Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

– Хреново, парни, – Андрей затянулся и пустил сигарету дальше.

– Так дальше пойдёт, хоть обратно просись.

– Чего?! – привстал Эркин.

На мгновение стало тихо. Невысокий мулат съёжился под остановившимися на нём взглядами.

– Ты что?

– Что несёшь?!

– Как это «обратно»?

– Ну, так… – забормотал мулат, – ну, сболтнулось, ну…

– Сболтнулось, говоришь, – широкоплечий негр сгрёб мулата огромными расплющенными ладонями. – Ты откуда эту хреновину принёс?!

Все повскакали на ноги, окружили побледневшего мулата плотным кольцом…

Андрей пронзительно свистнул, и, вторя ему, подал сигнал тревоги Эркин. Все бросились врассыпную, ныряя под вагоны и прячась за штабеля.

– Заметили, – Мервин Спайз с сожалением опустил фотоаппарат. – Жаль, были бы неплохие кадры.

– Ещё успеем с этим, – Норман собрал бумаги. – Да, белого этого постарайся взять поподробнее.

– Зачем? Он и так приметен.

– Хочу навести справки. Странная личность.

– Не любишь странностей?

– Не люблю, – спокойно кивнул Норман. – Посуди сам. Белый согласен считаться цветным. Зачем? И почему?

– Да, любой «недоказанный» на всё пойдёт, лишь бы свою белизну показать, а этот…

– Вот-вот. Сделай его почётче.

– Это он в паре с краснорожим?

– Этого оставь. С ним всё ясно. Сумеем оформить за посягательство на честь – хорошо, нет – пойдёт в общем порядке.

– На подстрекателя не потянет?

– Возни много.

Норман оглядел кабинет, не забыто ли что. Не стоит подводить Ринни, пускающую их сюда для наблюдения за цветными и другой работы.

– Да, что будем делать с доктором?

– Айзеком? – Норман негромко засмеялся. – Старый дурак влипнет и без нас.

– Он ведь еврей, не так ли?

– Он один, не обыграешь.

– Да, на погром мало.

– Всё, всё. Пошли.

Выходя из конторы, они огляделись. Ни одного цветного не видно. Спугнули.

Андрей осторожно огляделся и совсем тихо присвистнул.

– Лезьте. Никого.

В старом товарном вагоне они смогли отдышаться.

– А чего там было, Белёсый? – Джейми откашлялся и сплюнул в щель между досками.

– Снимали нас. Из конторы, – неохотно ответил Андрей.

– Куда снимали?

– Ты что, фотоаппарата не знаешь? – удивился Андрей.

– Видел. Да зачем им?

– Сходи и спроси, – Андрей устало сел у стены, вытянул ноги. – Не нравится мне это. Нутром чую…

– Тут и чуять нечего, – Эл длинно выругался. – С рынка нас выжали, выжмут и отсюда, тогда что? Воровать? Чем жить будем?

– Меченый проживёт, он на морду красивый, мордой заработает, – хохотнул Даг и поперхнулся, получив сильный удар в лицо.

– Понял или ещё объяснить? – спокойно спросил Эркин.

– Псих ты! – Даг ощупал зубы. – А ну выбил бы?

– В следующий раз выбью, – пообещал Эркин.

– Оба заткнитесь, – рявкнул Одноухий. – Со станции уходить нельзя.

– Некуда, – поправил его кто-то.

– Так что, глаза книзу?

– А что, можно по-другому?

– Не свора, так полиция, – вздохнул Джейми.

– Не скули, – оборвал его Одноухий. – Задарма кормить не будут, так что глаза книзу, парни.

– Куда денешься? – усмехнулся Андрей, вставая. – Пошли. Полдня прошло, может, и перехватим чего.

– А у крана не базарить, – Одноухий тоскливо выругался. – Мы там…

– Как на мишени, – закончил за него Андрей.

– Пошли, так пошли, – Эркин осторожно выглянул из вагона. – Чисто, – и спрыгнул вниз.

За ним попрыгали остальные.

