Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

– А не пережарятся?

– Сырое мясо тяжёлое, сгибает прут, а готовое легче, прут сам уберёт его от огня, – объяснил Громовой Камень. – Когда удачная охота, целых оленей так жарят.

– Это ж какие прутья нужны? – удивился белобрысый Никита из «Б».

Громовой Камень рассмеялся.

– Деревья молодые перевязывают сверху и на них подвешивают. Дерево само всё сделает.

– И живым останется, – кивнула Полина Степановна, откровенно любуясь Громовым Камнем.

Смотрела на него во все глаза и Джинни. Она впервые видела… настоящего индейца. В учительской и тогда, на вечеринке он был как все, ну, почти как все, а здесь…

И под этими взглядами Громовой Камень убедился, что поступил правильно, поехав в племенном. Здесь это уместно и даже…

– К столу, давайте, к столу!

– О, это дело!

– Эркин, – Андрей дёрнул брата за рубашку. – Айда к реке.

– Айда, – тряхнул головой Эркин.

Они сбежали к реке, вымыли руки и умылись холодной обжигающе чистой водой. Некоторые, в том числе Тим и Громовой Камень, последовали за ними.

– Кутойс…

– Да, – Громовой Камень повернулся к Эркину.

– Этот узор, – Эркин, не касаясь, показал на полосу тесьмы, нашитой поперёк кожаной рубашки. – Он что-то означает?

– Да, – кивнул Громовой Камень и улыбнулся. – Потом расскажу. Уг?

– Уг, – ответно улыбнулся Эркин.

Он пропустил Громового Камня вперёд и пошёл следом, чтобы если что, подхватить и поддержать, но тот шёл неуклюже, подволакивая ногу, но уверенно.

У скатертей рассаживались с шумным весельем. И так получилось, что расселись по классам. Эркин и Андрей сели рядом, и почти сразу рядом с Эркином остановился и нерешительно затоптался Артём. Он уже жалел, что сорвался. Ссориться с Эркином ему совсем не хотелось. Ведь как ни крути, а другой защиты у него нет и не будет.

– Садись, малец, – кивнул Эркин.

И Артём перевёл дыхание: кажется, обошлось.

Неизбежная, знакомая по беженским новосельям процедура разлива.

– Эркин, – Андрей показывает ему бутылку. – Водку будешь?

– Давай, – кивнул Эркин, подставляя стакан.

Артёму, не спрашивая, налили вина. Протестовать тот не посмел, да и не любил он водку, вино хоть сладкое.

Тим сам налил себе минералки.

– Я за рулём, – сказал он соседям.

Ему дружно посочувствовали. Машина – не лошадь, сама не довезёт, её вести надо. А на милицию нарваться, так прощай права – это все знали.

Мирон Трофимович оглядел застолье и поднял свой стакан с коньяком. Все почтительно затихли.

– За вас, – он широким жестом обвёл застолье, как бы чокаясь с каждым. – За ваше упорство и терпение, за вашу победу над собой.

– Спасибо, – нестройно, но очень искренне ответили ему.

Все выпили и дружно накинулись на еду. Эркин как обычно ограничился одним глотком, но Андрей выпил до дна.

– Не захмелеешь? – тихо спросил Эркин.

– Меня редко берёт, – отмахнулся Андрей, впиваясь зубами в бутерброд с толстым куском сала.

– Ну, как знаешь.

Эркин на секунду задумался: какой огурец – свежий или солёный – предпочтительнее, и взял оба.

Колбаса, рыба, огурцы, грибы, капуста, картофельные пирожки с грибами…

– Это загорыши, – объяснила Полина Степановна. – У нас их спокон веку стряпают.

– Вкуснота! – причмокнул Андрей.

С ним дружно и громко согласились. Решив, что первую достаточно плотно закусили, Андрей снова взялся за бутылку. Глядя куда-то в сторону и безмятежно жуя, Эркин ткнул его локтем под руку, и наполнить стакан доверху Андрею не удалось. Он удивлённо посмотрел на Эркина и кивнул.

