Сердце из льда и крови

Они вышли из избушки. Утро было в разгаре, но серый свет лишь подчёркивал мрачность окружающего леса. Яга, несмотря на возраст, двигалась быстро и ловко, её лапти бесшумно ступали по влажному мху. Люба едва поспевала.

– Смотри, – Яга резко остановилась и указала на невзрачное растение с мелкими белыми цветками, росшее у подножия дерева. – Сон-трава. Листок разотрёшь – уснёшь на сутки. Два – навеки. Запомнила?

Люба кивнула, стараясь запечатлеть в памяти каждый изгиб листа.

– А это, – Яга подвела её к кусту с тёмно-сизыми ягодами, – воронья слеза. Ягода – сильный яд. А вот корень… – она ловко подкопала землю и обрезала корешок своим кривым ножом, – корень, если правильно приготовить, отвар даст, что свет в глазах затмит. Полезно, если нужно пройти незамеченной.

Они двигались дальше, и Яга сыпала названиями и свойствами: плакун-трава, заставляющая духов рыдать и отступать; одолень-корень, дарующий силу в пути; разрыв-трава, способная открывать любые замки; зверобой, жгущий нечисть своим ароматом. Люба слушала, раскрыв рот, пытаясь увязать эти знания с обрывками бабушкиных сказок. Но тут было не до сказок. Здесь каждый корешок мог стать спасением или смертным приговором.

– А теперь сама, – вдруг сказала Яга, останавливаясь на поляне. – Найди мне что-нибудь, что может унять кровь.

Люба замерла в панике. Взгляд её забегал по травам, которые за последний час превратились из зелёного фона в подозрительное и опасное сообщество. Она ничего не помнила! Всё смешалось в голове.

– Не глазами ищи, – послышался спокойный голос Яги. – Душой. Чувствуй. Ты же призвала этот мир. Значит, ты можешь с ним говорить.

Люба закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Она отбросила попытки вспомнить и просто попыталась… ощутить. Вдохнула запах леса – сложный, многослойный. И вдруг её внимание привлёк слабый, едва уловимый аромат – что-то свежее, терпкое, обещающее чистоту. Она открыла глаза и, почти не думая, подошла к невысокому растению с резными листьями и мелкими розовыми цветками.

– Это? – неуверенно протянула она.

Яга внимательно на неё посмотрела.

– Подорожник. Да. Не самый сильный, но верный. – В её глазах мелькнуло одобрение. – Чутьё есть. Это хорошо. Но одного чутья мало. Нужно знание.

К полудню Люба уже валилась с ног. Голова гудела от информации. Они вернулись в избушку, где её ждала скудная трапеза, а затем Яга перешла к следующему уроку – языку зверей и духов.

– Мир Нави живой, – говорила она, усаживая Любу перед очагом. – Всё в нём имеет душу и голос. Камень шепчет, дерево стонет, ветер поёт. Ты должна научиться слышать. И главное – понимать, когда тебе лгут. Дух болотный, кикимора, заведёт тебя в трясину сладкими речами. Леший закружит в трёх соснах насмешками. А домовой… ну, с домовыми ты уже знакома. Они врут не со зла, а по привычке.

Она научила Любу нескольким простым, но мощным жестам-оберегам – как показать, что ты не несешь угрозы, как попросить о помощи и, самое главное, как приказать отступить мелкой нечисти.

– Сила не в крике, – наставляла Яга. – Сила – в уверенности. Ты должна верить, что твоя воля сильнее их воли. Ты самопризванная. Помни об этом.

Вечером, когда Люба уже думала, что её сознание вот-вот переполнится и потечёт через край, в дверь без стука вошёл Серый.

– Готова? – бросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Насколько может быть, – ответила Яга. – Бери. Только не убей в первый же день.

Серый молча кивнул и вышел. Люба, прочитав в его взгляде безразличную суровость, с тяжёлым сердцем поплелась за ним.

Он привёл её на другую поляну, подальше от избушки. Здесь воздух был холоднее, а земля – твёрже.