Женя всё-таки купила себе платье. Скромное и достаточно открытое. В такую жару вполне можно носить и на работу. И недорого. Во всяком случае, серьёзного ущерба её бюджету эта покупка не нанесла. В обеих конторах платье имело шумный и вполне заслуженный успех. Правда, Эркину оно, похоже, не то, что не понравилось, нет, он тоже хвалил, восхищался, отпустил вполне достойный комплимент, но… но что-то было не так. Или он просто слишком устаёт? Уходит рано утром, возвращается в сумерках, возится ещё до темноты в сарае… но и раньше он уставал, а сразу после болезни его шатало ещё, и тогда он как-то иначе смотрел, а сейчас… Женя чувствовала, что с ним что-то творится, но не могла спросить, не знала, как это сделать…

И всё равно… Всё равно она счастлива. Эркин приходит усталый, ещё более потемневший от солнца, весь колючий, а поест, выпьет свою чашку, не спеша, окуная лицо в пахучий пар, и заметно смягчается, отходит, начинает улыбаться…

Женя шла по Мейн-стрит, разглядывая нарядные витрины. Нет, всё-таки как хорошо быть как все. Без клейма условности. Она может зайти в любой магазин, были бы деньги. И купить всё, что захочет. Из женских или детских вещей. Что бы такое найти для Эркина, чтобы она могла купить это, не вызвав подозрений? Но она ничего не могла придумать. Разве только что из еды. Как в тот раз…

…Оказывается, Невидимка дала им в обед мороженое. На следующий день он вечером всё-таки рассказал ей об обеде. Она объяснила, что кормили их тоже в складчину.

– О мороженом мы не договаривались, – она подкладывает ему творога. – Это уж она сама.

– Мг-м, – бурчит он с полным ртом и, прожевав, смеётся, – я чуть со стаканом не съел.

– Говоришь, сама делала?

– Она нам так сказала.

– Ну и как? – она поправляет Алису, чтобы та не вылила молочную реку из творожных берегов на стол. – Вкуснее покупного?

– Не знаю, – пожимает он плечами. – Я его в первый раз ел. А почему она… Невидимка?

– А её никто не видел. Мы с ней через дверь разговариваем.

– А… а как же она живёт? Продукты там, и всё такое?

– У неё служанка, старая негритянка. Она всё и делает. Вот только вас ещё наняли.

– Ага. Негритянку я видел, – он тщательно протирает тарелку куском хлеба.

– Ты б еще языком вылизал, – притворно сердится она. – Я ещё положу.

– Нет, спасибо, – мотает он головой.

Тогда она на следующий день купила мороженого. И до его прихода они с Алиской только и беспокоились, куда его положить, чтобы не потаяло. А когда он пришёл, Алиска не пустила его в сарай и заканючила, чтобы он сразу садился за мороженое.

– Оно ж потает, – волновалась Алиска.

Было ещё светло, и он отказался идти в комнату. Она махнула на них рукой и выдала мороженое. И стоило ей на минуту отвернуться, как Алиска выцыганила у него половину. Когда она вернулась в кухню, он сидел на полу у окон, держа на коленях тарелку, а Алиска сидела рядом, страшно довольная таким новшеством, и, конечно же, тоже ела. Она, конечно же, отругала их и прогнала за стол…

– Ну, как? – спросила она. – Чьё лучше?

– Твоё, – сразу ответил он и так убеждённо, будто и впрямь сладкая расползающаяся масса ему больше понравилась…

…Но надо будет поговорить с ним, чтобы он перестал баловать Алиску. Женя вздохнула, предчувствуя, что разговор будет не из приятных. Но поговорить надо. И кажется, она знает, что сказать, чтобы до него дошло, чтобы он понял, в чём тут дело.

Женя завернула в кондитерскую.

– Джен, милочка! – защебетала мисс Лилли. – Наконец-то. Что-нибудь русское?

– Да, мисс Лилли, – улыбнулась Женя. – Хочу дочку побаловать.