– Понял.

– Строго ты брата держишь, – хмыкнул сидевший напротив Трофимов.

– На то он и старший, – ответил Андрей, передавая ему бутылку с остатком водки.

Оглядев застолье и убедившись, что у всех налито, Андрей легко встал.

– А теперь главный тост, – звонко, перекрыв гомон и заставив всех смотреть на себя, начал он. – За учителей.

Продолжить он не смог: таким дружным одобрительным рёвом его поддержали. Все повскакали с мест, тянулись через скатерти, чтобы чокнуться. Андрей махнул рукой и присоединился к остальным.

После толкотни и суеты с чоканьем, все выпили и закусили. Эркин с удовольствием отметил про себя, что Женины пирожки с луком и яйцами всем понравились. Хотя и всё остальное тоже очень вкусно.

Дав всем немного отдохнуть после второй, Громовой Камень встал.

– Мясо готово, – и озорно улыбнулся. – Пошли к костру.

– Кутойс, – сразу откликнулся Андрей, – стаканы с собой?

– С собой, – рассмеялся Громовой Камень.

Подойдя к костру, увидели, что прутья почти выпрямились, а костёр уже подёрнулся серым пеплом, лишь чуть-чуть подсвеченным изнутри красным. Громовой Камень, готовя мясо, нарезал его маленькими кусками: ведь и ножи не у всех будут, а «по-индейски» есть тоже надо уметь, – и теперь опасался, что мясо пересохло. Но всем понравилось. Да и что могло не понравиться в лесу, среди запахов травы и листьев.

– Гриша, – Джинни смущённо тронула Громового Камня за рукав. – А почему тебя называют… кутойс? – с запинкой выговорила она.

– Кутойс – это учитель, – ответил Громовой Камень. – Вон те трое…

– Морозы и Чернов?

– Да. Они ходят ко мне на занятия.

Джинни кивнула.

– Они и у меня отлично учатся.

К их беседе не прислушивались, но незамеченной она не осталась.

– Смотри-ка, училка индея охмуряет.

– А тебе-то что?

– Сам виды имеешь?

– Куда нам. С суконным-то рылом да в калачный ряд.

– Тогда помалкивай.

Мясо всем понравилось. Учительницы наперебой расспрашивали Громового Камня, в чём и как замачивал и нельзя ли так на сковородке или костёр обязателен.

Опустошённые прутья аккуратно сложили, чтобы потом – если захочется – развести снова костёр уже просто так посидеть, и не спеша вернулись к скатертям. Последовал неизбежный, как давно убедился Эркин, тост за победу и воевавших, вернувшихся и не вернувшихся. На этом тосте Эркин допил свой стакан и, уже зная обычаи, поставил его перед собой вверх дном в знак, чтоб ему не наливали. Артём, пивший, как и он, глотками, тоже перевернул свой стакан.

– Вы чего это? – удивился Никонов.

Его круглое чёрное лицо мокро блестело от пота.

– Нам хватит, – спокойно ответил Эркин.

Да и остальные уже отваливалась от еды, сыто отдуваясь.

– Отдохнуть надо.

– Да уж, пройтись, растрястись.

– А то чай с пирогами не влезет.

– У меня-то?!

– Ну, ты бездонный, все знают.

– Эй, мужики, гармошки где?

– Споём, братцы.

– Моя в чехле была, куда положили?

Эркину все песни уже знакомы: не первый день он в Загорье, и застолье у него не первое. Пел с удовольствием, но не пытаясь взять песню на себя.

А как попели, так отчего ж не поплясать, надо же размяться. И начался тот весёлый разброд, когда каждый веселит себя сам и никто никому не мешает.

Поглазев на пляшущих, Эркин почувствовал, что и самому было бы совсем не плохо, скажем, потянуться. А вон и дерево подходящее. Эркин подошёл к широкому развесистому дереву, выглядел подходящий сук, сбросил на траву рубашку и, подпрыгнув, обхватил ладонями шершавую кору, подтянулся. И ещё раз…

– Здоровско! – Артём, как всегда, рядом. – А двоих выдержит?

