скачать книгу бесплатно
Женя улыбнулась.
– Тогда слушай, – и стала читать.
Скажи, что я уплатой пренебрег
За все добро, каким тебе обязан,
Что я забыл заветный твой порог,
С которым всеми узами я связан,
Что я не знал цены твоим часам,
Безжалостно чужим их отдавая,
Что позволял безвестным парусам
Себя нести от милого мне края.
Все преступленья вольности моей
Ты положи с моей любовью рядом,
Представь на строгий суд твоих очей,
Но не казни меня смертельным взглядом.
Я виноват. Но вся моя вина
Покажет, как любовь твоя верна.
Она читала медленно, словно сама с трудом понимала. А он слушал и всё сильнее краснел, даже слёзы на глазах выступили.
– Женя, – у него дрогнул голос, – Женя…
– Ну что ты, милый, – засмеялась Женя. – Это же стихи, только стихи.
И тут она заметила заснувшую за столом Алису с недоеденным печеньем в руке и ахнула:
– Господи, ну, наказание, а не девчонка!
Женя сунула книгу в руки Эркину, вскочила и захлопотала.
Эркин так и сидел за столом, пока Женя бегала взад и вперёд, убирая со стола, расстилая постель и укладывая Алису. Мимоходом она взъерошила ему волосы, но он, против своего обыкновения, даже не попытался поймать её руку. И, закончив дела, Женя подошла к нему, наклонилась, заглядывая в его лицо:
– Ну? Ты что, Эркин?
Он поднял на неё глаза.
– Ты… ты думаешь, я… нарочно… я же всё время помнил тебя, Женя, всё время.
– Глупыш мой, – она мягко взяла у него книгу и положила на стол. – Я же сразу сказала, что это не про тебя.
Он обхватил её за талию и прижал к себе, уткнулся лицом в её халатик. Женя пригладила ему волосы на макушке, взъерошила и снова пригладила.
– Ох, Эркин…
– Что, Женя? – ответил он, не поднимая головы.
Вместо ответа она только прижала его голову к себе. Эркин потёрся лицом о её живот, осторожно раздвигая полы халатика, пока не коснулся губами её кожи. Женя негромко рассмеялась, и он уже смелее повёл губами по её телу. Приоткрыв губы, касался её тела языком короткими щекочущими толчками. И руки Жени всё плотнее прижимали его голову, становились всё горячее, а её тело мягче и податливее. И вот она уже теребит ворот его тенниски, гладит его шею и плечи.
Эркин вставал медленно, скользя губами, всем лицом по её телу, не отпуская её от себя, прижимаясь к ней. И когда их лица встретились, он так же мягко коснулся губами её губ. И Женя ответила на его поцелуй. Губы в губы, глаза в глаза. Она никогда не жмурилась и не отводила взгляда, он всегда видел её глаза, внимательные и ласковые. И сам не боялся смотреть на неё. Руки Жени мягко соскользнули по его спине вниз, выдернули тенниску и уже под ней начали движение вверх.
– Ага! – выдохнул он, на секунду оторвавшись от её губ.
– Тебе нравится? – успела она спросить.
Но он уже опять целовал её и только моргнул в ответ. Руки Жени блуждали по его спине, гладили, то щекотно, еле касаясь, то вжимаясь всей ладонью. Неумело, беспорядочно, но у него перехватывало дыхание от этих прикосновений.
Тенниска затрещала, и Женя остановилась.
– Ой, порвала, да?
– А н-ну её!
Он рывком содрал тенниску, путаясь и недовольно фыркая в ткань, бросил на пол.
– Ну, что ты, Эркин, я зашью…
– Да ну её, Женя. Не люблю я…
Она рассмеялась.
– Ну, наконец-то! А то ты всегда со всем согласный.
– Когда её снимаешь, тебя не видно, – уже спокойно объяснил Эркин, обнимая Женю.
Женя всё ещё смеялась, пока он развязывал пояс и распахивал её халатик, очень осторожно, очень мягко накрыл её грудь ладонью и улыбнулся.
– Как раз по моей ладони, – вырвалось у него.
– Маленькая, да? – дрогнувшим голосом спросила Женя.
