Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Значимый аграмматизм числа можно наблюдать и во фрагменте: А я ни та, ни ся, – какие? Формой женского рода семантизируется фразеологизм ни то, ни сё, местоимения указывают, в отличие от фразеологизма, на конкретного человека, названного разными именами. Формой какие вместо нормативного какая (или, еще правильнее по речевому стандарту, кто) автор стихотворения ориентирует читателя на восприятие множественности личностей и на их свойства.

Любопытно отметить, что и у В. Строчкова, и у М. Степановой наличие системных вариантов предложного падежа во-первых, связано с разными именами одной и той же личности, а во-вторых, с темой расщепленного сознания.

Сопоставление, оно же и противопоставление системных вариантов форм предложного падежа встречается в современной поэзии довольно часто.

У Владимира Салимона социально-просторечная форма следует за нормативной – как поправка и уточнение:

…Это что еще за мусор, что за дрянь,      что за вздор?Матерь Божья, это ж руки я      распростер.Это ноги я протянул и лежу.Голый… Босый… Как на пляже… На пляжу! Владимир Салимон. «Час за часом, раз за разом, как назло…» 195.

Отказ от нормативной формы в этом тексте изобразителен: расслабленность физическая передается расслабленностью речевой.

Возможно, что у этих строчек есть претекст – песня из репертуара Аркадия Северного «Надену я черную шляпу…» со словами: Надену я чёрную шляпу, / Поеду я в город Анапу, — / И там я всю жизнь пролежу / На солёном как вобла пляжу. // Лежу на пляжу я и млею, / О жизни своей не жалею, / И пенится берег морской / Со своей неуёмной тоской (автор слов неизвестен).

Конечно, форму на пляжý очень поддерживает рифма лежу.

Не менее просторечными оказываются формы предложного падежа с ненормативным окончанием -е на месте нормативного -у:

 Я лежу на животе С папиросою во рте, Подо мной стоит кровать, Чтоб я мог на ней лежать. Как внизу лежит сосед. <…> Под кроватию паркет, В нем другой дощечки нет, И он видит сквозь паркет, Как внизу другой сосед. На своем лежит боке С телевизором в руке. По нему идет футбол. И сосед не смотрит в пол. Игорь Иртеньев. «Вертикальный срез» 196 ;

Контекстуальная дифференциация падежных вариантов нередко сопровождается авторской рефлексией. Поскольку при эволюции склонения многие формы существительных получили стилистические и семантические коннотации, связанные как с языком сакральных текстов, так и с диалектно-просторечной сферой функционирования языка, системная вариантность падежных форм оказалась значительным ресурсом поэтического смыслообразования:

 В мире, более реальном, чем приспущенный февраль над моим районом спальным, тянущимся к Богу в рай, не в миру моем – но в Мире, сквозь безумную Дыру мечущем своих валькирий многоглазую икру на совдеповские стены и неровный потолок — в пограничной мне Вселенной вижу, вижу диалог двух равновеликих наций под синхронный перевод: дескать, нечего стесняться! мы – народ и вы – народ. Виктор Кривулин. «Телемост» 197 ;  Горжусь я, что в своей стране, В родном краю (нет, в «отчем крае») Я знаю все, что могут мне Сказать в автобусе, в трамвае. Владимир Вишневский. «Незаконная гордость» 198.

В стихотворении Виктора Кривулина форма в миру соотнесена с понятием мирской жизни, а форма в Мире – с понятием метафизическим, что маркировано заглавной буквой существительного. Владимир Вишневский, иронизируя над современными условиями жизни, не похожими на условия жизни классиков, кавычками обозначает переход в иную стилистику, и эти кавычки можно понимать одновременно и как цитатные199, и как иронические.

Родительный падеж тоже, хотя и в меньшей степени, представлен различными системными вариантами:

Се был Москвы передовой собор,В австрийстем Риме община монасей.К чужим дозор, а от чужих забор,За коим сонм ученых ипостасей.Там в русской филологии запорУсердный тайнописец КопростасийНавеки вызвал, «Слово о полку»По вдохновенью взявши с потолку. Андрей Сергеев. «Шварц» 200 ;  Моха чёрная летела выше прочей мелюзги. Утомилася и села на высоком берегу. <…> Моха кушала компосту, запивала молоком, благосклонно улыбалась сиволапым мужикам. Александр Левин. «Моха и поселяне» 201.