– А хоть и больше, – засмеялся в ответ Эркин.

– Думаешь? – Тим, тоже без рубашки, с необидной лёгкостью отодвинул Артёма и ухватился за сук рядом с Эркином. – А ну-ка…

– Спорим! – услышал Эркин голос Андрея и усмехнулся.

– Ну, началось. Давай?

– В синхрон, – кивнул Тим. – Ну, одновременно.

– Понял, – ответил Эркин, ухватываясь поудобнее. – И раз!

– И два! – откликнулись из быстро собравшейся у дуба толпы.

Считали хором, заключали пари. Спорили на сигареты, щелбаны, деньги. Учителя с удивлением и даже некоторым испугом смотрели на это неистовство. Особенно азартно спорили цветные из «В». Громовой Камень знал, что Эркин работает грузчиком, так что слабаком быть не может, но никак не ожидал увидеть такое. Да, Тим не слабее, но у Эркина… Совсем другое. Джинни, совсем забыв, что она – учительница, а это – её ученики, с не меньшим, чем у них, азартом заключала пари. И никто не замечал, что все споры и пари заключались на английском.

– Пятьдесят семь… пятьдесят восемь… пятьдесят девять…

Сохраняя невозмутимое выражение лиц, Эркин и Тим как заведённые качались над землёй.

Уже расплачивались первые проигравшие, кто ставил на первый, второй, третий десятки… Громовой Камень уже хмурился, не понимая и не желая принимать этот азарт, встретился глазами с Мироном Трофимовичем и решил вмешаться: всё же оба его ученики. А поглядев на исступлённо застывшие лица Эркина и Тима, понял: вмешиваться надо немедленно.

– Девяносто семь… девяносто восемь…

– Стоп! – резко, как выстрел, прозвучала команда.

Тим и Эркин послушно замерли, но пальцев не разжали. Все оглянулись на Громового Камня. И он с властной интонацией командира сказал:

– Ничья! – и уже мягче, с улыбкой: – Оба победили.

– Ну… до ста, кутойс, – в наступившей тишине попросил Андрей.

– До ста, – после секундной паузы согласился Громовой Камень.

– Девяносто девять… – возобновился счёт. – Сто!

Тим и Эркин одновременно разжали пальцы и спрыгнули. Звонкий голос Андрея подвёл итог:

– Ладно, ничья так ничья.

Эркина и Тима восхищённо шлёпали по плечам и спинам: ну, мужики, ну, сильны…

Приняв поздравления, Эркин спустился к речке охладить в воде намятые корой ладони. Плеснул себе в лицо и на плечи прохладной воды. Рядом так же умывался Тим.

– Не пей, сердце сорвёшь.

Эркин услышал камерный шёпот и ответил так же тихо по-английски.

– Знаю.

Они выпрямились, глядя друг на друга. И оба подумали: связал нас чёрт одной верёвочкой. И оба поняли несказанное.

Когда они поднялись наверх, там опять играла гармошка и плясали уже с припевками. Эркин подобрал под дубом свою рубашку, накинул на плечи, но надевать в рукава и тем более застёгивать не стал. Жарко. Он нашёл свой стакан, взял его и отправился на вдоль скатертей, отыскивая что-нибудь не спиртное. И опять столкнулся с Тимом, занятым такими же поисками.

– Минералку будешь?

– Плесни, – подставил свой стакан Эркин. – А ты ничего, в форме.

– Ты, смотрю, тоже. Где тренируешься?

– Нигде, – удивился Эркин. – Сам дома тянусь понемногу, – и усмехнулся. – Ну, и на работе. А ты что, специально куда ходишь?

Тим нехотя кивнул.

– Да, хожу иногда.

Эркин понимающе кивнул и расспрашивать не стал. Не хочет говорить – так и не надо. Тим облегчённо перевёл дыхание. Никто его не обязывал молчать, но он сам решил, что знать о его походах в милицейские тир и спортзал никому лишнему не надо.

