Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

…Пёстрая россыпь обложек книжного развала. Глаза разбегаются, всего бы набрал, и того, и другого, и третьего. Алисе – сказки, Жене… кулинарную энциклопедию, Эркину, чёрт, надо же такого, чтобы брату по душе пришлось, чтоб… о, Шекспир, сонеты, и на русском, вот это то, что надо, Эркин любит стихи, а вот он ещё антологию возьмёт, вот эту, да, «Русская поэзия, слово сквозь века». И себе… историю искусств, живопись, больно картинки хороши…

…Андрей улыбнулся воспоминанию. Сам себя за шиворот из магазина вытащил. И всё равно, уже в самом конце с лотка купил ещё о Царьграде большую книгу, с массой фотографий и рисунков. А потом ещё всякой мелочёвки: на стол поставить, на стенку повесить, Алиске ещё ленты узорчатые, уже в банты собраны с резинкой и заколкой, чтоб за волосы цеплять, Эркину перчатки, кожаные тёплые, ну, и себе такие же, а Жене шарф на шею, в загогулинах, как на том, памятном с детства, ковре…

…Он небрежно, скрывая нахлынувшее, спрашивает:

– Это называется как-то? Ну, узор, не знаешь?

И спокойное:

– Знаю. Индийские огурцы…

…Всё-то профессор знает, и спокойный, как удав, хорошо удар держит. Ни во что не вмешивается, советует только, когда спросят, а вот смотрит, не отрываясь. Вот тут чудом не сорвался. Но… сам пришёл, так что и претензии предъявлять некому. Ладно, обошлось и ладно. Курица какая мясистая, с жирком, и чай хороший, так чего ещё для жизни надо? Пожрал – поспал, поспал – пожрал. И в могилу лёг. С сытым брюхом и чистой совестью.

Съев курицу, Андрей вытер жирные пальцы о хлеб, съел и его и допил чай. Свернул бумагу вместе с костями в аккуратный свёрток и пошёл в уборную. Вагон уже затихал, готовясь ко сну, и на обратном пути Андрей зашёл к проводнику за постелью. Тюфяк, подушка и одеяло. И аж две простыни с полотенцем, а подушка уже в наволочке. Не мягкий, но получше, чем в тех, весенних поездах, когда он ехал от Рубежина в Загорье. Он опустил столик и развернул постель. Бриться на ночь он не будет: нечего выпендриваться, да и устал. Несмотря на простыни решил не раздеваться, чтоб опять же не показать себя кому-то излишне глазастому да наблюдательному. Профессора вон как от его шрамов шарахнуло, аж тарелку разбил. Андрей разулся, вытянул рубашку из джинсов, расстегнул её, расстегнул джинсы и залез под одеяло, вытянулся на спине. Ну, вот день и закончился, а до чего ж длинный, стервец, выдался.

Царьград

Проводив поезд, Бурлаков повернулся и медленно, всё ещё неся шляпу в руке, пошёл к выходу. Вокруг обычная вокзальная суета, подошёл пригородный поезд, и на перрон хлынули вернувшиеся с дач и пикников, нагруженные сумками, рюкзаками, удочками и детьми, но его всё это никак не касалось и не задевало. Так же машинально, ничего и никого не замечая, он прошёл через вокзал на площадь и влился в обычную цареградскую толчею. Его обогнала женщина, тащившая за руку мальчика в «ну, совсем как настоящем» морском бушлате. Из-под шапочки-бескозырки выбивались на лоб светлые кудряшки. Малыш загляделся на Бурлакова и чуть не упал. Бурлаков улыбнулся ему. Ну, до чего похож на Серёжу, даже щербинка во рту такая же. И странно. Ведь два дня назад это бы не то что обидело, а… раздражило. Бурлаков улыбнулся своему удивлению и прибавил шагу.

Он шёл легко и уверенно, будто и не было этих сумасшедших, невероятных суток. Ни вспоминать, ни даже думать он не мог и не хотел. Просто идти, дышать осенним горьковатым от запаха палой листвы холодным воздухом… Бурлаков вдруг сообразил, что всё ещё несёт шляпу в руке и надел её.

