Хюррем Хасеки Султан

Сегодня вечером Александра Лисовская окончательно умрет, чтобы Хюррем получила свой первый шанс в новой жизни. Жизни, которая приведет ее к вершинам власти или низвергнет в пропасть забвения. Она сделала глубокий вдох и выдохнула. Страх все еще был в ней, но его вытесняла решимость. Решимость использовать этот шанс. Во что бы то ни стало.

Глава 7: Приготовления. Путь к Хас Оде.

С момента, как взгляд Кызылар Аги задержался на ней, а его слова подтвердили внимание, Хюррем жила в состоянии напряженного ожидания. Дни после той встречи казались одновременно бесконечными и пролетающими с невероятной скоростью. Она продолжала учиться, выполнять поручения, но каждое ее действие было подчинено одной мысли: *когда?* Когда за ней придут? Когда наступит этот момент, который навсегда изменит ее жизнь?

В Гареме все знали. Вести распространялись с удивительной быстротой, перетекая шепотом из уст в уста. "Кызылар Ага выбрал русскую". "Та рыжая, Хюррем, будет представлена Падишаху". Взгляды других наложниц стали еще более острыми, полными зависти и затаенной враждебности. Некоторые из тех, кто был дольше нее в Гареме, кто годами ждал своего шанса, не могли скрыть своего негодования. Хюррем чувствовала их ненависть, как физическое давление. Она научилась игнорировать ее, держа спину прямо и не опуская глаз перед теми, кто пытался унизить ее взглядом.

Госпожа Азизе, строгая калфа, курирующая ачеми и одъ-алик, стала еще более требовательной. Она не проявляла к Хюррем ни теплоты, ни особой благосклонности, но ее внимание было постоянным. Она проверяла ее знания языка, наблюдала за ее движениями, поправляла манеры.

– Не думай, что выбор Ага – это конец пути, Хюррем, – говорила Азизе. – Это только начало. Настоящее испытание ждет тебя впереди. Падишах благосклонен, но он требователен. Ты должна быть безупречна.

Однажды, поздним вечером, когда Гарем уже погружался в тишину, в покои ачеми вошел евнух. Он не был Кызылар Агой, но его сопровождал один из его личных слуг. Все девушки замерли. Евнух обвел взглядом ряды кроватей, и его глаза остановились на Хюррем.

– Хюррем-хатун, – произнес он. – Прошу следовать за мной.

Сердце Хюррем подпрыгнуло к горлу. Вот оно. Наступило. Она встала, стараясь, чтобы ноги не дрожали. Девушки смотрели на нее – одни с ужасом, другие с застывшей завистью. Гюльнихаль, сидевшая на соседней койке, схватила ее за руку, глаза ее были полны слез.

– Хюррем… – прошептала она.

Хюррем сжала ее руку в ответ – короткий, прощальный жест – и последовала за евнухом.

Ее отвели в отдельное помещение, похожее на баню. Там уже ждали несколько служанок и пожилая калфа, более высокого ранга, чем Азизе. Это были женщины, специально обученные готовить наложниц для Султана.

Начался ритуал. Ее раздевали нежно, но твердо. Мыли в теплой воде, настоянной на травах и ароматических маслах. Каждая часть ее тела была тщательно очищена. Затем ее натерли благовониями, чьи ароматы были тонкими и экзотическими, совершенно не похожими на запахи, которые она знала. Ее волосы, тщательно вымытые, были высушены и расчесаны до блеска. Служанки ловко уложили их, не пытаясь изменить их цвет, лишь подчеркивая их яркость.

Ей принесли одежду. Это было нечто совершенно иное, чем то, что она носила до сих пор. Легкие, струящиеся шаровары из тончайшего шелка, кафтан из мягкого бархата насыщенного цвета, расшитый золотыми нитями. На шею надели простое, но изящное золотое колье, на запястья – тонкие браслеты. На ноги – мягкие туфли без каблуков. Это было первое настоящее роскошное платье, которое она когда-либо надевала. В нем она чувствовала себя… преображенной. Не рабыней в обносках, а женщиной, достойной внимания.

Калфа внимательно осматривала ее, поправляя складки одежды, нанося легкую краску на губы и подводя глаза.

– Смотри на меня, – сказала калфа, и Хюррем подняла взгляд. – Ты красива, Хюррем. Падишах увидит это. Но красота – это не все. Будь почтительна. Слушай, что он говорит. Отвечай тихо и с уважением. Не говори лишнего. Не смейся, если он не даст повода. И… не бойся. Он наш Султан, он наш Падишах. Будь для него светом в конце долгого дня.

