Оазис Чёрного джинна и другие волшебные восточные сказки

По её просьбе я спустился в зал за мясом кита. Дуньё провела меня к комнату, где у ней имелся самодельный очаг и котелок. Сварила мяса и мы стали его есть. За едой девушка рассказала мне историю Чёрного джинна, так его называли…

Когда он родился, то у его матери из груди пошло чёрное молоко. Испугалась она, ужаснулись все джинны и ифриты, ибо подобного ранее никогда не происходило.

Позвали мудрого прорицателя, провидящего все тайны будущего. И он предсказал, что Чёрный джинн будет отцом всех пороков, покровителем зла и всяких несправедливостей. А потом взбунтуется против Создателя всего сущего – о святотатственная дерзость! – соберёт подначальных джиннов, ифритов, маридов и пойдёт войной на Всевышнего. Тогда наступит конец света.

Выслушав прорицателя, джинны вознамерились было убить младенца, но вступилась, пожалев сына, мать. Защитила, выкормила сына своим чёрным молоком.

Рос Чёрный джинн быстро: через год он был ростом со взрослого, а потом стал выше самых высоких своих сородичей. Его все боялись, ибо под его ногами прогибалась земля и начинали бить родники. От его взгляда качались звёзды и падали вниз огненным дождём кометы. От сильных вздохов колебались, словно от свирепого шторма, воды мирового океана. Он был способен, ухватив хрустальный небосвод, потрясти его так, что сыпались звёзды, а плевком мог сбить луну.

Приобретя столь неимоверную силу, Чёрный джинн начал творить всякие безобразия, и родная мать отказалась от него, прокляла самым страшным проклятием, выгнав навсегда из родного дома.

На время он было образумился, поступил в ученики к мудрому волшебнику ибн-Хазру. Обучился у него приёмам магии, стал искусен в тайных науках. Потом поссорился со своим наставником, затеял безобразную свару. Кудесник оказался бессилен усмирить возмутителя спокойствия и в гневе удалился в неведомые края, оставив свой прекрасный дворец неукротимому буяну.

Затем я поведал Дуньё о себе, о своём бедственном положении.

– Убежать отсюда невозможно, – сказала девушка, – путь к дворцу есть только по воздуху. Будь мы птицами, тогда бы улетели. А так надежд на свободу нет.

Она подвела меня к окну и показала вниз: стены дворца переходили в почти отвесный склон горы, а далеко внизу торчали острые скалы: они ждали неразумных смельчаков, которые полезут, сорвутся и упадут на них, превратятся в кровавое месиво. При мне архар, легко скакавший по кручам, отступил от гладкой белый горной стены, ибо его копытам не за чего было зацепиться. А уж человек тут и вовсе был бессилен.

– То, что видишь ты – не гора, а рог огромного чудовища, которого своим могуществом одолел волшебник ибн-Хазр и завалил его множеством гор, но тот всё ещё жив, время от времени шевелится и тогда происходят землетрясения. После каждого из них он понемногу приближается к свету, свободе. Когда-нибудь он освободится, но когда это случится – не знает никто, кроме создателя. А дворец выточен волшебными мастерами на кончике рога того животного. Постепенно он поднимается всё выше и выше над землёй. Так что о побеге даже нельзя и думать.

Рассказ Дуньё огорчил меня. Я захотел перед сном помолиться, девушка дала мне красивый коврик тонкой работы. Позволила оставить его у себя. Впоследствии на нём я всегда молился. Я мог бы выбрать себе и другой, ковров и ковриков во дворце было очень много, но мне больше всех прочих приглянулся именно этот.

Утром мы проснулись от бешеного рева Чёрного джинна, который обнаружил мой побег и сильно разозлился. От топота его ног тряслась гора с расположенными на ней чертогами. В конце концов, он успокоился и улетел по своим делам.

Девушка повела меня вниз, по пути она открывала двери маленьким ключом, который подходил ко всем замкам. В зале мы набрали остатки мяса кита, унесли наверх, нарезали в длинные полоски и повесили сушиться на верёвке. Потом взяли кумганы и запаслись водой из огромного бурдюка Чёрного джинна, который был сделан им из шкур нескольких китов.

Дуньё рассказала, что Чёрный джинн всегда выпивает его, как он считает, досуха, до последней капли, но бурдюк столь огромен, что в нём всегда остаётся воды на несколько кувшинов. Она пошутила:

– Для муравья и капелька дождя – потоп. Он думает, что оставил нас без воды, а нам и одной его «капельки» хватит очень надолго.