Шёл вроде бы наугад, не глядя и не думая, а пришёл к дому. Закинув голову, Бурлаков нашёл окна Маши. Синичка дома. Отлично. Он, игнорируя лифт, по-молодому быстро взбежал по лестнице на её этаж, даже не поглядев на свою дверь и нашаривая в кармане ключи.

Но его ждали. И, как только он вставил ключ в скважину, замок открыли изнутри.

– Наконец-то!

– Здравствуй, Маша.

Она обняла его, вдёрнув в квартиру. Бурлаков ударом каблука прихлопнул дверь, поцеловал в щёку возле уха.

– Ну, как ты?

– А ты как? Я так волновалась, Гаря, что это было?

– Маша, Машенька, – шептал он, уткнувшись лицом в её волосы. – Только не спрашивай меня, не могу я, ни о чём не спрашивай, всё хорошо, но не могу…

– Хорошо, Гаря, хорошо, как ты скажешь…

Она ещё раз поцеловала его, улыбнулась, смаргивая выступившие слёзы, и слегка отстранилась.

– Ты наверняка голодный, раздевайся, сейчас чай будем пить, и у меня пирог в духовке.

– Я обедал, – Бурлаков расстегнул пальто и стал раздеваться. – Но от твоего пирога никогда не отказывался и не откажусь.

Он был уверен в ней. Зинька всё понимает и держит слово. Конечно, он расскажет, но не сейчас, а… после свадьбы. Да, именно так, вот съездит в Загорье, отпразднует свадьбу… своего старшего, кажется, индеец старше Серёжи, да, правильно, Эркин, надо приучить себя называть его по имени даже в мыслях, наладит там отношения, и тогда всё расскажет. Но не всем, а только кому можно и – правильно! – нужно. А сейчас даже и нечего рассказывать, всё так зыбко, неустойчиво.

– Гаря!

– Иду.

Он стряхнул с рук капли воды, вытер лицо и руки, повесил и аккуратно расправил полотенце.

– Машенька, ты волшебница, от одних запахов голова кругом.

Она счастливо и смущённо засмеялась. Цену своим кулинарным талантам она знала, но он всегда так хвалит её стряпню… поневоле поверишь, что и впрямь хорошая хозяйка.

Бурлаков ел, восторгаясь каждым куском. Таким беззаботным Мария Петровна его ещё не видела. Даже в Победу. Ну, и отлично. От добра добра не ищут. И она так же беззаботно болтала о всяких житейских мелочах. Да, конечно, он расскажет ей, как обещал, потом, он всегда выполняет свои обещания. Даже невыполнимые.

Загорье

Несмотря на плохую погоду воскресенье и без прогулки шло очень весело. Они даже в гости сходили.

Обычно Женя ходила к Норме одна, но сегодня – воскресенье и вообще… Эркин, разумеется, спорить не стал, а Алису не спрашивали. Эркин переоделся в хорошие брюки, полуботинки и белую рубашку.

– Вот так. И джемпер ещё. И всё прекрасно, – Женя поправила ему воротничок, погладила прядь на лбу и поцеловала в щёку. – Чудно выглядишь.

– Иди чудно? – попробовал пошутить Эркин, осторожно обнимая Женю.

Женя фыркнула и ещё раз поцеловала его.

– Чудно! Алиса, ты готова:

– Давно уже, – мрачно ответила Алиса.

Перспектива идти в гости к учительнице её мало радовала. Нет, мисс Джинни – училка что надо, и по английскому одни пятёрки, но она её в школе каждый день видит, и это ж как себя вести хорошо придётся, ну, никакого удовольствия от гостевания не получишь.

К радости Алисы и тайному облегчению Эркина, Джинни дома не было. Пошла к подруге – объяснила Норма, искренне обрадовавшаяся гостям. Женя вручила баночку «своего» клубничного варенья. Норма рассыпалась в благодарностях. Чай у неё уже был готов, место у камина нашлось всем. И всё было очень мило и прилично.

