Рыжая Кошка. Роман

– Ну что же, Ласточка, пора. У меня ещё много дел: завтра нужно возвращаться домой, в Фергану. Я же проездом – по делам. Заскочил вот к вам узнать насчёт аспирантуры, и соседке помочь в устройстве на работу.

– Не пропадай надолго, Сабир. – попросила Насиба. – У нас есть о чём поговорить.

И добавила многозначительно, подавая карточку с номерами своих телефонов:

– Звони. В любое время… Если не в институт, то домой. Всегда, чем смогу – помогу.

Я поблагодарил Насибу, положил карточку во внутренний карман пиджака и попрощался со своей бывшей однокурсницей, недовольный собой за то, что желая покрасоваться перед Наташей и Насибой, в глазах этих двух женщин выглядел павлином, распустившим хвост.

И главное, как я понял, Насиба хотела рассказать мне что-то о Катюше, возможно, очень важное, а я не захотел выслушать её. Представляю, как она была ошарашена этим: некогда, так любивший Воронову, Сабир даже слышать о ней ничего не захотел.

– Это что-то! – отреагировал любимой присказкой Насибы – естественно, про себя.

Да, сегодня я предстал перед бывшей однокурсницей в весьма невыгодном свете.

– Хочется надеяться, что Наташа не приняла мои действия за «ужимки и прыжки» отпетого ловеласа, – подумал я, спускаясь по лестнице в вестибюль.

Впрочем, ни Насиба, ни Наташа ничем не выдали своего отношения к моим «ужимкам и прыжкам», ведь они девушки тактичные, по крайней мере Наташа – уж точно.

До вечера мы с Наташей успели и в магазинах побывать, закупить всё, что заказала Рахиля, и взяли справку с места жительства, правда без взятки там не обошлось, и поужинать в «Гриль баре» на сквере в центре города.

На Каракамыш вернулись уже когда сумерки опускались на город, зажигая звёзды и рассыпая огни. В этом тихом районе и воздух не такой, как в центре, он наполнен осенними ароматами спелых фруктов, дымком от тандыров, в которых местные жители пекут воздушные лепёшки. Чуткое ухо улавливало то там, то тут весёлые мелодии: осень – время свадеб.

Останавил машину возле дома Карима и, замерев на секунду-другую, вслушиваюсь в вечерний шум города. Наташа тоже сидела молча, словно не хотела выходить из автомобиля, не хотела возвращаться в дом моего старинного друга. Но я открыл дверцу и решительно сделал шаг вперёд. Наташа так же молча последовалат за мной.

Возле ступеней, ведущих к двери друга, я остановливился и спросил девушку:

– Наташа, тебе не хочется сюда возвращаться?

И она ответила неожиданно жёстко, не щадя себя:

– На что может рассчитывать девушка, однажды шагнувшая за порог родного дома, ставшего чужим?

– На помощь, – ответил ей с улыбкой, надеясь смягчить обиженное сердце девушки, – в крайнем случае – на сочувствие.

– Спасибо, – буркнула Наташа, ничуть не смягчившись. – В наше время никто, никому и ничем не обязан!

– Кто сказал? – попытался удивиться я, догадываясь, кто это мог быть.

– Ваш друг, Карим Атабаевич.

– А-а-а, – звук получился несколько насмешливым. – От Карима можно ожидать и не такого.

Девушка не выдержала и взорвалась:

– Если вы знали об этом, почему не предупредили?

Выразительные глаза её смотрели на меня с непониманием и укором.

– Я предупреждал его! – начал злиться ей в ответ. – Просил оставить свои штучки, а он не послушал.

Моя вспышка насторожила Наташу. Пришлось переходить на более спокойный и миролюбивый тон:

– Побудь тут. Я позову тебя, если будет нужно.

В дом заходил нарочито шумно, громко топая ногами, чтобы моё появление было всеми услышано. Из глубины дома на моё топанье появился Карим. Рубашка у него расстёгнута, обнажая грудь, покрытую чёрными курчавыми волосками. На весёлом лице была широкая, добродушная улыбка.

– Сабир, братишка, здорово! – произнёс он и полез обниматься.

Легко отстранил его и поинтересовался:

– Опять навеселе?

– Ты же знаешь друг: я вообще человек весёлый!

– А где Дильбархон? – спросил строго, не одобряя веселье Карима.

– Она ещё из Янги-Юля не вернулась. Загуляла, видно, сестрёнка! – продолжил Карим не убавляя звука и радости.