На прилавке пряники, сушки, разноцветные фигурные конфеты… Женя набирает всего понемногу, только сушек взяла целую связку. Мисс Лилли щебетала, восхищалась Женей, её платьем, её умением вести хозяйство.

– И где глаза у мужчин?! – возмущалась мисс Лилли.

Женя охотно смеялась, рассказывала об Алисе. И вышла, как всегда, потратив все деньги, но очень довольная покупками. Сушки, правда, она одна и ест, но пряники должны им понравиться, а уж от фигурных леденцов Алиска будет в восторге.

Радужное настроение Жени ничто не могло поколебать. Да и всё вокруг было хорошо.

И на подработке опять прежняя дружеская атмосфера. Шутит и рассыпает комплименты Перри. Деловито спокоен Норман. Оживлены Мирта и Эллин. По-прежнему тих и малозаметен Рассел. Гуго трогательно ухаживает за ней, свято соблюдая данное слово. Печатая, Женя невольно вспоминала…

…Очередной весенний вечер.

– Вы позволите проводить вас, фройляйн Женни?

– Благодарю, – она приседает в шутливом книксене. – Но только до перекрёстка.

– Ваше слово закон для меня, фройляйн Женни.

Тёмные, приятно прохладные после дневной жары улицы. Небрежный, необязательный разговор ни о чём. И вдруг.

– Фройляйн Женни, вы не даёте мне ни малейшей надежды?

– Надежды? На что? – притворяется она непонимающей.

– Не надо, фройляйн Женни, вы отлично понимаете, – голос Гуго серьёзен, и она чувствует его искреннюю боль. – Поверьте, я не мальчик, чтобы разбрасываться словами. Но вы… вы понимаете и без слов. Если бы была надежда… Нет, не подумайте, я не могу и не хочу навязывать свою… своё чувство, принуждать вас к ответу. Но я хочу, чтобы вы знали. Я действительно… вы нравитесь мне, я хотел бы, чтобы вы были рядом. Я ни на чём не настаиваю, но позвольте тогда мне быть рядом с вами. Не лишайте меня надежды, фройляйн Женни, умоляю… Я не знаю, занято ваше сердце или нет, но мне сейчас в нём нет места, я согласен. Но позвольте мне ждать.

– Как я могу позволить вам что-то или запретить, – пожимает она плечами. – Вы свободный человек, и по какому праву я могу…

– По праву любви, – перебивает он её. – Моей любви к вам. Я обещаю вам, фройляйн Женни, клянусь, что не обеспокою, не скомпрометирую вас, что больше вы не услышите ни признания, ни мольбы. Но знайте, что я… что я рядом.

– Спасибо, Гуго…

…Тогда она быстро прекратила разговор и распрощалась. Гуго держит слово. Ухаживает, оказывает мелкие знаки внимания, говорит комплименты, но всё это строго в рамках приличия.

– Рассел, вот ваши расчеты.

– Благодарю. Как ваши дела, Джен?

– Как всегда, отлично!

– Рад за вас. И ещё раз благодарю.

– Да! – пальцы Эллин выбили такую дробь, что к ней обернулись. – У нас в городе теперь есть Палас. Одна открыла. Представляете, она где-то нашла уцелевших спальников и открыла Палас.

– У себя на дому? – смеётся Перри.

– Нет, ну, что вы! Делается так. Вы договариваетесь с ней, оплачиваете, оставляете адрес. И в назначенное время к вам приходит… – Эллин сделала эффектную паузу, – самый настоящий спальник. Ну, ему какие-нибудь пустяки на чай, угостить там… И вы получаете полное удовольствие.

– Вы так аппетитно рассказываете, – улыбается Норман, – что даже завидно.

– Хотите, – Эллин лучится добросердечием, – я узнаю у неё, берёт ли она мужские заказы?

– Я бы предпочёл переговоры без посредников. Не обижайтесь, Эллин.

– Ну что вы, я всё понимаю, – Эллин смущённо смеётся. – Я лучше действительно узнаю, и, если она согласится, познакомлю вас.

