скачать книгу бесплатно
Они обсудили спальню, и Эстер ахнула.
– Оу, уже темнеет!
– Да, – кивнул Ларри и заторопился: – Я сделаю яичницу. Ты… ты как любишь? Омлет или глазунью?
– А глазунья – это что? – прозвенел тоненький голосок.
На пороге спальни стояла Рут, а за ней Марк.
– Вот и познакомитесь, – рассмеялся Ларри.
Ему снова всё стало легко и просто. Он кивнул Эстер.
– Когда закончишь, спускайся, Эсти, – и детям: – Пошли вниз, поможете мне.
Когда они ушли, Эстер огляделась. Уже не рассматривая, а вглядываясь. Открыла шкаф и ахнула. Рядом с двумя костюмами и ветровкой с десяток пустых, явно предназначенных для дамских нарядов плечиков. У неё и нет стольких платьев. А за другой створкой? Стопка белых рубашек, стопка ковбоек, а остальные полки пусты и ждут её. И отдел для обуви. Парадная лаковая пара, пара простых чёрных ботинок и всё.
Она быстро разложила и развесила свои вещи, но шкаф и комод полнее от этого не стали. Взяла вещи Рут и пошла в её комнату.
Куклы уже рассажены, на столе рассыпана мозаика, на кровати валяется кверху лапами медвежонок. Всё ясно: Рут дорвалась! Надо будет ей объяснить, что, хотя комната и её, но должен быть порядок. И именно поэтому. Она положила под подушку на кровати лучшую пижамку Рут, поставила домашние шлёпанцы, но они так жалко смотрелись на новом ковре, что она задвинула их под кровать и напоследок посадила медвежонка правильно. Платьице и кофточку в шкаф, две пары трусиков в комод. Теперь ванная… там порядок. Эстер удовлетворённо оглядела результаты своих трудов и пошла вниз.
Они ели потрескивающую яичницу, пили холодное и тоже необыкновенно вкусное молоко.
И Ларри решительно сказал, что уже темно, он проводит Эстер и Рут домой, а Марк подождёт его.
– И тебе не страшно? Ну, одному? – Рут с уважением посмотрела на Марка.
Сама она боялась темноты, вернее, одной в тёмной комнате. Марку тоже бывало не по себе, когда отец задерживался, и он оказывался один в сумеречном и пустом доме, но сейчас он гордо вскинул голову.
– Пустяки, Рут, – и неожиданно выпалил затаённое: – Один же вечер.
– Да, – кивнул Ларри и улыбнулся. – Завтра уже всё будет по-другому, – и, поглядев на Марка, решил: – Одевайся, Марк, пойдём все вместе.
Марк стремглав бросился наверх в свою комнату за ветровкой.
Эстер рассмеялась:
– Рути, а ты? В одном платье прохладно.
Рут растерянно посмотрела на мать. И Эстер снова рассмеялась, поняв, что Рут попросту забыла о принесённых вещах.
– Ну, идём, покажу, – и обернулась к Ларри: – А ты? Принести тебе?
– Да, – улыбнулся Ларри.
И, стоя внизу, с наслаждением слушал смех, голоса и топот наверху. Его дом ожил! Наконец все трое спустились. Марк в ветровке, Рут в вязаной кофточке и Эстер тоже в вязаном сером жакете. Эстер протянула Ларри его ветровку.
– Спасибо, – Ларри быстро оделся, оглядел… свою семью, да, именно так. – Пошли?
– Пошли, – кивнула Эстер.
Когда они все вместе вышли на крыльцо, Ларри, идя последним, выключил свет, захлопнул и запер дверь.
Вечер пятницы не сравним по размаху гульбы с субботним, но всё равно шуму, толкотни и пьяных хватает и даже с избытком. Но до дома Эстер они добрались вполне благополучно. Подниматься наверх Ларри не стал, простившись с Эстер у подъезда. Теперь они увидятся только в церкви. Подождав, пока Эстер и Рут покажутся в окне и помашут им, Ларри и Марк пошли домой.
Субботнее утро было солнечным и тихим. Эстер проснулась рано и, лёжа в постели, смотрела в потолок, привычно размечая по событиям предстоящий день. Сейчас она встанет, приготовит завтрак, разбудит Рут и… и после завтрака пойдёт за платьем. Вернётся домой. Переоденется, переоденет Рут, нет, выкупает и переоденет Рут, примет душ, оденется, и они пойдут в церковь. Встретится там с Ларри. Отец Артур обвенчает их в гулкой пустой церкви, они же никого не приглашали, разве только случайно кто-нибудь заглянет, зевака, которому некуда деть себя субботним днём. Из церкви они пойдут в «Чёрный лебедь» на праздничный обед. И потом домой. На Новую улицу. В свой дом.