– Поэтому и ты в загул ударился. Свободу празднуешь, друг?

– Какая там свобода? – запротестовал Карим и потащил меня за рукав в зал.

Знакомая комната предстала перед моим взором в плачевном состоянии: всюду пустые бутылки, окурки, пепел от сигарет. На столе, сваленные горкой грязные тарелки, огрызки от фруктов. Показывая рукой на стол, Карим сказал:

– Вот, вчера посидели с друзьями немного… Поговорили, молодость вспомнили… Толик был, Азиз… У Тахира сын родился. Обмыли…

И, немного помолчав, добавил, сгоняя улыбку с широкого, слегка опухшего лица:

– А твоя прыцесса даже не вышла… Вот я и сказал ей пару ласковых…

И я, взяв Карима за воротник рубашки, начал трясти, как бутылку с кислым, дешёвым вином.

– Я же предупреждал тебя, Карим-ака, чтобы ты ненароком не обидел девушку.

– Да что ты?! – попытался вырваться Карим. – Её обидишь, как же?! Утром даже разговаривать не стала. Есть отказалась.. А ей-то всего и предложили посидеть несколько минут за столом, составить нам компанию.

– Я же ясно сказал тебе, что эта девочка не про вас! Ты что, друг, не понял?

Карима окончательно развезло, он стал совершенно неприятен и заявил нахально:

– Если так, то забирай свою прынцессу к чертям собачьим!

– Да уж, конечно, не оставлю! – согласился. – Если появился Тахир, то Наташе здесь делать нечего.

Мой пьяный друг пытался что-то сказать, но я уже не стал его больше слушать – развернулся, не слушая его, и ушёл прочь от некогда верного друга. Но возле порога он догнал меня и схватил за рукав.

– Что, из-за какой-то девки отказываешься от старого друга?

– Повтори! – повысил голос я.

– Для себя припасаешь?

– ???

– У тебя же потрясающая жена, Сабир!… А я один, как палец.

– Причём тут это? – не понял я.

– А при том… – язык Карима заплетался всё больше. – Не суй всю пятерню в рот – подавиться можно.

Лицо Карима исказила неприятная гримаса, он наклонился ко мне, и я с отвращением оттолкнул от себя потерявшего облик человека Карима. Толкнул его так, что он грохнулся со всего размаха на пол и сразу отключился, или просто сделал вид. А я вернулся в комнату, где неделю жила Наташа, собрал её вещи, косметику в ту самую сумку, которую мне вручила в пятницу Элеонора, и выбежал из дома, чтобы больше не видеть бывшего друга.

Моему возмущению и удивлению не было предела.

– Что стало с Каримом? Я не узнаю своего друга, – думал я, шагая к машине с сумкой наперевес. – Он не был таким раньше… Это создание с обрюзглой физиономией – вовсе не Карим. Это какая-то пародия на моего друга!… Как всё изменилось за какие-то шесть-семь лет. Причём не в лучшую сторону…

– Что делает с нами жизнь? – спрашивал я сам себя. – Или это мы сами делаем с нашей жизнью, точнее из нашей жизни, что-то совершенно неприглядное?

Лишь в автомобиле ко мне возвратилась способность мыслить спокойно. Сидел, сложив руки на руль и лихорадочно соображал

– Придётся везти Наташу к нам – ничего иного мне не остаётся… Конечно, отец не одобрит моего поступка, но в гостеприимстве не откажет. Мама всё поймёт и примет девушку, как родную дочь…

– Итак, решено: едем к нам! – это я уже произнёс вслух.

– Куда к вам? – не поняла Наташа, удивлённо глядя на меня во все глаза.

– К нам – домой, – улыбнулся в ответ своим мыслям. – У человека, родившегося и выросшего в Ташкенте, и дом должен быть в этом городе, не правда ли?

– Да, конечно, – поспешно согласилась девушка, потеряв желание спорить.

Я завёл машину и двинулся на противоположенный конец ночного города – в дом моих родителей. Прохладный воздух врывался в открытое окно автомобиля, овевая моё разгорячённое лицо. Молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Молчала и Наташа, не задавая никаких вопросов, но мне было предельно ясно, что она поняла всё, что произошло между мной и Каримом.

Мне вспомнилось, каким преданным другом был Карим Атабаев в нашем далёком детстве и в юношеские годы. Правда он никогда не был пай-мальчиком, но всегда отличался обострённым чувством справедливости и честности… Что произошло с другом? Когда начался процесс падения?… Разве можно ответить на эти вопросы?