Стеклянный шкаф-горка с фарфоровыми и стеклянными фигурками давно притягивал Алису. Женя кивнула, и Норма с улыбкой согласилась с ней.

– Конечно, Элис, посмотри.

Алиса поставила свою чашку на столик и встала. Пока она рассматривала коллекцию Джинни, за столом шёл тот же милый разговор о всяких загорских и домовых новостях. Среди прочего Норма спросила об Андрее.

– Он поехал в Царьград, – спокойно ответила Женя.

Норма кивнула, и разговор пошёл дальше. Эркин чинно пил чай и больше слушал, чем говорил. Всё-таки Норма хоть и соседка, а леди, и её английский не давал ему забыть об этом и почувствовать себя свободно. Но раз Женя довольна… разговор его никак не задевал, чай был вкусным, бисквиты тоже, хотя у Жени печенье лучше.

Рассмотрев зверюшек, Алиса отошла к пианино. Здесь тоже стояли всякие интересные вещицы.

– Ты умеешь играть, Элис?

– Нет, мэм, – вежливо ответила Алиса. – Но я учусь петь.

– И какую песню ты выучила?

Норма встала и подошла к пианино, открыла крышку и села.

– Ну-ка, спой, Элис, я подыграю тебе.

– Вы умеете играть? – удивилась Женя.

– Когда-то училась, – Норма перебирала клавиши мягкими гладящими прикосновениями. – Потом подбирала по слуху. Ну, Элис, – Норма подбадривающе улыбнулась стоящей рядом белокурой синеглазой девочке в платье из красно-синей шотландки, словно сошедшей со страниц старинной детской книжки.

Алиса посмотрела на Женю и Эркина, вздохнула и запела. Из уважения к Норме и памятуя о главном правиле вежливости: говорить на том языке, на котором к тебе обратились – по-английски. Песенку про медвежонка, что хотел съесть луну и спрашивал у мамы-медведицы, из чего на сделана.

Когда песня закончилась, все ей похлопали, и она поклонилась, как на сцене.

– Очень хорошо, Элис, – Норма ещё раз хлопнула в ладоши. – Очень хорошо поёшь.

– А Эрик ещё лучше поёт, – вдруг выпалила Алиса.

– Оу?! – удивилась Норма. – Вы поёте?

Эркин смущённо кивнул.

– Спой Шекспира, Эркин, – попросила Женя.

И это решило дело.

Норма была настолько поражена его голосом и пением, что даже растерялась и только почти машинально поддерживала аккордами. А Эркин никак не ждал, что её удивление и восторг будут настолько приятны. Он пел, а Алиса, стоя рядом и прислонясь к его плечу, тоненько подтягивала. Женя, подперев кулачком подбородок, влюблённо смотрела на них.

Спев с десяток сонетов, Эркин решил передохнуть. Норма с сожалением опустила крышку и вернулась к столу.

– Чай остыл. Я сейчас подогрею.

– Нет, спасибо, – улыбнулся ей Эркин, пение успокоило его, позволив избавиться от напряжения. – Так даже лучше.

– Давайте, я ещё вам налью, – потянулась к его чашке Норма. – Вы учились петь?

– Да нет, спасибо, – Эркин принял чашку и отпил. – Так, запоминал с голоса, и всё.

– У вас прекрасный голос, – убеждённо сказала Норма. – И слух хороший. Вам надо учиться петь. По-настоящему, понимаете?

– Мне моей школы хватает, – рассмеялся Эркин.

Поболтали ещё немного, и Женя стала прощаться.

Дома Женя сразу поцеловала дочку.

– Я себя хорошо вела? – сразу уточнила Алиса.

– Да.

– И что мне за это будет?

Женя рассмеялась.

– А если за просто так?

– Задаром одни неприятности, – серьёзно ответила Алиса.

Эркин невольно фыркнул, но Женя так же серьёзно сказала:

– Кто просит, тот получит.

И на том все разговоры о плате за хорошее поведение закончились. А воскресный вечер – это не субботний. Впереди не выходной, а рабочая неделя, и всё уже соответственно. Конечно, они и поужинали, и поиграли немного, и всё было хорошо и как положено.