Когда Чёрный джинн прилетал во дворец, то мы прятались как можно дальше, а когда улетал, проникали в зал и собирали еду. Это были остатки туш китов, слонов, бегемотов, носорогов, буйволов, а иногда верблюдов или лошадей. Прочие животные были слишком малы для огромного чудовища и он ими пренебрегал. А может быть, даже и не замечал подобную мелюзгу.

У Дуньё имелся дутар и мы, поочередно, играли на нём, веселя друг друга, не давая горьким мыслям утвердиться в уме. Иногда устраивали поэтические состязания.

Как-то я особенно горько сетовал на несвободу, вздыхал и строил разнообразные несбыточные планы освобождения. Девушка взяла музыкальный инструмент и спела стихи Насира Хосрова:

«Зачем нам то искать,

Что можно не искать?

Зачем нам там кричать,

Где надо промолчать?»

А потом ещё и незабвенного Руми:

«Пусть будут малыми желанья,

Когда возможности малы:

Соломинка при всём старанье

Не может удержать скалы».

Тогда я не удержался, взял дутар и спел ей:

«Я уходил цветущий, как гранат,

Колючкой жёлтой я пришёл назад.

Кто был в аду, но не был на чужбине,

Не понимает, что такое ад».

Дуньё ответила стихами многомудрого Саади:

«Вчера ушло от нас,

А завтра не настало.

Есть лишь идущий час.

И этого немало!»

Я с ней не согласился:

«Седой не будет никогда,

Как юный, веселиться.

В песок утекшая вода

В исток не возвратится».

Словами короля поэтов Хафиза девушка заявила:

«Живи, пока тебе живётся,

Пока ликуешь и страдаешь.

Нам жизнь не на века даётся,

Всего на миг; ты это знаешь!»

Я вздохнул и спел:

«Пройдёт пора цветов и караван пройдёт,

Тяжёлый караван из дальних стран пройдёт,

Пройдёт короткий год, другой придёт на смену,

А с ним – всё может быть – жизнь, как туман, пройдёт».

Она снова вспомнила сладкоустого Саади:

«Не убивайся ни о чём –

Всё временно,

Хоть ночь темна,

Но светлым днём беременна».

Я улыбнулся, печаль моя временно утихла. Мы отправились в прогулку по многочисленным помещениям дворца. В них мы видели немало интересного, часто находили полезные для себя вещи. Я обзавёлся хорошей одеждой, кинжалом искусной работы, который резал даже металл.

Однажды я обратил внимание на сломанную дверь маленькой комнатки. Спросил Дуньё. Она сказала, что дверь взломала она, очень уж ей хотелось посмотреть, что там. В комнатке девушка нашла сундук с различными вещами. Среди них лежал какой-то пергамент с незнакомыми ей письменами. Его она употребила на растопку. Из сундука Дуньё забрала зеркальце, котелок, тюрбан из драгоценной кисеи, шёлковый пояс, дутар, прекрасную саблю в драгоценных ножнах, кошель с золотыми монетами, ключ, который, как она потом выяснила, открывал каждую дверь в замке, и коврик, подаренный ею мне для молитв.

Как-то разжигая очаг, я в стороне обнаружил кусок древнего пергамента и подумал: «А не тот ли, что лежал в сундуке?» Показал девушке и она подтвердила: тот самый. Оказывается, она сожгла его не весь. Отрывала от него по частям, а один кусок сохранился.

Текст на нём был написан по-фарси, которым владел я. Начало и конца тут не было, как и оборванного края. Но даже то, что мне открылось из остатков написанного изумило меня сильнейшим изумлением: на время я даже позабыл дышать.

Оказывается, этот сундук некогда принадлежал известному мудростью наимудрейших царю Сулейману ибн-Дауду, который подарил его царице Савской. Она же вручила его как дар своего глубочайшего почтения волшебнику ибн-Хазру, обладателю тысячью достоинств. Каждый из предметов в нём являлся диковинной вещью, каковой больше не сыскать во всей вселенной. Например, волшебный ключ был отцом всех ключей – открывал любой замок. Котелок варил по желанию всё, что только хотелось, нужно было произнести заклинание «шулям-кулям». Дутар играл чудесные мелодии, стоило лишь молвить слова «жакра-кажра». Коврик является творением ифритов: его соткали из отборных цветов радуги, горного эха, благоухания весеннего дождя, щебета райских птиц и лунного блеска. Если сесть на него и сказать «ашем-башем!», то он полетит, куда тебе нужно, захочешь – остановится. Зеркальце могло показать всё, что происходило в мире, но волшебные слова были утеряны, на обрывке пергамента их не имелось. Так что его использовать мы не смогли. Также ничего не было сказано о тюрбане, поясе и кошеле, какими волшебными свойствами обладали они, осталось нам неизвестным.

