Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

… «Корабль» встречал редкими из-за позднего времени светящимися окнами. Андрей нашёл взглядом свои. Да свет в спальне и в дальней комнате. Значит, Эркин учит уроки, а Женя его ждёт. Чего это братик так засиделся? Вроде ничего особо сложного не задавали.

Вошёл он бесшумно, но Женя услышала и вышла из спальни.

– Андрюша? Добрый вечер, я сейчас чай поставлю.

– Да не беспокойся, Женя. Добрый вечер.

Андрей снял и повесил куртку, засунул шарф в рукав. Услышав их голоса, пришёл Эркин.

– О, здорово!

– Здорово, братик. Женя, а к чаю ещё чего-нибудь не найдётся?

– Конечно, найдётся, – засмеялась Женя. – Я же знаю, что ты всегда голодный.

– Это я ещё расту, – очень серьёзно ответил Андрей, проходя на кухню.

Уминая яичницу с колбасой и луком, Андрей сообщил, что на работе у него полный порядок, а вот послезавтра, в воскресенье, стоит съездить в Сосняки, прикупить кое-чего к празднику, ну, чего здесь не найдёшь.

– Конечно, езжайте, – одобрила Женя.

– Женя, а ты? – чуть не поперхнулся чаем Эркин.

– А мы с Алисой тоже по магазинам пройдёмся. Так будет лучше, Эркин.

Эркин вздохнул и кивнул. Спорить с Женей он никогда не мог. Андрей доел яичницу и сделал себе трёхслойный бутерброд, сразу чтоб и с сыром, и с колбасой, а масло не в счёт, оно в бутерброд по определению входит. Его объяснение никаких возражений у сотрапезников не вызвало. Эркин отсмеялся, допил чай и встал.

– Женя, мне ещё шауни учить, я пойду.

– Конечно, Эркин, – улыбнулась женя.

И он сразу улыбнулся в ответ.

Когда Андрей вошёл в комнату, Эркин сидел за столом над книгой. Андрей подошёл к нему и встал сзади, легко опёршись ладонями на его плечи.

– Устал? – не поднимая головы, спросил Эркин.

– Есть малость, – усмехнулся Андрей. – Меня сегодня в самостоятельную на целый узел поставили.

– Здоровско! – искренне восхитился Эркин.

– Ты учи, – оттолкнулся от его плеч Андрей. – Я почитаю пока.

Книг заметно прибавилось, но до профессорских полок, конечно, далеко, чего уж говорить о совсем смутных воспоминаниях о набитых книгами шкафах по всем стенам и до потолка. Андрей взял памятный по перегону томик Шекспира и лёг на диван, включил торшер. Читать по-английски ему было всё-таки чуть-чуть, но сложнее, чем по-русски, особенно стихи. Особенно эти. Потому что смотрит он на строчки, а слышит тихий хриплый голос Старика. Тот читал им, малолеткам лагерным, Шекспира. Чтобы английский не только от охранюг и слышали. А вот купила Женя Алиске книгу, тоже стихи, Чуковского. Он взял посмотреть, так открыл и закрыл сразу, отнёс к Алисе и в шкаф поставил. Потому что Милочку услышал. «…неужели в самом деле все сгорели карусели…» И Аню. Не может он Чуковского читать. А Шекспира ничего… да и от Эркина он их все ещё там слышал. А Фредди судил. С того суда все и стали звать Фредди его вырвавшимся; «Грамотный и не сволочь». Андрей улыбнулся воспоминанию и перевернул страницу.

Наконец Эркин выдохнул, будто сбрасывая тяжесть и закрыл книгу.

– Уф, всё!

Встал и потянулся, выгибаясь на арку. Андрей опустил книгу на грудь и молча с улыбкой смотрел, как разминается Эркин.

– Знаешь, я в Царьграде книги искал на шауни. Нету.

Эркин выпрямился.

– Но где-то же они есть. Надо у кутойса спросить.

– Спросим, – кивнул Андрей и тоже встал, положив книгу на диван. – Слушай, ты как-то говорил, – он перешёл на английский, – что вот, вы на пару тянулись, как это?