Наконец, Алиса уложила кукол, собрала на завтра свой рюкзачок, совершила все вечерние умывальные ритуалы и легла.

– Целуйте меня, – распорядилась она уже с закрытыми глазами. – Я спать буду.

Женя тихонько рассмеялась, целуя её в щёку.

– Спокойной ночи, маленькая.

За Женей наклонился над ней Эркин.

– Спи, маленькая. Спокойной ночи.

– И всем спокойной ночи, – совсем сонно ответила Алиса.

Когда они вышли из комнаты Алисы, погасив ей свет и закрыв за собой дверь, Женя внимательно посмотрела на Эркина.

– Всё будет хорошо, Эркин.

– Да, Женя, я знаю, – он старательно улыбнулся ей.

За вечерней «разговорной» чашкой говорили об обычных хозяйственных хлопотах, и что Эркину нужно купить себе новую шапку-ушанку, а прошлогоднюю сделать рабочей.

– Женя, а тебе?

– У меня всё есть.

– А валенки?

– Они мне не нужны. На работе тепло, а по городу ходить сапоги и удобнее, и, – Женя улыбнулась, – и красивее.

– Хорошо, – не стал спорить Эркин. – В большую комнату будем камин покупать?

– Знаешь, я думаю, не стоит. Красивый буфет, горку… так нам туда и ставить пока нечего. Диван если только, с креслами и маленький столик, – рассуждала Женя. – И под проигрыватель тумбу.

Эркин согласно кивал.

– Пойдём в отпуск и займёмся, так?

– Конечно. Всего неделя осталась, это же не к спеху.

– Ну да, Женя.

Эркин отхлебнул чаю. Обычный разговор, обычный вечер. Всё хорошо, и, если бы не тревога за Андрея… Андрей обещал вернуться. И сдержит слово, он знает Андрея, но если там обернётся всерьёз, а Андрей удержу не знает, зарывается, заигрывается, а какие игры у мышки с кошкой известно…

Но вслух об Андрее они не говорили, допили чай и легли спать. Обычный вечер, конец одной недели и начало следующей.

Поезд Царьград-Ижорск

Поезд шёл быстро, подрагивая на рельсовых стыках и слегка раскачиваясь. Андрей лёг ногами по ходу движения: плевал он на приметы, а вот, если тормозить будут, то лучше ногами пружинить, а не головой биться. Спал он крепко, без снов, но и сквозь сон чувствуя чьи-то шаги и голоса. Его это не касалось, и он не просыпался. А когда наконец открыл глаза, то было уже светло. Но свет серо-голубой, предутренний, и шум ещё ночной.

Полка над ним была опущена, и оттуда слышался храп. Значит, ночью останавливались и подсаживались. А он и не проснулся. «Крепко спать стали, Андрей Фёдорович», – упрекнул он себя, но не всерьёз. Предчувствие опасности никогда не подводило его, а сейчас молчит. Значит, безопасно, и нечего трепыхаться. Он зевнул, аккуратно, чтобы ничем ни обо что не стукнуться, потянулся и посмотрел на часы. Полвосьмого. А за окном что?

Андрей сел и отодвинул занавеску. В сером мареве тёмный еловый лес, серо-бурые лоскуты полей. Смотри-ка, за два дня уже как всё облетело. Вставать не хотелось. Хотя… хотя нет, сейчас начнут вставать и ходить, а лежать на пути, у всех под ногами, не-ет, это мы знаем и этого нам никак не надо. Андрей откинул одеяло и сел, спустив ноги. Нашарил под полкой свои ботинки – рядом стояли ещё чьи-то, наверное, спящего наверху, а под другим концом полки то ли чемодан, то ли обтянутый брезентом ящик – и обулся. Ну вот, можно теперь и красоту наводить.

Андрей взял коробку с бритвенным набором, полотенце и пошёл в уборную.

Угадал он точно. К его возвращению вагон уже просыпался, а проводник бросил на ходу:

– Если спать больше не будешь, постель занеси.

– Ладно, – не стал спорить Андрей.