– Буду вам признателен, – Норман склоняет голову со светлыми безукоризненно ухоженными волосами.

– И сколько раз вы уже доставляли себе это удовольствие, Эллин? – спрашивает вдруг Рассел.

– Оно слишком дорого, чтобы быть частым, – вздыхает Эллин и тут же пунцово краснеет, – и вообще, джентльмен об этом леди не спрашивает.

Рассел улыбается, но его непроизнесенная фраза: «Если только леди сама не рассказывает об этом», – всем слышна и ещё долго словно висит в воздухе.

Домой Женю, как всегда, провожал Гуго, как всегда до перекрёстка.

Эркин пришёл почти сразу за ней. Женя подозревала, что он возвращается раньше и прячется где-то неподалеку, пока она не придёт. Без неё он дома избегает и по двору без дела болтаться не хочет.

И сегодня она только успела поцеловать Алису и спросить, почему та ещё не спит, как он пришёл. Очень довольный. Выложил на стол деньги и пошёл мыться. Алиса успела сунуть нос в сумку, увидела пакет из кондитерской, и загнать её в постель было уже невозможно. Женя на всё махнула рукой и пошла готовить ужин.

Эркин, как всегда, сначала разжёг плиту, а потом уже переоделся и стал умываться. Обычно Алиса крутилась тут же, но сегодня она предпочла не оставлять без присмотра пакет. Женя сочла момент удобным для разговора.

– Эркин.

– Да, – он обернулся к ней.

– Я хочу поговорить с тобой. Об Алисе, – он как раз вытирался и, услышав её слова, опустил полотенце и растерянно улыбнулся.

– А что… что с Алисой? – неуверенно спросил он.

– И с ней, и с тобой. Ты её совсем забаловал. Не надо, Эркин.

Он опустил голову и стоял так, скручивая, комкая полотенце. Женя уже знала его манеру выражать несогласие молчанием и потупленными глазами, но не отступала.

– Она такое слово «нельзя» хоть раз от тебя слышала? – он молча мотнул головой. – Ты пойми, ведь не в конфетах этих дурацких дело, а в том, что она решила, что ей с тобой всё позволено. Она безнаказанности учится. И учишь её этому ты. Тем, что всё ей спускаешь. Не надо, Эркин. Чего ты хочешь? Чтоб из неё белая леди получилась?

Он вздрогнул и поднял голову.

– Белая леди? – переспросил он со странной интонацией и затряс головой. – Нет, нет, Женя, что ты. Это… – он запнулся, лицо его стало испуганным, он зябко передёрнул плечами.

– Вот видишь. А делаешь. Всё для нее, всё, как она хочет. Она и думает только о себе. Нельзя так.

– Я… – он судорожно сглотнул, – я не думал об этом, совсем не думал. Это же… я дурак, Женя, я же видел… в имении. Их учили нас бить… я не думал, что и это… что так…

– Пойми же, – но видя его расстроенное лицо, Женя не договорила. Похоже, он понял. – Ну ладно, – она подошла, мягко отобрала у него измятое полотенце, расправила и повесила на верёвку. – Ладно, всё будет хорошо. Идём ужинать.

Он кивнул, послушно повернулся и вздрогнул. И только тут Женя увидела Алису. Насупившись, гневно сведя брови, Алиса стояла в дверях, глядя на них. Когда она вошла и что успела услышать? И как поняла услышанное?

Видно, что-то услышала и поняла. За ужином Алиса была необычно тихая, сосредоточенная и на конфету Эркина смотреть избегала. Эркин тоже напряжённо думал о чём-то своём.

Женя решила отвлечь его и спросила.

– Ну, как сегодня?

– Хорошо, работа лёгкая, а заплатили много, – ответил он без особого воодушевления, мимолётно улыбнулся какому-то воспоминанию и опять уткнулся в тарелку.

И тут дёрнуло Женю за язык.