Эркин растерянно улыбнулся.

– Тебе хочется?

– Ну да. – энергично кивнул Андрей.

– Ну, давай, – неуверенно согласился Эркин. – Только… Тесно здесь, пошли в большую.

– Ага, – не стал спорить Андрей.

Они перешли в большую комнату, Эркин снял и бросил на стулья рубашку и джинсы, оставшись в трусах. Андрей тоже разделся.

– Так, становись. Вот, ступня к ступне, а руки давай сюда. Выгибайся, я держу, сильнее, – негромко командовал по-английски Эркин. – Голову запрокинь, чтоб спина натянулась. И выпрямляйся. Хорош. Теперь я. Держись. Так. Руку перехвати. Во-во, пошёл.

Они старались не шуметь, но Женя услышала и пришла посмотреть. Стоя в дверях, она молча любовалась ими.

Эркин, почувствовав её взгляд, оглянулся и едва не уронил Андрея. Андрей, заметив переглядку, закатил глаза и подчёркнуто обвис на руках Эркина. Женя засмеялась, и сразу облегчённо засмеялся Эркин. Андрей удовлетворённо выпрямился.

– Ну как, Женя, смотримся?

– Очень, – искренне ответила Женя.

– То-то! – победно провозгласил Андрей.

Эркин рассмеялся и мягким тычком оттолкнул его от себя.

– Всё, а то в школу проспим.

– Да ты чего?! – ужаснулся Андрей.

Они ещё немного посмеялись и решили, что время и в самом деле позднее.

– Ну, я баиньки. Эркин, ты в душ?

– Идите оба, – распорядилась Женя. – А то ты, Андрюша, опять зачитаешься.

– Есть такое, – тряхнул шевелюрой Андрей. – У кого запой, а у меня зачит.

Вымылись они быстро, вдвоём навели порядок в ванной и разошлись.

Когда Эркин вошёл в спальню, Женя уже лежала и даже свет был погашен. Привычно щёлкнув задвижкой, Эркин пересёк в два шага спальню, сбросил халат на пуф и нырнул под одеяло. Руки Жени сразу обняли его за шею и плечи и притянули к себе. Эркин счастливо вздохнул, зарываясь лицом в её волосы.

– Спи, милый, всё хорошо, да?

– Лучше не бывает, – убеждённо ответил Эркин.

Женя наощупь нашла его голову, взъерошила и пригладила волосы, пропуская между пальцами пряди. Эркин ещё раз вздохнул, мягко погладил Женю по спине.

– Спим?

– Да, милый.

Эркин потёрся лицом о её волосы и уже во сне лёг так, чтобы ей было удобно обнимать его.

Страда закончилась, кладовка и подпол набиты банками, кадушками и мешками. Картошки, правда, маловато, с новогодья прикупать придётся, ну, да это не так уж страшно. Дед помог соседу заколоть боровка и плату взял мясом. Со своим же не подсуетились вовремя, на Рождество покупать придётся.

Артём, отдуваясь, пил чай с мёдом. Мелюзга уже из-за стола вылезла, так что сидели втроём, ведя неспешный хозяйский разговор. Говорил, в основном, дед, а бабка и Артём поддакивали.

– Ну, – дед отёр концом висевшего на шее полотенца пот на лбу, – год, слава богу, прошёл.

– Да уж, – бабка суетливо подлила Артёму чаю, – не сглазить бы ненароком, теперь лишь бы здоровье было.

– Здоровье первей всего, – важно кивнул дед.

Кивнул и Артём. Допив свой чай, он перевернул чашку вверх дном на блюдце и встал, перекрестившись на икону.

– Пойду уроки делать.

– С богом, – напутствовал его дед.

В горнице Лилька и Санька уже сидели за столом со своими учебниками, а сбоку пристроился Ларька со «Светлячком». Артём подошёл к комоду, отобрал нужные на завтра книги и тетради и сел на своё место. Строго посмотрел на мелюзгу, чтоб не вздумали лезть и мешать, и раскрыл учебник английского.