В грамматическом карнавале Александра Левина форма компосту может читаться по-разному – и как родительный партитивный падеж, и как винительный женского рода. Если это воспринимать как родительный партитивный, то обращает на себя внимание лексический абсурд: форма компосту, грамматически уподобляясь формам типа сахару, меду, чаю, указывает на обыкновение есть или пить что-то привычное и вкусное. Получается, что ситуация описывается с точки зрения Мохи. Возможно, в данном случае существенна и фонетическая близость слов компост и компот. Противоречие между лексикой и грамматикой состоит и в том, что глагол кушала – несовершенного вида, а родительный партитивный употребляется с глаголами совершенного: можно выпить чаю, но не *пить чаю, положить сахару, но не *класть сахару, съесть меду, но не *есть меду.

Любопытный пример рефлексии при выборе вариантной падежной формы родительного падежа имеется у Дмитрия Бобышева:

Умри за клок земли, пусть он загажен, выжжен! —плотина-Мать на осетра орет.Он – оземь из воды. А было: люд – на гибельво имя имени… Или – имен? Имян? Навороти любые глыбы, —всё в прорву унесет река времен (времян)… Дмитрий Бобышев. «Реки» 202.

Бобышев архаизированными вариантами слов203 описывает бренное как вечное, символизирует ситуацию, ориентируясь на противоречивые классические образцы: Река времен – знаменитая цитата из стихотворения Г. Р. Державина «Река времен в своем стремленьи…», форма времян связывается в сознании прежде всего с фрагментом из поэмы Пушкина «Евгений Онегин»: Но эта важная забава / Достойна старых обезьян / Хваленых дедовских времян. Есть эта форма и у К. Батюшкова. Л. А. Булаховский отмечал, что в XIX в. такие случаи единичны, а в XVIII в. форма времян встречалась «относительно нередко» (Булаховский 1954: 75).

В современной поэзии находится немало примеров вариантных форм творительного падежа.

Флексия творительного падежа множественного числа существительных современного 3‐го склонения в формах типа страстьми при современном нормативном страстями (ср. нормативную вариантность костями – костьми, лошадями – лошадьми, дверями – дверьми) воспринимается как грамматический поэтизм благодаря такому формоупотреблению в поэзии XVIII–XIX веков.

Варианты форм на -ми представлены у тех существительных женского и мужского рода, которые в древнерусском языке относились к склонению с праславянскими основами на *-ĭ, то есть авторы воспроизводят первичные грамматические формы:

Лисица:Бегущей пищи по урочищамНе поимать середь ладоньмиСрывая когти в мехе убегающихИль крылиев пернатых лебедямиТени улавливать? Анри Волохонский. «Ветеринар бегущий» 204 ; в сониих и видениихзаре дне невечернягопылая в дому как угльмиблагорастворениерадостопечалия! Геннадий Айги. «К иконе Божьей матери» 205 ; Дуб тряхнул желудьми,Стук пошел по дорожкам росистым,Пролетел над людьмиАнгел радости в рубище чистом. Александр Крестинский. «Под одним небом» 206 ; Пошли-пошли Емельяну,пошли-пошли СерафимуУльяну, пошли Ульяну —осеневать эту зиму,которая нас провелатакими-такими путьми,что темные наши деластали темнее тьмы. Леонид Кочетков. «Пошли-пошли Емельяну…» 207.

Слово цифирь, относительно позднее заимствование, стало существительным 3‐го склонения, которое является частью древнего склонения на *-ĭ, однако форма цифирьми у Владимира Строчкова выглядит парадоксально, возможно, главным образом из‐за ненормативно множественного числа этого слова:

И на играх икарийскихподлетит к тебе Икар,изливая с укоризнойназидательный нектар:– Столь ли лучше быть крылату,чем владея цифирьми?Полетай в свою палатуи Эллиниум прими. Владимир Строчков. «Мэри вывела овечек…» 208.