– Знаешь, я давно хотела тебе рассказать, – он поднял голову, повернулся к ней. – Мне ещё в День Матери сказали и сегодня… У нас в городе, оказывается, Палас работает. Одна какая-то, имя мне не говорили, так вот, она разыскала бывших спальников и теперь принимает заказы. Прямо на дом ходят…

Она не договорила: так изменилось лицо Эркина.

– Ты… – он побледнел, губы у него тряслись, мешая говорить, – ты думаешь, я так… я этим работаю…

Он резким толчком выбросил себя из-за стола, опрокинув стул, метнулся на кухню.

– Мам, а чего он? – подала голос Алиса.

Женя опомнилась и кинулась следом.

Она перехватила его уже на лестнице, втащила обратно.

– Ну, ты что? Что с тобой? Ну, куда ты…

Он рванулся раз, другой и затих, подчиняясь её рукам.

– Ну, нельзя так. Ну, ты смотри, Алису испугал.

Она усадила его на табуретку, он скорчился, закусил кулак, заткнул им себе рот. Женя погладила его по голове, он стряхнул её руку. Но она уже села рядом, обняла его.

– Ну, ну, не надо, Эркин, успокойся. Никто ничего не думает, что ты. Я же знаю… ну не надо, успокойся.

Он покорно затихал, опустил кулак на колени. Женя взяла его руку, погладила отпечатавшиеся на смуглой коже следы зубов.

– Ну, смотри, еще бы чуть и до крови. Давай обмой холодной водой, а то заплывёт всё, болеть будет.

Она заставила его встать, подойти к рукомойнику и обмыть кисть. Он вздохнул, словно просыпаясь. Дрожь уже утихла, но он по-прежнему отворачивался от Жени.

– Идём, идём, чай пить будем. И не доел ты. Идём, Эркин.

Он поднял на неё измученные глаза.

– Ты… ты веришь мне, что я…

– Верю, – перебила она его. – Я же знаю тебя, Эркин. Мне и в голову не пришло… о чём ты подумал, что ты.

Алиса ждала их за столом. Женя усадила его, села сама. Он взял ложку, посмотрел на тарелку, будто впервые её видел, и через силу начал есть. Алиса смотрела на него, на мать, сосредоточенно хмурилась, но ни о чем не спрашивала. И Женя сделала вид, что ничего не случилось. Ну, совсем ничего.

И вторую свою обычную чашку Эркин пил молча, упрямо глядя перед собой остановившимися глазами. Допив, не поворачиваясь, пряча лицо, то ли спросил, то ли сказал.

– Я спать пойду…

– Конечно, – кивнула Женя, собирая посуду.

Он устало, тяжело опираясь о стол, встал, ссутулившись, побрёл в кладовку и тщательно закрыл за собой дверь.

Женя быстро, стараясь не шуметь, перемыла посуду, приготовила всё на завтра. Как его… ударило. Но она же действительно ничего такого и в голове не держала… Она сокрушенно вздохнула. И что за жизнь такая? Ведь только что всё было хорошо. Пойти утешить его, объяснить… Нет, она чувствует – нельзя. Нельзя ей сейчас заходить к нему. Он должен сам, один… Она, не додумав, не доведя мысль до конца, устало легла и сразу заснула, как провалилась.

Эркин лежал неподвижно, затаив дыхание, и только когда еле слышно скрипнула кровать и он понял, что Женя легла, позволил себе распустить мышцы, повернулся набок и укутался в одеяло. Надо спать. Но он никак не мог улечься. Тело словно стало чужим, непослушным. Как ни ляжет – всё неудобно. Ну… ну, что произошло? Женя рассказала ему об этой суке… Стоп! Он сел в постели, сбросив одеяло. Как же он сразу не догадался. Это же та самая сука, беляшка намазанная. Так… так вот зачем… «И для мерина найдется работа». Ах ты, сука… Он задохнулся ругательствами. Ах ты… вот для чего тебе спальники? Уцелевшие бедолаги, другого заработка нет, а она скажет слово, и их затопчут, размажут. Но… но он никого не встречал… Так они и не показываются в Цветном, их же там сразу раскроют, и всё, конец.