Учиться он не то, чтоб не любил, а… ну, без души это для него. Надо иметь аттестат, ну, раз надо, он и пыхтит. А рваться из жил, чтобы первым быть, зачем? Да и без пользы ему эта учёба. Ну, читать-писать – понятно, а считать он и раньше умел. И английский ему нафиг не нужен. Химия, физика, биология… напридумывали беляки, а ему теперь отдуваться. И на какого чёрта Мороз себе ещё индейский повесил…

Но все эти соображения Артём благоразумно держал при себе. И не настолько учёба была ему тяжела или противна, чтоб трепыхаться. Да и дедово: «Савельцевы никогда последними не были» задевало. В самом же деле, не глупее же он остальных. Все пашут изо всех сил, так что и ему надо, чтоб не хуже остальных.

Санька рисовал на промокашке чёртика, а Лилька смотрела, как у него получается, и тихо упоённо хихикала. Не отрываясь от книги, Артём ловко дотянулся и отвесил каждому по лёгкому подзатыльнику.

– Дело! – сразу отозвался из кухни дед. – Не баловать обое! А то я добавлю.

Санька молча потёр затылок, Лилька не всерьёз хныкнула, и они вернулись к урокам. Злорадной ухмылки Ларьки никто не заметил.

Закончив с английским, Артём взялся за физику. Лилька и Санька закончили свои уроки, но дед их из-за стола не отпустил.

– Другое читайте. Или рисуйте там. Но чтоб тихо было.

Рисовать, читать, картинки смотреть… нудьга, конечно, но лучше, чем деду с бабкой помогать. Лилька увидела, что бабка садится за прялку, и уткнулась в книжку. Но не помогло.

– Чем впустую пялиться, иди прясть учись.

– Ну, Тём…

– Я же вижу, что не листаешь.

Лилька вздохнула и полезла из-за стола. Санька стал как раз войну рисовать, и Ларька к нему пересел, а ей…

– Давай-давай, – подбодрил её дед. – Иди знай, что в жизни понадобится. Всё надо уметь.

– И свет хороший, – поддержала бабка. – Вот я, бывалоча, керосин дорог, так при лучине училась. А тебе на посиделки когда идти, так уметь надо, чтоб не срамиться.

– Всё, и не тараторьте, – повёл на них бородой дед, берясь за Санькины ботинки.

Устные предметы шли у Артёма быстрее: два раза, ну, три, прочитал и запомнил. И всё. А если не задумываться, то как само в память укладывается.

Дочитав до последней из нужных страниц, Артём собрал и переложил на комод книги и тетради.

– Санька свои убери. И Лилькины.

– Я рисую ещё.

– Убери и рисуй, – легонько щёлкнул его по макушке Артём.

Санька потёр макушку и встал. Артём сел рядом с дедом и взял второй ботинок. Обувь на Саньке так и горела, а для валенок ещё сыро, и новое покупать, так не напасёшься.

– И какой футбол по слякоти, – ворчал дед.

– А у школы асфальт, – Санька сунул Ларьке законченный рисунок. – Мы там играем. Деда, а если резиной? Ну, как валенки.

– И верёвкой подвязать, – кивнул дед. – Ежели я её прошью, она ж воду держать не будет.

– А чего с ней делают? – спросил Артём.

– Клеят. Клей нужен. Особый.

Артём кивнул, протыкая кожу.

– На той неделе я во вторую. И в воскресенье работаю.

– Угу, – кивнул дед. – За воскресенье двойную платят?

– А как же.

– Тогда давай.

Артём улыбнулся. Будто это он сам смены выбирает, график-то управляющий составляет, на квартал вперёд. Но деду он ничего не сказал: пусть думает, что по его слову всё делается. Деду приятно, а ему нетрудно.

После Санькиных ботинок дед придирчиво осмотрел Лилькины.

– Сгодятся пока.

– В школе велели сменку приносить, – сказала Лилька.

– Ну, так что, взять нечего? – дед сердито повёл бородой. – Раз велели, значит, надо. Санька, слышал?

