Дети Равновесия. Караван

– Приветствую! – голос Антуана разнёсся по залу. Андрей покосился на него, решив называть Антариеном. К себе применить древнее имя пока не получалось.

– Мне странно и даже немного страшно, потому что до сегодняшнего дня я был человеком, который порой видел прекрасные сны. Теперь я с вами, и я безмерно благодарен, что Свет позволил мне вернуться. Я археолог и историк, мне тридцать пять лет. Восемь лет назад я наткнулся во время исследований на кое-что связанное с Сущностями и через несколько месяцев вышел на Зрячих в Дели. Они рассказали мне о себе и о других расах, но из-за того, что я не являюсь Зрячим, я никогда не мог пройти в библиотеку, продолжая изыскания самостоятельно. Три года назад я познакомился с Нейтмаром, который согласился пересказывать мне историю Жуков и прочих. А вот недавно сообщил, что я могу стать… Наверное, собой. Я готов перенести все свои навыки в археологии, аналитике, истории, поиске и хранении информации к вам, и снова заработать свой титул Советника Знаний.

Зал взорвался приветствиями, Порохов улыбнулся в ответ на эту вспышку радости и восторга. И снова поразился искренности этих эмоций. Сейчас даже не хотелось от них отгораживаться, и он наслаждался единением с… сородичами?

– Приветствую, – он дождался, когда зал снова стихнет. Теперь он чувствовал, что говорить ему легко, приятно и… привычно. Полководец часто выступал?

– Я – врач. И Зрячий. Лечу людей, уничтожаю Сущностей… Я не знаю пока, какая у меня особая способность, но даже если она не будет связана ни с одним из моих привычных образов жизни, врачом я быть не перестану. Но и сражаться, при необходимости, я умею – за то что мне дорого, и за тех, кто мне дорог.

Порохов замолчал. Он не знал, что ещё добавить, и его тоже захлестнуло волной принятия и радостного приветствия. Следом пришло осознание: теперь не вопросом, не робкой попыткой осознать, а уверенностью.

Да, он дома.

* * *

Ника бездумно смотрела в иллюминатор самолёта на проплывающие внизу густые облака и пыталась разобраться в своих чувствах. На душе было… странно.

Она никак не могла понять, что именно из произошедшего её угнетает сильнее: разговор с мамой, разговор с Яшкой, разговор с Андреем, разговор с Ларнисом, или то, что она прямо сейчас находится на полпути в Иркутск, и из самолёта уже точно никуда не деться? А хочется ли деваться?

Этого она тоже не знала.

Маме она сразу сказала, что хочет уехать. Мама расстроилась, а потом ответила, что пусть Ника сама решает, как ей жить. В её интонациях читалось: «Погуляет, перебесится». И девушку это немного уязвило: не мамина мысль, а то, что с появлением в доме Яшки мама стала проще реагировать на решения дочери и даже не сделала попыток отговорить. С домовым тоже быстро договорились: отвязывать его Ника не стала, заверила, что будет часто звонить и общаться (Яшка мог включить телефон и ответить на звонок, они проверили), а тут он был нужен, чтобы девушка была спокойна за маму.

Дальше был Андрей, который выслушал Нику молча и удивлённо. Нахмурился, уточнил, с чем связано такое решение, и как она планирует учиться в театральном, если уезжает? Девушка честно сказала, что возьмёт академ, а дальше подумает, возможно, переведётся. В глазах Андрея она прочитала: «Видимо, совсем влюбилась» и решила не переубеждать.

А вот разговор с Ларнисом она, мало того, что ждала с трясущимися поджилками, так ещё и запомнила слово в слово. Он выдался настолько неожиданным, что Нику то накрывала волна стыда за сказанное, то затягивала в зыбучие пески вина за содеянное.

Говорили они спустя неделю после празднования победы и Нового Года у Игоря. Ника зашла к Ларнису в его кабинет в театре и сразу спросила:

– Есть время? Я хочу кое-что обсудить.

Ларнис отвлёкся от кипы каких-то бумаг – Сирена сейчас много с чем работал, потому что ремонт шёл непрерывно, – и кивнул:

– Да, заходи. Что случилось?

Ника села в удобное кресло напротив и почувствовала, как вспотели ладони. Попыталась понять по лицу Ларниса, знает ли он о теме разговора, но не смогла. И тогда решила пойти ва-банк:

– Я хочу уйти.