Флексия -ьми переносится и на те слова, которые ни к древнему склонению на *-ĭ, ни к современному 3‐му склонению не относятся:

Сохрани же и Вековку-Ермус-градДа во веки веков свечьми сосны горят. Владимир Карпец. «Четвероглазник» 209 ; Житьё-бытьё со дна квашнивзойдёт глубинное,глухими слушая ушьми своё суглинное. Наталья Горбаневская. «Забиты прорези в стене…» 210 ; Не боги же куранты сбили с такта —С «Шести вечор после войны» к «Восьми»,что «с половиной» – люди сбили, так-то!Он это в детстве видел сам, глазьми!.. Алексей Дидуров. «Отрочество Марии или хроника одного дня 1982 года» 211 ; Мне тоже мыли голову в грозу(не помню – почему,но точно: мыли),а мы с сестрой стояли на полуи вот – глазьми,бесцветными, цветными,как два врага, смотрели на себяМы никогда все это не любили.Но почему все это – помню я? Дмитрий Воденников. «Мне тоже мыли голову в грозу…» 212 ; Вчера под окнами моимиПодранили машинуОна всю ночь словно НаинаКричала и слезьми большимиНаверно капала на снегА что? – какой-то человекВидно, хотел украсть ееУвести от хозяина родного, беспутного,пьяного, валяющегося где-то в сугробе и снамипро Америку райскую наслаждающегося Дмитрий Александрович Пригов. «Вчера под окнами моими…» 213.

Подобными формами художественные тексты препятствуют вытеснению окончания, когда-то принадлежавшего склонению на *-ì, находя для такого окончания новую (поэтическую) функцию – уже независимо от типа склонения существительных. При тенденции к унификации всех типов склонения и, соответственно, перераспределении флексий на стилистических и семантических основаниях, подобные формы представлены и в истории языка в частности, фольклором: Да Васинька Окулович весьма велик: / Промежду-де плецьми его коса сажень, / Промежду-де глазьми его целой аршин – Былина «Иван Годинович» (Былины 2001: 53), литературой XIX в.: Л. А. Булаховский приводит формы ушьми, плечьми из произведений М. Ю. Лермонтова, Н. А. Дуровой, К. Н. Батюшкова (Булаховский 1954: 75).

В современной поэзии создаются контексты с парадигматическим выравниванием в системе склонения:

Вертится чудесное колесо,Перед нами ясное небесо.Перед нами ясное небесо.Это просто чудо-чудесо. Псой Короленко. «Чертово колесо» 214.

Этот контекст указывает на случайность исторически сложившихся расхождений между формами именительного падежа ед. числа тех слов, которые в исходном склонении на согласный звук имели одинаковые флексии начальной формы.

В сущности, импульс исторического развития языка с его тенденцией образовывать формы существительных по аналогии (в этом и заключается динамика в системе склонения) аналогичен импульсу рифменного притяжения слов и форм:

И видно, как все меньше раз за разомнесут на белом к смутным тем березамдощатый гроб великим переносомКогда я проезжал и видя корпуса(забыл упомянуть, что здесь теперь Мокса)другая жизнь, другие трубеса Генрих Сапгир. «Хороны барака» / «Генрих Буфарёв. Терцихи» 215 ; В серых колготках, надетых на стрелки часов,Время не может найти утешительных словдля андрогинной природы…Вот и рифмуешь: лесов-парусов-небесов. Хочется кушать? Добавишь еще – колбасов, и завершишь – бутерброды. Александр Кабанов. «Дождь отшумел, полусухой красный ампир…» 216.

В современной поэзии встречается много примеров распространения окончания -ов / -ев в род. падеже мн. числа на существительные женского рода:

Москва! – как много в этом зыке!Москва! – как много в этом соке!Москва, ты ищешь в каждом лыкеВозможность встать в чужие строки.<…>Я помню: юношей безродным,Ещё не отпустив усов,К тебе стремился я, голодный,За-ради мяс и колбасов. Ефим Беренштейн. «Оп-ца-ца» 217.Так выпьем же за царство новых ятей,за бабочков, плетущих в небе петель,за девочку, рыдающую в кительв уродливой, но радостной тоске. Давид Паташинский. «Вы думали, я сам себе – кильватер?..» 218 ; Стало поздно, но сделать приваламуравьишки пока не могли,время стрелки секундов совалопо карманам раздувшейся тли. Давид Паташинский. «муравек» 219 ; скажи мне рой твоих мечтов, твои прозрачные недели, пусть сваи гордые мостов и ветер напрочь опустели. Владимир Казаков. «даль с ними и со мной…» 220 ; Доставайте кроликов из шляпов,Ухватив рукой за пару ух,Беленьких, дрожащих, многолапых,Красноносых, мягоньких, как пух.<…>Полицейский позабудет китель,Продавец забросит магазин,Только никому не говоритеТо, что кролик всё равно один!Все расстроятся, пожалуй, жутко,Засмеют вас, если не побьют,Все хотят ведь верить, что не в шуткуКроликов из шляпов достают! Ольга Арефьева. «Доставайте кроликов из шляпов» 221 ; – Мы все умрём, – сказал Гаврилови зарыдал что было силов.– Увы-увы! – вздохнул Шувалови головою покачалов. Александр Левин. «Гаврилов и Шувалов» 222 ; За закрытыми ставнями, кстати, и мы потихоньку себе веселимся.Мы ничуть не боимсяни подбеска блаженного с пеной пивною у пасти,ни братишки его и ни тяти,ни русалков его зубоскальных, плывущих от потапо мохнатым чернильным волнам,по волнам по чернильным мохнатым(между скатом сосковым и черным спинным живоглотом), —и поющих, поющих, поющих плачевным фальцетом<…>…Вон как он, моя рыбка, русалков когтями терзает, —так, что лица у них опухают, глаза багровеют,и гармонь фронтовую, подругу его плечевую,плющит так, что костяшки немеют. Линор Горалик. «Разве водобоится боец ВДВ, вдоль какой-нибудь улицы сельской…» 223 ; Моих костров твоим кострамтвоих б сестров моим сестраммоих Петров б твоим Петрам —слои слова своим словам Евгений Хорват. «Авессарамма» 224 ; Муж лежал на солнцепёке,Кушал жареные штуки,испечённые женойв позапрошлый выходной.<…>Эта добрая жена,как родная старшина,мужу штуков и люляковиспекала до хрена.Муж лежал на солнцепёкевесь бесчувственный, жестокий,<…>отгоняя толстых муховвялой спящею рукой. Александр Левин. «Муж лежал на солнцепеке…» 225 ; И я был честный гражданинСтраны своей СоветовИ я внимал советовЖурналов и газетов Дмитрий Александрович Пригов. «И я был честный гражданин…» 226 ; Что случилось? что случилось?Сорок тысячев взбесилосьА за ними миллионИ пошли на Кремль – а онНеприступный возвышалсяИ терялся в небесахЛишь на огненных часахМеч возмездия вращалсяОбъективный Дмитрий Александрович Пригов. «Что случилось? что случилось?..» 227 ; Моя античная порода стоит ногами в небесах,поди посетуй огороду, что уместился на весах,продуй закаты да восходы, протри стекло своей зари,убей последнего урода, открой амбар по счету трии обнаружь там понедельник в камзоле каторжных потрав,великих войн большой бездельник, совет у нищего украв,олигофрен, владыка птицев, что рвали нитью горизонт,когда, не в силах обозлиться в планете кончили озон,теряя прочие частицы останеновки бытия.Такие, братец, нынче птицы летят за крайние края. Давид Паташинский. «Полезия» 228 ; Уже светало. Дворник ЧистопузовУсталый, но довольный шел домойИ нес большой аквариум медузов —В награду за поступок трудовой. Тим Собакин. «Дикобразы» 229 ; Нет повести бездоннее на свете,чем повесть о сияющем поэте!Но скажет продавец книжкóв корявых:«За чистотою – в монастырь направо.За красотою – к полевым лилеям.За счастьем – винный погребок левее». Марина Матвеева. «Нет повести печальнее на свете…» 230.