– Я что, девчонка, сменку таскать?! – возмутился Санька.

– Цыц, я сказал. Надо, значит, надо!

Санька покосился на Артёма и кивнул.

– Ладно.

Такие перепалки бывали часто, и последнее слово всегда оставалось за дедом. Как и положено.

Утро пасмурное, но ни дождя, ни снега с неба не сыплется, и ветра совсем нет. Как всегда по субботам они шли втроём: Эркин, Андрей и Алиса.

– Эрик, так уже зима или ещё осень?

– Предзимье, – ответил за Эркина Андрей.

Выпавший в начале недели снег стаял, и Андрей оделся, как и Эркин: резиновые сапоги с тёплыми вкладышами и осенняя куртка с подстёжкой. Кожаные обновки он решил до серьёзного снега не трогать. О завтрашней поездке не говорили: по покупкам всё решили, так что нечего впустую болтать.

Алиса подпрыгивала на ходу, повисая на руке Эркина, крутилась, выглядывая знакомых, и, увидев впереди Дима и Катю, радостно завопила:

– Димка-а-а!

Дим, Катя и Тим обернулись. И, как обычно, после минутной суеты и обмена приветствиями дети пошли впереди, а взрослые сзади.

– Ну, как малышка? – весело спросил Андрей.

Тим невольно расплылся в блаженной улыбке.

– Она меня узнаёт уже!

Андрей и Эркин дружно восхитились. И Тим не смог удержаться от рассказа.

Потом заговорили о погоде, что по приметам Бабы Фимы, да и другие, кто здесь давно, подтверждают, выходит похолодание, а если, как тоже все говорят, снег на сухое ляжет, то уже прочно, до весны.

Так, под разговор, дошли до Культурного Центра, разделись, отправили детей на занятия и поднялись в свой класс.

По субботам всегда в классе тесно и шумно. Кто что сделал, чего у кого списать… Эркин сел рядом с Артёмом, достал из портфеля учебник и тетрадь.

– Задачи сделал?

– А то! – залихватски ответил Артём. – А ты?

Эркин кивнул.

– Сделал, – и, хмыкнув, тихо по-английски: – Бывало и хуже.

– Бывало, – так же тихо и тоже по-английски согласился Артём.

Зазвенел звонок и вошла Леонида Георгиевна, а за ней дежурные на этой неделе Трофимов и Карпов несли ящики с пузырьками, пробирками и прочим.

– Оу! – обрадовался Павлов, и его чёрная лоснящаяся физиономия расплылась в улыбке.

– Точно, лабораторка, – радостно поддержал его Андрей.

Обрадовались и остальные. Руками все любили работать, как-то это лучше получается.

– Вот, Леонида Георгиевна, – Аржанов встал и положил на учительский стол стопку стёкол размером с треть стола. – Я сделал и края загладил.

– Большое спасибо, разложи по столам, хорошо?

– Это, – догадался Эркин, – чтобы пролитое стол не разъело, так?

– Да, Мороз, правильно.

Эркин самодовольно улыбнулся, а Артём уважительно посмотрел на него.

Леонида Георгиевна строго оглядела класс.

– Откройте тетрадь для лабораторных работ. Сегодняшняя дата. Работа номер три. Тема…

Леонида Георгиевна повернулась к доске написать тему, но тут открылась дверь, и в класс вошёл Мирон Трофимович. Все, недоумевая, встали.

– Здравствуйте, – кивнул Мирон Трофимович. – Садитесь, – и посмотрел на дверь.

И все повернулись туда же. В дверях стояла… с первого взгляда и не поймёшь какого возраста – женщина. Вся в чёрном, голова окутана чёрным платком, и лицо бледное до голубоватой белизны.

– Смелее, – улыбнулся ей Мирон Трофимович. – Входите.

Она потупилась и вошла, колыхнув длинной чёрной юбкой, из-под которой виднелись только носки чёрных резиновых сапожек. Мирон Трофимович повернулся к классу.

– Это Манефа Леснова, будет учиться в вашем классе. Прошу любить и жаловать.