Ларнис выгнул светлую бровь, спокойно отложил бумаги в сторону и склонил голову набок:

– А я думал, что ты умная, сильная, и взрослая.

Ника застыла, пытаясь понять, как дальше вести разговор. В её планах было что-то вроде: «Почему ты хочешь уйти?», и ей предстояло выдать придуманную легенду. Но Ларнис ничего не спрашивал, а она не сдержалась:

– Почему думал?

– Потому что теперь я так не думаю, – Сирена оглядел её и пожал плечами, – Впрочем, это довольно предсказуемая реакция.

– Реакция на что? – моргнула Ника.

– Реакция на то, что ты слышала тогда у Игоря.

Девушка почувствовала, как краска заливает лицо. Она непроизвольно прижала холодные от пота ладони к пылающим щекам. Поняла это и убрала руки. Опустила глаза, потом медленно вздохнула:

– Ты знал, что я всё слышу.

– Я – да, – Ларнис выделил слово «я». – Так вот, ты сейчас готова бросить всё, к чему стремилась в последние годы: учёбу, родной город, работу… Потому что тебе больно, обидно, и ты чувствуешь себя уязвлённой. Это не поступок взрослого умного человека, которым я тебя считал. Поэтому – можешь ехать, куда хочешь. Передай пароли Эмме, чтобы она нашла кого-то, кто дальше будет заниматься продвижением.

Ника рассматривала свои руки, сжатые в кулаки и сложенные на коленях, и чувствовала, как по щекам текут слёзы. Обиды, что её так отчитали? Или стыда, что она разочаровала Ларниса?

Она молчала минут пять, будучи не в силах двигаться и толком дышать от кома, застывшего в груди. Сирена снова придвинул к себе бумаги, изучая их, и Ника знала, что он на неё даже не смотрит. В голове проносились мысли, они сталкивались меж собой, врезались друг в друга, рассыпаясь на осколки, среди которых она никак не могла найти ни одной цельной.

Она хотела уйти – её никто не держит.

Но было так больно от понимания, что Ларнис прав, что она поступает по-детски, и что это настолько глупо, что ничем не получится оправдаться. Полторы недели назад она сражалась против ужасных монстров наравне с остальными Зрячими и не только. Она отстаивала свой мир.

И… всё ещё остаётся девятнадцатилетней соплячкой, которой руководят эмоции.

Но что поделать, если она просто не может быть рядом?!

– Ларнис, я…

Ника запнулась. А что сказать-то? Не уехать она тоже не может.

– Ника, ты планируешь взрослеть?

Она подняла на него взгляд, но образ юноши всё ещё расплывался перед глазами. Девушка поспешно вытерла слёзы и, помедлив, кивнула.

– Ты осознаешь, что у тебя никогда с Андреем ничего не было?

Ника даже смогла совладать с голосом, уточнив:

– Что ты имеешь в виду?

– Подростковые влюблённости – это хорошо. И любовь к кумиру или наставнику – это тоже хорошо. Такая любовь способна согреть и придать сил, толкнуть вперёд и вверх, чтобы достигнуть определённых высот. Но нужно понимать, что никто из тех, кого ты любишь, не обязан любить тебя в ответ, если он не обещал иного. Есть случаи, когда кто-то намеренно в себя влюбляет окружающих, чтобы их использовать. Ни я, ни Андрей этого никогда с тобой не делали. Ты это понимаешь?

Ника молчала, чувствуя, что плакать она уже не может, но слова Ларниса иглами вонзались под кожу.

– Я тебя очень ценю, как друга, как замечательную артистку, как волевую и сильную личность. Андрей видит в тебе свою ученицу, возможно, младшую сестру. И это ни у него, ни у меня не поменялось в отношении к тебе. Всё, что тебя сейчас обижает, живёт в тебе самой. И на осознание этого я готов дать тебе три месяца отпуска.

Ника коротко кивнула:

– Спасибо.

И встав, вышла из кабинета.

Только дома, в своей комнате, запершись и не поленившись создать заклинание, заглушающее звуки, она разревелась. А потом, успокоившись, постаралась взять себя в руки.

Это было четыре дня назад.

Наверное, Андрей уже перестал быть человеком, а она летела в свой незаслуженный отпуск, договорившись в институте, что всё потом отработает или сделает удалённо. Разумеется, никому пароли она не передала, потому что и группы, и чаты были её детищем, и она продолжит ими заниматься. Да и после разговора с Сиреной парадоксально стало легче туда заходить: словно он сумел отсечь часть возникшего отторжения.