Замена окончаний -ей, -ий, и замена нулевого окончания на -ов, -ев в словах мужского и среднего рода наблюдается тоже довольно часто, что соответствует грамматике социального просторечия:

Скобелев вылетает, белый конь, а с ним и солдаты,И бегут, закрыв глаза, раскосые орды.Скатерть-самобранка белой СибириЗацепилась за саблю и несется куда-то.Много крови пролили очи родителев наших,А мы уж не плачем – рождаемся сразу старше,Белой пеной исходят наши глаза. Елена Шварц. «Смутные строфы» 231 ; Как на наших на соседевнапал целый рой медведев! Александр Левин. «Вот ужас!» 232 ; Много всяческих деревьев возвращается с кочевьев,возвращается с леченьев после многих приключеньев Александр Левин. «Буколюшки на переезд с дачи» 233 ; Всю ночь в корзине мерзли дикобразыБез одеялов и продуктов без…А мимо них неслись не то КамАЗы,Не то машины марки «Мерседес». Тим Собакин. «Дикобразы» 234 ; Небо превращалось в море,по нему бежали рыбы,а за ними, как смешные,прыгали вовсю линкоры,у линкоров зубы взрывов,пушки очень воронены,флаги разных государствов,а матросы все в пижамах. Давид Паташинский. «скафка» 235.

В некоторых текстах представлены разные системно вариантные формы существительных. Например, у Тима Собакина варьируются формы мух и мухов, а окончание -ов получает и слово уши (вероятнее, ухи):

Выправив тело и дух,Вспомнив ромашку и клеверСтаи упитанных мухВновь потянулись на север.Чтобы, тревожа досуг,Нежно жужжать возле ухов,Чтобы маханием рукМы отбивались от мухов. Тим Собакин. «Перелетные мухи» 236.

Марина Матвеева ставит рядом формы мужского и женского рода с ненормативными окончаниями:

Нет повести печальнее на свете,чем повесть об ущербности в поэте,но нет на свете веселей историй,чем о преодолении которой.О распрямленье словом и поступком —коротких ножков, кривоватых зубков,помятой рожи, ростика пигмея —мужчине, женщине – переполненья…души, конечно же. Чего же боле?И всякой прочей развесёлой боли. Марина Матвеева. «Нет повести печальнее на свете…» 237.

Современная поэзия в большом количестве контекстов демонстрирует вариантные окончания именительного падежа слов мужского рода. Собственно, традиция обращать внимание на эти варианты начинается, по-видимому, со стихотворения М. В. Ломоносова «Искусные певцы всегда в напевах тщатся…» со строками

В музыке что распев, то над словами сила;Природа нас блюсти закон сей научила.Без силы бéреги, но с силой берегáИ снéги без нея мы говорим снегá;Довольно кажут нам толь ясныя доводы,Что ищет наш язык везде от И свободы. М. В. Ломоносов. «Искусные певцы всегда в напевах тщатся…» 238.

Самый известный пример рефлексии на эту тему во второй половине ХХ века – строки Владимира Высоцкого:

Мы говорим не «штормы», а «шторма» —Слова выходят коротки и смачны:«Ветра» – не «ветры» – сводят нас с ума,Из палуб выкорчевывая мачты. Владимир Высоцкий. «Мы говорим не „штормы“, а „шторма“…» 239.

Александр Левин противопоставляет грамматические варианты множественного числа слов в таком контексте:

Мы садимся в наш автобус,собираемся поехать.Тут кондýкторы приходят,а потом кондукторáИ кондýкторы нас просят:«Проездные предъявляйте!»,а кондукторá велят нам:«Оплатите за проезд!»<…>Повезут ли нас шофёрыдо метро без остановок,или высадят в канавуудалые шоферá? Александр Левин. «Мы садимся в наш автобус…» 240.

В этом случае контраст между элементами социального просторечия и литературной нормы не просто семантизируется: кондукторы и кондукторá, шофёры и шоферá оказываются разными персонажами, они не только по-разному говорят, но и по-разному ведут себя. Эти различия и формируют сюжет стихотворения. Но антитеза форм представлена не в речи персонажей, а в речи наблюдателей, которым свойственна языковая рефлексия. Иными словами, в стихотворении обнаруживается лексикализация падежно-акцентологических вариантов241.