Андрей расплылся в улыбке и чуть шевельнулся, показывая, что стул рядом с ним свободен. Мирон Трофимович строго посмотрел на него, а потом оглядел класс. Свободных мест два. Рядом с младшим Морозом и в дальнем углу рядом с Черновым. Остальные столы заняты. Пересаживать… лишняя сумятица… нет, пусть выбирает сама… И повернулся к ней.

– Садитесь.

Она помедлила и подошла к столу Андрея. Видимо, Тим ей показался страшнее. Мирон Трофимович кивнул.

– Хорошо. Леонида Георгиевна, извините, что помешал.

– Ничего, – улыбнулась та. – Мы нагоним.

Все встали, провожая директора, и снова сели, когда за ним закрылась дверь. Леонида Георгиевна написала на доске тему и стала диктовать задание. Андрей писал быстро, искоса рассматривая неожиданную соседку. Руки тоже белые, пальцы тонкие, не расплющены ни дойкой, ни другой тяжёлой работой, кожа гладкая, не морщит после стирок в холодной воде. И белизна… знакомая, тюремная белизна. Совсем интересно. Но задание уже записано, пора работать. Набор у каждого свой, да и Леонида Георгиевна подошла к новенькой и тихо заговорила с ней. Андрей ещё успел подумать о чудном имени и углубился в работу.

Работа, как всегда у Леониды Георгиевны рассчитана точно даже не до минуты, а по секундам, и чтобы нагнать упущенное в начале урока и уложиться до звонка, пришлось вкалывать, не отвлекаясь. И что там у Манефы получалось или не получалось, Андрей не знал.

Прозвенел звонок.

– Соберите реактивы. Тетради мне на стол, пожалуйста.

Встала положить свою тетрадь и Манефа, но тут же вернулась на место и села, потупившись. Подступиться к ней с вопросами никто не решился. Все вышли в коридор, а она осталась сидеть и сидела, неподвижно, глядя на свои лежащие на столе руки и беззвучно шевеля губами.

Докурив сигарету, Андрей вернулся в класс и сел на своё место.

– Давай знакомиться, соседка, – весело сказал он. – Я Андрей Мороз, честь имею, а тебя, я слышал, Манефой зовут, так?

Она не ответила, только чуть-чуть, еле заметно кивнула. Звонок на урок не дал Андрею продолжить.

Писала Манефа медленно, явно не успевая за всеми, какими-то странными буквами. Андрей слегка подвинул свою тетрадь так, чтобы ей было удобнее списывать. И получил еле слышное:

– Спасибо.

Андрей склонился над тетрадью, пряча самодовольную ухмылку: главное – начать, а дальше само пойдёт. И когда прозвенел звонок на перемену, она сама искоса быстро посмотрела на него и повторила:

– Спасибо.

– Не за что, – тихо и весело ответил Андрей, убирая учебник и тетрадь.

И на этой перемене она осталась сидеть за столом, но быстро исподлобья поглядывала на входящих и выходящих одноклассников. Заметили это только Эркин и Артём: сами так умели, но, правда, получше.

На английском Андрей быстро понял, что языка Манефа совсем не знает. Они-то все говорили с детства, а учились только читать и писать, а она и слов не знает, не понимает ничего. Джинни, видимо, предупредили, не лезет к ней с вопросами и замечаниями, улыбается ей, но толку-то… И Андрей шёпотом предложил:

– Помочь?

Она молча замотала головой. Андрей пожал плечами, но повторять предложение не стал. В конце концов это её проблемы. Остальные тоже занимались каждый своим.

Оглядываться назад Манефа не рисковала, смотреть на учительницу было страшно: такая та молодая и нарядная, и не боится ничего, стоит перед парнями и мужиками, коленки из-под юбки видны, а не боится, учительница, ей никто не скажет… Манефа покосилась на соседа. Ишь как в рот ей смотрит, им, кобелям, одно надо, а у училки и грудь в обтяжку, и… она тихонько вздохнула и потупилась.