Слова калфы были спокойны, но в них чувствовался огромный опыт и знание того, что ждет ее Хюррем. Хюррем кивнула, впитывая каждое слово. Страх все еще присутствовал, но он смешался с решимостью и какой-то странной, новой уверенностью, которую давало это преображение.

Она вспомнила крестик, все еще спрятанный под одеждой. Символ Александры. Теперь, стоя здесь, готовая предстать перед Султаном Османской империи, она чувствовала себя не просто Хюррем, но и Александрой, которая прошла через ад, чтобы оказаться здесь. Это была не просто случайность. Это была судьба, выкованная ее собственной стойкостью.

Дверь отворилась. В проеме стоял Кызылар Ага. Сегодня он выглядел еще более внушительно, чем обычно. Его лицо, как всегда, было непроницаемым, но его взгляд, скользнувший по Хюррем, был оценивающим и… удовлетворенным?

– Идем, Хюррем, – произнес он.

Хюррем сделала глубокий вдох. Она последовала за ним.

Путь по коридорам Гарема был коротким, но казался бесконечно долгим. Тишина, нарушаемая лишь их шагами по толстым коврам, была почти осязаемой. Из-за дверей и углов на них смотрели глаза. Девушки, служанки, другие евнухи – все они наблюдали за этим шествием. Каждое движение Кызылар Аги, каждая складка на ее одежде – все имело значение. Хюррем шла, стараясь дышать ровно, держать спину прямо, как учила Азизе. Она чувствовала себя так, словно идет по тонкой нити над пропастью.

Они миновали покои Валиде Султан, от которых исходила аура холодного величия. Прошли мимо дверей, за которыми, как она знала, находились покои Махидевран Султан – ее главной, пока еще невидимой, соперницы.

Наконец, они подошли к той самой двери, которую она уже видела. Двери в "хас оду" Падишаха. Два белых евнуха, стоящие на страже, почтительно поклонились Кызылар Аге.

Кызылар Ага повернулся к Хюррем. Его взгляд был серьезен.

– Помни все, чему тебя учили, Хюррем. И будь собой.

Он дал знак одному из стражников. Тот тихо постучал. Изнутри послышался низкий, мужской голос, разрешающий войти. Дверь медленно отворилась, открывая вид на освещенные мягким светом покои.

Кызылар Ага посторонился, указывая Хюррем войти.

Хюррем сделала шаг через порог, оставляя за спиной мир Гарема, его правила, его интриги. Она вошла в мир, где правила устанавливал только один человек.

Дверь за ее спиной бесшумно закрылась.

Она оказалась в полумраке, наполненном ароматами. Ее глаза привыкали к свету. И затем она увидела его. Он сидел на низком диване, освещенный светом светильников, читая книгу.

Султан Сулейман.

Он поднял голову. И его взгляд, проницательный и уставший, встретился с ее взглядом.

Мир замер. Александра Лисовская, пленница из Рогатина, стала историей. Хюррем, рабыня, вошла в покои Падишаха.

Ее восхождение началось в этот самый момент.

Эпилог: За Закрытой Дверью.

Пройден путь. Путь от пепла Рогатина до парадных ворот Топкапы, от имени Александра до имени Хюррем. Каждая миля этого пути была вымощена болью, унижением и потерями. Девушка из далеких земель, чья жизнь была внезапно вырвана из привычного русла, пережила ужас плена, стыд невольничьего рынка и шок от попадания в золотую клетку Гарема.

В стенах этого дворца она училась дышать чужим воздухом, говорить на чужом языке, жить по чужим правилам. Училась скрывать слезы, подавлять гнев, прятать свою истинную сущность. Училась выживать. И в процессе этой мучительной учебы Александра Лисовская медленно умирала, уступая место другой – настороженной, наблюдательной, полной скрытой решимости. Уступая место Хюррем.

И вот, этот первый, самый страшный этап завершен. Она стояла на пороге. Огромные, роскошные, но таинственные покои Падишаха. Место, куда стремились попасть тысячи, и место, куда лишь единицы могли войти и остаться.

Кызылар Ага подал знак. Дверь приоткрылась, словно приоткрылись врата в неведомое будущее. Она сделала шаг вперед. Шаг из мира Гарема, который она только начала узнавать, в мир Падишаха, который был абсолютным центром этого мира.

И затем дверь за ее спиной медленно, но неумолимо закрылась.