Эркин пил маленькими глотками приятно солоноватую пузырящуюся воду. Ни усталым, ни пьяным он себя не чувствовал. Допив воду, поставил свой стакан на место опять вверх дном, чтоб никто ему ничего туда не плеснул, и пошёл к пляшущим. Как бы Андрей не зарвался, а то выдаст ещё при учителях как тогда в коридоре…

Думал просто постоять посмотреть, а не вытерпел, вошёл в круг. Вон как малец выкаблучивается, а он чем хуже? И учителя все тоже…

Громовой Камень с улыбкой смотрел на пляшущих. Эх, кабы не нога… Голова как-то последнее время не мучает и даже не беспокоит, ни головокружений, ни обмороков, а вот нога… ну, до чего ж старший Мороз ловок. Эркин, да, настоящий. Самое красивое, самое гордое племя. Не бежали, не покорились, все полегли на родной земле. Только в легенде и остались. И этот мальчишка, да, Савельцев, Артём Савельцев, и тоже ведь метис, или на четверть, но нашей он крови, жалко, что на занятия не ходит, но до чего ж хорош…

Не выдержал, вошёл в круг и Тим. Да и чего отказываться, когда все. Ну, и будь как все. Не ломай компанию – не привлекай внимания. И усмехнулся получившейся рифме.

Полина Степановна, обмахиваясь платком, вышла из круга.

– Никак переплясали тебя, Поля? – улыбнулся ей Аристарх Владимирович.

– Да и ты на кругу не сильнее всех, – ответила она задиристым «девчоночьим» голосом и, рассмеявшись, кивнула подбежавшей к ним Джинни. – Иди пляши, девонька, теперь твоё время.

Джинни вернулась к пляшущим, но в круг входить не стала. Посмотрев немного, она незаметно отошла и углубилась в лес.

Здесь было сразу и прохладно от густой тени, и душно от запахов. Настоящий русский лес, о котором она столько читала ещё в колледже. Джинни шла, рассеянно трогая, гладя стволы, а за её спиной глухо шумело, всё более удаляясь и затихая, веселье. Поваленные ветром стволы с осыпающейся трухлявой корой, внезапно возникающие перед лицом толстые и одновременно гибкие ветви в густой плотной листве. Она отводила их, с удовольствием слушая свист, с которым рассекала воздух возвращавшаяся на своё место ветка, перелезала через стволы, совершенно не думая, куда и зачем идёт. Ей ещё никогда не было так весело и так хорошо. И выпила она совсем немного, гораздо меньше, чем на той вечеринке в колледже, когда она была действительно пьяной. Лес всё гуще, человеческих голосов уже не слышно, а ей весело и не страшно. Да, она в любой момент повернётся и пойдёт обратно, а зверей диких тут нет, а если и есть, то днём они не опасны.

Впереди громоздился целый заслон из упавших деревьев. Джинни попробовала его обойти и… и оказалась в сырой и тёмной яме, даже не успев понять, как это получилось. И сильно ударившись головой о корень вывороченного дерева. И испугаться она не успела, потеряв сознание…

Отдуваясь, Андрей вышел из круга, шлёпнув по плечу Артёма.

– Здоровско пляшешь, малец.

– Ага, – выдохнул Артём.

Что Эркин – и чего до сих пор имя не поменял, за индейство своё цепляется? – называет этого беляка своим братом, Артём знал и потому не опасался.

– Андрюха, выпьем, – окликнул Трофимов.

– Не всё сразу, – улыбнулся Андрей.

Поискал взглядом Эркина – пляшет ещё. Ну, и пусть. А пить сейчас – это сердце сорвать. Огурец, что ли, схрумкать? Ага, а вон и помидоры лежат, скучают. Он взял огурец и помидор и, понемногу откусывая то от одного, то от другого, вернулся к пляшущим.

Но гармонисту тоже захотелось отдохнуть, да и плясуны, наконец, уморились.