А из тамбура уже вплывала тётка в белой куртке со столиком на колёсах.

– Молоко, булочки, бутербродов кому…

Точно, утро. Андрей поднял и закрепил столик, взял себе молока и пару бутербродов. Мимо ходили заспанные то весёлые, то озабоченные люди. Постель он скатал и отнёс проводнику. А когда вернулся, верхняя полка уже опустела. Андрей удобно расположился за столом опять по ходу поезда и приступил к завтраку, разглядывая уже совсем облетевший, тёмный от множества елей лес за окном. Ел он, не спеша, правда, и без особого смакованья. Но после вчерашнего столичного разгула смаковать-то и нечего. Обедали в дорогом, как он сразу понял, трактире, и чего только не было на столе, и рыбное, и мясное, и солянка сборная, и закусь всякая, и каша не абы какая, а «царская» – сладкая манная каша с вареньем, цукатами и сливками – напоследок. И вкусно всё до обалдения, и порции – дай боже. Хлёбова – так до краёв, поджарка мясная горкой, да всего от пуза. А потом ещё в Гостином Дворе чаем баловались. С пикантными и деликатесными эклерами. Вот этих, жаль, не купил, но их не довезёшь. На месте делают, и больше десяти часов они не лежат, а ему только до Ижорска двадцать часов ехать. Дорогие, стервы, конечно, но и вкусны! Да-а, вогнал он профессора в расходы, что и говорить, ну, авось тот не обеднеет, холодильник набит, так что в магазин пару дней не сходит, перебьётся и войдёт в норму.

Доев, Андрей достал сигареты и закурил, стряхивая пепел в картонный стаканчик из-под молока. За окном шёл дождь, и стекло быстро стало мутным от капель и струек, и всё тот же лес то вплотную к дороге, то отступает, открывая поля, серые мокрые крыши над серыми домами.

– А смотреть-то и не на что!

Немолодой краснолицый мужчина грузно сел напротив Андрея.

– А чего ещё делать? – холодно улыбаясь, ответил Андрей.

– Давай знакомиться, попутчик, – мужчина протянул над столом короткопалую широкую ладонь. – Геннадий Вадимыч, а можно и Дядя Гена.

– Андрей.

Руку ему пожали крепко, явно проверяя, и Андрей ответил в полную силу.

– Могёшь, – удовлетворённо кивнул Геннадий Вадимыч. – Где вкалываешь?

– В цеху, – усмехнулся Андрей, не вдаваясь в детали.

– А я на своём деле, но тоже, – попутчик потряс над столом руками, – всё сам и своими, наёмных не держу.

– Невыгодно или не доверяешь?

Тот кивнул и достал сигареты.

– И то, и другое, и всё сразу. У меня вон, пятеро по лавкам, надо им кое-чего оставить, чтоб не с нуля, как я, когда с войны пришёл, начинали. Логично?

– Вполне, – кивнул Андрей.

Мимо них прошла женщина, бережно неся дымящуюся кружку с чаем.

– В ресторан пойдёшь? – предложил Геннадий Вадимыч.

Андрей мотнул головой, отказываясь. Хватит с него ресторанов и знакомств. Попутчик не обиделся и не обрадовался, по крайней мере, внешне. А молча надел свой пиджак и ушёл, а Андрей снова уставился в окно.

Поезд выехал из-под дождя, встречный ветер высушил стёкла, но вид всё равно заплаканный. Андрей посмотрел на часы. Десять, одиннадцатый… Книжку, что ли, достать? Так неохота лезть в сумку, он её на самое дно засунул, чтоб коробки с рожками не подавила.

Он сидел, неспешно, но и без особого вкуса курил, разглядывая лес, поля, маленькие города и совсем крохотные деревни. И даже мыслей особых не было. Пустота… не страшная, лёгкая пустота. Андрей и не думал ни о чём, просто смотрел и даже не чувствовал ничего. Шум шагов и голосов его не касался, оставаясь чем-то внешним и ненужным. И под стук колёс и летящий за окном лес неощутимо шло время. Светлело и хмурилось небо, начинался и отставал от поезда дождь.