Щелчок засова прозвучал в тишине покоев как окончательный приговор прошлой жизни. Этот звук отрезал ее от коридоров Гарема, от взглядов других наложниц, от забот и страхов, которые еще минуту назад казались всеобъемлющими. Она осталась наедине с ним – с Султаном.

За закрытой дверью. Там осталась Александра с ее воспоминаниями о доме, с ее верой, с ее прошлым. Там, в коридорах, осталась ее юная рабыня Гюльнихаль, ее первая тень преданности. Там, в других частях Гарема, остались ее первые соперницы и те, кто уже видел в ней угрозу.

За закрытой дверью начиналась другая реальность. Реальность, где не было места для слабости. Где ее ум, ее уникальность, ее способность любить и смеяться могли стать как величайшим даром, так и смертельной опасностью. Где каждое слово, каждый взгляд, каждое движение имело значение.

Александра Лисовская, пленница, прибыла в Стамбул. Хюррем, будущая Султанша, родилась в тот момент, когда эта дверь закрылась за ее спиной. Ее восхождение начиналось не в роскошных покоях, а за "закрытой дверью", в глубине "хас оды", где решались судьбы.

Путь Плена и Прибытия окончен. Теперь начинается путь Восхождения. Путь Хюррем Хасеки Султан.

Часть Вторая: Хюррем. Восхождение в Золотой Клетке.

Пролог: Отмеченная Падишахом.

Ночь в "хас оде" закончилась. Дверь, ведущая в личные покои Султана, бесшумно открылась, и Хюррем вышла наружу. Утренний свет Гарема, обычно мягкий и рассеянный, сегодня казался ярким и обжигающим. Все изменилось. Не только вокруг, но и внутри нее.

Его взгляд, его слова, его прикосновения – они оставили на ней невидимую, но явственную печать. Печать благосклонности. Печать избранности. Она была "Отмечена Падишахом". Этот факт, безмолвно передающийся по коридорам и комнатам, мгновенно отделил ее от тех, кто остался позади. Отныне она была „фавориткой“ – замеченная, та, на которую пал взгляд самого могущественного человека в мире.

Гарем, этот мир, сотканный из шелка и яда, роскоши и отчаяния, мгновенно ощутил эту перемену. Вчера она была одной из тысяч. Сегодня – отмечена. И это внимание, как луч солнца через линзу, фокусировало на ней не только крохи восхищения, но и жгучую ненависть, зависть и страх. Золотая клетка, в которой она оказалась, теперь стала не просто местом заточения, а полем битвы.

У нее появились соперницы. Могущественные. Опасные. Махидевран Султан – гордая мать первенца, Шехзаде Мустафы, женщина благородного происхождения, чье место у сердца Султана она теперь невольно оспаривала. Ее красота, ее статус, ее многолетнее положение "баш-кадын" делали ее грозным противником. Валиде Султан – мать самого Падишаха, хранительница незыблемых законов Гарема, воплощение традиций и власти. Для нее рыжеволосая "московка", бывшая рабыня, посмевшая привлечь внимание ее сына и нарушить вековой уклад, была живым оскорблением всему, во что она верила.

В тени этих великих фигур таились сотни других – калфы, евнухи, наложницы, служанки – каждый со своими интересами, амбициями, страхами. Каждый, кто мог стать как нежданным союзником, так и коварным врагом.

Но у Хюррем было оружие, которого не было у других. Не только острый ум, выкованный в огне плена, и несгибаемая воля, пережившая ужасы пути. У нее была связь с Падишахом. Уникальная. Глубокая. Он видел в ней не просто красивое тело, но родственную душу, источник смеха, отдушину от бремени империи. Ее живой ум, ее непосредственность, ее способность заставить его улыбнуться – все это привязывало его к ней сильнее, чем к любой другой женщине в Гареме. Эта связь стала ее щитом. И ее мечом.

Чтобы укрепить свое положение, чтобы выжить в этом мире, где наложница без детей подобна листу, унесенному ветром, ей нужно было сделать невозможное для рабыни. Родить Сына. Наследника. Только мать Шехзаде могла надеяться на безопасность, на будущее, на власть, которая выходила бы за рамки золотой клетки.

Гарем был не просто местом заточения. Это было сердце власти. Из него, сквозь невидимые нити интриг и влияния, можно было управлять решениями Падишаха, назначать и свергать визирей, вершить судьбы империи. И из этого сердца Хюррем, "Веселая", начала свое восхождение. Учась читать не только книги, но и сердца людей. Учась плести интриги так же искусно, как другие плели шелковые нити. Учась превращать слабость в силу, а чужие правила – в инструменты своего возвышения.

Часть Вторая – это хроника этой борьбы. Борьбы за любовь, за статус, за жизнь своих детей, за влияние, которое выведет ее за пределы привычных ролей. Это путь Хюррем от фаворитки до матери Шехзаде, от соперницы до Султанши. Это восхождение Хюррем в Золотой Клетке, которое изменит не только ее судьбу, но и историю великой Османской империи.

Путь Хюррем Хасеки Султан только начинается.

Глава 1: Новый Статус. Взгляды Гарема.

Хюррем медленно открыла глаза. Солнце еще не поднялось полностью, но первые лучи пробивались сквозь высокие, узкие окна. Она лежала на мягких подушках, укрытая тонким одеялом из шелка. Ощущение роскоши было непривычным, почти нереальным после недель пути и ночей на жесткой койке в общих покоях.

Память о прошлой ночи нахлынула волной. Лицо Султана Сулеймана – не суровое и далекое, как на официальных церемониях, а уставшее, задумчивое, освещенное мягким светом светильников. Его голос, его слова, его смех – да, он смеялся, слушая ее еще неуклюжие, но искренние рассказы о ее мире. Ощущение его силы, его внимания. Она осмелилась быть собой, и это сработало. Он видел в ней не просто тело, а человека. И это было… опьяняюще.

Рядом никого не было. Султан, должно быть, уже ушел по своим делам. Дверь тихо открылась, и в комнату неслышно вошел пожилой белый евнух. Тот самый, что привел ее сюда прошлой ночью. Его лицо было бесстрастным, как всегда.

– Хюррем-хатун, – произнес он низким голосом. – Время подниматься. Вас ожидают.

Хюррем кивнула. "Хюррем-хатун". Не просто Хюррем, не ачеми, а Хюррем, к имени которой добавилось почтительное обращение "хатун". Маленькое изменение, но оно говорило о многом.

Она поднялась с кровати, чувствуя легкую дрожь в коленях – то ли от пережитого, то ли от предвкушения. Евнух провел ее к другой двери. Она ожидала, что ее вернут в покои ачеми. Но он открыл дверь в коридор, который она видела вчера, ведущий глубже в Гарем.

Шагая за ним, Хюррем чувствовала, как напряжение нарастает. Коридоры еще были полупусты, но попадавшиеся навстречу служанки и евнухи останавливались, их глаза расширялись. Шепот следовал за ней, как тень.

"Это она?" "Рыжая?" "Говорят, Султан провел с ней всю ночь…"

Она держала голову прямо, как ее учили, но периферийным зрением видела эти взгляды. Они были полны любопытства, осуждения, и, что самое страшное, зависти. Теперь она не просто одна из многих. Она была отмечена. И эта отметка делала ее мишенью.

Ее привели не в классную комнату или рабочее помещение, а к небольшой, но уютной комнате. Дверь открылась, и она увидела внутри знакомое лицо – Гюльнихаль.

Гюльнихаль стояла у окна, ее лицо было бледным, а глаза покрасневшими от слез. Увидев Хюррем, она ахнула и низко поклонилась.

– Хюррем-хатун! – выдохнула она.

– Гюльнихаль? – Хюррем была удивлена.

Белый евнух, который привел ее, произнес: – Гюльнихаль отныне назначена вашей личной служанкой, Хюррем-хатун. Госпожа Азизе распорядилась подготовить эту комнату для вас. Это ваши покои.

Шок. Радость. Тревога. Все смешалось в душе Хюррем. У нее теперь своя комната. Своя служанка. И эта служанка – Гюльнихаль, единственная душа, которая проявила к ней хоть какую-то доброту в первые дни плена.

Евнух, выполнив свою миссию, откланялся. Хюррем вошла в комнату. Она была проста, но чиста и опрятна. Кровать, сундук, маленький столик, ковер на полу. Это был целый мир по сравнению с общими спальнями.

Гюльнихаль стояла, сжимая руки, не смея поднять глаз.

– Я… я так рада за вас, Хюррем-хатун, – прошептала она. – Но…

– Но? – Хюррем подошла к ней и осторожно коснулась ее плеча.

– Но… теперь все будут вам завидовать. Это опасно.

Хюррем вздохнула. Гюльнихаль была права. В ее глазах она увидела отражение того, что только что почувствовала в коридорах. Зависть в Гареме была ядом.

– Я знаю, Гюльнихаль, – тихо сказала Хюррем. – Но я не просила этого. Я просто… выжила. И мне повезло.

– Это больше, чем везение, Хюррем-хатун. Султан… говорят, он никогда раньше не проводил с наложницей всю ночь в первый раз, – с придыханием сказала Гюльнихаль.

Это известие поразило Хюррем. Неужели это было так необычно? Значит, ее положение было еще более уникальным, чем она думала. И еще более опасным.

Дверь снова открылась, и на этот раз вошла госпожа Азизе. Ее суровое лицо не выражало эмоций, но взгляд был острым и оценивающим.

– Хюррем, – произнесла она, осматривая комнату, затем – Хюррем. – Ты получила благосклонность Падишаха. Это большая честь и большая ответственность. Отныне ты "одъ-алик". Твои обязанности меняются. Ты больше не будешь выполнять черную работу. Ты будешь учиться управлению, этикету высшего уровня, будешь готовиться к возможному посещению покоев Валиде Султан или других Султанш.

Она подошла ближе, понизив голос.

– Слушай меня внимательно, Хюррем. Гарем – это не просто место для женщин Падишаха. Это мир интриг и борьбы за власть. Твое восхождение не останется незамеченным. У тебя есть соперницы. Очень могущественные соперницы. Махидевран Султан… Валиде Султан… Они не потерпят, чтобы бывшая рабыня встала выше них. Ты должна быть умна. Осторожна. Не доверяй никому полностью, кроме, возможно, тех, кого тебе прикажут доверять. Твоя единственная защита сейчас – благосклонность Султана. Не потеряй ее.

Азизе говорила прямо, без прикрас. Ее слова были тяжелыми, как камни, но Хюррем понимала, что это правда. Она видела взгляд Махидевран вчера. Чувствовала холод Валиде. Теперь это было не просто смутное предчувствие, а четко обозначенная угроза.

– Я поняла, госпожа, – ответила Хюррем. – Я буду прилежно учиться и стараться не совершать ошибок.

– Стараться недостаточно, Хюррем. Ты должна *быть* безупречной. Или по крайней мере казаться такой, – поправила Азизе. В ее словах был намек на лицемерие, неотъемлемую часть жизни в Гареме.

После ухода Азизе, Хюррем осталась одна в своей новой комнате с Гюльнихаль. Гюльнихаль, все еще потрясенная переменами, принялась неуклюже помогать Хюррем переодеться в новую одежду. Хюррем позволила ей. Она понимала, что ей нужно привыкать к тому, что теперь у нее будет прислуга. Это тоже была часть ее нового статуса.

Надев новую одежду, Хюррем подошла к маленькому зеркалу. В нем отражалось лицо, все еще знакомое, но уже другое. Глаза стали более настороженными, подбородок – более решительным. Рыжие волосы сияли в утреннем свете.

Она провела пальцами по ткани своей одежды, почувствовала мягкость шелка. Это было нечто большее, чем просто кусок ткани. Это был символ. Символ того, что она сделала первый шаг. Вырвалась из безвестности.

Но шаги в этом мире были опасны. За каждой дверью, за каждым поворотом коридора ее ждали взгляды. Взгляды Гарема – оценивающие, завистливые, полные скрытой угрозы. Они были постоянным напоминанием о том, где она находится и какую цену придется заплатить за каждый шаг вверх.

Она была теперь "Веселой" Хюррем, фавориткой Султана. Но под этой маской веселья, под этой новой одеждой, скрывалась Александра из Рогатина, с раненым сердцем и стальной волей. Она выжила в степи, на рынке, среди новичков. Теперь ей предстояло выжить в самой золотой клетке, под самым пристальным взглядом.

Восхождение началось. И каждый шаг вверх обещал быть тяжелее предыдущего.

Глава 2: Радость Султана. Первые Подарки.

Жизнь в покоях "одъ-алик" была несравнимо лучше, чем в общих казармах ачеми. У Хюррем была своя комната, пусть и небольшая, но дающая уединение, которого так не хватало в первые недели. Рядом была Гюльнихаль – тихая, исполнительная, постепенно становящаяся не просто служанкой, но и единственным человеком в этом враждебном мире, которому Хюррем могла хоть немного доверять. Гюльнихаль смотрела на нее с преданностью, смешанной с тревогой за ее судьбу, и это было ценно.