Шесть лет тому назад судьба развела нас в разные стороны: меня в Фергану, а друг остался здесь, в Ташкенте. Он был молод, полон сил, влюблён, сиял от счастья. Девушку звали Луизой, и она была из обеспеченной семьи. У меня сложилось впечатление, что чувства были взаимными.

Но Луизу за Карима не отдали: отец невесты потребовал огромный по тем временам калым. А где мог взять такие деньги молодой человек, у которого кроме младшей сестрёнки на руках, не было никого, чтобы помочь ему? И Луизу отдали за другого.

Возможно, надрыв произошёл именно тогда, и Карим начал прикладываться к бутылке? Правда время от времени он спохватывался, и на некоторое время прекращал пьяные похождения, ведь подросла Дильбар, и нужно было думать о ней: устраивать её жизнь.

Диля поступила в институт и Карим с удвоенной энергией начал трудился в милиции, чтобы она могла закончить институт, выйти замуж за достойного человека. Впрочем, Карим и сейчас работает там же, и говорят его считают ценным сотрудником. А то, что творится у него дома – не интересует никого.

Несколько лет я не видел друга, поэтому мало знал о его жизни – лишь со слов родителей, которые потеряли его из вида, потому что Карим очень редко появлялся у нас. Год назад я совсем неожиданно столкнулся с ним на улице. Нашей встрече друг очень обрадовался, как, впрочем, и я. Он всё расспрашивал меня о жизни, о работе, семье. Мы посидели с ним в ресторане, вспомнили детскую дружбу, годы юности.

Карим был весел, щедр, открыт. Пил мало. И я уверился в том, что с ним всё в порядке. Поэтому и привёз Наташу не к родителям, а к нему, ведь дом Атабаевых достаточно большой, и девушка не стеснила бы их. Да и любопытствующих глаз меньше, меньше болтливых языков: друг с сестрёнкой живут полу-затворнической жизнью – напоказ её не выставляют. Но теперь я вижу, что обманулся в своей надежде, и мне придётся исправлять содеянное.

* * *

Подъезжая к дому родителей, старался настроиться на серьёзный разговор с отцом. Что разговор предстоит нелёгкий – в этом я не сомневался. Затихшая Наташа не мешала мне, думая о чём-то своём, лишь иногда бросая на меня обеспокоенный взгляд.

На этом раз я более, чем аккуратно, загнал машину во двор, мастерски минуя узкие места. Пока закрывал ворота Наташа стояла у крыльца, переминаясь с ноги на ногу. Подхватив её дорожную сумку, я жестом пригласил девушку в дом.

– Прошу вас, сударыня, переступить порог нашего скромного жилища, – предложил ей, протягивая руку вперёд, чтобы распахнуть перед девушкой двери. Но не успел сделать это: на пороге появилась мама.

– Это ты, углим? – спросила она, обеспокоенно всматриваясь в темноту.

– Это мы, мама, – ответил я поспешно.

– Ты не один, азизим? – догадалась она.

– Да, ана, я с Наташей.

Немой вопрос застыл на худеньком лице мамы, но она ничего не спрспросила, лишь произнесла:

– Милости просим в дом, дорогая гостья.

Я пропустил Наташу вперёд, а сам направился за ней следом.

– Мама, – попросил тихо, – давай сначала устроим девушку в боковой комнате? Думаю, что там ей будет удобно…

– Хорошо, сынок, – ответила та. – там всегда убрано и всё готово к приёму гостей.

Боковая комната – комната наших девчонок, как говорит обычно мама. Подрастая, они одна за другой переселялись туда. Сестры выросли, разлетелись кто куда, и комната теперь пустует, сиротливо взирая своими окнами в сад. Лишь мама заходит сюда и подолгу, пригорюнившись стоит на пороге, украдкой смахивая непрошеную слезу платочком.

Комната осиротела без своих обитательниц, стала тихой, неживой. А когда-то звонкий девичий смех наполнял её, радуя душу родителей. Казалось, что так будет всегда, но время сделало своё дело, и теперь здесь тишина и покой.

Пока мама устраивала Наташу, я прошёл в кабинет к отцу, чтобы не откладывать разговор на потом. Дада отложил газету, снял очки и сказал:

– Добрый вечер, сын… Что-то ты загулял совсем. Рахиля уже два раза звонила: волнуется дорогая сношенька… А сынок – совсем не волнуется. Болтается где-то целыми днями…

Не успеваю ответить, а отец уже задал очередной вопрос:

– Я слышал у нас гость?