Эркин вытер рукавом лоб, отобрал у Андрея остаток огурца и засунул себе рот.

– Смотри, лопнешь.

– До чего братик у меня заботливый! – восхитился Андрей, торопливо доедая помидор.

Кто пошёл ещё поесть, кто спустился к воде умыться…

– Ну, чего там? С самоварами?

– Пыхтят.

– Заваривать?

– Успеешь. Выпивка ещё есть?

– Н-ну!

– Не все, как ты, без оглядки хлещут.

– Запас иметь – великое дело.

– Это да. Без тылового обеспечения никакой фронт не держится.

– Знаток!

Возвращались уходившие в лес, подсаживались к скатертям. Веселье стало ровным и спокойным.

Проходя по краю поляны, Громовой Камень заметил наброшенную на куст курточку из синей плотной ткани, отстроченную по всем швам белыми нитками. Кажется… да, Джинни была в ней, да, точно, её. Спрятать и разыграть? А сама-то она где? Он огляделся, но не увидел её у скатертей. Наверное, тоже пошла в лес… прогуляться. Вот и отлично. Он снял курточку с ветки и аккуратно запихнул под куст. Вот так. Сразу не заметно, так что… Прятать девчоночью одежду, особенно на купанье – любимое развлечение стойбищных мальчишек. Конечно, это ребячество, детская глупость, но… но почему бы и не созорничать? В такой-то день!

Громовой Камень ещё раз огляделся, проверяя, не заметил ли кто его хулиганства, и захромал к скатертям. Самое время перекусить.

Очнувшись, Джинни никак сначала не могла понять: где она и как здесь оказалась. Болела голова. И нога. И вокруг сумрачно и сыро. И очень противно пахнет гнилью. Джинни зашарила руками по склизким не осыпающимся, а оползающим стенкам, попыталась встать, но ногу прострелила острая боль, и голова сразу закружилась. Ойкнув, она села обратно, прямо в густую грязь. Надо посидеть, успокоиться и… и что-то придумать.

Пили уже без общих тостов, вразнобой, маленькими компаниями, а то и сами по себе.

– Гриша, коньяку выпьешь?

Громовой Камень с улыбкой покачал головой.

– Спасибо, Мирон Трофимович, но я уж водки, – и пояснил: – Я с ней с фронта знаком, её пить умею.

Понимающие кивки и улыбки.

– Тёмка, тебе налить?

– Хватит мальца спаивать.

– За собой смотри.

– Да ладно вам.

Выпив и зажевав водку парой загорышей и горбушкой с салом, Громовой Камень снова огляделся. Где же Джинни? За чем бы она в лес ни уходила, пора бы уже вернуться. Остальные учительницы… все здесь. Странно.

– Ищешь кого, кутойс?

Громовой Камень поглядел на присевшего рядом на корточки Эркина и кивнул.

– Ты… Джинни давно видел?

– Ну, когда мы тянулись, она со всеми была, – Эркин сосредоточенно хмурился. – А потом… потом, вроде бы, в лес пошла. А что? Думаешь, что-то случилось?

Помедлив, Громовой Камень кивнул.

– Леса она совсем не знает, – сказал он по-русски и продолжил как про себя на шауни: – Чужая она лесу, не примет он её.

Громовой Камень решительно оттолкнулся рукой от земли и встал.

– Пошли, посмотрим, – опять по-русски. И совсем тихо: – Не шуми пока.

– Понял, кутойс.

Они отошли от скатертей, и Громовой Камень повёл Эркина вдоль края поляны, внимательно оглядывая траву и кусты. Эркин шёл за ним, стараясь не мешать. Сам он ничего в следах не смыслил и отлично понимал это. Вроде никто на них внимания не обратил.

Нога болела уже меньше, и Джинни снова попыталась встать. Надо за что-нибудь ухватиться, подтянуться и вылезти. Как глупо. Чтоб тебе провалиться! И ты проваливаешься. В какую-то берлогу. А… а если это и в самом деле берлога?! И сейчас явится её хозяин – медведь?! И… Джинни невольно всхлипнула. Может, покричать, позвать на помощь? Но… но она же так далеко ушла, что никого не слышала, значит, и её не услышат. И… и вдруг уже все уехали, а она так и останется здесь, в этой яме, наедине с медведем? Она снова всхлипнула и тихо заплакала.