– Первое правило, – начал Серый, не глядя на неё. – Тот, кто выживает, не тот, кто сильнее. А тот, кто умнее. Уступай, показывай слабость, беги. Но если уж драться – то на смерть. Поняла?

Люба кивнула.

– Второе правило. Оружие – это продолжение твоей воли. – Он достал из-за пояса два ножа. Один – короткий, с широким лезвием, похожий на охотничий. Второй – длинный, тонкий, почти как стилет. Он протянул короткий Любе. – Это твой главный инструмент. Резать, копать, рубить ветки, добивать раненого зверя. Или врага. Держи.

Люба взяла нож. Рукоять была деревянной, потёртой, будто её держали десятки рук до неё. Нож был на удивление лёгким и идеально лежал в ладони.

– Треугольный хват. Основание ладони у упора. Не сжимай слишком сильно, не расслабляй. Попробуй.

Он потратил час, просто заставляя её правильно держать нож, делать базовые тычковые и режущие движения. Люба чувствовала себя нелепо и неуклюже. Мышцы, не привыкшие к такой нагрузке, горели.

– Слабо, – безразлично констатировал Серый. – Рука дрожит. Ты боишься оружия. Это глупо. Бойся того, кто его держит. А пока это ты. Расслабься.

Он подошёл сзади, обхватил её руку своими и скорректировал движение. Его прикосновение было твёрдым, без намёка на нежность, но профессиональным. От него пахло лесом и дичью. Люба невольно напряглась.

– Я сказал, расслабься, – его голос прозвучал у неё над самым ухом. – Напряжение – это медлительность. Медлительность – это смерть.

Она выдохнула и попыталась выполнить движение снова. На этот раз получилось лучше.

– Лучше, – коротко бросил он и отошёл. – Теперь о выживании. Покажи, как ты разожжёшь огонь.

Люба растерялась.

– Спички? Зажигалка?

Серый смерил её взглядом, полным презрения.

– Их нет. Попробуй ещё раз.

Она покраснела от стыда и беспомощности. Он молча достал из кармана огниво и кусок трута. Показал один раз, быстрым, точным движением. Искры посыпались на трут, и через мгновение он задымился.

– Теперь ты.

У неё ушло полчаса, чтобы добыть первую искру, и ещё час, чтобы понять нужную силу и угол удара. Пальцы были стёрты в кровь, но Серый не обращал на это внимания. Он заставил её потренироваться ещё двадцать раз, пока движение не стало получаться у неё автоматически.

Так проходили дни. Утро и день – с Ягой. Травы, духи, основы простейшей магии – как почувствовать течение сил в земле, как отличить добрый ручей от заражённого, как спрятать свой «живой» запах под плёнкой безразличия и земли. Люба схватывала всё на лету. Её память, годами тренировавшаяся на офисных отчетах, оказалась идеальным инструментом для запоминания свойств растений и заклинательных формул. А её воля, та самая, что призвала Навь, помогала ей в общении с духами. Однажды она сумела отогнать назойливого кикиморного огонька, просто послав ему чёткий мысленный приказ, подкреплённый жестом Яги.

Вечера – с Серым. Это была адская работа. Он учил её не просто драться, а двигаться. Бесшумно ходить по лесу, читать следы, сливаться с тенями, падать так, чтобы не сломать кости, подниматься так, чтобы быть готовой к атаке. Он был безжалостным учителем. Никаких похвал, только критика. «Медленно». «Громко». «Предсказуемо». «Думай!»

Он научил её бить не в лицо, а в горло, не в грудь, а под рёбра. Показал, как использовать вес противника против него самого, как превратить в оружие камень, палку, горсть земли.

Однажды, когда она в очередной раз упала, сбитая с ног его обманным манёвром, и выронила нож, он поставил ногу ей на грудь.

– Всё. Ты мертва. Что будешь делать?

– Просить о пощаде? – выдохнула она, пытаясь отдышаться.

– Плохой выбор. Он тебя всё равно убьёт. Только унизит перед этим.

– Тогда… тогда я плюну ему в лицо.

