Валюша спряталась в кустах, затаилась. Живописный бомж, хромая на обе ноги, выбрался из подъезда, зыркнул по сторонам зрячей глазницей и порулил куда-то за угол. Дома никого не было, новый родственник умотал еще утром (алиби, надо думать, делать). Валюша побежала в квартиру, сгребла документы на квартиру, метрику, сто рублей денег из загашника, натянула на себя что было приличного и понеслась по лестнице, заклиная всех богов уберечь ее от встречи с этим чудовищем. На сто рублей она и доехала до Славянки. Откуда ей знать, что нет прямых рейсов на Любимовку? Голодная, без копейки денег девочка бродила по автостанции до тех пор, покуда не подъехал импортный автобус с волшебным словом «Любимовка» под стеклом, и водитель не побрел за куревом…
– И этот маразм ты называешь сказкой? – возмутился Вадим.
– А разве нет? – удивилась Валюша. – Ты когда-нибудь слышал о чем-нибудь подобном?
– Никогда, – признался Вадим. – Но если так, то это очень злая сказка. Ее нельзя читать детям на ночь. И взрослым ее читать нельзя, только врагам. Слушай, а чего тебя к бабке-то понесло? Нашла защитницу.
– А куда, Кольцов? В милицию я и не пробовала – все законно, не подкопаешься. Прописка легальная, что поделаешь, если законы уродские. И синяки не аргумент – эта козлина Сайкина тоже могла предъявить шишку на затылке: я ее Большой советской энциклопедией отоварила, когда она отвернулась. А у бабки в Любимовке хорошо – поросята хрюкают, сено, уютно в общем. Нас отец возил в Любимовку, я еще в школу не ходила – как сейчас помню, за курами с рогатиной бегала.
– А чего ж тогда такая умная? По логике, исходя из твоих условий жизни, ты должна расти пень-пнем. А ты такая… иногда мне кажется, Валюша, что ты старше, только вот в росте притормозила.
– Пень, Кольцов, мужского рода, это по твоей части. И вообще мужчина умен от книг, а женщина – от рождения, запомни. Блондинки не в счет. Ты можешь возразить мне, мол, блондинками не рождаются, но это не так, Кольцов: блондинками рождаются. Уж поверь моему горькому опыту.
Он уже понял. Очевидно, и у матери, и у мачехи Валюши были светлые волосы, отчего и сидела в ней такая неприязнь к этой небольшой, но заметной человеческой группе.
Вадим деликатно промолчал. А Валюша по инерции бормотала, но слова ее делались невнятнее, паузы длиннее, язык заплетался. Она засыпала.
– А чего ж мне дурой-то быть, Кольцов?.. Не от сладкой, знаешь ли, жизни. Я Большую энциклопедию, к твоему сведению, дважды прочитала. А после того, как Сайкину огрела – еще раз, сообразно свежим впечатлениям. Все выходные с разбитым носом провалялась, делать-то было нечего … И Сайкина не подходила, она этот талмуд знаешь как зауважала, и меня тоже…
Ну все, дрожащий комочек замолчал на полуслове; свистящее дыхание, будто вздох облегчения, вырвалось наружу – отговорила роща золотая. Теперь ее не разбудит даже хор мальчиков во главе с Никитой Джигурдой, надумай они обступить ее кровать и чего-нибудь спеть.
– Бедная кнопка, – шепнула в ухо Катя. О ней Вадим временно забыл.
– Ты не спишь? – спросил он тихо.
– Спала, вот те крест, – поклялась Катя, – но когда она про отца начала, жалко стало, проснулась. Ты знаешь, я на нее нисколечко не в обиде.
– Ты знаешь, я тоже, – Вадим осторожно отодвинулся от Валюши и обнял Катю. Ничего эротичного в этом не было: помимо теплой джинсовой куртки на ней была масса другой одежды. Но было приятно.
– Ей очень не повезло в жизни, – подумав, сообщила Катя.
– Ее жизнь еще не кончилась.
– Конечно. В целом и не начиналась. Но как начать жить с таким грузом – ума не приложу, – женщина вздохнула так тяжело, что Вадим сразу заподозрил неладное.
– Стоп, Катюша, не надо про неудавшуюся жизнь. Учти, моя копилка чужих несчастий не бездонная.
– Ну что ты, – в тоне Кати прозвучало сомнение, – у меня все здорово. Карьера, квартира, отдых на Мальте. Новый «равчик» на стоянке. Просто не хочу, чтобы в одну прекрасную ночь все это обрушилось.
– Я тоже, – согласился Вадим. – Жизнь неплоха даже без Мальты и «равчика» под задницей. Не волнуйся, – он зарылся носом в шевелюру Кати, где остро пахло луговыми цветами, – кошмар, конечно, налицо, но что нам угрожает?
– Мне не дает покоя история про девять с половиной … нет, десять негритят.
Здрасьте, бабушка, и мы туда же.
Кольцов слегка отстранился от Кати.
– Глупая, не вижу аналогий. Принципиально иная ситуация. Собирайся нас убить, давно бы убили. Для этого не нужно ехать в Томскую губернию. Зачем нас убивать? Мы никому не насолили. Есть дела поважнее. Вот использовать – это да.
– А после… использования?
Он не выжал из себя достойного ответа. В принципе, тоска и упадничество уместны. Единственный человек из «юных дарований», способный, через пень-колоду, заглянуть в будущее – Лариса Рухляда – трясется от страха. Что-то она видит. Говорить не хочет – ссылается на «непроницаемый экран», но не больно-то верится. Не будет человек, даже сверхчувствительный, реагировать на пустой «экран» столь остро.
Неужели им действительно туго? Или только некоторым? А в чем высокий смысл этой жертвенности?
Завеса мрака вокруг загадочного дома уплотнялась. С того момента, когда Екатерина снова заснула, прошло сорок минут, о чем сообщили светящиеся стрелки. Без пяти два; скоро будет середина ночи, а затем настанет предутренняя пора. Там и будет крепкий сон. А пока – ни в одном глазу. Он поднялся, словно душа над усопшим, – бесшумно и легко, не потревожа спящих дам. Уперся в металлический уголок, обрамляющий панцирь, перелез через дужку.
Тела на кровати, чтобы сохранить тепло, сомкнулись. Проверив в кармане наличие курева, он на цыпочках выбрался из комнаты.
Страха не было – темноты Вадим не боялся. Медленно закрыв дверь (при быстром закрытии она душераздирающе скрипела), постоял пару минут, а когда глаза привыкли к темноте, побрел направо.