Дуньё огорчилась, что ничего этого она не знала раньше. Пролила жемчужины слёз из драгоценных раковин своих глаз. Потом рассказала, что зеркальце уронила за окно в пропасть, когда гляделась в него поутру. Впрочем, всё равно заклинания мы не знали и воспользоваться им не смогли б.

Я тут же проверил истинность написанного в пергаменте. Поспешил к котелку и сказал, что хочу плова, который обычно готовят халифу Багдада, а затем произнёс нужные слова: «шулям-кулям». И тотчас же котелок наполнился ароматнейшим горячим пловом. Мы ели с таким желанием, что могли проглотить и свои языки, ведь давно не пробовали даже обычной человеческой еды, а такая показалась просто объедением.

После еды стали собираться в путь. Решили взять с собой котелок. Я также забрал из сундука кошель с монетами, они нам могли пригодиться в мире людей.

Мы с Дуньё сели на коврик и я произнёс магические слова: «Ашем-башем! Лети!» Он тут же поднялся в воздух, по моему желанию через окно вылетел наружу и быстро понесся по небу прочь от этого страшного для нас места. Я мысленно ускорял и ускорял наш полёт.

День и всю ночь мы с Дуньё мчались через высокие горы со снежными вершинами, глубокими ущельями, зелёными долинами. Остановились лишь раз в плодовой рощи, где поели люля-кебаб из волшебного котелка и фрукты, сорванные с деревьев. Напились из ручья с чистейшей водой. Потом началась великая пустыня: бескрайняя, безжизненная, наводящая ужас на смотрящего своим жутким видом.

Взошло солнце.

Сзади послышался сильный шум. Мы оглянулись и увидели, что нас настигает Чёрный джинн. Я понял – спасения нет. Стал избавляться от тяжёлого груза, дабы убыстрить наш полёт. Первым бросил кошель с золотом. Потом – кинжал. Затем и котелок, как мне не было этого жалко.

Но уйти от погони нам не удалось. Увидев нас, Чёрный джинн издали яростно плюнул. От его меткого плевка коврик перевернулся, мы свалились с него и, кувыркаясь, стали падать вниз. Джинн злобно захохотал, ловко подхватив на лету девушку.

По воле Всевышнего подо мною оказался высокий бархан, я покатился по его крутому склону, взмётывая пыль и разбрасывая песок. От удара потерял сознание.

Когда очнулся, то увидел, что Чёрный джинн ищет меня, пылая яростью, его лоб пересекли жилы гнева. Ещё глубже зарылся в песок, закрыв лицо концом тюрбана. И он меня не заметил. Так я спасся от неминуемой гибели.

Весь день просидел в своём убежище под слоем песка.

В сумерках осторожно вылез наружу и увидел, что Чёрного джинна нет. Не нашёл я ни коврика, ни Дуньё. Что случилось с девушкой, какова её участь – не знаю до сего дня. Всю ночь провёл в слезах и сетованиях.

Раздумывая над своим положением, я понял, что теперь моя участь стала ещё горше: я находился посередине великой пустыни, не имея ни еды, ни питья.

От великого горя посыпал голову песком, восклицая:

– Лучше бы Чёрный джинн погубил меня, когда я оказался в его власти! Это было куда более лёгкой смертью!

Днём от палящего зноя меня стала мучить жажда: шершавый язык обдирал горло, я чувствовал приближение смерти, сознание покинуло меня…

Очнулся я от дуновения свежего ветерка. С трудом поднялся на ноги, они меня едва держали. Была ночь и ярко светила луна. Вдали я увидел притягательное мерцание и направился к нему. Скоро оказался возле небольшого озерца. Бросился к воде и напился. Вознёс хвалу Создателю за спасение, а потом лёг на тёплый песок и крепко уснул.

Проснувшись, я не увидел озерца и изумился: "Что за чудо?!"

Внизу, на дне оврага, я заметил бьющий из-под земли родник, а оглядев местность, увидел влажные стенки оврага и понял, что недавно он был полон водой, но она размыла одну из его стен и растеклась по пустыне, бесследно впиталась жаркими песками.