Серый на мгновение замер, и в его усталых глазах мелькнула искорка чего-то, почти похожего на уважение.

– Приемлемо. Хотя бесполезно. – Он убрал ногу. – Но дух есть. Это главное.

Именно в этот момент между ними что-то изменилось. Он перестал смотреть на неё как на обузу и начал видеть ученика. Суровость никуда не делась, но в ней появилась цель – не сломать, а закалить.

А Люба, в свою очередь, перестала видеть в нём просто угрюмого и опасного зверя. Она увидела в его усталости – бремя долгих лет борьбы, в его жестокости – необходимость, продиктованную этим жестоким миром. Между ними возникла странная, платоническая близость, основанная на молчаливом взаимном уважении. Они были учеником и учителем, закалёнными в одном горне.

Спустя пять дней Яга устроила ей экзамен. Она вывела Любу в лес, завязала ей глаза и оставила одну с заданием: найти дорогу назад к избушке, используя только обоняние, слух и чувство земли под ногами.

Люба стояла, прислушиваясь. Шёпот леса был уже не бессмысленным гулом, а полным значением. Она слышала, как где-то далеко ручей зовёт её к себе чистым голосом, а старый дуб на окраине поляны ворчал на пролетающую мимо нечисть. Она уловила слабый, но устойчивый запах дыма и сушёных трав – ниточку, ведущую домой. Она шла медленно, доверяясь новым чувствам, и через час её руки упёрлись в знакомые шершавые брёвна избушки.

Яга ждала её на пороге с редкой для неё широкой улыбкой.

– Не обмануло чутьё. Хорошо. Очень хорошо.

В тот же вечер Серый привёл её на поляну и, не говоря ни слова, бросил на неё с ножом в руке. Это была не атака, а проверка реакций.

И Люба среагировала. Не идеально, не изящно, но она успела отскочить, принять устойчивую позу и выставить свой нож навстречу. Они прокрутили несколько быстрых, жёстких обменов ударами. Она не смогла победить – он был слишком быстр и опытен. Но она смогла защищаться. И в конце, парировав его удар, она смогла нанести свой – короткий тычок в живот, который он едва успел отвести в сторону.

Они стояли, тяжело дыша, с ножами наготове. В глазах Серого не было ни гнева, ни разочарования. Было спокойное, деловое удовлетворение.

– Неделя ещё не прошла, – сказал он, опуская нож. – А ты уже не пахнешь жертвой. Пахнешь… опасностью. Пока ещё слабой. Но уже настоящей.

Люба опустила своё оружие, и по её лицу расплылась улыбка – первая по-настоящему счастливая улыбка с тех пор, как она попала в этот мир. Она была измотана до предела, всё тело ныло от синяков и ссадин. Но она чувствовала себя сильной. Она училась. Она менялась.

Возвращаясь к избушке в сгущающихся сумерках, она понимала, что эти несколько дней изменили её больше, чем все предыдущие двадцать пять лет жизни. Она больше не была Любой, секретарём. Она была Любой, самопризванной в Навь, ученицей Яги и Серого. И это новое «я» было куда ближе к тому, кем она всегда хотела быть.

Глава 6: Песнь Омута и Клыки Волка

Спустя неделю суровых тренировок в избушке воцарилось редкое затишье. Люба, сидя на своей лавке, натирала травяной мазью многочисленные ссадины и синяки – безмолвные свидетельства уроков Серого. Тело ныло, но это была приятная, знакомая усталость, за которой чувствовался рост. Она уже могла без труда разжечь костёр, отличить съедобный корень от ядовитого и чувствовала, как её движения в схватке становятся увереннее.

Яга, стоя у стола, перебирала связки сушёных грибов, и на её лице залегла глубокая складка озабоченности.

– Запасы целебных тин на исходе, – проворчала она, больше для себя, чем для Любы. – Без них – как без рук. И мазь для ран не сделать, и зелье для скрытности не сварить.

Она обернулась, и её острый взгляд упал на Любу.