– Нет, что ты? – огорчение в её голосе удивило его. – Так хорошо…
Левой рукой он охватывал её плечи, прижимая к себе, так что она плечом упиралась в его грудь, а правой всё поглаживал, мягко мял её грудь, нежно зажимая между пальцами напрягшийся сосок. Женя вздохнула, и он, не отрывая рук, наклонился и поцеловал другую грудь, тронул сосок языком. Женя дернулась, высвобождая руки. Он понял и сдвинул халат с её плеч, дал ему упасть на пол. Женя обвила руками его шею, запрокинула голову. Он поцеловал её в горло, в ямку между ключицами. Женя часто дышала, хватая воздух полуоткрытым ртом, а он всё не мог оторваться от её груди, целуя своды полушарий, ложбинку между ними, соски. Снова выпрямился, целуя ключицы, горло, приник ко рту Жени. Прижимал её к себе… И вдруг опомнился.
– Тебе холодно, да? Я сейчас…
– Нет, Эркин, что ты… – голос Жени вздрагивал, прерывался.
Но он уже подхватил её халатик, набросил ей на плечи.
– Прости, Женя, я совсем голову теряю, не помню ничего… – бормотал он, суетливо стаскивая с кровати ковёр.
Женя рассмеялась и отодвинула его от кровати.
– Ну, что ты, Эркин. Сейчас я всё сделаю.
Он топтался рядом, потом подобрал свою тенниску, повертел в руках, не соображая, куда её сунуть. Женя решительно отобрала её.
– Ложись, я сейчас, – и вышла.
Эркин присел на край разобранной подготовленной постели, потёр лицо ладонями. Что же это с ним такое? «Сам другой, и всё другое». Вот это оно и есть? Он не додумал, потому что вошла Женя. И снова горячая волна ударила его так, что даже слёзы на глазах выступили. Как от боли. Женя быстро ходила по комнате, выходила, возвращалась, а он молча следил за ней, бессильно уронив на колени руки. Потом зачем-то полез в карманы, нащупал там какие-то бумажки. А, это же деньги! Совсем забыл о них. Эркин заставил себя встать, подойти к комоду и выложить деньги, расправить смятые бумажки, сложить их в шкатулку, высыпать мелочь в вазочку. А когда обернулся, Женя, уже в ночной рубашке, сидела на кровати, расчёсывая волосы. Эркин медленно подошёл к ней и сел рядом.
– Женя…
– Что, милый? – она быстро отложила гребёнку, встряхнула головой, рассыпая волосы.
– Женя, знаешь, я… я вспомнил сейчас, послушай. Только… я это только петь могу. Вот…
Когда в раздоре с миром и судьбой,
Припомнив годы, полные невзгод,
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод
Он пел еле слышно, почти шёпотом, глядя перед собой расширенными глазами.
И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искусстве больше преуспел,
Богат надеждой и людьми любим, —
Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.
С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.
Закончив, Эркин посмотрел на Женю.
– Вот, я, может, не всё понимаю, но это про меня, точно. Не сейчас, а раньше. До Свободы. Сейчас что, а тогда… Я выжил, потому что тебя помнил, правда, Женя. Ты… ты веришь мне?
Женя молча, чувствуя, что скажет что-то обязательно не то, обняла его и поцеловала в щёку. Он, как-то всхлипнув, ткнулся лицом в её волосы.
– Женя, – и как когда-то по слогам: – Ми-ла-йа… Джен-нийа…
Она гладила его плечи, спину. Не горячила его, не распаляла себя, нет, он же всё это знает, почувствовал бы, нет, это другое, совсем другое. И опять… опять эта же горячая волна, туман перед глазами, и только Женя… Всё тает, расплывается, и только руки Жени на его теле, только глаза Жени, и тело Жени под его руками, а больше ничего нет, и не надо ему ничего… не надо… не надо…
…Они лежали рядом под мягким тёплым одеялом, и такая же тёплая мягкая темнота окружала их. А когда ж это он лампу погасил? Не помнит. Ничего не помнит. Только то, что ему было хорошо, и сейчас хорошо. Женя спит, обхватив его обеими руками и положив голову на его плечо. Надо встать, уйти к себе, в кладовку. Ему нельзя привыкать спать здесь, нельзя. Он не может вспомнить почему, просто знает. Но не то что встать, шевельнуться нельзя: разбудит Женю. А ей надо выспаться. Завтра у неё две работы. Двойная смена. Это тяжело – двойная смена, он помнит… Надо встать и уйти, пусть Женя спит, отдыхает. Но глаза сами закрываются, и он опять уплывает в сон, мягкий и тёплый, пахнущий Женей… Нет, Жене надо выспаться. Ну же, давай, аккуратненько. Только бы не разбудить её.