Следующие уроки настроения ей не улучшили, хотя говорили уже по-русски, и учительница была почти старая и не такая красивая, а последним вообще был учитель, седой и строгий, а глаза добрые. Но она всё равно мало что понимала и даже не слушала толком. А этот… Андрей – ловкий, об чём его ни спросят, всё знает.

Прошлую субботу Андрей пропустил, и, хоть все тетради Эркина и заданные на дом параграфы прочитал, но отвлекаться нельзя, о необычной соседке он и думать забыл. Понадобится ей, так сама заговорит, а у него и без неё полно хлопот.

Последний звонок, и все дружно срываются с мест. Всё, по домам! В вестибюле уже шумят дети. Тим прощается с Димом и Катей, благодарит соседку по башне, что отводит их домой, Эркин помогает Алисе одеться – сегодня погода хорошая, пусть погуляет, пока он на шауни – у каждого своих забот полно. На Манефу если и смотрели, то мельком, и когда и куда она ушла, никто и не заметил.

К удивлению Эркина, Артём вниз со всеми не пошёл.

– Ты чего, малец? – спросил он мимоходом.

И услышал в ответ неопределённое:

– Дело у меня тут ещё.

Эркин кивнул и тут же забыл об этом.

Убедившись, что все ушли вниз, Артём быстро пробежал по коридору к другой лестнице, поднялся на третий этаж, снова по коридору, по запасной лестнице спустился к комнатам за сценой и уже оттуда вошёл в зал.

Здесь было тихо и пусто. Артём огляделся и подошёл к роялю. Во вторник, когда он пришёл на обычные занятия, его остановила в вестибюле эта… Алевтина Алексеевна и сказала, чтобы он пришёл в субботу после уроков в зал, и она его послушает. А сказать «нет» он не смог: привычка к послушанию, тем более белой леди, не позволила.

Артём снова огляделся и, убедившись, что никого нет, бросил свою сумку на пол, открыл клавиатуру и осторожно коснулся клавиши, соседней… Мороз говорил как-то, что шесть лет гитары не держал, а руки всё помнили. А у него самого как? Артём несколько раз растопырил и сжал пальцы в кулак, и рискнул взять аккорд. Верно! Помнят, сами по себе помнят и ложатся. А вот это? Сесть он не решился и играл, стоя, согнувшись пополам.

Алевтина Алексеевна не любила, когда без её ведома, кто-то садился к роялю, и начиналось неумелое бренчание и подбор по слуху, поэтому, подходя к залу и услышав осторожные спотыкающиеся звуки, нахмурилась, но, уже взявшись за ручку двери, остановилась, вслушиваясь. Там не подбирали, а… вспоминали. Да, играть умеют, вернее, умели и теперь восстанавливают. Как и она сама, когда… нет, не будем вспоминать то, что мешает жить. Играют мягко, но почему не упражнение, а пьеса? Мелодия интересная, игривая, даже фривольная… Не слышала раньше. Кто же это?

Алевтина Алексеевна осторожно открыла дверь и вошла. И еле сдержалась. У рояля стоял Артём Савельцев. Ей говорили, что он хорошо поёт, в церкви хору подтягивает чисто-чистенько и у берёз… Она потому и настояла, чтобы он пришёл на прослушивание, самородок можно обработать только в молодости, даже в детстве, потом голос закостенеет и останется для вечеринок и обихода. А раз он играет, то, значит, его уже учили?

Артём так увлёкся – «О, моя любовь» вышла полностью и «Моя сексуальная штучка» тоже, а вот «Пушистый котёнок с длинным хвостом» застревает, тут мяукнуть надо, чёрт, не вытягиваются пальцы, у него, правда, этот пассаж и раньше плохо получался, на этом месте уже всегда лапают и играть мешают, и не слушают ни хрена, как ни сфальшивишь, так всё сойдёт, а если так попробовать и с левой зайти – что ничего не замечал и вдруг ощутил рядом чьё-то дыхание. Он поднял глаза и, ойкнув, отскочил от рояля, пряча руки за спину.

Алевтина Алексеевна улыбнулась.