– Дело тебе найдётся, дитятко. Проверим, как ты усвоила мои уроки. Нужно сходить к Озёрам Скорби. Принести оттуда тины целебной.

Люба тут же насторожилась. Название звучало зловеще.

– Озёра Скорби? Это далеко?

– Не очень. День пути. Но место… особенное. – Яга подошла к полке и достала небольшую берестяную коробочку. – Там живут русалки. Не те безобидные девицы из сказок Яви. Наши, навские. Духи утопленниц, полные тоски и злобы. Их песня заманивает путников в омут. Ты должна будешь собрать тину, не поддавшись их чарам.

Она протянула Любе коробочку.

– Возьми это. Воск из ушей мертвеца. Заткнёшь уши – не услышишь их пения. Но будь осторожна: они могут являться в образах любимых, звать жестами. Доверяй только разуму.

Люба с сомнением взяла коробочку. Идея добровольно идти в логово русалок не вызывала у неё энтузиазма.

В этот момент в избушку, как обычно без стука, вошёл Серый. Он одним взглядом окинул ситуацию – испуганную Любу и решительную Ягу – и всё понял.

– Озёра Скорби? Одна? – Его голос был ровным, но в нём слышалось лёгкое напряжение.

– Проверка, волк, – ответила Яга. – Пора посмотреть, на что она способна без наших подсказок.

Серый молча посмотрел на Любу, и в его глазах она прочитала непростой вопрос: «Готова ли?» Она сама не знала ответа, но кивнула.

– Хорошо, – коротко бросил он. – Я буду неподалёку. Но вмешаюсь, только если всё пойдёт под откос. Это твоё испытание.

Сердце Любы ёкнуло. С одной стороны, страх от предстоящего стал меньше – он будет рядом. С другой – ответственность возросла. Она не могла ударить в грязь лицом.

Час спустя она уже шла по знакомой тропе. За спиной у неё был простой холщовый мешок для тины, в кармане – коробочка с воском и верный нож. Она двигалась так, как учил Серый – бесшумно, сливаясь с тенями, постоянно сканируя окружение. Лес встречал её настороженно, но без враждебности. Деревья, казалось, узнавали в ней ученицу Яги.

Дорога заняла большую часть дня. По мере приближения к цели воздух становился влажным и тяжёлым, пахло тиной, водой и… чем-то сладким, цветочным, что резко контрастировало с общей мрачностью. Вскоре сквозь деревья заблестела вода. Не одно озеро, а целая цепь небольших, тёмных водоёмов, соединённых между собой протоками. Вода в них была чёрной, неподвижной, будто маслянистой. Это и были Озёра Скорби.

Люба остановилась на опушке, прислушиваясь. Было тихо. Слишком тихо. Ни щебетания птиц, ни стрекотания насекомых. Только лёгкий шелест камышей.

Она достала коробочку с воском. Он был холодным и неприятно пластичным. Сделав глубокий вдох, она заткнула им уши. Внешние звуки тут же стали приглушёнными, словно она погрузилась под воду. Собственное дыхание и биение сердца зазвучали в голове оглушительно громко.

Она вышла на берег. Вода была тёмной, но у самого края, на мелководье, она разглядела то, что искала – густую, серебристую тину, которая слабо светилась в тусклом свете. Именно её описывала Яга.

Люба осторожно ступила на скользкие камни у кромки воды и, достав мешок, начала аккуратно сгребать в него тину. Она старалась не смотреть на воду, помня предупреждение о чарах русалок.

И всё же, периферией зрения она заметила движение. В середине озера, там, где чёрная вода была особенно глубока, показалась фигура. Это была женщина неземной красоты. Длинные, цвета водорослей волосы струились по её обнажённым плечам. Кожа бледная, почти фарфоровая. Глаза огромные, бездонные, цвета озёрной глади. Это была русалка.

Её губы шевельнулись. Люба не слышала звука, но ощутила странную вибрацию в воздухе, лёгкое давление в висках. Русалка пела.