– Да, – ответил я. – Гостья. Наташей зовут.

– Кто такая? Откуда?

Лишь на пару секунд я задумался над вопросом отца, а затем рассказал всё, ничего не скрывая, за исключением своего отношения к девушке. Рассказал о встрече на дороге, о родителях Наташи, о Кариме, об институте. Отец внимательно выслуша моё не короткий рассказ меня, а когда я, наконец, умолк, произнёс:

– Помочь, конечно, девушке нужно, но что-то мне здесь всё-таки не нравиться.

– Что именно?! – вспыхнул я.

– Как это такая молоденькая девушка не побоялась уйти от родителей неизвестно куда?… Ты не имеешь к этому отношения, углим?

Я открыто посмотрел во внимательные глаза отца и ответил без запинки:

– Никакого отношения, дада.

Мой честный, прямой ответ несколько успокоил его, и но произнёс враздумье:

– И всё-таки я не могу одобрить твой поступок, сын, ведь у тебя есть жена, дети… Наверняка твой поступок не понравится Рахиле.

Я умоляюще посмотрел на отца:

– Дада, можно я попрошу вас не говорить ей пока ничего?

Отец предостерегающе поднял руку, как бы говоря: – «Не бери меня в сообщники», но тут же опустил её и произнёс решительно:

– Если она не спросит – не скажу ничего, а если спросит – обманывать не стану.. Ты меня знаешь, углим.

– Хорошо, отец, – согласился я. – Большего мне не нужно.

Весь следующий день я провёл в кругу родителей и Наташи. Я шутил, смеялся, вовлекая в разговор и отца с мамой и Наташу, надеясь наладить между ними взаимопонимание и доброе отношение.

Временами ловил на себе обеспокоенные взгляды мамы: видимо, моё поведение показалось ей подозрительным. Она искала ответа на вопрос, почему я не похож сам на себя? И не находила.

Наедине с девушкой старался не оставаться, чтобы не вызвать недовольство отца и не осложнить положение девушки. Нужно было до конца доводить версию о том, что я просто хочу помочь ей устроится в Ташкенте, чтобы начать здесь новую жизнь – и не более того.

Звонила Рахиля. Её голос звенел от раздражения и недовольства. Сказал, что задерживаюсь в Ташкенте из-за болезни отца, и буду в Фергане только ночью. Не знаю успокоило ли её моё объяснение, но уже более миролюбивым тоном она сказала:

– Приезжай. Ждём.

И повесила трубку.

Улучшив момент, я решился поговорить с мамой, чтобы развеять её подозрения. Разговор был долгим, и для меня не совсем лёгким. Я обстоятельно рассказал маме о родителях Наташи, не охаивая, но и не приукрашивая (этого мама не любит). Немного рассказал о Наташе – самую малость: о её страстном желании учиться, о талантливости девушки, о своём бескорыстном желании помочь ей. Попросил маму взять над девушкой шефство, то есть позаботиться, ведь она совсем ещё девчонка.

– О чём разговор, углим? – успокоила меня мама. – Я буду рада о ком-то заботиться. Нам с отцом так сейчас не хватает этого… Может быть, отец и болеет так част только потому, что привык быть нужным, о ком-то заботится, кого-то опекать… Вы все выросли, разъехались. А мы остались одни.. Одиночество угнетает, делает жизнь однообразной, никому не нужной. А это не каждому дано вынести… Отцу труднее, чем мне, углим. Он никак не может привыкнуть к тому, что наша семья настолько уменьшилась, сократилась до двух человек, что в нашем доме не слышны детские голоса, смех.

– Сынок, ты бы переехал к нам со своей семьёй! – с надеждой в глазах обратилась ко мне мама. – Попроси Рахилю от моего имени… Мы будем с отцом смотреть за детишками, а Рахиля сможет пойти работать.

Мне не хотелось огорчать её, поэтому я согласился:

– Хорошо, мама, я попрошу.

Мне, кажется, она догадывается, что Рахиля никогда не поедет в Ташкент, никогда не оставит своего отца, но, как говорится: надежда умирает последней, поэтому мама и надеется.

Перед отъездом в Фергану я попросил Наташу, чтобы она чувствовала у нас, как дома, была естественной и чуть снисходительной к стариковским слабостям. И ещё попросил, чтобы она не боялась отца: он строг, но справедлив.