Они уже углубились в лес, когда их нагнал Андрей.

– Вы это куда?

Эркин не успел ответить. Громовой Камень недовольно оглянулся, и Андрей, покраснев, сам пришлёпнул себе губы ладонью.

Громовой Камень шёл впереди, очень медленно, вглядываясь в кажущуюся одинаковой поросль. И только когда он делал следующий шаг, Эркин и Андрей замечали обломанную ветку, примятую траву, отпечаток подошвы кроссовки на полузасохшей лужице. След был извилистый, с неожиданными поворотами, но ясный.

Когда начался ветровал, Громовой Камень пробурчал что-то неразборчивое, проигнорировав вопросительные взгляды Эркина и Андрея, и полез через стволы. Догадавшись, что учитель выругался и потому не стал переводить, Андрей широко ухмыльнулся и про себя повторил услышанное: надо запомнить, вдруг пригодится, такие знания лишними не бывают.

Перелезая через очередной ствол, Громовой Камень ушиб раненую ногу и еле сдержался. Ну…! Ну, куда эту дурёху понесло? Ни ягод, ни ещё чего-то, что любят искать и собирать девушки, здесь и быть не может. Мощный какой ветровал. А ч-чёрт!

Он бы упал, если бы Эркин не подхватил его сзади. Громко хрустнул под Андреем тонкий высохший ствол.

– Что она здесь искала? – тихо спросил по-русски Эркин.

– Найдём и спросим, – так же тихо ответил Громовой Камень и, не оглядываясь, бросил Андрею на шауни: – Не шуми.

– Уг, – камерным шёпотом ответил Андрей.

Громовой Камень застыл, прислушиваясь. Эркин и Андрей даже дышать перестали, чтобы не помешать ему. Сами они слышали только птичий гомон, не различая в нём отдельных голосов.

Джинни услышала тяжёлый хруст и замерла. Медведь? Идёт сюда? Уже?! Мама, мамочка, не надо! Она попробовала крикнуть, но только слабо, по-мышиному, пискнула.

Громовой Камень вытянул руку, указывая направление.

– Там, – и качнулся, едва удержав равновесие на скользком стволе.

– Я пройду, кутойс, – сразу сказал Эркин, взмахом руки остановив Андрея.

Он тоже услышал этот всхлип и увидел, уже сам увидел следы. Она шла здесь, поскользнулась и упала, значит, там яма. Его тот ствол не выдержит, надо обойти.

Запрокинув голову, Джинни с ужасом смотрела, как подрагивают нависающие над её убежищем концы стволов. Идёт, он идёт…

Эркин осторожно попробовал носком кроссовки ствол. Трухлявый, не выдержит. А вон тот? Да, крепкий. А яма? Ага, вон, как раз под ним и…

– Я её вижу, – бросил он назад на шауни и громко позвал по-английски: – Хей, мисс Джинни!

– Оу! Это вы? Да, вы нашли меня?!

Сзади радостно заржал Андрей.

– Да, сейчас.

Эркин осторожно опустился на колени и лёг так, чтобы опираться на ствол грудью, опустил вниз руки.

– Хватайтесь, мисс Джинни, – он по-прежнему говори л по-английски.

И когда она потянулась к нему снизу, схватил её за запястья и потянул вверх, на себя: сама же она подтянуться не сможет.

Жёсткие бугристые ладони сдавили её руки. Она видит лицо, смуглое, улыбающееся, знакомое. Это Мороз, её ученик, сосед по дому, муж Джен, но… но это уже было! Её уже так вытягивали, беспомощную, перепуганную, властно поднимали, это было! Когда? Где? Почему ей сейчас так страшно?! Её же спасают.