Люба попыталась сосредоточиться на сборе тины, но песня, проникающая, казалось, прямо в мозг, минуя уши, становилась навязчивой. Она была о любви. О вечном блаженстве в прохладных глубинах. О забвении всей боли, всех страхов, всей тоски. В ней был зов домой, к чему-то такому родному и желанному, что у Любы навернулись слёзы.

Она чувствовала, как её воля тает, как ледник. Рука с мешком замедлила движение. Ей захотелось поднять голову, посмотреть на ту, что поёт так сладко.

«Нет! – закричала она сама себе. – Это чары!»

Она с силой тряхнула головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и продолжила работу. Но песня не утихала. Она менялась, подстраиваясь под её сокровенные мысли. Теперь в ней звучали отголоски её старой жизни – голос бабушки, зовущей её к себе, обещающей покой и безопасность.

Люба сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Боль ненадолго вернула её к реальности. Она почти наполнила мешок. Ещё чуть-чуть.

И тут она увидела его. На другом берегу, из тумана, вышел… Анатолий Сергеевич. Её начальник. Он смотрел на неё с той же привычной, властной усмешкой.

– Любовь, милая! – донёсся до неё его голос, чёткий и ясный, несмотря на воск в ушах. – Иди ко мне! Контракт нужно срочно подписать! И кофе мне свой, любимый, приготовь!

Это было так нелепо и так жутко одновременно, что Люба на мгновение остолбенела. Чары русалки вытащили из её памяти самый отвратительный образ и использовали его, чтобы выманить её на открытое место.

– Немедленно, Люба! – прозвучал приказной тон. – Иначе уволю!

И она почувствовала странный импульс – послушаться. Ведь это был привычный, понятный мир. Мир, где всё просто.

Этот миг нерешительности стал роковым. Из воды, прямо у её ног, вынырнула вторая русалка. Молодая, с лицом ребёнка и глазами старой грешницы. Она ухватилась длинными, холодными пальцами за её лодыжку.

Прикосновение было леденящим, парализующим. Люба вскрикнула и попыталась отдернуть ногу, но хватка была железной. Русалка тащила её в воду, а её детское личико исказила хищная улыбка.

Песня в её голове зазвучала с новой силой, обещая конец всем мукам, вечный сон в прохладных объятиях озера. Люба отчаянно сопротивлялась, цепляясь свободной ногой за скользкие камни, но силы были неравны. Вода уже заливала её сапоги, пронизывая холодом.

И вдруг из чащи за её спиной вырвался низкий, яростный рык.

Из-под крон деревьев метнулась серая тень. Это был огромный волк, размером с телёнка. Его шерсть была цвета пепла и грозового неба, а глаза горели холодным зелёным огнём. Серый.

Он пролетел мимо Любы, не задев её, и с размаху вцепился зубами в руку русалки, что держала её за лодыжку.

Раздался кошмарный, нечеловеческий вопль. Хватка ослабла. Люба вырвалась и отползла по камням, дрожа всем телом.

Серый не отпускал. Он тряс головой, рвя плоть русалки, которая извивалась в его пасти, издавая пронзительные визги. Вода вокруг них забурлила. Из глубины поднялись ещё несколько бледных тел с горящими глазами.

Центральная русалка, та самая красавица, прекратила петь. Её прекрасное лицо исказила маска чистой ненависти.

– Волк! – прошипела она, и её голос, лишённый мелодии, звучал как скрежет по стеклу. – Старая гончая Яги! Как ты посмел!

Серый, наконец, отшвырнул изуродованную русалку в воду и встал между Любой и озёрными духами. Он оскалился, обнажая длинные клыки, с которых капала чёрная кровь. Его рык был обещанием смерти.

Русалки не решились напасть. Они кружили на глубине, злобно шипя.

– Уходи, волчонок, – сказала красавица-русалка, её взгляд полной ненависти скользнул с Серого на Любу. – И забери свою двуногую добычу. Но знай… хозяин будет недоволен. Он уже смотрит. Он уже знает.

С этими словами она нырнула, и за ней последовали остальные. Вода успокоилась, снова став чёрной и неподвижной.