Остановились в каком-то городе. Андрей вместе со многими вышел, накинув куртку, на перрон размяться, купил в киоске газету, потом сидел у окна и читал её. Но никогда потом не мог вспомнить названий ни города, ни газеты, ни о чём читал. Всё мимо, ни до чего ему.

Вернулся из ресторана раскрасневшийся с масляно блестящими глазами Геннадий Вадимыч. Но на этот раз ни с вопросами, ни с рассказами не полез, а взял газету Андрея и углубился в чтение. Андрей совершенно искренне не заметил этого, занятый своим.

Он старался всё-таки разрушить эту странную пустоту или хотя бы наполнить её мыслями о доме, школе, всяких прочих мелочах, даже продумал, что и как расскажет Жене и Эркину, а что только Эркину, но и это так… пузыри на воде. А если всерьёз… Но всерьёз о совершившемся он думать не мог. Слишком глубоко и долго приходилось это прятать. Отец… он ведь и Эркина приплёл, чтобы не остаться один на один с отцом. И с памятью. Мама, Аня, Милочка, дом на Песчаной и совсем смутно другие, как он теперь понимает, цареградские комнаты, что-то помнится ярко, что-то как сквозь туман, обрывки без конца и начала, нет, без Эркина он с этим не справится, слетит с катушек и вразнос пойдёт. Старший брат, опора во всём, старший брат в отца место, нет, он не пустит Бурлакова, не совсем пустит, не даст тому потеснить Эркина. И Фредди. Без них у него спина открыта, и он опять голым на снегу, мишенью ходячей, нет, Эркин его тогда прикрыл, на ножи за него встал, и потом… сколько всего и всякого у них было. Эркину он о себе такое сказал, чего никто не знает и никому знать не надо. Вот только… прости, брат, но это уже не моя, не только моя тайна, а в остальном… Нет, Эркин, если вдруг выбирать придётся, я тебя выберу. Всегда.

На стекло налипли белые растрёпанные хлопья мокрого снега, и их тут же смыло дождём. Андрей посмотрел на часы. Смотри-ка, а всего ничего осталось. И попутчик куда-то исчез, то ли опять в ресторан, то ли сошёл уже, да были ещё две короткие остановки, ну и хрен с ним, а ему собираться пора. Чтоб спокойно, без спешки и с расстановкой. Он встал и вытащил из-под сиденья свою сумку, достал и бросил на столик жилет, заложил коробку с бритвенными и прочими причиндалами и, копаясь с ними, незаметно вытащил из свёртка с деньгами и засунул в кармашек джинсов ещё пять сотенных. Больше откладывать покупку зимнего нельзя.

Убрав сумку, Андрей надел жилет и снова сел к окну. Там теснились домишки пригорода, бурые пустые огороды и сады. После Царьграда всё такое мелкое, жалкое…

Загорье

С утра сыпал мелкий дождь, такой холодный, что больше походил на подтаявший снег. Эркин взял с собой узел с зимней робой, натянул поверх шапки капюшон куртки.

– Женя…

– У меня зонтик, не беспокойся. Счастливо, Эркин.

Быстрый поцелуй в щёку, и Эркин ушёл. Женя захлопнула за ним дверь и заметалась в утренних хлопотах. Собрать и одеть Алиску, приготовить всё к обеду, одеться самой.

– Алиса, ты готова?

– Мам, ну, не надо плаща.

– Надо. Застегнись.

Прозрачный плащик-пелерина с капюшоном был последним её приобретением. Алисе он не нравился, так как драться в нём было очень неудобно. И для других не менее интересных дел он никак не подходил. Но спорить с мамой ещё неудобнее.

Женя помогла Алисе натянуть поверх курточки и рюкзачка плащ.

– Вот так. И не спорь.

– Я не спорю, – вздохнула Алиса.

Женя взяла сумочку, зонтик, и они вышли.

На улице было так мокро и противно, что Алисе её плащ даже понравился: под ним оказалось сухо и тепло.