Эстер сладко вздохнула и потянулась под одеялом. Как всё быстро, как стремительно всё совершилось. Будто с горки сбежала. Ну… ну всё, пора вставать. Хоть и хочется ещё полежать, понежиться и помечтать, но пора. Она откинула одеяло и встала. В одной рубашке босиком подошла к окну и отдёрнула штору. И комнату залил утренний золотистый свет.
– Мам, – сонно позвала Рут, – уже утро?
– Да, – ответила, не оборачиваясь, Эстер. – Если хочешь, вставай.
Рут вздохнула и, зарываясь в подушку, ответила:
– Я ещё поваляюсь.
Обычно Эстер ей это не разрешала, но сегодня, в такой день…
– Хорошо.
Удивлённая её согласием, Рут села в постели.
– А почему?
Эстер наконец оторвалась от окна и рассмеялась.
– Потому что потому.
И вполне удовлетворённая ответом, Рут опять нырнула под одеяло. Но лежать ей быстро расхотелось, она вылезла из кровати и в пижамке зашлёпала на кухню.
– Мам, а чего…?
– А чего ты неумытая и неодетая? – не дала ей договорить Эстер.
И Рут облегчённо вздохнула: мама была обычная, как всегда.
После завтрака Эстер собиралась за платьем, но Рут заявила, что пойдёт с ней. Все её куклы и игрушки уже там, здесь ей играть не во что. Эстер пришлось согласиться, что сидеть одной дома дочке скучно, а оставить её играть на улице – так потом отмывать замучаешься, а время сегодня дороже денег. И они пошли вместе.
Колетт Перри утверждала, что она француженка, по крайней мере наполовину, и с ней никто не спорил, хотя она больше походила на трёхкровку. Но шила она хорошо, ловко делая из дешёвой материи и блёсток сногсшибательные туалеты. А уж из чего-то приличного она просто чудеса творила.
Платье было не белым и не серым, а нежно-жемчужным, переливчатым. Нижняя юбка из той же ткани, длинная с оборкой до пола, делала его свадебным, а без неё – элегантное платье для визитов, и юбку можно носить отдельно, как просто нарядную.
– Спасибо, Колетт, – Эстер медленно оглядывала себя в большом трёхстворчатом зеркале.
– Да, мой бог, Эстер, – Колетт по-свойски подмигнула ей в зеркале, – такой шанс раз в жизни выпадает, я же понимаю. Как покажешься в первый раз, так потом и пойдёт, уж поверьте, мы, француженки, в этом понимаем. Говорят, что мужчину надо удивлять, ну, чтоб не остыл, вы понимаете, а я скажу, что мужчины – толстокожи, как слоны. Его надо удивить один раз, но так, чтобы хватило надолго, чтоб как обалдел, так и не очухался. А каждый раз новое выдумывать, так обязательно где-нибудь, да дашь промашку.
Эстер слушала её болтовню и улыбалась своему отражению, узнавая и не узнавая себя.
– Мам, ты так и пойдёшь? – подала голос Рут.
– Не сейчас, – ответила Эстер.
И вздохнула: так не хотелось снимать эту роскошь. Но Колетт уже хлопотала с коробками: для платья, для юбки, для цветов.
– Мой бог! – ахнула Эстер. – Как я донесу?!
– Мам, я цветы возьму, – предложила Рут.
– Хорошо, – кивнула Эстер, застёгивая своё «будничное, но приличное» платье.
– Да не бери в голову! – Колетт оглядела коробки и позвала: – Жанно! Ты где, бездельник? – и, когда в примерочную вошёл смуглый голубоглазый подросток, распорядилась: – Отнесёшь заказ мадам.
Эстер взяла свою сумочку и достала деньги. Она их при готовила ещё дома, дважды пересчитала, обернула бумажной полоской наподобие банковской, но всё никак не могла поверить, что отдаст, ведь… ведь это почти, да что там, больше её месячных трат вместе с квартирой и электричеством. И… и деньги не её, их дал Ларри. Ещё в ресторане, когда они обсуждали предстоящую свадьбу, он достал из бумажника, дал ей, не пересчитывая, а сколько достала рука, и очень просто сказал:
– Вот. Купи всё, что нужно, – и улыбнулся: – И всё, что хочешь.
И она пошла к Колетт, и заказала шикарный фасон из дорогой материи, и с надбавкой за срочность.
Эстер протянула Колетт деньги. Ты взяла их, быстро, не разворачивая обёртки, пересчитала и сунула то ли за пазуху, то ли во внутренний карман.
– Ну же, Жанно, поторапливайся.
Жанно легко и ловко взял обе коробки, покосился на Рут, бережно прижимавшую к груди коробку с цветами, и буркнул:
– Пошли, что ли.
– Ты что это себе позволяешь, поросёнок?! – шлёпнула его по затылку Колетт. – Ступай и будь вежлив, тогда и тебе перепадёт. Грубияну чаевых не видать! Ни конфет, ни мороженого не будет.
Жанно ухмыльнулся: умеет мать так повернуть, чтоб и ему перепало. Теперь-то уж точно не забудут. А с таким заказом меньше кредитки не отвалят.
