Головы с плеч

Но Каро застыла, и взгляд ее огромных, расширенных от ужаса глаз метнулся к двери. Только в этот миг Икка кожей почувствовала, что ей в затылок смотрит Святая.

И только потому, что Икка окаменела, не могла обернуться и продолжала смотреть прямо перед собой, она увидела, как первая ворона врезалась в стекло.

Черное тело вырвалось из дыма, понеслось прямо в окно головой вперед, потом с жалким карканьем расплющилось и безжизненно сползло вниз, в огонь. На стекле осталась паутина трещин, и в мозгу у Икки со странной ясностью возникла мысль о том, какая же она четкая и изящная, эта паутина… а потом появилась вторая ворона и уничтожила ее.

Утыканная осколками птица рухнула на ногу Икки и через несколько секунд умерла. Но это было неважно; только что ворона была одна, и внезапно появилась целая стая, сотни птиц, масса черных перьев и когтей врывалась в комнату через разбитое окно, и лишь после этого Икка вышла из ступора, оглянулась и увидела, как Пиллар замахивается, чтобы нанести удар, и первая птица врезается в ее перепачканную магией грудь.

Потом Каро снова упала на Икку, прикрыла ее своим телом, и синий сок ее магии обжег кожу Икки, и повсюду, повсюду были вороны и их хищные когти и клювы. Икка никогда в жизни не слышала такого шума. Словно их всех троих разрывали на куски. Она отчаянно цеплялась за воспоминание о беседке, в которой они сидели каких-то полчаса назад, об оглушительной тишине двора, скрытого в тумане, о журчании дождя в водосточных желобах.

Это не помогло. Икка была здесь, ее рвали на части, ее убивали.

Икка протянула руку. Птичьи когти царапали ей кожу, пока она пыталась нащупать маленькую, холодную кисть Текки под перьями. Нашла пальцы, скользкие от крови, которая выступила в свежих порезах, крепко сжала. По крайней мере, они были вместе. По крайней мере, им троим предстояло умереть вместе.

Почти.

Гнев усиливался, усиливался, он просто продолжал и продолжал прибывать.

Икка ощутила присутствие тьмы. Нет – она ощутила присутствие непроглядного мрака, какие-то странные неподвижные пятна, которые она могла нащупать, но не видела. Они были здесь, они были везде. Где же они? Откуда они взялись, ведь давно наступило утро? Эти темные «полости» почему-то казались скользкими…

Икка сосредоточилась. Потянулась к этим темным пятнам… Они были внутри Каро, в каждой из ее ворон, в самой Икке. Внутри Пиллар. Именно в тот день молодая ведьма узнала о существовании этих странных, горячих теней, которые прячутся среди внутренних органов.

Икка простонала, обращаясь к Каро:

– Убери этих гребаных птиц.

Когда Каро широко развела руки, забрызгав их обеих своей магией, Икка заставила себя поднять голову и увидела длинный серый торс Святой. И Икка поняла. Под этой серой, как у мертвеца, кожей полость тела Пиллар была заполнена тьмой. И было божество без имени, новое божество, оно склонялось к Икке, охваченное нездоровым любопытством, и ждало, гадая, поймет ли она, что делать с этой тьмой.

Она поняла. А может быть, и не поняла. Но Иккадора была разгневана, и она просто сделала движение, прицепила заклинание к этой тьме, крепко ухватилась за него и потянула.

Что-то произошло. Что именно, Икка поняла лишь через несколько лет, но когда поняла – о! Но это было неважно, потому что Икка увидела, что она сделала, хотя и не знала, как именно она это сделала. Она увидела, как тьма выходит из Святой, как тени выступают из пор Пиллар. Соприкасаясь с воздухом, тьма прижигала кожу, и теперь все тело Святой представляло собой сплошной ожог, и Святая корчилась. Брызги черной магии летели во все стороны из ее рта и груди, поджигая все, чего они касались: стены, пол, ворон; Икка закашлялась, содрогаясь в этой магии, текущей из ее тела. Она почувствовала резкую неожиданную боль во рту, чуть не подавилась чем-то и выплюнула это нечто на ковер.

Лежавший в серебристой лужице магии крошечный комочек оказался зубом, нет, двумя зубами – это были два ее нижних коренных зуба.