Она взяла с собой и сценарий нового шоу: учить и репетировать.

Рядом читал книгу Никита и девушка впервые подумала, что и ему, собственно, тоже незачем с ней возиться. Но Флейм первым предложил ей встречаться. Значит, наверное, ему-то она и правда нужна?

Ника неожиданно для себя обняла парня за руку, положила голову на его плечо и закрыла глаза. Тугой комок обиды, стыда и злости постепенно уменьшался, и Ника понимала, что, наверное, и правда через пару месяцев она простит и Ларниса, и Андрея. А ещё через месяц – успеет соскучиться.

Но что делать, если у неё с Флеймом к этому моменту всё на самом деле станет серьёзно?

* * *

Иней уже минут пять смотрел в зеркало и не мог решить, что ему завтра говорить в школе?

Каникулы закончились ещё пару дней назад, но они с Игорем только вчера вернулись из небольшого путешествия по ближайшим городам, и подросток все эти дни мучился выбором: какую легенду преподнести?

Отец предложил несколько, осталось только остановиться на одной из них…

Из зеркала на Инея смотрел он же, только ярко-фиолетовые, как у Гадалки, глаза добавляли ореол странности. Альбинос всё ждал, что глаза вернут себе привычный голубой цвет, ведь после того, как он исцелил Каина, приняв на время силу наставника, прошло уже две недели, но… Нет. Похоже, что это его новая реальность, и с ней придётся смириться.

Самой силы или каких-то новых возможностей Иней не чувствовал, и не знал, радует его это или огорчает…

Хотя, пожалуй, ещё одно изменение точно было: он окончательно избавился от остатков прошлой робости и неуверенности в себе. Это даже отец заметил, похвалил, заставив Инея счастливо улыбнуться.

С другой стороны, он всего год назад приехал в Москву, чувствовал себя здесь чужаком, боялся лишний раз кого-то потревожить… А сейчас Иней знал, что это – его дом. Его семья.

Что он имеет право чего-то хотеть и желать. Не то, что бы у него было много этих самых желаний, но при их возникновении в глубине души больше не появлялся червячок, шепчущий «я этого не достоин».

Оказалось, что быть уверенным в себе – здорово!

Иней снова посмотрел на своё отражение, потом покачал головой. Ну, наверное, проще всего сказать, что это линзы. Но вдруг кто-то попросит их снять?

Под руку сунулся Бандит. Подросток погладил его, почесал за ухом, потом под шеей, пока разомлевший доберман не плюхнулся рядом, продолжая подставляться под ласку. Вот уж у кого проблем нет: выглядит так, как хочется хозяину, и никому не надо ничего объяснять.

Впрочем, быть чьим-то Зверем Инею не хотелось бы. Наверное.

Следом за этой мыслью пришло видение, и он подскочил, судорожно ища телефон. Нужно предупредить отца!

* * *

Снег окончательно улёгся на улицы неделю назад и отныне не собирался сдавать позиции до самой весны. Кое-где, правда, всё равно чернел асфальт, и на нём лежали крупицы реагента, призванного дать людям ощущение безопасной поверхности. Но выбеленных поверхностей было больше: газоны, края дорожек, крыши, лавочки… Они казались в вечерней темноте серыми, и только фонари роняли на землю жёлтый свет, добавляя контраст чёрно-белому миру. Всё, на что хватало взгляда, было захвачено зимой, и Игорь Князев, шедший к парковке, где оставил машину, рассматривал эту победу вскользь, заметив, что после недавней битвы у него напрочь исчезла ассоциация любой зимы с Древово. С тем пятидесятиградусным морозом, с первым знакомством с Офелией, с узнаванием, что есть некие невидимые Звери и приручением двоих из них… С тем самым ощущением, которое всё это время, оказывается, было рядом: что та история не закончена.

Теперь она нашла своё завершение на перепаханном поле, где Агата пыталась призвать чуждого бога в мир. Бога, который уничтожил бы всё, что было дорого Игорю. И его самого.

Они выстояли. Они сражались бок о бок: Зрячие, Дети Равновесия, Жуки и даже Чёрный. Сражались за своё будущее и одержали победу. И это поставило точку, словно в один момент закончив целую главу его, Игоря, жизни. Он даже представил себе всю эту историю в виде отчёта, а потом мысленно сдал отчёт в архив. Всё, что будет после – будет новым и другим.