Отведя Алису, Женя побежала на работу. Дождь стал жёстким и колючим, ветер обрывал последнюю листву. Неужели уже зима? Вот и отлично, кончится эта слякоть, ляжет белый чистый снег, как хорошо! Лишь бы Андрюша не задержался в Царьграде, а то Эркин совсем изведётся…

…Не один Эркин принёс сегодня зимнюю робу. Правда, для валенок ещё сыро, но пусть в шкафчике лежат и есть не просят. Под эти разговоры Эркин вместе со всеми переоделся уже в зимнее, только вместо валенок сапоги на двойной носок.

– Всё, мужики. Айда, – встаёт у двери Медведев.

Осенняя страда до Покрова, то один в отпуске, то другой, так что крутись, старшой на расстановке.

– Мороз, ты, что ль, с той недели в отпуске?

Эркин кивает и спокойно отвечает на непрозвучавший вопрос.

– В пятницу отвальная.

– Дело! – хихикает Ряха. – Вождь угощает!

– Халявщику всё в радость, – осаживает его Геныч.

А Петря заканчивает:

– Да не впрок.

– Молод ты мне указывать, – огрызается Ряха. – Молоко с губ утри.

Но и Петря не уступает.

– Своё пил, стыдиться нечего.

Конца перепалки Эркин уже не слышит: ему с Серёней и Лютычем сегодня работать, вон уже дурынды серые стоят, их дожидаются. А платформа где? На грузовик если, то туда другие грузятся.

– Вон на ту, – машет рукавицей Медведев. – На двойной крепёж.

Эркин понимающе кивает и, натягивая рукавицы, идёт к контейнерам. Лютыч на крепеже, Серёня на подхвате, не впервой, сделаем в лучшем виде.

Работал он как всегда, тщательно и сосредоточенно. Да и чего дёргаться и по сторонам глазеть, когда надзирателя нет. Это там приходилось, только успевай оглядываться, чтобы под плеть или дубинку токовую не попасть, а здесь-то…

– Крепи.

– Подвинь его. Ага, хорош.

– Серёня, паз очисть, повылазило тебе.

Рычит Лютыч, огрызается Серёня… но всё это так, без злобы, без настоящей злобы.

К обеду с контейнерами управились. И как раз: только паровоз подцепил платформу, как им на обед зазвонили.

– Айда лопать! – радостно хлопает себя по бокам Серёня.

– А то перетрудился, – хмыкает Лютыч.

Эркин смеётся и шутливо натягивает Серёне шапку на нос.

И в столовой всё, как всегда. Эркин набрал себе обед, расплатился и сел за стол с Санычем и Миняем – Колька догуливал свой отпуск. Ели не спеша, солидно. И разговор был такой же, о всяких хозяйственных делах.

Время до звонка ещё оставалось, и во двор они выходили тоже не спеша, да и куда спешить-то? Под дождь что ли? И, как обычно, на выходе они столкнулись с сеньчинской бригадой. Эркин кивнул Перу Орла и Маленькому Филину. Они ответили такими же сдержанно-приветливыми кивками. Не увидев Двукрылого, Эркин подошёл к ним.

– Хей. А Двукрылый где?

– Лежит, – хмуро ответил Перо Орла.

А Маленький Филин отвернулся. Эркин понял, и лицо его потемнело.

– Кто его?

Перо Орла твёрдо посмотрел ему в глаза.

– Перебрал и сам задрался, – ответил он, перемешивая русский и шауни.

Но Эркин продолжал смотреть, требуя ответа. Остановились поодаль, то ли поджидая его, то ли…на всякий случай и Саныч с Миняем. Эркин, на мгновение полуобернувшись, улыбнулся им. Перо Орла заметил и усмехнулся, но сказал на шауни, нарочито медленно, явно, чтобы Эркин понял.

– Это не опасно. Спасибо.

Эркин, помедлив, кивнул, и они разошлись.

Во дворе уже дребезжал звонок начала смены. Снова сыпал мелкий дождь, колючий, как подтаявшая снежная крупа. Эркин похлопал себя по бокам, глубже насаживая рукавицы. Контейнеры они сделали, теперь что?