Кэресел навалилась на нее всем телом, но Икка, опираясь на один локоть, еще немного приподнялась и посмотрела на Пиллар. В дверном проеме металось пламя, летали перья, Икка с трудом дышала из-за дыма, дым разъедал ей глаза, но она все равно смотрела, встретила остекленевший взгляд скорчившейся на полу Святой. Тьма, жившая внутри чудовища, разъедала его тело, и оно растекалось по половицам. Магия обожгла кровоточившие ранки у Икки во рту; она нащупала языком дыры на месте зубов, почувствовала вкус крови и улыбнулась.

– Ты больная на всю голову, – прохрипела Каро. Магия струилась у нее по щекам, текла из ноздрей. Ее светлые волосы в полумраке казались серебристыми. Она потянулась, взяла руку Текки и подтащила ее к себе, к ним.

Икка убрала темные волосы с виска Текки. Каро лежала, уткнувшись лицом в живот Текки, лоб Икки касался щеки умершей. И вот они двое, оставшиеся в живых, одновременно сделали вдох. Дым наполнил их легкие, но ни та, ни другая не почувствовали этого.

Икка взяла подруг за руки и забрала их из этого жуткого места, залитого кровью. Они очутились на пожухлой прошлогодней траве в тени ограды соседней фермы; там, на старом заборе, они трое когда-то вырезали непристойности, руны, свои имена. Икка лежала на спине среди сухого чертополоха, глядя на свинцовые тучи и на столб ограды, который как будто поддерживал небосвод. На столбе было написано:

Кэресел Рэббит + Ретекка Роуз Мур + Иккадора Алиса Сикл говорят Святые пошли на хрен.

Глава шестая

Год 0022, то, что некоторые называли Последним Сезоном, хотя мы, увидев, как наши маленькие жестокие воительницы погружены в горе однажды зимой, много лет спустя знаем, что этому сезону не повезло и он не стал последним

В живых остается 1390 Святых

Когда-то, давным-давно – ведь что такое история, дорогой читатель, если не очередная сказка? – в летописи остались четыре последних фрагмента, которые рассказчик поместил здесь в надежде на то, что там можно будет найти каплю утешения, прочитать о том, что мир не всегда был таким. Или хотя бы утешиться тем, что мир всегда был таким, – это для тех, кто ищет комфорт в обыденности… Можно и так сказать, мир действительно всегда был таким ужасным, потому что в нем всегда существовали люди. А люди ужасны, они ужасно упрямы, они прикладывают чудовищные усилия для того, чтобы ненавидеть, спасать, побеждать друг друга:

«Сегодня, в четвертый день Их Весеннего сезона, Их покорная служанка Церковь Петры сообщает, что число живущих Святых, людей, наделенных Божественными добродетелями, хотя и остающихся существами полностью из плоти и крови, становится равным Девятистам Шестидесяти Четырем. Совершен обряд помазания, превративший в Святую некую Хильду Вудфаст за Ее подвиги Божественного масштаба по отражению чумных набегов в Квартале Роджымари».

Книга Святых Петры, записано кардиналом О в Их Благословенный Год Ноль Ноль Четвертый.

«Сегодня, в двадцать первый день Их Осеннего сезона, Их покорная служанка Церковь Петры сообщает, что непрекращающиеся чумные набеги превратились в настоящее бедствие, наносящее огромный ущерб благоденствию и морали, которые Они желают этому бренному миру.

Конец времен близок».

Книга Святых Петры, записано кардиналом О в Их Благословенный Год Ноль Ноль Двадцать Второй.

«Сегодня, в первый день Их Зимнего сезона, Их покорная служанка Церковь Петры сообщает, что после продолжительных раздумий Совет Петры и Их верный слуга король Мин Титус Ккуль с намерением защитить этот мир постановили: немногочисленные существа, известные как Святые, будут наделены Их древним могуществом, невиданными прежде возможностями, для того чтобы оттачивать его и владеть им, как светом и мечом в эти самые темные времена.

С Их позволения, по Их неизреченной Божественной милости, мы спасены Их рукой с помощью Армии Святых».

Книга Святых Петры, записано кардиналом О в Их Благословенный Год Ноль Ноль Двадцать Второй.

«Нам крышка!» 우리는 좆됐다!

Книга Святых Петры, записано Седаром Кимом, трубочистом собора Петры, в Их Благословенный Год, в Который Они, Боги, Определенно Решили Покончить со Всеми Нами

Глава седьмая

Год 0089, Зимний Сезон

В живых остается 1103 Святых

Но вернемся к нашему повествованию, дорогой читатель. Так и нашли наших трех молодых ведьм после убийства Святой Пиллар: они лежали в грязи, перепачканные магией, неподвижные – о, они не пошевелились после того, как Икка свернулась рядом с Каро, уткнувшись ей в бок, а Каро протянула руку и прижала к ним Текку.

Люди, которые нашли их, забрали Текку. Но после всего, что двум ведьмам пришлось пережить, они настолько ослабели, что могли лишь тихонько стонать и хныкать, когда их разлучали с подругой, а потом они уже больше ничего не могли сделать. Их посадили в деревянную телегу, и телега, подскакивая на колдобинах, поехала по грязной дороге к центру Астары.

– Икка, – прошептала Каро через некоторое время, собрав остатки сил. – Что происходит?

Икка не ответила. Ее лицо под серебристыми потоками магии было серым от горя, магия вместе со слезами капала на дно телеги. Каро чувствовала пустоту в грудной клетке и одновременно ужасную, непереносимую тяжесть.

Облака, затянувшие небо, из серых стали почти белыми, как руно, что означало наступление полудня. Вскоре это руно разрезали острые крыши каменных зданий, обступивших квадратную рыночную площадь Астары. Их было пять: четыре приземистых строения и церковь, стоявшая в западной части площади; там, за ее колокольнями, протянулись унылые зимние поля и Стена Охраняемого Округа Мугунхва.

Стена, которая должна была защищать их от Страны Чудес. Стена, которая должна была защищать их от Святых. Но, разумеется, ворота с готовностью распахивались перед Белой Королевой каждый год, в день ее праздника. Она могла приводить с собой сколько угодно чудовищ.

Каким образом Пиллар удалось бежать? В мозгу Каро одна за другой возникали картины. Вопящая толпа, развевающиеся шелковые ленты, зажатые в поднятых руках. Изящная шея смеющейся Делкорты Октобер Ккуль, голова, откинутая назад. Вот она ликует под взглядами подданных; небольшая оплошность, заминка, она отвлекается на секунду, и этого достаточно для того, чтобы утратить контроль над чудовищем. Вот оно убегает прочь. Безмятежная, как обычно, Червонная Принцесса провожает его пустым взглядом. Может быть, они уже пытаются выследить Пиллар, едут сюда? Каро представила себе королевскую процессию на грязных улицах Астары, и ее тело дернулось. Болезненная, беззвучная судорога, которая почти стала смехом.

Каро больше не чувствовала себя пустой. Ее ярость походила на колючки, и они, эти колючки, наполняли все ее тело, как будто ее ребра были краями ежевичного куста. И Каро начала дышать, вдохнула их, чтобы почувствовать, как они извиваются, чтобы почувствовать, как она кормит эти колючки ярости.

Телега остановилась под двумя лепившимися друг к другу башнями, которые отмечали вход в церковь Астары; на камне было высечено слово «Мугунхва», название их Охраняемого Округа: 무궁화[16].

Каро ощутила, что у нее достаточно сил для того, чтобы сесть, и она села, потом посмотрела на Икку. Та выглядела такой маленькой на дне телеги и совершенно нереальной; все ее тело было в серебре. «Алиса», – хотелось сказать Каро, но… но что, во имя богов, могла она сказать, кроме имени?

И поэтому она слезла на землю и не сказала ничего.

Икка медленно встала, вылезла из телеги и пошла за ней, когда Каро была уже у дверей. Возчик, сосед Муров, владелец лавандовой фермы по имени Рен Хантерс, который и нашел девушек, смотрел им вслед. Каро знала, что он наблюдает за ними на случай, если они вздумают бежать, и что он погонится за ними, если они побегут; и она знала, что это абсолютная бессмыслица. Они не сделали ничего дурного.

Икка это тоже заметила, и у нее на лице начал подергиваться мускул, но она не смотрела на фермера так открыто, как Каро. Вместо этого она грубо толкнула Каро в бок, чтобы та побыстрее зашла внутрь.

В церкви было прохладно и довольно темно. Они остановились, когда увидели – почти сразу же, не пройдя и пяти шагов. Они увидели темные скамьи, разделенные центральным проходом, похожие на треснувшую грудную клетку, и Текку, которую положили на деревянное возвышение в конце этой тропы. Это зрелище причинило Каро боль, похожую на прикосновение к открытой ране в ее душе. Она смотрела на прекрасную руку Текки, полупрозрачную и светлую на фоне рун, на ту же самую руку, которую Каро держала в своей только вчера, когда провожала ее домой. Икка шла впереди, она всегда шла впереди, словно хотела распугать всех встречных, чтобы освободить им дорогу.

Лицо Икки ничего не выражало, даже когда она подняла руку и провела ею по губам, по подбородку.

Каро захотелось тряхнуть ее. Захотелось поцеловать ее, а потом возненавидеть и себя, и ее за этот поцелуй. Почему она такая злая?

Почему она не всегда была такой злой?

Рядом с телом стоял отец Хван, священник, и главный шериф Округа Ён Мирипта. Это сборище казалось таким жалким и маленьким в пустой церкви, которая была невелика, но сейчас выглядела огромной; ее стены вздымались вверх, вверх, вверх, навстречу каменным сводам и витражам. Разноцветные лучи плясали на руках и волосах Каро и Икки, когда они, повинуясь неизбежному, двинулись вперед. Каро чувствовала присутствие птиц, сидевших на крыше, хотя отсюда их, разумеется, не было видно.

Начиналось все странно. Птицы – обычно вороны, поскольку ворон в Астаре было больше всего – летели вслед за ней от приюта до Эмпатии и обратно, стучали клювами в окно спальни среди ночи, выводя какие-то мелодии. На самом деле первыми их заметили Икка и Текка. Каро была слишком поглощена своими подругами, их странными чарами, их странными личностями; она практически ничего вокруг не видела, кроме них. Это Текка уговорила ворон, сидевших на изгороди, не шпионить за ними, а Икка вкладывала в руку Каро камни, чтобы сбивать тех, кто вздумал все-таки подглядывать. Это они показали Каро, как заставить магию выступить на ресницах, печаль, и отчаяние, и бешенство, которыми она могла воспользоваться, чтобы вызвать эту магию.

В первый раз она убила птицу; Каро еще не знала толком, чего она пытается добиться, и поэтому ворона погибла. У ведьмы не было намерения, и ее заклинание заставило выпасть перья, содрало кожу, и на столбе остался скользкий окровавленный трупик. Текка и Икка захихикали. Потом велели ей заняться следующей вороной.

– Девочки, – заговорил отец Хван, когда они подошли к возвышению, и знаком велел им остановиться в шаге от алтаря.

Текка была укрыта серой простыней, видны были только кончики пальцев одной белой руки, протянутой к Каро и Икке. Но нет, конечно, она не тянулась к ним. Это только так казалось.

Мирипта откашлялся.

– Возможно, нам следует дождаться мадам Ким…

– Это ее не касается, – резко оборвал его Хван и обжег Икку и Каро пристальным черным взглядом.

Каро не питала особой любви к старухе, руководившей сиротским приютом, дерганой, с пронзительным голосом – но сейчас она была уверена, что вид Ким, ковыляющей мимо церковных скамей к алтарю, утешил бы ее. Она бы сообразила, что делать. Каро не знала, что делать. Она чувствовала себя ребенком.

– Что привлекло Святую? – внезапно произнесла Икка грубым голосом; выражения ее лица не было видно из-за капюшона, запятнанного серебром. Это были первые слова, произнесенные ею после того, как они ушли из горящего дома.

Последовало короткое молчание. Никто, даже Каро, не ожидал, что таков будет ее первый вопрос.

– Ее… – Мирипта неловко махнул рукой со старческими пятнами в сторону тела, лежавшего у его ног. – Отец Текки, Куинн Мур. В доме обнаружено его тело – мы считаем, что он скончался вчера поздно вечером. От естественных причин.

«Аджосси» – так Каро и Икка всегда называли Куинна, хотя он настаивал, что обращения «абоним», «отец», будет достаточно. Как они обе смеялись над этим, над сентиментальным человеком и его тихой женой, которые не знали, какой жестокой и порочной была их старшая дочь и подруги, которых она приводила в свой сад. Но в доме Муров была любовь. Была – Каро знала это. Она наблюдала за ними и видела эту любовь. Она лежала на животе в роще, вселялась в тело птицы и садилась на подоконник, чтобы заглянуть в небольшой, но уютный дом. Она не могла с собой справиться. Поцелуи в щеку между родителями Текки. То, как они следили взглядами за близнецами, которые с топотом взлетали по лестнице, и как ласково звучали их голоса, когда они звали домой Текку, гулявшую в роще. Может быть, где-то в глубине души Каро желала оказаться на месте Текки… но нет, тогда ей пришлось бы пожелать, чтобы Текка очутилась где-то в другом месте, а это было невозможно. Каро нравилась любовь, за которой она наблюдала сквозь занавески. Любовь, которая была привычкой, а не пламенем, порывистым, обжигающим. Которая приносила утешение.

Обжигающим…

Наверняка Муры были безутешны. С таким же успехом они могли просто взять и выйти в Страну Чудес.

Человек мог вскрыть себе вены, но это было пустяком по сравнению с раной, которую горе наносило душе; скорбь привлекала Святых почти так же сильно, как аура смерти.

– А королева? – спросила Каро. Она едва удержалась от смеха, произнося эти слова. Она шутила – разумеется, это была шутка. И теперь к ней присоединилась Икка.

– Да, где же ее величество? – просипела она. – Разве она не желает приехать к нам и забрать свою Святую? Разве она не желает встретиться с теми, кто одолел монстра?

– Мы одолели ее, – подхватила Каро.

– Мы выиграли ее Бега.

– Да, да, мы победили, где наши призы? Где деньги, драгоценности?

– О нет, нет, – перебила ее Икка. Каро никогда не слышала, чтобы она говорила таким голосом. Голосом, который темнел с каждой секундой, словно свежий синяк. – Это лишнее. Мне хватит и ее головы.

Мирипта и Хван переглянулись.

Тот же самый смех еще плескался у нее в глотке, а может быть, это было рыдание. Каро действительно было трудно дышать. Губы Хвана шевелились, но Каро не слышала его слов, а Икка что-то кричала и кричала, и Каро инстинктивно поймала ее за руку, когда она рванулась к возвышению. «Что это, что?» Каро попыталась заговорить, но у нее звенело в ушах, и горячая магия бежала у нее по жилам; это была естественная реакция на страх, а сегодня ее тело уже было так сильно опалено магией. У нее все болело, а Икка уже визжала. Хван взял угол простыни, прикрывавшей Текку, и отодвинул ее.

Звон в ушах прекратился, и наступила гробовая тишина. Темные глаза Текки смотрели в потолок, рот был приоткрыт. Ее магия, похожая на золотой шелк, точно такая же, как ее слова, выступила в уголках губ, виднелась в ноздре.

Магии было совсем немного. Каро обнаруживала больше на подушке после особенно ярких снов. Но ее не было там, когда они вместе покидали дом.

– Нет. – Это она услышала. Это слово вырвалось у нее, Кэресел. Она говорила тоненьким голосом. Она чувствовала себя ребенком, маленькой девочкой. Разумеется, она была молода, о, так молода, дорогой читатель, и она еще могла так глубоко чувствовать этот мир. – Нет.

Текка была жива. Когда лежала в сухой траве у забора, жива, жива, жива, когда Каро закрыла глаза, чтобы ничего не видеть и не слышать.

Каро захотелось снова оглохнуть. Звуки, которые издавала Икка, были неестественными, нечеловеческими: нечто среднее между воем и плачем. Каро схватила ее; Икка с силой вцепилась в ее руку. Каро стало больно от этой свирепой любви, детской, звериной любви, которая была между ними.

– Икка. Икка. – Слова получались с трудом. – Мы же не знали. Мы не знали.

Это была правда. Они обе считали, что Текка была мертва, когда они нашли ее в доме: невидящий взгляд, жуткая рана на голове, алая кровь… они даже не подумали проверить.

Все тело Текки было покрыто порезами и ссадинами, одежду изорвали в клочья птицы Каро. Ее гребаные птицы. Неужели Текка попыталась вызвать собственную магию, чтобы отогнать их? Неужели из-за Каро последние мгновения ее жизни были невыносимым страданием? А Икка потом увлекла их во тьму, в опасное путешествие, которое высасывало последние силы…

На них легла чья-то тень; Каро и Икка одновременно подняли головы, резким, агрессивным движением, словно раненые животные, – но это был всего лишь отец Хван со своим жестоким ртом и жестоким благочестием, и Каро стало холодно. Она снова чувствовала себя маленькой, бессильной и совершенно беспомощной.

– Она могла выжить, – произнес Хван. – Ее убила Святая и вы двое. Следы вашей магии видны на ее коже и ее одежде. Это…

– Магия перестала течь в телеге? – прошептала Каро.

И Икка зарычала, когда Каро снова спросила: «Она умерла одна в этой проклятой телеге?» Икка вырвала у нее руку и толкнула ее. От толчка Каро полетела на пол; она кое-как перевернулась на бок и лежала неподвижно, ощущая головокружение и холод, который просачивался в ее тело от каменного пола.

– Не отвечайте ей! – завопила Икка, и Каро, обернувшись, увидела, как серебристая жидкость капает на пол. Икка тяжело дышала, под тонким плащом выступали позвонки. Тени потянулись к ней, тени сгущались.

«Она не хочет этого знать, я не хочу этого знать», – пронеслась в голове Каро смутная мысль, а следом за ней возникла другая мысль, в сто раз хуже.

В горле у нее пересохло от ужаса. Она подползла к Икке и, цепляясь за нее, сдавленно всхлипнула:

– Икка. Мы замешаны в ее смерти…

– Все кончено, – резко произнес Мирипта. – Аура смерти уже лежит на вас обеих. Вы должны покинуть Округ до рассвета.

– Покинуть? – прохрипела Икка. Ее глаза были жуткими, огромными, блестящими от страха. Когда она заговорила снова, ее голос был таким жалким, что Каро почувствовала, как он, этот голос, застрял у нее в глотке, словно семечко. – Вы выгоняете нас в Лес? В Страну Чудес?

Каро, которая лежала, прижавшись к деревянному возвышению, чувствовала себя ужасно маленькой, не больше оброненной монеты.

Их называли Бармаглотами – людей, которые носили на себе печать смерти.

– Прошу вас, – взмолилась Каро, опустившись на колени, спрятав лицо в ладонях. Это было бесполезно. Никто не мог отменить приговор, ничего нельзя было сделать, но она все равно рыдала. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мы же горюем о ней… они… они сбегутся, как только мы выйдем…

– Это не наша вина, – кричала Икка. – Это королева. Королева во всем виновата. Я хочу увидеть гребаную королеву!

Некоторые изгнанники выживали в Лесу, некоторые даже преуспевали, искупали свое преступление, возвращались в Охраняемые Округа и добивались отмены изгнания. Для этого требовалось принести четыре головы Святых. Три для того, чтобы разобраться с юридическими препонами, а одну Белая Королева Делкорта Октобер Ккуль превращала в порошок, и Бармаглот должен был выпить этот раствор, после чего с его шеи исчезало клеймо, а с его души – аура смерти, если она у него была.

Убить четырех Святых казалось невероятным подвигом – но, разумеется, некоторые Бармаглоты были невероятно могущественными ведьмами и колдунами. И, разумеется, чаще всего после освобождения они оставались с Белой Королевой и служили ей, в ее белом каменном дворце в Округе Петра; там всегда было безопасно, потому что столицу защищала не обычная Стена, а колоссальный запутанный Лабиринт.

Лабиринт, конечно, тоже представлял собой ад на земле, потому что служил обиталищем Святым, захваченным королевой. Все знали, что государство Исанхан никогда не падет, потому что Стена Петры будет стоять вечно. Считалось, что Лабиринт является для армии завоевателей непреодолимым препятствием, поскольку запах множества людей должен был привлечь хищников. Даже если бы в Лабиринт проникла небольшая группа колдунов в качестве шпионов или диверсантов, они все равно были бы обречены на провал. Святые знали эту местность лучше всех.

Это была следующая ступень. Если Бармаглот выживал в Стране Чудес, то в случае совершения нового преступления изгнание в Страну Чудес было бесполезным и не могло служить наказанием. В отличие от Лабиринта. В Лабиринте не выживал никто.

– Можете сами подойти к южным воротам до захода солнца, если не будете создавать проблем, – произнес главный шериф тихо, опустив взгляд. – Даем вам возможность… э… собрать вещи и… попрощаться.