Князев машинально почистил Прилипал и замер: впереди была Сущность почти четвёртой категории. Маньяк, прямо сейчас готовый стать Палачом…

Игорь побежал, на ходу подготавливая заклинания и собирая силу. Звать подмогу было некогда, справляться придётся быстро, иначе Сущность могла повысить категорию и…

Это был мужчина с узким лицом и тёмными глазами, одетый в стильное пальто, светлые джинсы и высокие модные сапоги. Для Зрячего его нечеловеческая суть была прекрасно видна: чёрно-зелёные, осклизлые на вид щупальца вырастали откуда-то из-за спины Маньяка и пытались дотянуться до женщины, без сознания лежащей рядом: Сущности второй категории. Именно капельки её силы и не хватало мужчине, чтобы переродиться.

Игорь ударил тварь: не руками, исключительно энергией, и чёрные нити вонзились в противника. Тот вздрогнул, зарычал, когда его атаковали, и ответил волной боли, спроецированными эмоциями, понимая, что страх со Зрячего ему не получить. Это был очень сильный, очень мощный враг. Хуже того, это была Сущность, умеющая сражаться. Где и как он этому научился, Князев даже предположить не мог, но сейчас было не до размышлений.

Маньяк повернулся к Игорю, и его сила сконцентрировалась на Зрячем. Игорь в ответ продолжал бить в противника чёрными нитями, заставляя их вгрызаться в щупальца, отрывать их, сминать, но… Игорь много видел за свою жизнь Сущностей третьей категории. Даже приходилось сражаться с четвёртыми, но этот экземпляр выделялся чем-то иным. Не только своей мощью.

Зрячий мысленно потянулся в стороны, уничтожая Прилипал, чувствуя, как возвращается энергия, и понял, что не может дожать. Не может окончательно уничтожить Маньяка, и тогда нащупал пистолет, достал и сделал несколько выстрелов мужчине в голову. Плевать на камеры, плевать на то, что потом придётся объясняться – выбора не было.

Противник опрокинулся назад, его голова дёрнулась, и он рухнул в сугроб, нелепо скатившись по насыпи. Игорь подошёл, чувствуя, как жизнь уходит и из того, что ранее было человеком, и из Сущности, поднял оружие, чтобы добить, но в этот момент все щупальца Маньяка сплелись в одно, ударив Зрячего в торс, пробивая и пальто, и свитер, и рёбра.

Игорь отступил назад, машинально схватившись за грудь, и так же машинально использовал остаток энергии, чтобы постараться остановить кровь. Боль была настолько сильной, что он рухнул на колени, из последних сил убирая пистолет в карман, пытаясь безуспешно нащупать телефон.

Он опустился на землю и, лёжа, дал себе приказ успокоиться. Попытался оценить повреждения, стараясь отстраниться от боли, застилающей разум. Зрячие сильнее и выносливее обычных людей, но… Он чувствовал, как при вдохе ходят поломанные рёбра, и где-то что-то противно хлюпает. Горячая влажная кровь напитывала одежду и стремительно остывала на морозе. Перед глазами потемнело, и последнее, о чём успел подумать Игорь, было: как и почему эта Сущность оказалась сильнее?

* * *

Иней несколько мгновений слушал гудки в трубке, но отец не отвечал. А потом подросток осознал: он видел не будущее, он увидел настоящее, это происходило прямо сейчас. Он заметался по комнате, судорожно пытаясь сообразить, кого позвать на помощь, и быстро нашёл в последних вызовах Ларниса. Набрал того, молясь судьбе (в богов он даже верил, только не молиться же Гадалке?), чтобы Сирена взял трубку.

Где-то там далеко умирал Игорь, и Иней ощутил, что такое настоящая паника, которая не даёт связно думать. С каждым новым гудком его нервозность становилась сильнее, пока, наконец, в трубке не послышался весёлый голос Ларниса:

– Да, Иней!

– Игорь в опасности! Его тяжело ранили, я видел. Он… – Иней запнулся, вызывая в видении мельком увиденный номер дома, и тут же назвал адрес. И всхлипнул: – Он умирает!..

Ларнис не стал тратить время на ответ и даже не стал класть трубку. Иней слышал, как юноша коротко на незнакомом языке что-то кому-то сказал, потом появились ещё голоса, потом странный шум, и через полминуты, показавшиеся альбиносу вечностью, Сирена сообщил в трубку:

– Нашли.

После этого отключился.

Иней сел на кровать, сжимая в руках свой телефон и мучительно ожидая хотя бы какого-то обрывка видения. Но ничего не было.