Они шли по улице целой процессией. А возле их дома топтался негритёнок лет восьми с коробкой из цветочного магазина.
– Во, ваш букет, мэм, – выдохнул он, преданно распахивая до предела глаза.
Эстер рассмеялась и кивнула.
– Молодец, отнесёшь наверх – получишь на конфету.
Негритёнок расплылся в блаженной улыбке, но тут же настороженно покосился на Жанно: как бы тот не отнял чаевых. Эстер перехватила и поняла этот взгляд. И, когда они поднялись и вошли в квартиру, сразу забрала букет, дала монетку и отпустила малыша.
– А теперь ты, – она улыбнулась Жанно. – Положи их вот сюда, на диван. Спасибо, держи.
Увидев целых две кредитки, Жанно радостно покраснел и, шаркнув ногой, склонил в полупоклоне – как мать учила – голову.
– Рад был услужить, мадам, заходите ещё, мадам.
И не вылетел, как та мелюзга голопузая, а степенно вышел, с вежливой бесшумностью прикрыв за собой дверь.
Ну вот, Эстер посмотрела на свои часы, дешёвые, но надёжные мужские часы на потёртом кожаном ремешке. Их оставил ей Эд, уезжая на работы.
– Всё равно отберут, – сказал он на прощание. – А ты, если припрёт, продашь. Всё деньги.
Она не продала, сохранила. Ладно. Эстер тряхнула головой. Вымыть и причесать Рут, вымыться самой, переодеть Рут и переодеться, и… и будет пора идти. И как она в таком платье пойдёт через весь Цветной к церкви? Но Ларри обещал, что проблем не будет. Ладно, посмотрим.
– Рут, пора мыться.
– Уже?!
– Да, уже. Давай, девочка, не упрямься.
В принципе, Рут была послушной, только иногда, как бы играя, капризничала. Но сегодня не тот день.
Вымыв Рут, Эстер велела ей сидеть и сушить волосы и стала мыться сама. У неё оставалось ещё немного дорогого душистого мыла, и она решительно извела весь кусок.
Когда она, вымывшись и на ходу вытирая голову, вышла из ванной, Рут сидела у открытого окна, гримасничая и с кем-то болтая.
– Так, – спокойно сказала Эстер.
– Ой, мама! – сразу обернулась Рут. – А я тут…
– Я вижу, – кивнула Эстер, обматывая полотенце как чалму вокруг головы. – Давай расчёсываться.
– Я ещё не высохла!
– Тем более.
Рут вздохнула и пересела на валик-подлокотник дивана, где её обычно расчёсывали. Эстер разобрала, расчесала ещё влажные спутанные кудряшки, заплела в две косы.
– Мам, а у меня коса выросла?
– Да, на четверть дюйма.
Обычный вопрос и столь же обычный ответ, означающий конец расчёсывания.
– А теперь одевайся.
В розовом новом платьице, нарядных белых туфельках и белых гольфах Рут была чудо как хороша, и Эстер немного полюбовалась ею, притворяясь, что расправляет оборки на подоле и рукавах-фонариках.
– Ну вот, а теперь посиди, пока я буду одеваться.
– Ладно, – согласилась Рут, усаживаясь на край стула и расправляя вокруг себя пышную юбочку.
Эстер стала одеваться. Ей пришлось купить себе новые лифчик и трусики, пару тонких чулок-паутинок: нельзя же под такое платье надевать абы что, «приличное» старьё, хорошо, её нарядные, ещё Эд покупал, белые туфли по-прежнему хороши, правда, она и надевала их… да, сегодня в третий, нет, в пятый раз, и так… да, это с ума сойти, сколько она потратила, но – Эстер лицемерно вздохнула – но это же не просто так, она должна быть на уровне, держать марку. Сколько у неё осталось от денег, полученных на работе и тех, что дал Ларри, она старалась не думать. У неё свадьба, она – невеста и должна быть счастлива, а счастье не в деньгах, говорил Дэвид, счастье – не думать о них. Она и не думает. Хотя бы сегодня.
Эстер причесалась, цветы она приколет, когда оденется, надела юбку, платье, застегнула молнию на спине и стала прикалывать цветы. Фату она решила не делать, и Колетт с ней согласилась: в самом деле, ну, какой символ невинности у вдовы, и тратить материю на то, что потом никак не сможешь использовать, просто глупо, а вот сумочка-ридикюль из обрезков – это совсем другое дело.
О том, как она в такой юбке пойдёт, вернее, во что эта юбка превратится, пока она по пыли и грязи дойдёт до церкви, Эстер тоже не думала. И потом, вчера, когда зашла об этом речь, Ларри попросил её не волноваться. Она и не волнуется. Хотя с него станется явиться сюда и донести её до церкви на руках. И силы, и безрассудства у него на это хватит. Эстер засмеялась, представив себе эту картину.