Он лёг, натянул одеяло. Даже холодно чего-то стало. Палас с выездом. Его так дважды возили. Один раз в паре с негром, сработать они сработали, но даже имён друг у друга не спросили. Сначала по очереди, с отдыхом, а потом вместе. Ну почему это дерьмо лезет ему в голову?! Сколько можно? Ну, неужели это ему на всю жизнь?! Надо спать. Сука, гадина… Как мулат сказал? «Просись обратно». Так что, опять всё сначала…

…В коридоре распределителя ровный смутный гул голосов. Затихает при его приближении к камерам и нарастает за его спиной. И только щелчки языком – сигнал тревоги да шёпот: «…спальник, спальник…» Да, он в форме спальника, ему не дали переодеться. Дубинка надзирателя касается спины между лопатками, не подгоняет, а только указывает направление.

– Стой.

Он останавливается, косясь на соседние камеры. И там, и там работяги. Стоят, держась за решётку. Куда ни сунут, конец один. Отбиться будет тяжело. Их много. Надзиратель ржёт и тычет его в спину.

– Вперёд.

Надзирателей уже двое. Его гонят по коридорам, и надзирателей всё больше. Хохочут. Что они задумали? Им забава, ему… Да что об этом? Господская забава – боль рабская. Впереди камера. Торцевая. Её видно из обычных камер. Пустая вроде. Надзиратель откатывает дверь, и он вдруг слышит страшное.

– Поединок.

Поединок. Двое в одной камере. И выйдет оттуда только один. Надзиратели дождутся конца, и победитель получит пайку. Или нового противника. Как уж белякам захочется. До сих пор его это миновало. Но, видно, его черед.

– Вперёд. Пошёл.

Дубинка больно вталкивает его в камеру, за спиной лязгает дверь. И тут он видит, что пол камеры в свежих красных пятнах. Он не первый здесь. А в дальнем углу победитель. В полосатой одежде лагерника. Ему дали противником лагерника?! Это же конец! Даже один на один он не устоит против лагерника. Тот же белый. Трепали, что лагерники теряют расу, но всё равно. И вон тот какой рослый. Костлявый. Видно по тому, как висит одежда. Из рукавов торчат мощные костлявые кулаки. Лагерник стоит у стены, отдыхает после боя? Надзиратели притихли, ждут начала. Не оглядываясь, он чувствует их напряжённое радостное внимание. Спальник и лагерник миром не разойдутся. Лагерник поднимает обритую наголо голову, и он видит бледное лицо, с засохшей полоской крови в углу рта… Это Андрей!

– Нет!!..

…Эркин сел, очумело огляделся в темноте. Это же сон. Этого не было… Не ставили его на поединок. Спальников берегли, на поединок только старых, которым двадцать пять и всё равно уже в выбраковку, таких не жалко, а он молодой был, в самой силе… Нет, не было же этого.

Он встал и почему-то долго не мог найти дверь, натыкался то на стену, то на стеллаж. Вышел на кухню и долго пил холодную, пахнущую жестью воду. Пил прямо из ковша, захлебываясь и обливаясь, Холодная струйка ползла по груди и животу.

Нет, не было этого. Сон. Но если… если всё обратно… Нет, по второму кругу он не пойдёт. Пусть убивают.

Эркин подошёл к окну, аккуратно отогнул край шторы и вдохнул свежий ночной воздух. Фу, приснится же такое. Он подумал и осторожно убрал шторы. Пусть… а то душно очень. Надо поспать. Но чего-то страшно. Вдруг опять… приснится. И разозлился сам на себя. Какого чёрта! Надо выспаться, а то будешь ползать завтра… А надо работать, зарабатывать деньги. И что бы эти сволочи ни делали, ему надо выдержать, не дать загнать себя в Овраг…

Эркин вернулся в кладовку, прикрыл дверь. На ощупь нашёл и перевернул подушку, лёг. Поёрзал, укладываясь поудобнее… Надо спать. Полночи осталось, а может и меньше… Надо спать…

Женя только-только встала и вышла на кухню, когда Эркин уже разжёг плиту и отрезал себе на дорогу хлеба.