Люба сидела на камнях, обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь. Серый подошёл к ней. Он снова был в человеческом облике. Рукав его куртки был разорван, а на руке зияли несколько глубоких царапин, из которых сочилась тёмная кровь.

– Встань, – сказал он, и в его голосе не было ни упрёка, ни одобрения. – Мы уходим.

Он помог ей подняться. Она взяла свой почти полный мешок с тиной. Руки её всё ещё тряслись.

– Я… я почти поддалась, – прошептала она, чувствуя жгучий стыд.

– Но не поддалась, – возразил он, начиная двигаться в сторону леса. – И смогла вырваться. Для первого раза – достаточно.

– А что она имела в виду… «хозяин будет недоволен»?

Серый бросил взгляд на неподвижную гладь озера.

– Русалки служат не только себе. Они – уши и глаза Кощея в водах Нави. Теперь он знает не только о тебе. Он знает, что Яга тебя обучает. И что я тебя охраняю. Охота, – он произнёс это слово с ледяным спокойствием, – вышла на новый уровень.

Люба шла рядом с ним, и её охватило странное чувство. Страх никуда не делся. Но теперь его оттеняло что-то ещё – твёрдая решимость. Она посмотрела на окровавленную руку Серого. Он рисковал ради неё. Ради того, кто ещё вчера был для него лишь обузой.

– Спасибо, – тихо сказала она.

Он лишь кивнул, глядя вперёд на затянутую сумерками тропу. Но в этом молчаливом кивке было больше понимания и принятия, чем в самых красивых словах. Они шли обратно к избушке, и Люба знала – игры кончилось. Начиналась настоящая война.

Глава 7: Первая Кровь

Возвращение в избушку после столкновения с русалками было безрадостным, тяжёлым. Казалось, сама атмосфера внутри сруба сгустилась, наполнившись тревожными предчувствиями. Даже привычные ароматы сушёных трав и дымного дерева теперь казались приглушёнными, уступив место запаху страха и неизбежности. Яга, молчаливо осмотрев бледное лицо Любы и окровавленную руку Серого, без лишних слов принялась за дело. Её пальцы, твёрдые и уверенные, обрабатывали Любе потёртые воском уши и царапины от русалочьих когтей, а затем перевязали глубокие порезы на мускулистом предплечье Серого.

Тишину нарушила Люба, не в силах больше выносить гнетущее молчание.

– «Хозяин будет недоволен», – проговорила она, и слова прозвучали неестественно громко в напряжённой тишине.

Яга, завязывая последний узел на повязке Серого, испустила протяжный, усталый вздох.

– Ничего нового, дитятко. Он и так был не в восторге с той самой минуты, как Горыныч протащил тебя через мост. Теперь же его подозрения просто… подтвердились. Он больше не гадает.

– И что это меняет? – глухо спросил Серый, проверяя крепость повязки, его пальцы легли поверх пальцев Яги на мгновение.

– Всё, – ответила Яга, откладывая в сторону остатки бинтов. Её взгляд, тёмный и неотразимый, устремился в тлеющие угли очага, словно в них она пыталась разглядеть грядущее. – До сего момента он, возможно, считал тебя случайной гостьей. Досадной помехой, залетной птахой, которую можно прихлопнуть, когда надоест. Теперь он видит в тебе нечто большее. Угрозу. Или… цель. И то, и другое плохо. Он будет действовать иначе. Решительнее. Жестче.

Остаток вечера прошёл в мучительном, выматывающем ожидании. Люба пыталась проглотить несколько ложек похлёбки, но еда вставала в горле безвкусным комом, вызывая тошноту. Каждый шорох за стеной избушки, каждый скрип старого дерева заставлял её вздрагивать, сердце бешено колотиться где-то в горле. Серый занял позицию у двери, превратившись в неподвижную, бдительную статую. Лишь изредка он поворачивал голову, улавливая недоступные обычному слуху звуки, его уши, казалось, врастали в саму ночь, выискивая в её шёпоте признаки опасности. Он был настороже, как дикий зверь, почуявший охотника.