Услышав в ответ: – «Я постараюсь, Сабир Усманович», – решил, что этого вполне достаточно, теша себя надеждой, что Наташа поняла меня, ведь девушка она неглупая.

В Фергану уезжал с чувством выполненного долга, пообещав на прощание маме, что непременно буду звонить. С отцом распрощались по-мужски, крепко пожав друг-другу руки. Мама и Наташа стояли на крыльце и махали мне вослед.

Дорога ровным полотном стелилась под колёса машины, но уезжать совсем не хотелось, не хотелось покидать дорогих моему сердцу людей. Обстоятельства вынуждали делать это: увы, я не свободен. Слишком много у меня было обязанностей в этой жизни, как, впрочем, и у каждого из нас…

Глава 8. Неожиданная встреча

(Рассказ Натальи Аристовой №1).

Вот и уехал Сабир Усманович домой, а я осталась в незнакомой мне семье. Хотя семьёй назвать двух стариков можно с натяжкой. Скорее это осколок от некогда большой семьи. Этот вывод я сделала при первом знакомстве с родителями Сабира Усмановича. По своей семье мерила: ситуация казалась похожей.

Однако через неделю обитания в новой среде, поняла, что поспешила с выводом. Эти двое пожилых людей, прожив рядом целую жизнь, сохранили те чувства и отношения, которые составляют основу семьи: уважение, душевную теплоту, заботу друг о друге и о людях, живущих рядом.

Глядя на этих двух стариков, я поняла, что наша семья очень сильно проигрывает им, причём по всем позициям. От нашей семьи так и веет холодком, равнодушием друг к другу и накалом «высоких» эмоций» на грани срыва, от стариков Усмановых – пониманием и доброжелательностью.

Халима-апа приняла меня сразу так, словно давно и хорошо знала меня. И я старалась отплатить старой женщине тем же: теплотой и уважением. Её муж, Усман-ака, сначала показался мне через-чур строгим, порой даже сердитым, но очень быстро я начала привыкать к его строгому выражению глаз, к твёрдому малоулыбчатому лицу.

Меня вполне всё устраивало: я не лезла к ним, а они не досажали мне чрезмерной опекой, не требовали особого внимания, не третировали подозрениями. Сложилось некое устойчивое равновесие. Этому поспособствовал и мой выход на работу: уходила я из дома в восемь утра, а возвращалась в восемь вечера, так что времени на общение оставалось немного.

Итак, впервые в своей жизни, я вышла на работу. Можете себе представить, как я себя чувствовала в первые дни? Думаю – да, ведь каждый из нас когда-то впервые в жизни начинал свою трудовую деятельность. Собственно, выполнять рабочие обязанности, на меня возложенные, особого труда не составило: тут я была прилежной ученицей, впитывая всё, чему меня учили.

Труднее было привыкнуть к большому, шумному коллективу института, ко множеству разговоров, мнений, ко множеству личностей. Уверяю вас, их количество намного больше, чем в нашей шумной школе. Нелегко было привыкать ко множеству взглядов: порой любопытных, испытующих; порой насмешливых, критических; порой – доброжелательных, подбадривающих. Несмотря на это, через месяц я уже не чувствовала себя «чужеродным элементом» в институтской среде.

Однажды вечером, возвращаясь после работы домой, я столкнулась с Каримом Атабаевым, и от неожиданности шарахнулась в сторону. Он увидел мой испуг и виновато улыбнулся:

– Здравствуйте, Наташа-хон.

– Здравствуйте.

– Вижу, что вы на меня в обиде? – фраза прозвучала полу-вопросительно, полу-утвердительно.

Не стала кривить душой, перед этим странным, не совсем приятным мне человеком:

– Да, я на вас обижена, и думаю, что имею на это основание.

– Конечно, – совершенно убитым тоном согласился Карим Атабаевич, – я виноват и перед вами, Наташа-хон и перед Сабиром… И прошу у вас прощения.

Разговор становится навязчивым, и чтобы поскорее закончить его, призналась:

– Я вас давно простила.

– Правда? – как ребёнок обрадовался Карим, расплываясь в улыбке. – Вы очень добрая, Наташа.

Такая реакция Атабаева немного обескуражила меня, и я не находила слов ему в ответ, а тот, видимо, по своему истолковав моё молчание, начал рассказывать о том, какую головомойку в тот вечер ему устроил Сабир.