– Чай пить не будешь?

Эркин молча мотнул головой в ответ. Женя двигалась медленно и, казалось, ещё спала. И он задержался в дверях, не в силах отвести от неё глаз. Она, по-прежнему медленно, сонно, подошла к нему и обняла, прижалась щекой к его груди. Он обхватил её, зарылся лицом в её тёплые, мягкие и тоже сонные волосы.

Женя мягко высвободилась, подняла голову и поцеловала его в угол рта, рядом со шрамом.

– Будь осторожен, Эркин. Пожалуйста.

Её глаза сонно блестели, и он поцеловал эти глаза. Молча, потому что горло вдруг перехватила судорога. Женя обняла его за шею, запустила пальцы в пряди на затылке. Он ещё раз поцеловал её. И она отпустила его.

И когда Эркин бежал по утренним улицам к станции, он уже не думал о ночных страхах, о сне. Он впервые в своей жизни кричал во сне и просыпался от своего крика. Но это было ночью. А сейчас утренняя влажная от росы пыль мягко ложится под ноги, под пружинящие подошвы кроссовок, и тело легко и послушно. На станции всегда есть работа. Тяжёлая, грязная, от которой вечером ломит тело и ноют мышцы, и платят за неё мало, но она есть. И значит, каждое утро он будет приходить сюда, к этим воротам, проходить мимо поигрывающих дубинками полицейских, опустив глаза книзу, и кружить среди вагонов и штабелей, искать работу. И работать. А в полдень, как все, покупать какие-то жареные непонятно с чем пирожки у тощей Мамми Эмми и пить «кофе с устатку» из жестяной кружки, а если не повезло с работой, то просто пить воду из крана и пережидать жару в тени под вагоном или каким-нибудь штабелем, и снова работать до сумерек, до темноты…

Очередная работа была обычной. Мешки из вагонов на склад. Три вагона. Десять кредиток на рыло. Не жирно. Но и работы им с Андреем на полдня. Андрей подтаскивает мешки к двери и мягко подаёт ему на спину. А он уже носит и сваливает. Вчера они так таскали ящики, и Андрей ухитрился разбередить рубцы. Эркин поглядел, как Андрей кривится от боли на каждом мешке, и на третьем или четвертом не выдержал. Затащил Андрея в вагон и потребовал показать спину.

– Охренел? – немедленно взъярился Андрей.

– Заткнись. Липнет?

– Липнет, сволочь, – вздохнул Андрей.

– Будешь подавать.

– Сдохнешь один.

– Подавай аккуратно, без броска, – попросил Эркин, вылезая из вагона.

Андрей опускает мешки умело, так что они ложатся на всю спину без перекоса, не придавливая.

– Давай.

– Бери. Пошёл?

– Пошёл.

Выходя в очередной раз со склада, Эркин увидел с десяток белых. Двоих он точно видел не раз в городе, вроде ещё один был тогда перед Балом на лестнице… А накласть ему на них всех… Но на всякий случай он отступил назад и встал за косяком двери. Встали гады как раз на дороге ему. Странно, но Андрея в вагоне не видно. Ну, сволочи, встали и треплются. А у них работа стоит.

– Ну что ж, станцию пока трогать не надо.

– Да, здесь их можно оставить.

– И в городе оставьте. Иначе будет трудно с поводами. Но держите у дна. Пресс не снимайте.

– Мы понимаем.

– А, в целом, неплохо. И раздельные магазины… неплохо. Там посмотрим.

– И что вы занялись персоналиями… что ж, это перспективно. Но не форсируйте, работайте аккуратно.

– Хорошо.

– И этот Палас самодельный… весьма, весьма перспективно.

– Мы рассчитываем…

– Не говорите раньше времени.

– Я думаю, нам не стоит здесь задерживаться.

– Да, разумеется.