* * *

Андрей смеялся над очередной шуткой Чара и краем глаза заметил, что Ларнис покопался в складках своей одежды, извлёк телефон и, выслушав сообщение (в шуме Порохов даже не думал пробовать услышать), резко встал.

– Чар, улица Донская, в районе восемнадцатого дома, найди Игоря!

Тот исчез мгновенно, кажется, даже не успев дослушать, а Сирена посмотрел на Андрея и коротко кивнул:

– Пойдём.

И открыл портал.

Порохов на мгновение даже замер, потому что он впервые увидел магию. Увидел энергию – не свой, привычный поток силы Зрячего, а именно вот эту энергию стихий, которая сплелась в изящное быстрое заклинание и создала прокол в пространстве из точки «А» в точку «Б».

Андрей осознал: он теперь тоже так сможет.

Переход привёл их на улицу, где над одной из трёх фигур, лежащих на снегу, уже склонился Чар. Им повезло, прохожих пока не было, и Ларнис, сделав всех невидимыми, коротко сказал в трубку: «Нашли!» – и отключил связь. Чар огляделся:

– Пойду камеры проверю. А то Игорь тут с кем-то дрался.

– И этот кто-то попытался убить его…

– Сущность. Не меньше третьей. И Страшила с Упырём, – машинально определил Андрей, садясь рядом с Князевым на корточки. Тот был без сознания, но ещё жив, и Порохов быстро осмотрел друга, осознав, что видит все его повреждения. Не глазами, без заклинаний сканирования, без отточенной интуиции Зрячего. Огромная рана в грудной клетке, сломано четыре ребра, пневмоторакс. Хорошо, что попали в правую сторону, иначе Князев был бы уже мёртв. А так он ещё балансировал на грани жизни и смерти.

Андрей не был реаниматологом, но и его опыта хватало, чтобы мгновенно оценить тяжесть ранения. Порохов знал – в обычной больнице, даже у него под присмотром, с обычными методами лечения Игорь умрёт. Его даже не факт, что довезут… Как же вовремя он перестал быть человеком!

Пришло спокойное знание: он может исцелить Игоря. Андрей позволил чему-то иному, что родилось совсем недавно и до этого момента пряталось в глубине, прорезаться и захватить его тело и разум. Это не было самоустранением в полной мере: Порохов просто почувствовал то, что было в Грайгороде, когда он спасал Каина, и потом – на поле боя, где они боролись против Агаты.

Он отключился от окружающего мира, создавая заклинание за заклинанием, чувствуя, как энергия, полученная в Стихии, постепенно преображается в то, что ему надо. Ларнис ещё не успел рассказать, как ею пользоваться – так что Андрей учился прямо здесь и сейчас. И это было удивительно другое ощущение, отличное от того, как он использовал энергию Сущностей.

Он удерживал Игоря без сознания, восстанавливая повреждённые ткани, убирая осколки костей, ставя вместо них что-то подобное, что потом приживётся без проблем, бережно расправлял лёгкое и возвращал целостность порванным сосудам. Соглашаясь на предложение стать тёмным, не человеком, он даже не подозревал, насколько это сделает его… Совершенным.

Именно так в глазах обычных врачей выглядит чудо.

Он выдохнул, закончив, и понял, что в нем ещё даже остались силы. Резерв был не бесконечен, но невообразимо огромен. Или же эти заклинания использовали энергию иным, более экономным образом?

– Жить будет, – Андрей посмотрел на стоящего рядом Ларниса. В своих многослойных летящих одеждах оба выглядели совершенно дико и чуждо на этой московской промозглой улице.

– Хорошо, – Сирена тепло улыбнулся Андрею. – Ты уже понял?

– Это моя способность?

– Да.

– Что с ним? – рядом появился Чар. – Выглядит будто бы чуть-чуть лучше.

– Как минимум, он не умирает. Восстанавливаться, сращивать рёбра, затягивать рану ему ещё предстоит, но мы с Кисурдом долечим. Главное, что он жив. Очнётся – расскажет, что случилось.

– Камеры я почистил, – кивнул полосатый парень. – Этого куда?

– Отнеси Альену, – попросил Ларнис, – исследуем (исследовали? В итоге-то?)… Страшилу оставь, она умерла от приступа.

Андрей проследил взглядом за Чаром, который забрал тело Сущности, и аккуратно поднял раненого Игоря на руки. Он ждал, что это будет тяжело, но с удивлением понял, что ошибся. Теперь для него вес взрослого мужчины был незначителен.