А у Евгения Сабурова находим:

Пока не вернусь я гиппопотамомк маленькой миленькой девочке Лизке,пока я играю крестами, листамии хлопочу над сосиской,я не достоин свободы. А когда?Когда я достоин свободы?Ерунду уносят года.Всё остальное – годы. Евгений Сабуров. «Пока не вернусь я к истокам любви…» 242.

Вероятно, здесь обозначена аксиологическая антитеза: строка Ерунду уносят года сообщает о времени жизни человека. Чем он становится старше, тем меньше помнит ерунду. А в строке Всё остальное – годы говорится о разрушительном времени вообще.

Вариантность таких окончаний часто связана с активным употреблением традиционных поэтизмов типа крыла, плеча.

Поэты вносят грамматические поэтизмы в бытовой контекст, отказываясь от их привычной денотативной отнесенности, тем самым они уравнивают высокое с обыденным:

Я думала, что выручит повадка:поскрипывать пером о сём о том,не помня, где Эллада, где палата,плеча одев в халат или в хитон. Белла Ахмадулина. «Закрытие тетради» 243 ; Лечу к тебе, теряя тапки, раскрыв куриные крыла, – проснулся?! Нет, глаза закрыты, и щеки, улыбнувшись, спят…Как будто ты еще в утробе, зерном проклюнувшимся сквозьночную тьму земли прогретой, растешь, растешь, растешь, растешь…<…>Позволь сменить пеленки, о, задумчивый и элегичный! Надя Делаланд. «Лечу к тебе, теряя тапки, раскрыв куриные крыла…» 244.

Формы плеча, крыла, в прошлом формы двойственного числа, утвердились в поэзии сначала как поэтические вольности, а затем – уже как поэтизмы – стали обозначать символические понятия245 подобно словам типа чело, очи, уста. У Беллы Ахмадулиной речь идет о поэтическом вдохновении, сначала в иронично-сниженной стилистике (поскрипывать пером о сём о том), а затем – в поддержку мифа о поэте как безумце – в системе контрастов (не помня, где Эллада, где палата, / плеча одев в халат или в хитон). В таком контексте форма плеча, обозначая и телесную предметность, и символ богатырской силы, оказывается точкой пересечения контрастных образов. Надя Делаланд пишет о том, как мать спешит к младенцу. Сочетание куриные крыла, представляя мать наседкой, погруженной в быт, в то же время уравнивает это состояние с поэтическим вдохновением, не случайно младенец назван элегичным.

В стихах других поэтов крыла оказываются у комаров, у моли, мотылей, самолета. Типична ситуация стилистического контраста между грамматическим поэтизмом и сниженной лексикой контекста:

– Где ты, где ты, друг бесценный?Словно моль над пыльной сценой,Нагло выпучив крыла,Ты паришь, чужой, обсценный,Ангел смерти, но не зла. Полина Барскова. «Ангел Юго-Западного Крыла, или Исцеление» 246 ; Поскольку жизнь промчалась, я нынче вспомнить радО том как с Величанским ходили в зоосад.Там Африка рычала и хлопали крыла,И тихо на скамейке мы пили из горла. Михаил Синельников. «Воспоминания о поэте Величанском» 247.

В стихах Владимира Кучерявкина крыла оказываются атрибутом собаки:

Вон полетела, захлопав крылами, чужая собака.Лезет в заборные щели, как мальчик, лихая трава.И, говоря голосами сгорающих маков,Широко по полю моя разлеглась голова. Владимир Кучерявкин. «Когда побежит по полям ненасытная печка…» 248.

Мотивация этого абсурдного образа, впрочем, прозрачна: о собаке говорится, что она полетела, то есть предикат выражен очень активным в языке переносным употреблением глагола полететь – о быстром движении.

Поскольку грамматическими поэтизмами, как и лексическими, обозначаются не предметы или части тела, а идеальные сущности249, очень показательна десемантизация стилевого слова, например, крыла оказываются осипшими:

Большие мотыли,мохнатые кудесники, авгуры,страшилища ночные,осипшими крылами хлопоча…В пылу библиотек,в нетронутых садах макулатуры —летайте, расшибайтесь!блаженствуйте на лезвии луча. Александр Кабанов. «Новый Шекспир» 250.

В алогичном сочетании эпитет осипшими указывает на то, что традиции поэтической образности связывают крыла с пением.