– Ну и чего ты испугался? У тебя очень хорошо получается.

– Спасибо, мэм, – автоматически пробормотал Артём по-английски.

– Ты учился играть? – спросила Алевтина Алексеевна. – Или сам подбирал? По слуху?

Артём замялся, не зная, как лучше соврать. Правду говорить он вовсе не хотел. Но, к его облегчению, Алевтина Алексеевна не стала расспрашивать, а села к роялю.

– Ну-ка, повтори, – и дала ему тон.

Артём подавил вздох и запел.

Алевтина Алексеевна сразу услышала чистоту и верность голоса, спокойно проверила диапазон, чувство ритма и всё остальное. Очень приятно, и, похоже, азы уже пройдены, голосом мальчик владеет.

– А теперь спой, что ты играл. Без слов, только мелодию.

Сказала и удивилась его радости. Ведь обычно петь без слов не любят, не понимают цели этого, для всех, ну, для большинства слова в песне важнее мелодии, неужели мальчик настолько музыкален?

Петь без слов – это хорошо, даже здорово, а то в «сексуальной штучке» такие слова, что если она знает по-английски, то влепят ему за приставание к белой на всю катушку. А без слов – попробуй, придерись. И Артём запел уже свободно, играя голосом.

Как обычно Эркин провозился с Алисой и вошёл в класс шауни последним, перед самым звонком. Все уже были на месте. И Двукрылый здесь, глаз ему здорово подбили. Эркин сел рядом с Андреем, достал тетради, букварь, прописи. Вошёл, прихрамывая сильнее обычного Громовой Камень, и все они встали по уже прочно усвоенной школьной привычке.

– Мы видим тебя, кутойс.

– Я вижу вас, – заставил себя улыбнуться Громовой Камень, проходя к столу. – Садитесь.

Ну вот, все в сборе. И младший Мороз пришёл. И Двукрылый. А сильно ему досталось. Жаль, но от «огненной воды» это не помогает.

– Задание все сделали?

Урок как урок. И если бы не боль в раненой ноге… чёрт, как сырость, так крутит, хоть ором кричи. Но он привычным усилием загнал боль внутрь, подальше. Поправить произношение у Андрея, Чернов ошибся в числе, но сам тут же исправил, а Перо Орла решил неправильно, кто поправит? Мороз? Двукрылый?

Эркин учился, как и работал, сосредоточенно и внимательно, но заметил, что кутойсу не по себе. Болеет, что ли? Через боль говорит. Остальные будто не видят. Хотя чужую боль замечать – надзирателя накликать.

Заметил и Андрей. И тоже не подал виду.

Урок закончился, и все встали. Размяться, покурить, да мало ли чем можно на перемене заняться. Громовой Камень остался сидеть, но такое и раньше случалось. Оставшись один, он закрыл глаза и так сидел, перемогая боль, пока не зазвенел звонок.

– Садитесь, продолжим.

Второй урок – беседа. Сегодня Медвежонок рассказывал, как в его стойбище мальчишки доказывают свою… взрослость, ну, что уже могут получить имя. Остальные учились переводить этот рассказ на русский, а для Морозов и Чернова – это ещё и информация сама по себе, и лексика.

– Это называется инициацией, да? – спросил вдруг по-русски Андрей, когда всё было переведено, выяснено и уточнено.

Ответить Громовой Камень не успел.

– Ты сам-то хоть что умеешь? – насмешливо спросил Одинокий Волк, почему-то обидевшись на незнакомое слово.

– Я много чего умею, – многозначительно ответил Андрей.

Эркин круто развернулся лицом к Одинокому Волку, открыл рот, но над его ухом свистнул, разрезая воздух, нож. Одинокий Волк опустил глаза. Нож Андрей воткнулся в стол рядом с его запястьем, пригвоздив рукав к столешнице. Молча одобрительно кивнул Тим, оценив силу и быстроту броска. В классе стало очень тихо. И в этой тишине Громовой Камень встал и подошёл к Одинокому Волку, неожиданно легко выдернул нож и повернулся к Андрею, держа нож на раскрытой ладони.