Эркин мягко вывернулся из рук Жени и соскользнул с кровати. И застыл, прислушиваясь. Нет, спит. Где-то тут его штаны должны быть. И шлёпанцы. Да, вроде он их бросил на пол, рядом… да вот же они. А тенниску… Тенниску Женя куда-то положила. Ладно, а то ещё громыхнет чем, разбудит.
Прижимая к груди штаны и шлёпанцы, Эркин бесшумно выбрался из комнаты в кухню и прикрыл за собой дверь. Здесь вроде посветлее… и похолоднее. По-прежнему на ощупь он вошёл в кладовку, вытащил и развернул постель. Обтереться бы надо, но ладно. А то зазвякает, забулькает – точно разбудит. Обойдётся-переколотится. Эркин лёг, завернулся в одеяло. Поёрзал щекой по подушке. Чего-то шрам чешется. Ладно. Хорошо было, а ничего не помнит. Завтра… пятница завтра. А там суббота и воскресенье. Завтра к бельмастому за досками… на четыре ступеньки две доски взять? Обрезки останутся, ну, придумаю, куда их, а хоть на лучину. Деньги взять надо. Из тех, летних ещё. Ну, не больше пятёрки доска. А если больше… взять двадцатку, тогда точно хватит… Но он уже спал, не успев додумать.
Алабама
Графство Дурбан
Спрингфилд
Лабиринт из зелёных кустов, подстриженных на высоту человеческого роста, тянулся вдоль всего Каскада, образуя маленькие беседки. В каждой стол и четыре скамьи, соединённые в квадрат. Всё закреплено намертво. Множество птиц, заглушающих любой не слишком громкий разговор, расторопные безупречно вышколенные официанты, всё видавшие и предпочитающие обо всём молчать. Место конфиденциальных бесед и ещё многого другого.
Фредди сидел в дальней кабинке на самом конце Каскада и пил пиво. Его здесь знали, но показали это только тем, что сразу, как только он сел, подбежали, поставили перед ним жестянку его обычного пива и исчезли. Было без пяти пять. В пять ноль две пришли парни. Все трое. Вернее, четверо. С ними был тот метис, Крис, так его вроде, но в кабинку Крис не зашёл, а сразу как-то исчез из виду. Ушёл по своим делам или встал на стрёме где-то рядом? Не существенно.
Фредди молча кивнул парням, и они сели напротив, теснясь втроём на скамье, рассчитанной максимум на двоих. И старший – Роберт – заговорил сам быстрым тихим шёпотом.
– У нас всё в порядке, сэр. Выходим свободно, когда хотим.
Фредди кивнул.
– Когда экзамен?
– Значит, так, сэр. Завтра нас ещё смотрят, потом день на подготовку, потом экзамен.
– В субботу?
– Д-да.
– Да, сэр, – кивнул Метьюз. – Нам так и сказали. В субботу. А в понедельник выдадут документы.
– Там у них, – вступил Найджел, – ещё учатся. Переквалификация, – с трудом выговорил он непривычное слово. – У них тоже экзамены. В пятницу и субботу. А в понедельник всем дипломы выдавать будут. И им… и нам.
– С десяти утра в конференц-зале, – улыбнулся Роберт. – Мы запомнили уже даже.
– Вы… – Найджел осторожно улыбнулся. – Вы придёте, сэр?
– Приду, – сразу кивнул Фредди и так же сразу решил, что если приедет Джонни, то тоже придёт, никуда не денется.
Парни заулыбались, даже сели посвободнее, не так зажато.
– Я здесь каждый день в это время, не в этой кабинке, так в другой. Если всё в порядке, проходите мимо. Я должен знать, как у вас, – они кивнули. – Если случилось что, или, – Фредди усмехнулся, – рассказать что-то захотите, подсаживайтесь.
– Обязательно всем приходить, сэр? – спросил Роберт.
– Как хотите. Экзамен сложный?
– В два захода, сэр. Мы должны рассказать, что знаем, на разные вопросы ответить, а потом показать, как делаем.
«Серьёзно тут, однако, – хмыкнул про себя Фредди, – и теория, и практика».
– Справитесь?
– Остальные все сдали, сэр.
Фредди невольно присвистнул, и они стали наперебой объяснять:
