Грязь. Сборник

Джаз… Мелодичный хаос, рев нескольких эпох и лучшее средство от шаблонов, привел нас в движение. Ноги быстры, тела гибки движения все выше и выше возносят нас к звездному небу над головой и только разноцветные китайские фонарики на столбах, как морские буйки, удерживают наши желания в пределах разумного. Она танцует прекрасно и подпевает, так, будто чувствует себя на сцене, давая слабину только во время затяжных проигрышей: смеясь как ребенок, она улыбается вновь. Я смотрел на нее и наслаждался ей, упивался ее ногами, пляшущими без остановки, подвижными бедрами, тонкой талией, что легко объять одной рукой, грудью, подчеркнутой облегающей тканью платья, руками, грацией наполненной неописуемой, и этот взгляд, взгляд самого танца, джаза, ночи.

– Много в фитнесе занимаешься? – спросил я, обнимая ее под пронзительные звуки печали рояля.

– Мой фитнес – это булочки, – засмеялась она.

– Ого, а такая стройняшка.

– Мне не нравится моя фигура, -с ерьезно сказала она.

«О-о-о, пожила бы ты в моей,» – усмехнулся я про себя.

– Ты выглядишь отлично. Ты в такой форме и без всяких усилий. Красотка от природы.

– Ты меня так комплиментами завалил, – вновь сияла она с чуть растрепанными волосами после танцев.

– Ты же Лаура-умница, куда тут без комплиментов.

Она обняла меня покрепче, и мы продолжили мерно кружится под разноцветными огнями. От нее пахло корицей со сладким мёдом.

– Ну-с, какие у тебя еще таланты кроме танцев и прекрасной улыбки?

Она улыбнулась и показала язык.

– Ха-ха, да ты само олицетворение позитива! Особенно этот классненький язык.

– Вот этот? – высунула она его снова.

Я подмигнул и замолчал.

Конечно же мы не могли отказать себе в удовольствии прогуляться по ночному пляжу. Вода тихо плескалась о берег совсем рядом, огни города остались неподалеку, но не были настойчивы и оставили нас в чудесном таинственном полумраке.

– Сегодня обязательно на страничке выпущу пост для тебя с продолжением своего основного произведения, – сказал я, идя рядом с ней.

– Лично для меня? Угу! Нет, что касается вводной части, так я его прочитала вот что я тебе скажу, – она стала серьезной и выдержала паузу. – Я хочу продолжения. Очень захватывает. Я как будто прогулялась по всем описанным местам Питера, а это мой обожаемый город. Поэтому очень круто. Мур.

– Обожаю, когда кошечки мурлыкают, – я погладил ее по волосам. – А если Питер твой любимый город, то ты попала по адресу, там его столько будет…

– Кайффф – протянула она и прижалась ко мне. Я синхронно обнял ее и мы продолжили медленный путь по берегу.

– Знаешь, я ведь это прочитала своей маме еще. Она в восторге и сказала, что это безумно красиво. Мы хотим продолжения, – она подняла голову и широко улыбалась. – Я готова тебе помогать с написанием, это ведь так круто. Могу, например, покидать фоточки из Питера.

– И обязательно их про комментировать.

– Обязательно, обязательно. Знаешь, мне очень приятно, что в этой жизни не только самым родным важно моё мнение! Я польщена.

– А я улыбаюсь.

Вместо ответа она снова подняла голову: ее белеющая в сумерках улыбка не слезала с лица.

Через несколько минут она остановилась и спросила меня:

– А ты вот пишешь про любовь, а сам ты испытывал такие чувства?

– Да, и увы, – уклончиво ответил я.

– А почему увы? – отстранилась она, с беспокойством смотря на меня. – Для меня это так хорошо. Я вот свой выбор сделала и не думаю, что уже передумаю.

– Да была одна история.

– Расскажи, – попросила Лаура.

Я посмотрел в ее глаза. В отблесках фонарей в них читалась тревога. Я отвернулся и подошел к кромке воды.

– Это было…годы назад. Произошло в ясный вечер 11 июля в Питере. Да-да, все дороги ведут в Петербург. Я познакомился с ней в доме сказочника, среди друзей это место зовётся замком, но на самом деле это обычная петербургская студия, полностью забитая скульптурами, картинами, старинной мебелью, музыкальными инструментами, костюмами… На мне в тот день были брюки в полоску, которые я не любил, и рубашка, которую я тоже не любил. А вот пиджак и обувь обожал. «Так что не всё так плохо,» – говорил я себе. Мне тогда сложно было с самим собой. Так вот, был пятничный вечер, в гостиной собрались друзья сказочника, десятка два человек. У него много друзей, оттого каждый вечер их состав меняется. И я увидел её. Она стояла у камина, прекрасная девушка, что улыбалась самой светлой улыбкой на свете, у нее выглядывали резцы, улыбка получалась неровной и в этом было ее очарование. Я в те годы почти не улыбался, у меня до сих проблемы с широкой улыбкой, я просто не могу улыбнутся широко. А вот она… У нее были очень чувственные глаза, а еще она так мило прикусывала губы. Даже я, скромный малый, хотел на нее смотреть и смотреть. Она была скрипачкой и в тот вечер играла на этом инструменте, а я слушал. Мы встречались взглядами и смеялись вместе. Это была не искра, а пожар. Два совершенно незнакомых человека в замке волшебника… Поговорить нам не удалось, всё время кто-то или что-то мешало. Она только успела сказать своё имя, но от волнения я его забыл. А потом вечер закончился, я вышел из подъезда и увидел ее на другом конце улицы, она клала свою скрипку в багажник, и наши взгляды встретились. Но мир гнал нас, мы отвернулись, пошли каждый в свою сторону. Я заворачивал за угол и посмотрел назад. Она застыла у двери в машину и смотрела на меня. Я запомнил этот момент на всю жизнь. Только свернув за угол я понял, что, наверное, больше ее никогда не увижу. Слепой дурак, – говорил я себе. Осознание этого свалилось только сейчас. Я с ней больше не виделся.

– Я… поражена. Я даже и не знала… В школе я и подумать не могла, что ты так пишешь и испытываешь такие чувства, ведь такую историю любви не увидишь даже в романах. Наверное, здесь и не надо ничего больше говорить.

Она обняла меня со спины.

– Не думай о плохом и постарайся отвлечься, смотри дальше горизонта, – прошептала она.

Мимо проплывал сухогруз.

Мы вдвоем босиком шли по остывшему песку и вскоре наше внимание привлекло что-то светящееся впереди. Чем ближе мы подходили к этому, тем дальше Лаура становилась от меня. Всё ее внимание захватил этот предмет. Она отбежала от меня и села на песок рядом со свечением. Подойдя, я услышал тихий треск и разноцветные фильмы на экране телевизора. Они сменяли друга каждые несколько секунд, среди хаоса звука и цвета я не мог разобрать ничего. Лаура неотрывно смотрела туда, чуть приоткрыв рот. Я сел рядом. Здесь же прямо в песке росла земляника. Странное место. Я решил оставить всё как есть и не рвать ягоды. Наверное, это был подарок судьбы, но я отказался от него. Я почти всегда отказывался от помощи.

В последний раз, когда я видел своего друга, но протянул мне руку и сказал:

– Будут проблемы, звони.

Он был поглощен бандитской романтикой, а я стоял на пороге открытия битников. Наши пути уже года два как разошлись. Я пожал ему руку и что-то промямлил в ответ, всё это казалось несерьезным. Теперь я все чаще начинаю думать, о том, что в этом и есть моя проблема.

Лаура уткнулась в телевизор. Ее молчание и безразличие мне не нравились. Я дотронулся до ее руки: холод гулял по ее телу как прохладный ветерок по утру.

Не зная, что делать, я начал массировать ее голые плечи. В моих руках они казались такими маленькими и невероятно приятными на ощупь. Я настойчиво мял их, не забывая о нежности, которую необходимо проявить, касаясь самого красивого цветка в саду. Она чуть наклонила голову в бок и замычала от удовольствия. Она прикрыла глаза и вышла из-под власти экрана. Её плечи разогревались, становились мягче, усталость и напряжение уходили до тех пор, пока она не откинулась назад, прямо на мою грудь.

– Этот телевизор мне ничего не скажет, а так надеялась, – тихо прошептала она.

– И что же ты хотела, чтобы он тебе сказал?

– Что будет рассвет, – она повернулась ко мне, и я отпустил ее плечи и подался назад, садясь на песок, – Эта ночь так свежа, но она и пугает меня. Мне нравится, когда я слышу плеск воды, но сейчас я не вижу её, и это беспокойство для меня.

– Каждую ночь происходит одно и то же: темнота плотно накрывает нас своим толстым шерстяным одеялом, а каждое утро…

– А каждое утро всё по-разному, не знаешь, с чем проснешься, и что будет за окном: шерстяное одеяло спадает под кровать.

– Так ты боишься утра? Боишься узнать, что вдруг стены спальни рухнули, пока ты спала?

– Да, – и в ее голосе раздался надломленный треск разлетающегося на осколки горного хрусталя.

– Но телевизор же не сказал, что будет рассвет. Чего боятся?

– И правда… – Лаура взялась рукой за голову. – Я просто устала. Ничего позитивного, настроение вечерами ниже минус десять. А еще люди, находящиеся рядом, оказываются мерзавцами и уродами. Я уже не хочу улыбаться.

Олицетворение радости и позитива на глазах рассыпалось, смешиваясь с этим темным в ночи песком, становясь почти неотделимым от него – холодного и бесформенного. Я заметил, как на ее пальцах выступают маленькие капельки крови.

– Я здесь.

Я взял ее за руку. Наши взгляды устремились вперед, сначала к реке, потом за нее, через чернеющий берег куда-то далеко-далеко. Я крепко сжимал ее руку, наконец-то почувствовал ее, ее настоящую. Такая ночь стоит тысячи дней тяжелого труда и лишений. Мы так и сидели, а потом обнялись, понимая, что сейчас, на самом деле, целуемся жарче любых влюбленных: они слепы, а мы прозрели. И её красота не имела в эту ночь никакого значения; дело было не в этом. Все мы одиноки под луной.

Преданные люди

Рассказ для двух сердец. И одной рыжей кошки.

Давая клятву,

Что волны не вернутся

На Мацуяму,

Мы рукава друг другу

Дыханьем осушали.

Киёхара-но Могосукэ, один из «Тридцати шести бессмертных» поэтов Японии.

Крылья бабочки.

Лёгкие, тонкие. Цветки, сорванные со своих мест божественным дыханием. Неслышно они накрывают зелень пёстрыми огоньками, в чьём пламени сгорают целые поля и равнины. Ослепительно-белый с вершин гор, красный цвета заката и восхода на море, фиолетовый – глубоко-бархатный и зачерпнутый с небосвода в ночную пору, голубой – цвет самого неба, цвет мироздания, перламутровый – переливающийся, словно живой, раскалено-желтый, обжигающий своим теплом – маленькие разноцветные язычки пламени колышутся от поцелуев ветра.

Парочка туристов этим пасмурным днём медленно вошла на территорию благословенного парка. Сухой старик-европеец шёл, опираясь на трость, по большим камням-плитам, уходящим вглубь парка. Под руку его держала молодая девушка со светлым каре и складной фигурой. На вид ей было лет двадцать, но кто сейчас даст точный возраст подросткам? Растут по часам, а не как их предки.

По другим дорожкам медленно, будто в театральной постановке, ходят дзен-буддистские монахи в своих цветастых рясах. Маленький японец в синей рубашке и фуражке с каменным лицом стоит около входа. Больше в парке ни души. Сегодня особый день. Даже Осакский залив сегодня как-то нечеловечески спокоен.

Сразу же начался дождь. Девушка и старик осторожно сели на пол деревянной веранды одного из павильонов. Она прижала ноги к себе и обхватила их. Старик сидел неподвижно на самом краю, не без труда подобрав ноги под себя. Сверкнула молния. Где-то перед ними был храм, скрытый серой пеленой дождя и цветущими деревьями. Монахов тоже нигде не было видно – исчезли вместе со своим храмом.

Девушка посмотрела на сутулую фигуру отца. Внезапно она увидела движение на полу слева от него. Посмотрела: это была бабочка. Увидела и ужаснулась – её крылья были порваны. Две огромные дыры почти «съели» крылья. Насекомое беспомощно сидело на полу.

Такие вещи могут вводить в ступор, подобно крови на белом снегу. Сюжет польётся прямо сейчас.

Серый дневной свет давил на обстановку в комнате. В ней и так не было ярких красок, но еще и серый свет… Терапевт включил лампу на журнальном столике. Сквозь его стеклянную столешницу видны черные металлические ножки на присосках.

– Расскажите о ней.

– Она рыжеволосая, ничего, если я так скажу? Просто в моем последнем произведении главная героиня тоже рыжеволосая, но скажу честно: она не имеет никакого отношения к ней. Так совпало. Чистое совпадение. Так бывает, – ответил Максим.

– Конечно, рыжеволосая так рыжеволосая.

– Спасибо. Просто не хочу прослыть любителем одного цвета волос. Я ничего не имею против блондинок, брюнеток, они классные. Просто так совпало.

– То есть вы написали произведение, где главная героиня рыжеволосая, а потом в вашей жизни появилась рыжеволосая девушка?

– Да, совершенно так. Как будто материализовалась, – попытался пошутить он. – Она капитан команды черлидерш. А сейчас уже и моя супруга…

– Вы за это время не написали ни одного нового произведения?

Терапевт смотрел на клиента. Его морщинистое лицо, окаймленное седой бородой, выглядело особенно живописно в свете лампы.

– Я занимался работой. Я журналист и погряз в статьях.

– И ваша супруга… Она была похожа не героиню вашего произведения?

– Местами очень. Темпераментная красавица.

– А в произведении вы её тоже не называли по имени?

Максим проснулся, посмотрел на часы, потом по сторонам. Уже был день. Карина уехала разминаться. В шесть часов вечера начнётся очередной матч. Все работники стадиона уже на рабочих местах. А он опять проспал всё утро, перед этим печатая статьи на ноутбуке до самого рассвета. Встал с кровати и открыл окно. Свежий ветерок приятно защекотал тело. Какой чудесный день. Вышел из гостиной, шлепая босыми ногами, и заглянул в спальню.

– Опять не застелила за собой.

Максим принялся устранять беспорядок.

–– Накраситься успевает, волосы посушить успевает, туфли перебрать перед выходом тоже успевает, а это… элементарно же…

Ночи наподобие прошедшей они проводили раздельно. Сидя вечером в тускло освещенной гостиной, печатая в порыве вдохновения очередной текст перед включенным без звука телевизором, Максим в какой-то момент замечал, что кто-то стоит в дверях; и отрывался от работы. Карина стояла, облокотившись на косяк в коротком банном халате и с полотенцем на голове. Одна нога чуть отставлена назад. Только что из душа: распаренная и согретая.

– Спокойной ночи? – спросила она.

Без макияжа на её лице отчётливо проступали веснушки. У неё были смазливые щечки. Из-за того, что она часто улыбалась, на её лице от ноздрей и до краев губ протянулись две линии, напоминающие «бока» треугольника. Широко улыбнитесь перед зеркалом – поймете, о чём я. Из-за этого щеки еще больше выделялись на её лице. Но это лишь добавляло очарования, ведь они были такими милыми и добавляли жизни в и без того жизнерадостное загорелое личико. Но сейчас она не улыбалась. И не хотела кривить рожицы (а она любила это делать, словно маленькая девочка).

– Спокойной. Я сегодня весь в работе.

Она посмотрела на его взлохмаченную голову своими уставшими серо-зелеными глазами. «Он слишком много времени проводит дома, становится неандертальцем», – подумала она. Максим почесал за ухом, зевнул и спросил:

– Что такое?

Его полосатый халат был крепко перевязан, будто он собирался прямо сейчас отправиться в нём на улицу и боялся, что осенний ветер продует его худое тело. Карина отошла от косяка, сверкнув своим оранжевым маникюром.

– Ничего.

И медленно отправилась в спальню, поправляя полотенце на голове.

«И вот что это сейчас было?» – подумал Максим, когда она скрылась в коридоре. Через минуту гостиная вновь наполнилась стуком о клавиши ноутбука. В пять часов утра он выключил телевизор, закрыл ноутбук и вышел в коридор. На цыпочках подошёл к спальне и приоткрыл дверь. Рыжая «зажигалка» спала в позе зародыша, повернувшись лицом к двери, закутавшись в одеяло. Максим улыбнулся и тихо вышел, решив спать на диване, чтобы не разрушить такой чудесный сон.

Заправив кровать, Максим вышел на кухню. На столе стояла грязная посуда. Поставил на раковину, и уже догадывался, что ждёт его в ванной. Со вздохом ступил на кафельный пол и включил свет – догадки подтвердились. Отнёс в мусорку от зеркала несколько использованных ушных палочек. Пока брился и чистил зубы, свалил несколько раз один и тот же баллончик с чем-то для волос. Вся ванна была заставлена её косметикой и различными гелями. Как жить-то? Закрыл упаковку влажных салфеток – вот сколько часов они уже сохнут? Ладно, всё это начинает напоминать бурчание старого деда.

– Что ещё про неё скажете?