Два дня я пробыл возле родника, стеная и плача, горюя о своей многопечальной судьбе.

На третий день мимо пролетала пери. Увидев родник, она спустилась к нему. Я упал к её ногам, умоляя спасти меня, но пери покачала головой:

– Я не в силах помочь тебе. На тебя наложено страшное по силе заклятие Чёрного джинна: тебе – о несчастный! – суждено оставаться тут всю жизнь. Я не могу снять колдовские чары. Этот джинн гораздо могущественнее меня. А сей источник, как и сам овраг, возник от удара его ноги. Подобные ему родники с оврагами есть и вон за теми барханами.

Я вновь обратился к волшебнице с просьбой о помощи. Пери ответила:

– Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

И улетела.

Вернувшись, она сказала:

– Я была у волшебника ибн-Хазра, самого искусного из нас в магии, волшбе и чародействе. Он также не в силах снять заклятие, но поможет тебе поддержать жизнь, ибо косвенно виноват в твоих несчастьях тем, что сам некогда обучил Чёрного джинна этому могущественному заклятью. На, возьми мешочек с семенами, пойди по оврагу и с молитвой разбрасывай их по сторонам. Ещё ибн-Хазр велел тебе передать: "Ежели кто-то возьмёт на себя заклятье Чёрного джинна, тогда ты сможешь удалиться из сих мест. Только так, не иначе. Большего мы для тебя ничего сделать не можем. Прощай!"

После таких слов пери улетела.

Я последовал её совету. Взял мешочек, прошёл по оврагу до самого конца разбрасывая семена в стороны, пока они не кончились. Овраг завершался у гряды низких скал, в которых я увидел отверстие пещеры. Вошёл, оказалось, что она внутри тянулась на сотню моих шагов, а когда я вышел наружу, то удивлённо ахнул: весь овраг зарос прекрасным садом. На ветвях деревьев зрели, наливаясь соком, яблоки, груши, инжир, миндаль, виноград, персики, урюк, абрикосы, вишни, черешни, тутовник, айва, фисташки…

Я подбежал к деревьям и стал рвать плоды, есть их, наслаждаясь нежным вкусом. Подобных я не пробовал никогда прежде.

Неизвестно откуда прилетели птицы и сад оживился их щебетанием. Не видя людей, я с удовольствием внимал птичьему пению.

Позже в своём саду я также обнаружил кукурузу, горох, арбузы, дыни, тыквы и другие полезные мне растения. То ли птицы принесли их семена, то ли они имелись в мешочке, что дала мне пери, истина мне неизвестна. Чуть позже я обнаружил в ручье рыб. Они вырастали огромные, а ловить их было нетрудно.

Так я жил год за годом. Своим жилищем избрал пещеру, где устроил лежанку из хвороста, а сверху её покрыл сухой травой и листьями. Иногда выдавались холодные ночи и я мёрз. Вставал, чтобы согреться, бегал и прыгал. Впрочем, такое случалось крайне редко.

Однажды приключилась песчаная буря – самум. Ветер нёс клубы песка с пылью, едва не ломая гнул деревья. Я укрылся в своей пещере, со страхом думая, как бы не занесло весь мой сад, тогда бы я несомненно погиб.

Но этого по воле Всевышнего не случилось. Хвала вечно сущему!

Спустя сколько-то дней к моему саду прибрёл из пустыни караван усталых верблюдов, нагруженных товарами. Животные были крайне измождены, людей с ними не оказалось. Увидев воду, они поспешно устремились к ней и принялись пить с такой жадностью, что мне показалось, будто уровень воды в ручье понизился. Потом они разбрелись по саду, объедая кусты и деревья.

Пожалев измученных верблюдов, я поснимал с них тюки, но раскрывать не стал, так как надеялся, что вскоре подойдут их владельцы. "Вдруг кто-то согласится остаться здесь вместо меня, – с надеждой думал я, – место тут красивое, еды и питья вдоволь".

Долго ждал, но люди так и не явились.

Тогда только я решился вскрыть тюки и обнаружил в них товары, которые купцы обычно везут на продажу: здесь были басрийские и индийские ткани, дамасское оружие, каирские кувшины, металлические чаши и блюда. Я нашёл ларцы с драгоценностями, мешочки с золотыми и серебряными монетами. Но куда я мог употребить их в моём бедственном положении?!.

Я не знал, что мне делать с этим привалившем богатством, мало полезным для меня в моём бедственном положении.

Поразмыслив, перенёс всё найденное в пещеру, где было сухо и безопасно. Там сложил всё самым аккуратным образом.

Через несколько дней я обнаружил опасность, грозившую подорвать моё благополучие – она таилась в верблюдах. Одиннадцать огромных зверей обладали невероятным аппетитом, пожирая всё, что им попадалось на пути: траву, тростники, кустарник, овощи, листву и прутья деревьев. Залезая в ручей, они обрушивали его берега, мутили воду, пугали рыб. Я понял, что мой чудесный сад может погибнуть, а после него умру и я. Нужно было удалить прожорливых животных из сада.

Попытался прогнать их в пустыню, но тщетно: они убегали от меня в другой конец сада и продолжали творить разрушения.

Скоро я осознал всю тщетность своих усилий, нужно было действовать иначе.

Не сразу набрался духа. Наконец всё же решился, отыскал среди оружия копьё и острую саблю, с ними направился к ближайшему верблюду. Животное жевало стебли сахарного тростника, косясь на меня влажными чёрными глазами, готовое в любую минуту убежать. Я пристально следил за ним и в последний момент, когда он был готов это сделать, бросил копьё… Остриё пронзило грудь верблюда. Он взревел и помчался прочь огромными скачками. Выбежал за пределы сада и тут повалился набок, истекая кровью. Я приблизился и, превозмогая отвращение к кровопролитию, рубанул саблей по жилистой шее, почти перерубив её. Верблюд в последний раз дёрнулся и затих – умер.

Только в этот миг я осознал, что мне необыкновенно повезло: убей я животное в пределах сада, то потом бы не сумел его выволочь в пески, дабы закопать, ведь зверь был преогромный в сравнении со мной. Здесь же я выкопал саблей глубокую яму и закопал тушу.

После этого направился ко второму животному, но внезапно почувствовал сильнейшее отвращение к смертоубийству, которое не смог перебороть. Отшвырнул от себя оружие и удалился в свою пещеру.

На следующее утро, выйдя в сад, я ахнул: настолько велики были разрушения от прожорливых верблюдов.

Преисполнился великого гнева, отыскал брошенное оружие и погнал одно из животных в пески. Он долго петлял между деревьями, потом всё же убежал за бархан. Тут я настиг его, ударил копьём и прирезал саблей.

Затем таким же образом поступил ещё с одним верблюдом.

До вечерней темноты я успел закопать лишь одного. Сильно устал. На следующий день ныли все мышцы тела. На сей раз я взял для рытья большое медное блюдо, им выбрасывать песок было сподручнее, чем саблей и ладонями. К полудню схоронил второе животное. Оставшееся время отдыхал. Наутро почувствовал себя окрепшим и полным сил.

В этот день я убил двух верблюдов, а назавтра ещё одного. Потом прикончил троих. День ушёл на то, чтобы их схоронить.

После этого я вновь не мог даже подумать об убийстве. Пересиля себя, погнался за верблюдицей и уже был готов поразить её копьём, но не сумел: она посмотрела на меня столь жалостливо, словно понимая мой замысел, что мне показалось, будто она обладает разумом, только говорить не способна.

Ещё три дня я ничего не предпринимал, а верблюды усердно объедали сад. Испугавшись за свою судьбу, я снова начал охоту и убил всех остальных, кроме одного. Последнее животное было крайне осторожным и, видя печальную участь своих собратьев, стало необыкновенно пугливым. Иной раз, когда я был особенно настойчивым, оно убегало так далеко в пески, что я его даже и не видел, пережидало там некоторое время, а затем возвращалось. Я ничего не мог с ним поделать.

Минуло несколько недель. Я заметил, что сад быстро восстанавливает ущерб, становится похожим на тот, каким он был прежде. Один верблюд не мог сильно ему повредить, поэтому я решил пощадить животное. Мне было приятно видеть живое существо и осознавать, что я тут не одинок.

Только позже я сообразил, что мог бы употребить мясо верблюдов в пищу, ведь посуда у меня имелась, а в одном из тюков я нашёл кремень и кресало с трутом. Можно было развести огонь. Я досадовал, что не подумал об этом. Но вспомнив о кулаках после драки, бьют ими по своей голове.

Жил я неплохо, но в тоскливом одиночестве, не зная, чем занять себя. Пробовал танцевать, но это мне быстро надоело. А вот пел я часто и с удовольствием:

«Сил не жалей,

Работай и не плачь.

Для нас, людей,

Работа – лучший врач».

Стихи Бинои:

«Суть наша с юности ясна –

Посмотришь и поймёшь:

Ведь если хороша весна,

То целый год хорош».

Стихи Гургани:

«Сто звёзд не значат ничего,

Когда блестит луна.

Сто рук не сделают того,

Что голова одна».

Стихи Саади:

«Можно мужа мудрым звать,

Если словом он владеет,

А бессмысленно болтать

Даже попугай умеет».

Опять Саади:

«Добру учить глупца иль подлеца –

Напрасное старанье.

Свечой светить над головой слепца –

Напрасное старанье!»

И стихи Ибн Йамина:

«Не жди, чтоб выросла на грядке мята,

Где ты колючку посадил когда-то!..»

Чтобы не пребывать в безделье, принялся осматривать товары, перекладывая их заново. Моя одежда совсем обветшала, тогда я отрезал кусок индийской ткани и сшил себе новые шаровары, рубашку и плащ. Из кисеи свернул новую чалму.

Время от времени случались самумы, но особых неприятностей они мне не доставляли.

Я вспоминал дворец Чёрного джинна, принцессу Дуньё, сундук с волшебными вещами. Она долго имела их, не подозревая о том, что могла бы воспользоваться ими с великой пользой для себя. На коврике девушка могла улететь, получить свободу. Котелком девушка пользовалась, словно он был самым обычным, тогда как по желанию предоставлял любую еду. Дутар мог бы развлечь её, играя любые мелодии, но она услышала музыку только после того, как рядом оказался я, умеющий играть на этом инструменте. Зеркальце показало бы весь белый свет, но она об этом не знала, потеряла его. Я часто думал: а какими волшебными свойствами обладали другие предметы? Может быть, тюрбан мог давать мудрые советы своему хозяину или делал его невидимым?.. Сабля, вполне возможно, могла одолеть целое войско, а пояс давал необоримую силу или переносил владельца туда, куда тому хотелось. Кошель вполне мог оказываться всегда полным золота, сколько ни доставай его оттуда…

Ни Дуньё, ни я этого не знали. Не узнаем уже никогда. Увы. Я произнёс к этому случаю слова Асади Туси:

«Слёз о том не лей, что потерялось,

Лучше пожалей то, что осталось».

Не так уж редко люди бывают слепцами, не зная об истинной сути предметов, людей или происходящих вокруг событий. Например, если говорить о себе, то разве я когда-либо знал, какое это сокровище иметь рядом живых и любящих тебя родителей, заботящихся о тебе, готовых придти на помощь? Я даже и не думал об этом, пока не потерял навсегда их. Да и то не сразу, а спустя много лет.

Также я не ценил любящего и верного брата Исмаила, каковой был у меня. Не очень уважительно относился к его жене Ширмо, а они даже в беде не отвернулись от меня, не осудили, когда я навлёк на них позор и смертельную беду. Они были настоящими драгоценностями в моей жизни, украшали её, словно бриллианты корону шахиншаха, но их блеск был невидим для меня. Увы, увы, увы. Теперь мне оставалось лишь запоздало каяться и просить себе прощения у Всевышнего. Справедливо говорит пословица: «Вспомнив о кулаках после драки, бей ими по своей голове».

После одного из самумов я обратил внимание, что верблюд нередко уходит в пустыню, и всё к одному и тому же месту. Это меня заинтересовало. Я направился вслед за ним и обнаружил полузанесённый песком большой караван. Тут были и люди, давно умершие и высохшие, похожие на египетские мумии.

Среди товаров я нашёл изделия чеканщиков и ювелиров, кузнецов и ткачей. Во многих тюках лежали шёлковые, хлопковые халаты – простые и с ватной подкладкой, в других – чарыки, сапоги сафьяновые и кожаные. В кошелях были слитки белого серебра и красного золота, монеты – полновесные динары и дирхемы, а также – лалы, алмазы, сапфиры, яшма, бирюза, нефрит, опалы…

Постепенно всё это я перенёс в свою пещеру и сложил там. На это у меня ушёл почти месяц.

В каком-то вьюке я нашёл принадлежности писаря и много листов хорошей бумаги, что навело меня на мысль написать историю своей жизни в назидание другим людям. Это занятие скрасит излишне долгий досуг, меньше буду скучать. Уже в этот день я исписал немало страниц.