Поднимая Джинни, Эркин боялся, что ствол, хоть и казался крепким, но не выдержит двойного веса, обломится. Но спешить тоже нельзя, надо плавно, без рывков. Потом ему казалось, что это длилось очень долго, а Андрей говорил, что он раз дёрнул – и всё! «Ты ж её как репку из грядки выковырял!»

Прижимая Джинни к себе, Эркин плавно, чтобы резким движением не обрушить подгнившую кучу, выпрямился и попятился по стволу от ямы. Она молчала, глядя на него круглыми испуганными глазами.

Когда они уже вчетвером выбрались из ветровала, Громовой Камень покачал головой.

– Как же это вас угораздило, Джинни?

– Я шла и упала. И ударилась. Очень больно.

Джинни говорила очень медленно, будто по обязанности. Будто думала о чём-то другом, из-за чего перепачканные промокшие джинсы, ссадина на лбу, подвёрнутая лодыжка, ушибленный локоть – всё это уже совсем не важно.

– Джинни, – Андрей вдруг заговорил по-английски. – Вы в порядке?

– Да, – она остановилась, поправила волосы, тронула ссадину.

– Не трогайте, – перехватил её руку Громовой Камень. – Придём и промоем, а то загноится. Как нога, идти сами можете?

Он говорил по-русски, и она так же отвечала ему:

– Да, – она попробовала переступить и повторила: – Да.

Эркин сразу отпустил её и пошёл чуть сзади и сбоку, чтобы подхватить в случае чего.

– Я, – Джинни говорила по-русски с усилием, будто преодолевая что-то, мешающее ей. – Я в порядке. Я… испугалась.

– Понятно, – кивнул Андрей. – Идёшь и проваливаешься. Тут любой испугается.

Громовой Камень улыбнулся.

– Джинни, а почему вы не позвали на помощь?

– Я испугалась, – Джинни говорила уже свободнее. – Ну, что придёт медведь.

– Медведь? – удивился Громовой Камень. – Почему?

– Ну, это же его… дом, его, да, берлога.

К изумлению и даже обиде Джинни, Громовой Камень захохотал.

– Ох, Джинни, – наконец с трудом он выговорил сквозь смех. – Ну, какая же берлога в такой сырости? – и снова засмеялся.

Фыркнул и Андрей, а за ним, помедлив с секунду, наконец засмеялась и Джинни.

Когда они вышли на поляну, оказалось, что их отсутствие заметили и уже беспокоились.

Полина Степановна, Калерия Витальевна, Агнесса Семёновна и Галина Сергеевна сразу занялись Джинни: промывали ссадину, заклеивали её пластырем, утешали и успокаивали. Спасителям тут же торжественно налили.

Громовой Камень, поблагодарив, взял свой стакан и тяжело сел, незаметно потёр ушибленную ногу. И невольно улыбнулся: настолько живописен был рассказ Андрея.

Эркин равнодушно, не почувствовав вкуса, выпил водку и так же равнодушно, как по обязанности, жевал что-то. Он выдал себя, сам, полез сдуру, и теперь она, конечно, узнала его, вот сейчас выплачется на плече Полины Степановны и расскажет, не могла она не узнать, не вспомнить. И тогда… не хочет он думать, что будет тогда. Да, повеселились, нечего сказать. И чего он полез? Андрей бы её отлично вытащил, и всё было бы в порядке, а теперь…

От водки Джинни отказалась, и ей налили горячего чая. Грея руки, захолодевшие от пережитого страха, о стакан, она оглядывалась и то и дело наталкивалась взглядом на хмурое лицо старшего Мороза. Чем он недоволен? И… и почему она его испугалась? Он же её спас. Нет, она ничего не понимает. Но… но это ощущение на руках, это жёсткое, сжимающее запястья кольцо, властно отрывающая её от земли сила – это же всё было, но… но когда? Неужели… нет, она не хочет сейчас думать об этом. Ей нельзя это вспоминать. Тряхнув головой, она отбросила, заставила себя отбросить эти мысли. Потом, она всё обдумает потом.