Может, потом попробовать поднять машину?

Ларнис задумчиво посмотрел на Андрея:

– К нашим или к Инею?

– Я думаю, что мы долечим его дома.

Сирена кивнул, открывая переход в знакомый дом, и, едва они вышли в гостиной, к ним сбежал по лестнице Иней:

– Как он?!

Альбинос выглядел настолько бледным и растерянным, что Ларнис поймал его, обнимая. Улыбнулся:

– Мы его спасли. Жить будет и поправится.

Андрей положил Игоря на диван, начал аккуратно раздевать, освобождая от окровавленной одежды. Иней сел рядом на пол, осторожно касаясь пальцами руки отца. Посмотрел на Порохова:

– Почему он без сознания?

– Я сделал так, чтобы он не дёргался при лечении. Сейчас уберём одежду, я ещё раз обезболю и тогда разбужу его.

– Спасибо, – тихо и очень серьёзно сказал Иней, глядя Андрею в глаза. Потом склонил голову набок. – А ты стал совсем другим. Но ты – это ты. Интересно.

Порохов с трудом подавил в себе желание всё-таки найти зеркало. Сначала нужно было закончить с Игорем.

* * *

В этом парке всегда было по-летнему зелено и как-то удивительно уютно, даже сейчас, когда солнце скрылось за облаками, и накрапывал мелкий дождик. Узкие дорожки, аккуратные лужайки с идеально подстриженной травой, круглые шары кустов, ухоженные клумбы… Здесь было приятно гулять, и невысокий очень красивый молодой мужчина в белоснежной рубашке, прямых бежевых брюках и изящных светлых туфлях шёл по тропике, не обращая никакого внимания на дождь. У него были удивительного цвета волосы: насыщенно бордовые, словно тронутые алым на кончиках. И не менее удивительного цвета глаза: с переходом от алого цвета у зрачков до багряного на границе радужки и белка.

Дождь исчезал рядом с ним, не решаясь его коснуться.

Вивьель гулял по парку в одиночестве, выбирая наиболее пустые дорожки и места. Ему нравилось спокойствие этого места, его размеренность и всегда благодушное настроение. Слева, меж невысоких деревьев, виднелась площадка, на которой с два десятка пожилых женщин и мужчин занимались гимнастикой. У них это получалось легко и ненавязчиво, но Вивьель прекрасно знал, сколько умения и сосредоточенности требует вроде бы простая и неспешная смена позы в этой китайской науке.

Он когда-то тоже изучал искусство владения телом и преуспел в нём.

Он много что когда-то изучал и изучил.

Вивьель рассматривал низкое хмурое небо, шпили высоченных небоскрёбов, окружавших парк, потом перевёл взгляд на озерцо: сейчас пустое. Обычно в нём плавали небольшие лодочки, придававшие парку дополнительный колорит.

Хотелось…

Распахнуть крылья и взлететь далеко и высоко.

Схватить меч и вступить в бой.

Обнять кого-то и…

Вивьель хмыкнул сам себе: ему ничто не мешало реализовать любое из этих желаний, но, пожалуй, хотеть ему было сейчас интереснее, чем делать.

Когда всё сделано, исчезает предвкушение. А предвкушение – это лучшая часть любого ожидания.

– Здравствуйте.

Голос раздался справа, и Вивьель повернул голову, увидев неподалёку на лавочке мужчину пятидесяти четырёх лет, европейца, одетого в простую футболку и джинсы. У мужчины были тёмные с проседью волосы и уставший взгляд.

– Знаете, я забыл часы. Не подскажете, который час?

Вивьель даже не задумывался, на каком языке его спросили: он понимал и мог говорить абсолютно на любом. Но всякий раз, где-то в глубине души, это приводило его в восторг.

– Без двадцати двух минут шесть, – отозвался Вивьель.

– Откуда вы знаете? Вы даже никуда не глянули, – мужчина благодушно улыбнулся. Ему и правда было интересно, а ещё – скучно.

– Я всегда знаю, сколько сейчас времени, – в ответ улыбнулся Вивьель. Остановился, склонил голову набок, рассматривая неожиданного собеседника. – Вы задали мне вопрос… Могу теперь и я спросить?

– Да, конечно…

– Если бы вы могли пожелать что угодно, что бы вы пожелали?

Мужчина помолчал. Потёр подбородок с лёгкой щетиной, потом покачал головой:

– Какой странный вопрос.