Ежедневная рутина Хюррем теперь включала не только продолжение обучения – язык, чтение, письмо, основы религии, но и выполнение поручений госпожи Азизе, которые носили скорее управленческий характер. Она помогала распределять работу среди младших служанок, следила за чистотой в определенных частях коридоров, участвовала в подготовке к визитам важных гостей Гарема. Эти обязанности давали ей возможность видеть больше, слышать больше и понимать сложную механику дворцовой жизни.

Но самым важным было одно – Султан продолжал посылать за ней. Не каждую ночь, чтобы не нарушать полностью установленный порядок – хотя и этот порядок вскоре пошатнется, но достаточно часто, чтобы ее имя – Хюррем – стало самым обсуждаемым в Гареме. Каждая такая ночь была триумфом и вызовом.

В "хас оде" Хюррем не просто исполняла роль наложницы. Она была "Хюррем". Она позволяла себе смеяться – тем самым, непривычным смехом, который покорил Сулеймана. Она говорила с ним – не только отвечая на вопросы, но и делясь своими мыслями осторожно, выбирая темы и слова, слушая его рассказы о походах, о справедливости, о мире. Она видела, как усталость покидает его лицо, когда он слушал ее живую речь, как в его глазах вспыхивает интерес, когда она задавала вопросы, отличающиеся от шаблонных.

Сулейман находил в ней нечто, чего ему не хватало. Отдушину от бремени власти, собеседницу, чей ум был достаточно острым, чтобы увлечь его, и чья искренность, или мастерская имитация искренности, была бальзамом для души правителя, окруженного льстецами и просителями. Его "Радость". Он видел в ней не просто тело, но и душу, которая, казалось, понимала его одиночество.

Он начал дарить ей подарки. Сначала – тонкий шелковый платок с вышивкой, затем – серебряный браслет с простым узором. Подарки приносил евнух, иногда лично Кызылар Ага, и их вручение сопровождалось церемонией, которую видели и слышали другие обитательницы Гарема.

– Это от нашего Падишаха, – объявлял евнух громким, бесстрастным голосом, вручая сверток Гюльнихаль, которая замирала от почтения и страха.

Эти подарки были не просто знаками внимания. В мире Гарема они были показателем "степени" благосклонности Султана. Каждый новый подарок, каждое новое украшение, появлявшееся на Хюррем, было видимым подтверждением ее растущего влияния.

Зависть в Гареме достигла почти осязаемой плотности. Взгляды других наложниц, особенно тех, кто уже долго ждал своего шанса, были полны злобы. Они видели, как эта "рыжая московка", которая еще недавно мыла полы, теперь принимает подарки от самого Падишаха. Шепот усилился, стал язвительным. Хюррем слышала обрывки фраз о "колдовстве", о "чужеземной хитрости", о том, что "такие, как она, не должны подниматься так высоко".

Махидевран Султан была в ярости. Подарки, которые раньше предназначались ей, теперь получала эта выскочка. Ее служанки приносили ей подробные доклады о каждом шаге Хюррем, о каждом ее слове, о каждом новом подарке. Лицо Махидевран, некогда полное гордого достоинства, теперь часто искажалось гневом. Она устраивала скандалы в своих покоях, обрушивая ярость на служанок, иногда даже на Валиде Султан, требуя "поставить эту рабыню на место".

Валиде Султан, Айше Хафса, наблюдала за происходящим с холодной тревогой. Она была хранительницей порядка. В ее Гареме существовала четкая иерархия, определенная традицией и старшинством. И эта новая девушка, Хюррем, своим существованием и, что еще хуже, *влиянием* на ее сына, разрушала этот порядок. Валиде не проявляла своего недовольства открыто, как Махидевран, но ее взгляды на Хюррем стали еще более ледяными, ее тон – еще более отстраненным. Она ждала. Ждала, когда эта привязанность Султана пройдет, как проходили и другие. Она не верила, что чувства Падишаха к рабыне могут быть долговечными или глубокими.

Но чувства Сулеймана к Хюррем были именно такими – глубокими. Он ценил ее искренность или то, что он считал искренностью, ее живой ум, ее способность заставить его забыть о тяжести короны. Для него она была не просто красивой наложницей; она была его "Хюррем", его "веселая", его "милая". И он хотел радовать ее.

Однажды вечером, после ночи, проведенной с Султаном, Хюррем вернулась в свои покои не с пустыми руками. Султан подарил ей ожерелье. Оно было не из золота и драгоценных камней, как те, что носила Валиде или даже Махидевран, но оно было прекрасным – тонкая серебряная цепочка с крупной подвеской в форме тюльпана, инкрустированной бирюзой. Это был щедрый подарок для "одъ-алик".