– Она была фанаткой спорта. По 4 часа в день в зале проводила порой. Когда знакомился с её родителями, они мне её медали показывали. Там с начальной школы были и до того момента. Она и меня в спорт пыталась втянуть, но я туда больше не вернусь, мне своей юности хватило. Я уже раз сбежал из спорта и точка. Я не вернусь. Но, конечно, матчи посещал ради неё.

– Вы гордитесь ей?

– Ну, в каком-то роде, да. Но знаете, порой посмотрю на неё и завидно. Она как будто своровала мою мечту и стала успешной спортсменкой. А я тут, внизу, улыбаюсь и любезно отказываюсь от спорта. Мне, конечно, совестно от таких мыслей, но куда их девать?

Песни обладают удивительным свойством – они нужны. Даже не певший никогда и ни разу человек однажды поймает себя на том, что… поёт. Поёт наедине с собой, в душевном порыве, бубня какие-то строчки – не разобрать. Другое дело – это дождаться этого самого душевного порыва. У некоторых с этим большие проблемы. Но не у неё. Она пела постоянно. Плохо, но пела, а он даже привык к этому.

-– Еще у неё был пункт насчет свадьбы. А насчет детей как-то не особо. У меня много подруг и, должен сказать, все они хотят поскорее выйти замуж и нарожать детей. Такие сильные, красивые, гордые и такие вот мечты. Для мужчины-карьериста это звучит… страшновато. Но она сама еще та карьеристка! Вот и поженились и стали жить как прежде. Только узы покрепче стали.

Раньше вместе с ними жила рыжая кошка. Она принадлежала Карине, второй огненный вихрь в её недавно образованной семье. Вредные, ой, то есть вредная с острыми когтями, бойцовскими замашками и любящая свою хозяйку. Большую часть дня спит, ночью опять где-то скребется, куда-то лезет, кричит. Будь Карина животным, она бы стала именно этой кошкой. И Максиму пришлось уживаться с ними обеими. Прижились. Даже жизнь стала умеренной, прям по расписанию. Даже кошка стала потихоньку толстеть. И тут произошло страшное: ценность прикосновений друг к другу стала стремительно падать.

Проводишь по его щеке рукой, на пальцах – лучший маникюр, который ты делала в своей жизни, на лице – самый интригующевыразительноутонченный ``боевой`` раскрас, ты вся источаешь благоухание и нежность, преображая одним своим появлением этот типичный вечер скуки для двоих. А самое главное – ты сама прекрасно понимаешь, насколько ты неотразима сегодня. Все эти масочки, масла, крема… С помощью них ты только подчеркнула то, что есть. Так вот, медленно проводишь по его щеке рукой, немного надавливая ногтями на его кожу, «царапая», добавляя страсти в этот лёгкий и непринужденный жест. Улыбка, его любимая красная помада на губах (он столько раз говорил: «она тебе так идет, дорогая»), глаза, широко раскрытые, готовые к встрече. И его: «да-да-да, уже скоро закончу». И даже не повернулся. А здесь даже ничего не было написано про наряд. А он сногсшибателен. Но ему всё равно.

Весь в работе. А она – в невостребованности. Потом просто меняются местами. Даже тезис «В подарке в виде красивого белья есть большая доля эгоизма» меркнет. Не потому что подарков больше нет, а потому что эгоизма становится слишком много – «лишь бы был подарок на восьмое марта». И не забыть про её день рождения. Потом просто меняются местами.

И тут положение спасает кошка.

Шекспир своим существованием доказал: трагедии всегда запоминаются лучше комедийных «утех». Болезнь кошки стала тяжелым испытанием для обоих. Одному приходилось таскать её в ветклинику на себе, а вторая поняла, что не может справляться с этой ситуацией – доходило до дрожи в руках и всепоглощающего чувства паники. Это был один большой страх, и подкрался он как всегда незаметно.

Кошку на столе держали трое: крепкие руки врача – за шкирку и уши, утонченные ухоженные руки Карины и Максима – за передние и задние лапы. Второй ветеринар ставил укол за уколом. Кошка, привыкшая к тому, что её уважают и не трогают без её согласия, пыталась вырваться и страшно вопила. Именно вопила, громко, без остановок, издавая нечеловеческие звуки от безысходности: загнанная в угол помещения, прижатая к столу, распятая этими бездушными «римлянами» – ветеринарами в синих халатах, с большими напуганными глазами, стараясь кусать и рвать когтями всех без разбора. Но её держали крепко, держали те люди, которых она считала «своими». Пронзительный, пронзительный голос всегда молчащего существа поразил Карину до глубины её ужаса. Она ослабила хватку и одна лапа выскользнула, нещадно вцепившись в плоть её нежной руки. Максим перехватил эту лапу.

– Кошки сильнее собак, – в назидание ей сказал первый врач.

Карина медленно «снимала» руку с выпущенных когтей, которые до сих пор были в ней. Изогнутые, выпущенные до предела – вошли глубоко. Она заметила, что по её пальцам течет кровь из порезов – кошка успела нанести ещё несколько ударов, прежде чем её когти увязли в руке хозяйки. А вопль всё нарастал, нарастал, врач с усилием сдерживал голову. Будь здесь потише, мы бы услышали, как трещат уши животного, крепко пойманные руками ветеринара, но кошка всё пытается и пытается вырваться, по-видимому, готовая расстаться с ушами ради свободы. Вопль, вопль, вопль, вопль.

Сняв руку с когтей, Карина перехватила лапу у Максима и вновь держала обе передние. И сжимала их крепко, в то время, как кровь медленно текла по загорелой коже молодых рук.

Вой. Вой. Вой. У кошки нет времени даже на то, чтобы шипеть. Она стала диким животным, способным убить кого угодно ради свободы. Забыв свою кличку и адрес, годы жизни в квартире, она кусает воздух, пытаясь уцепиться за руки тех, кто держит её, и вооооет. Когда же это закончится?

Последний укол, и игла выходит из тела животного. Животное замерло – новой иглы нет. На «раз-два» отпустили лапы и уши. Кошка моментально встала на четыре, согнутые для прыжка, лапы. Недоверчиво смотрит на людей. Вроде спокойно. Вой стих.

Карину трясёт, она только сейчас поняла, что вся взмокла. На руке кровь смешивается с потом. Сердце бешено бьётся, только обильнее гоняя по телу горячую кровь. Дали марлю, пропитанную спиртом, она несколько секунд смотрела на это, а потом поняла для чего – шум в голове. Приложила к ранам. Это животное оказалось животным. И от его криков душа так выворачивалась, будто лежала в одной плошке с салатом и древесными опилками, и две тяжелые деревянные лопатки перемешивали всё это без остановки на пощаду. И она соучастник этих страданий, та, что помогала причинять боль. Но иначе нельзя – без уколов кошка умрет.

Так думали они. Всё это было сложно, ведь кошка была частью семьи, её так любили. Этот рыжий пушистый клубок. Вой стихал, но на следующий день возобновлялся снова. И так день за днём, пока не затих окончательно.

Вот через такие страдания кошка укрепила семейную жизнь. Трагедии лучше переживаются вместе. Так было и в этой семье. Прощай, наш любимый питомец, прощай.

– Мы жили. Готовили яичницу, мыли полы, выбирали мебель, ходили в рестораны, ругались, порой страшно. И в какой-то момент могло показаться, что всё это было ошибкой. Например, мы с ней поначалу вместе смотрели фильмы, показывали друг другу самые любимые. А потом как-то разошлись по углам, каждый в свои любимые жанры. И в кино забросили ходить. Еще, конечно, у нее график жуткий. Это я стал домоседом, часто брал работу на дом. Боже, что за семья…

– И что же за событие привело к этому кризису в ваших отношениях? Расскажите.

– Она сразу говорила, что тот день ни к чему хорошему не приведет.

Чтобы быть черлидершей, необходима вера. Вера в лучшее, блистательная, кристально чистая. И, конечно, физическая подготовка. Гибкие, быстрые, с широкими улыбками, и в костюмах, не сковывающих ни движения, ни фантазии. Болельщики любят черлидерш. Все любят черлидерш.

И, конечно, порой их роль в матче, без преуменьшения, ведущая. Кто ещё сможет поддержать свою команду, когда противник буквально громит её на своём же поле, а болельщики разочарованы? Фанатская любовь и любовь черлидерш к своей команде – это разные вещи. Фанаты – бушующий океан, готовый взорваться себе на потеху в любую секунду, а вот любовь этих красивых девушек, она… она, что заснеженные вершины гор, что заставляют самурая писать стихи. Такое уйдет только вместе с надеждой, уйдет последним. Несколько раз Максим становился свидетелем, как позитивные девушки за пару минут своих огненных танцев останавливали обалдевших от игры фанатов. Те успокаивались, начинали хлопать в такт мелодии – гнев сменялся какой-то детской простодушной радостью. Вот так. Вроде бы красивый атрибут спорта, а тут эта красота спасает ситуацию.