Карим всё повторял и повторял с полной убеждённостью:

– И правильно сделал! Правильно сделал! Я вёл себя, как самая настоящая свинья…

Представив Атабаева в обличье хрюшки у корыта с кормом, я невольно улыбнулась.

– Вот я и развеселил вас, – отреагировал собеседник, довольный тем, что я изменила свой гнев на милость.

– Вы с работы, Наташа-хон?

– Да.

– И куда направляемся, если не секрет?

– Домой.

– Какие исчерпывающие ответы! – засмеялся Карим. – И так просто и понятно: домой… А домой – это куда?

– Вы разве не знаете? – удивилась я. – Сейчас я живу у родителей Сабира Усмановича.

– Ну что же, так я и предполагал. И не ошибся…

Разговор смолк, предвещая неловкую паузу, но Карим вдруг начал говорить взволнованно, иногда путаясь в слова.

– Если бы вы знали, Наташа-хон… Мне как… Как мне досталось от Дильбар… Она стучала своими маленькими кулачками по моей груди… Плакала и говорила: – «Зачем ты отпустил Наташу?! Зачем?… Я знаю: ты обидел её, вот она и ушла от нас!»…

Поверьте, Наташа-хон, я плакал с ней вместе… Ругал себя последними словами… Я слово дал Диле, что больше не буду пить арак (водку) … И вот уже месяц не пью…

– Очень рада за вас, – отреагировала я, стараясь даже интонацией не обидеть друга Сабира Усмановича.

– Я тоже рад и за себя, и за то, что встретил вас, Наташа… И за то, что вы простили меня.

Карим Атабаевич мялся в нерешительности, собираясь, видно, что-то сказать ещё, но никак не решался. И я сделала вид, что собираюсь уходить.

– Наташа-хон, куда же вы? – спросил Атабаев с отчаянием в голосе.

– Как куда? – удивилась ему в ответ. – Домой, конечно.

– А я хотел пригласить вас в ресторан! – неожиданно выпалил собеседник.

– Меня? В ресторан? Сейчас? – ещё больше удивилась я.

– Да, – односложно подтвердил Карим.

Это предложение не только удивило меня, но и одновременно заинтриговало, ведья никогда раньше не бывала в ресторане. Не скрою: Карим-ака поставил меня перед непростым выбором – как говорятся «и хочется, и колется». Но идти в ресторан с Атабаевым?…

Видя моё замешательство, Карим произнёс весьма убедительно:

– Да не бойтесь вы меня, Наташа! Это я после арака дурным становлюсь… Даю слово, что пить не буду.

Но и эти слова не убедили меня: слишком свежи были неприятные воспоминания. А Карим продолжал:

– Правда сейчас в ресторане мало интересного: в это время почти нет людей… Самое интересное начинается часа через два: и народу побольше, и музыканты будут… Может для начала зайдём в кино? Во «Дворце Искусств» сейчас идёт новый фильм «Стервятники на дорогах»… Говорят интересный. Вы не видели?

– Нет, не видела, – ответила ему не совсем уверенно, поражаясь способности Карима «брать противника в кольцо».

– Вот и хорошо! – обрадовался тот. – Сейчас позвоним тётушке Халиме, предупредим, чтобы она не волновалась… Ну, идём же?! Идём!..

Взгляд Карима был, умаляющие-виноватый, как у ребёнка, который очень хочет загладить свой проступок, робко касался моего лица. И я, неожиданно даже для себя, согласилась. Мне очень было интересно наблюдать за человеком, которому хотелось показать себя с лучшей стороны. Так захотелось поддаться наивному обаянию Атабаева, но перед глазами стояло истинное лицо этого «большого ребёнка».

Сразу припомнилаась компания его друзей, для которой мне пришлось готовить плов. Я даже имён их не запомнила. Да и их самих – тоже. Запомнился только Толик-Тахир, который обмывал, родившегося утром сына. Он был высок ростом, худощав и вертляв, как угорь. Смуглое, узкое лицо, весьма симпатичное, и меж тем, что-то в нём было не так. Быть может, несколько оттопыренные уши, делающие его похожим на Чебурашку. Я так и определила его про себя Чебурашкой, и по-моему, не ошиблась в определении.

Лицо Толика поражало вдохновенной самоуверенностью и нахальностью, и ещё зубами. У него был полон рот золотых зубов, и, когда он улыбнулся в первый раз, я подумала: – Вот что значит: золотозубая улыбка.

Когда я накрыла на стол и собралась уходить к себе, Толик остановил меня: