Мои монологи

– Что ты сияешь, словно майское солнышко? – поинтересовался я.

– У меня теперь новый компьютер! – почти ликующе доложил Олег. – Самой новейшей выделки, распоследняя модель! Её и в продаже ещё нет!

– А как ты сумел достать?

– Вынес со своего «ящика»: у нас нанотехногии внедряются, мы теперь всякую чепуху изготовляем. В том числе и микрокомпьютеры.

– Это, что ли, твой микротелевизор? – показал я на огромный ящик.

– Нет, сейчас я тебе его покажу.

Олег достал из кармана прозрачный пакетик величиной с ноготок.

– Да в нём же ничего нет, – удивился я.

– Просто глаз у тебя непривычный, ты его не видишь. Это экспериментальная модель сверхминиатюрных компьютеров со стереоскопическим монитором и стереозвуком. Называется «Молекулка», ибо сделан по современнейшим технологиям на молекулярных схемах. Отсюда и название, да и размеры соответствующие. В обычный микроскоп не разглядишь, даже и не пытайся. А дешёвые – страсть! Не поверишь, планировали продавать по весу: на сотню рубликов – кулёк насыпать. Ну, я и унёс щепотку. Сколько именно – пока не знаю, не считал. Наверное, не меньше полусотни.

– Как же ты разглядишь изображение на экране монитора компьютера, которого даже не видать? – изумился я.

– Очень просто, – снисходительно улыбнулся моей недогадливости Олег и показал на тот чудовищных размеров ящик, что потные грузчики на подгибающихся ногах только что стащили с машины. – Отлично всё разгляжу с помощью этого стационарного сканирующего электронного микроскопа. Естественно, пришлось изрядно потратиться, влезть в долги, чтобы его купить, но дело того стоит. С этого дня я буду работать только на новом компьютере!..

Я с сожалением посмотрел на восторженное лицо Олега, но не стал омрачать его радость.

Как я редактировал партийную газету

(Подражание Марку Твену)

Я охотно взялся временно редактировать партийную газету. Конечно, я бы категорически отказался конструировать или водить самолёты, строить дом, командовать батальоном, управлять океанским лайнером, свинофермой, хоровой капеллой или сборной по футболу, но тут было совершенно иное дело. Мои финансы имели предельно узкий репертуар исключительно только из одних унылых романсов, вроде – «Не в деньгах счастье…» Так что энная толика рубликов мне бы не помешала. Редактор уезжал в отпуск, я согласился на предложенные им условия и занял его место.

Трудился всю неделю с предельным напряжением и, не скрою, наслаждением. Наконец, сдал газету в печать и вздохнул облегчённо.

С понятным нетерпением дожидался следующего дня: читатели прочтут мою газету и я жаждал знать, какое впечатление произведёт она на них.

Отправился в редакцию. Прохожие уступали мне дорогу. Я услышал, как один произнёс: «Это он!» Понятно, был весьма польщен до самой селезёнки.

У здания редакции собралась изрядная толпа, а кроме того, люди парами и поодиночке стояли на мостовой и на противоположном тротуаре, с любопытством глазея на меня. Все отхлынули назад и расступились передо мной, а один из зрителей произнёс довольно громко: «Смотрите, какие у него глаза!» Я сделал вид, что не замечаю всеобщего внимания, но втайне просто упивался внезапно приобретённой известностью и даже решил написать об этом своей тётушке.

Поднялся на лифте в редакцию. Подходя к двери, услышал веселые голоса и раскаты хохота. Войдя в комнату, я мельком увидел двух молодых людей, судя по красным пиджакам – молодых политиков, которые при моем появлении побледнели и разинули рты. В следующую секунду они оба с грохотом выскочили в окно, разбив стекла. Я не успел им сообщить, что это тринадцатый этаж. Конечно, лично я не суеверен, но плохие приметы сбываются, даже когда в них не веришь…

Не успел я занять своё место, как вошел какой-то почтенный старец с длинной развевающейся бородой и благообразным, но довольно суровым лицом. Я пригласил его садиться. По-видимому, он был чем-то расстроен. Гость извлёк из кармана красный шелковый платок и последний номер моей газеты.

Разложив газету на коленях, протёр очки платком и спросил:

– Это вы и есть новый редактор?

Я утвердительно кивнул.

– Вы когда-нибудь редактировали партийную газету?

– Нет, – ответил я, – это мой первый опыт.

– Я так и думал. А политикой вы когда-нибудь занимались?

– Н-нет, насколько помню, не занимался.

– Я это почему-то предчувствовал, – сказал почтенный старец, надевая очки и довольно строго поглядев на меня. Он сложил газету поудобнее. – Я желал бы прочитать вам строки, которые внушили мне такое предчувствие. Вот эту передовицу. Послушайте и скажите, вы ли это написали?

«Современные учёные опровергают мнение, будто бы олигархи происходят от амёбы, так как науке не известно случаев их деления. Правда, некоторые упорствуют во мнении, что олигархи его утратили в процессе эволюции…»

«Племенные демократы осенью стаями улетают на юг, а отчаянные либералы стадами мигрируют на север…»

«Если осла назвать Сократом, то его интеллект автоматически повышается на 128,5%, а с лопуха, названного ананасом, можно снимать по пять урожаев в год. Правда, имеется исключение: дерьмо можно именовать конфеткой, халвой или мармеладом, но его вкусовые качества от этого не меняются…»

«Первым, и самым необходимым для процветания нашего общества, следует рассмотреть закон об убережении от летних ураганов и тайфунов пчёл молочных пород в период их окукливания…»

– Ну с, что вы об этом думаете? Ведь это вы написали, насколько мне известно?

– Что думаю? Я думаю, что сие не лишено смысла, особенно в свете импортозамещения. Пчелиное молоко очень полезно и питательно, а удойность указанных пчёл сильно падает после даже самого малохольного тайфунчика…

– Какая удойность? Пчёлы не доятся!

– Ах, вот как, не доятся? Ну, это следует понимать в переносном смысле, исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь смыслит в деле, поймёт, что я хотел сказать «получить молоко».

Тут почтенный старец вскочил с места, разорвал газету на мелкие клочки, растоптал ногами, разбил палкой несколько предметов, крикнул, что я смыслю в политике не больше, чем огородное пугало в парижской моде, и выбежал из редакции, сильно хлопнув дверью. Вообще он вёл себя так, что мне показалось, будто он чем-то недоволен. Но, не зная, в чем дело, я, разумеется, не мог ему помочь.

Вскоре после этого в редакцию ворвался длинный, похожий на зомбированного мертвеца субъект с жидкими космами волос, висящими до плеч, с недельной щетиной на всех холмах и долинах физиономии, и замер на пороге, приложив палец к губам. Наклонившись всем телом вперед, он словно прислушивался к чему-то. Не слышно было ни звука. Тогда он повернул ключ в замочной скважине, осторожно ступая, на цыпочках подошёл ко мне, остановился несколько поодаль и долго с живейшим интересом всматривался в моё лицо. Потом извлек из кармана сложенный вчетверо номер моей газеты и сказал:

– Вы ли это написали? Прочтите мне вслух, скорее! Облегчите мои страдания. Я изнемогаю!

Я прочёл подчёркнутые строки, и, по мере того как слова срывались с моих губ, страдальцу становилось всё легче. Я видел, как скорбные морщины на его лице постепенно разглаживались, тревожное выражение исчезало, и наконец его черты озарились миром и спокойствием, как освещается кротким сиянием луны унылый пейзаж.

«Следует придать цивилизованную форму политической борьбе и ввести лицензирование на отстрел своих политических оппонентов. Пока же в этом деле наблюдается возмутительная неорганизованность и стихийность…»

«Восхитительный политический канкан безногих, парализованных и инвалидов является наиболее действенным средством массовой пропаганды и агитации…»

«Транспарант. Этот вид комиксов является излюбленным чтением слепоглухонемых аборигенов Новой Гвинее. А вот в Австралии местные жители предпочитают транспаранты на рисовой бумаге и рисуют их, используя петроглифы старинного письма суахили, который всё ещё в ходу в местных краях. Затем транспаранты вывешивают сушиться в тени развесистых саксаулов…»

Взволнованный слушатель подскочил ко мне, пожал мне руку и сказал:

– Будет, будет, этого довольно! Теперь я знаю, что я в своём уме: вы прочли так же, как прочёл и я сам, слово в слово. А сегодня утром, сударь, впервые увидев вашу газету, я сказал себе: «Я никогда не верил этому прежде, хотя друзья и не выпускали меня из-под надзора, но теперь знаю: я не в своем уме». После этого я испустил дикий вопль, так что слышно было за два километра и побежал убивать кого-нибудь: всё равно, раз я сумасшедший, до этого дошло бы дело рано или поздно, так уж лучше не откладывать. Я перечёл ещё один абзац из вашей статьи, чтобы убедиться наверняка, что я не в своём уме, потом поджёг свой дом и убежал. По дороге я изувечил нескольких человек, а одного загнал в его собственную машину и закрыл её, предварительно перевернув на крышу, чтоб он был под рукой, когда понадобится. Но, проходя мимо вашей редакции, я решил всё-таки зайти и проверить себя ещё раз; теперь я убедился, и это просто счастье для того бедняги, который сидит в машине. Я бы его непременно убил, возвращаясь домой. Прощайте, сударь, всего хорошего, вы сняли тяжкое бремя с моей души. Если мой рассудок выдержал ваши политические статьи, то ему уже ничто повредить не может.

Меня несколько встревожили увечья и поджоги, которыми развлекался этот тип, тем более что я чувствовал себя до известной степени причастным к делу. Но я недолго об этом раздумывал – в комнату свирепым аллюром вбежал редактор! Вид у него был предельно расстроенным.

Он долго обозревал разгром, произведённый старым скандалистом и молодыми политиками, потом сказал:

– Печально, очень печально. Разбиты бутылка с клеем, шесть оконных стёкол, плевательница и два стакана. Но это ещё не самое худшее. Погибла репутация газеты, и боюсь, что навсегда. Правда, на нашу газету никогда ещё не было такого спроса, она никогда не расходилась в таком количестве экземпляров и никогда не пользовалась таким успехом, но кому же охота прослыть свихнувшимся и наживаться на собственном слабоумии? Улица полна народу, люди сидят даже на заборах, дожидаясь случая хотя бы одним глазком взглянуть на вас; а всё потому, что считают вас сумасшедшим. И они имеют на это право – после того как прочитали ваши статьи. И с чего вам взбрело в голову, будто вы можете редактировать политическую газету? Вы, как видно, не знаете даже азов политики! Вы не отличаете избирательный бюллетень от наждачной или туалетной бумаги, о чём с гордостью говорите; реформаторы у вас линяют, окукливаются, а затем превращаются в ультралеваков или радикалов, которых вы рекомендуете кормить исключительно бананами, что обеспечит обратный процесс эволюции – назад к обезьяне! Вы пишете, что родители известного нашего политика – японский городовой Тояма и япона-мать Токанава. О, гром и молния! Он же имеет полное право подать на газету в суд, и выиграет дело: нас разорят благодаря вам!.. Вы огласили мнение, будто ежели хорошо потереть демократа, то все увидят коммуниста… Вы заявляете, что могли бы создать самую массовую и успешную партию в стране – «Алкаши России», которая в предельно короткое время пришла бы к власти и стала правящей… О Боже, если бы вы поставили целью всей вашей жизни совершенствоваться в невежестве, вы бы не могли отличиться больше, чем сегодня! Я никогда ничего подобного не видывал. А ваше предельно абсурдное предложение о необходимости снабдить каждого нищего кассовым аппаратов, иначе их капиталы уйдут в оффшорные зоны за рубеж: мол, иначе нам процветания не видать, как неулыбчивого негра в тёмной комнате!.. Это уже пахнет расизмом! Просто страх и ужас!..

«Голосовать лучше всего ходить строем, поротно и повзводно, с песней: «Эх, хорошо в стране прекрасной жить!..»

«Не гуманно заставлять депутатов Госдумы метаться по рядам и голосовать, нажимая кнопки за своих отсутствующих коллег по фракциям, давно следовало бы механизировать сей процесс. А до того дня выдавать сапоги-скороходы и молоко за вредность…»

«Единственными настоящими интернационалистами являются людоеды: им плевать на национальность – был бы человек хороший…»

«Главное завоевание российской демократии – митинги протестов, на которые выходят широкие массы миллиардеров и миллионеров, обнявшись с бывшими и действующими министрами правительства, чиновниками и богемной тусовкой…»

«Самой массовой партией у нас является партия зелёных – от тоски…»

«Для экономии при голосовании нужно заменить урны на сумки, позаимствовав хороший опыт Австралии, где в отдалённых селениях аборигены используют сумки кенгуру…»

«Бюллетени размножаются почкованием, а листовки растут на деревьях, которые образуют огромные дремучие леса…»

Мне больше не нужен отпуск – я всё равно ни под каким видом не мог бы им пользоваться, пока вы сидите на моём месте. Я всё время дрожал бы от страха при мысли о том, что именно вы посоветуете читателю в следующем номере газеты. У меня темнеет в глазах, как только вспомню, какие вы дали рекомендации по устройству кружков «Юных политиков» в детских садах и яслях. Я требую, чтобы вы ушли немедленно! Мой отпуск кончен. Почему вы не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в политике?

– Почему не сказал вам, представителю одной из древнейших профессий, какими являются шакалы пера, гиены авторучки, скунсы «голубого экрана» и дятлы клавиатуры? Я всю жизнь занимаюсь журналистикой и первый раз слышу, что человек должен что то знать для того, чтобы редактировать газету. Абстинент вы этакий! Кто у нас владеет заводами, фабриками, пароходами и самолётами? Люди, которые шуруп забивают, гвоздь завинчивают, а гайки клеют своими соплями!.. Кто у нас заседает в Госдуме? Толстосумы, актёры, журналисты, спортсмены, которые и понятия не имеют о законотворческом процессе, они начинают ему учиться уже после того, как оказываются там!.. Кто пишет театральные рецензии? Бывшие сапожники, коновалы и недоучившиеся сантехники, которые смыслят в актёрской игре ровно столько же, сколько я в разведении саксаулов… Кто пишет отзывы о книгах? Люди, которые сами не написали ни одной книги… Кто стряпает тяжеловесные передовицы по финансовым вопросам? Люди, у которых никогда не было и гроша в кармане… Кто пишет о военных сражениях? Господа, не способные отличить напалм от набалдашника, которые ежели и дрались когда-то – то лишь в далёком детстве, на подушках… Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче всех вопит о вреде пьянства? Люди, в которых алкоголя больше, чем воды!.. Кто редактирует политические газеты? Чаще всего это откровенные неудачники, которым не повезло по части поэзии, бульварных романов в жёлтых обложках, сенсационных мелодрам и которые остановились на политике, усмотрев в ней временное пристанище на пути к дому престарелых… Вы мне что-то толкуете о газетном деле? А я вам скажу, что чем меньше человек знает, тем больше он шумит и тем больше получает жалованья. Видит бог, будь я круглым невеждой и наглецом, а не скромным образованным человеком, я бы завоевал себе известность в этом холодном, бесчувственном мире. Я ухожу, сударь. Но я выполнил всё, что полагалось но нашему договору. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной для всех слоев общества, – и сделал это. Я сказал, что увеличу тираж вдвое, – и увеличил бы, будь в моем распоряжении ещё пара недель. И я дал бы вам самый избранный круг читателей, какой возможен для политической газеты, – ни одного умника, ни одного человека, который мог бы отличить избирательную урну от унитаза даже ради спасения собственной жизни. Вы теряете от нашего разрыва, а не я. Прощайте, нетолерантный бразильский папуас!

И я ушёл с чувством собственного достоинства, ибо ничего иного, более весомого, унести с собой не мог.

Тонкорунный шакал

Я шёл по улице Курдючной к киоску за газетой «Вечерний Шайтанабад» и повстречал своего приятеля Асли Буриданова, который работал в научно-исследовательском институте экспериментального животноводства. Лицо его напоминало мрачную грушу.

– Пошто кручинишься, добрый джигит? – шутливо спросил я. – Не могу ли чем-то пособить твоей печали неизбывной?

– Нет, Искандер-ака, не можешь, – мотнул он головой, да столь яростно, что тюбетейка слетела наземь. – У меня неприятности по службе. Видишь ли, никак не найду себе тему для научной работы. А ведь уже давно пора остепениться.

– И какие же тему оккупировали твои коллеги? – поинтересовался я.

– Бейбаев выводит тонкорунных шакалов. Зверьки они неприхотливые, сами себя кормят. Раз в год их ловят и стригут. Словом, никаких тебе расходов – чистый доход.

– Ну и каково качество шакальего руна?

– Отвратительное, – признал Асли, – волосинки словно железные спиральки, ножницы тупятся после первой ж стрижки.

– А почему бы твоему Бейбаеву не вывести мериносов из дикобразов? – усмехнулся я. – Представляешь, какие бы получались из них дублёнки колючками внутрь?!

– Этим уже занимаются Султанханов и Самсаевич, – уныло сообщил мой приятель. – И так везде, куда не сунешься – все темы заняты, над всем уже кто-то работает.

– Значит, застолбили и дикобразов-мериносов? А что ещё у вас разрабатывают?

– Чухлидзе занимается куриным животноводством.

– Чем-чем?

– Ну, выводит молочных кур. Уже раздаивать хохлаток начал.

– А можно попробовать это… гм-м, птичье молоко?

– Оно тебе не понравится, – скривился Асли. – Однажды он мне выделил граммов двадцать, глоток один, так меня потом рвать начало. Сейчас вспомнил – так опять тошнота к горлу подступил. Тьфу ты!.. Так вот, вкус куриного молока преотвратный, но и, во-вторых, его стадо даёт меньше стакана молока. Посторонним не хватает – всё идёт на научные нужды.

– Всего лишь один стакан от стаи кур? Да любая коза-замухрыжка даст больше, а о коровах уже и речи нет!

– Сравнил, – обиделся Буриданов. – то коза, а это – куры. Две большие разницы… Только вот почему-то они нестись перестали. А жаль, раньше мы их яйца в дело пускали, так сказать, подкармливались ими.

– Эврика! – вскричал я. – Нашёл тебе тему для научной работы.

– Какую же, говори скорее, ну! – заторопил меня Асли.

– Яичницу любишь?

– Ещё бы! Всегда раньше её жарили, когда яйца были.

– Вот и ладушки! Займись разведением яйценосных коров и будешь обеспечен исходным материалом для яичницы в любом количестве. Бурёнушки – это тебе не курица, за один присест снесёт не одну сотню яиц. Представляешь, сколько яичницы можно будет приготовить только из кладки одной коровы-несушки? Ежедневно весь ваш институт будет обжираться яичницей.

– Ух ты, и как только я сам до такого не додумался!..

В глазах Асли заструилось восхищение и он с чувством пожал мне руку. Я понял, что коровьи яйца скоро станут реальностью.

Самое смешное путешествие

Путешествую по России автостопом. Вышел в очередной раз на дорогу и голосую. Несколько машин пронеслись мимо. Вдруг неожиданно тормозит навороченный «феррари», пыль из-под колёс! Вываливается наружу квадратнотелый амбал, обходит вокруг свою машину, осматривая её. Потом поворачивается ко мне, берёт за грудки и вопрошает:

– И где ты тут увидел шашечки?

– Какие шашечки?

– Которые нарисованы на такси.

– Дак я не тебя, а предыдущих останавливал. Руку не успел опустить, ты так быстро ехал… какое ехал – летел! – говорю как можно убедительнее, ибо выражение лица амбала было отнюдь не ласковым. – Не поймёшь – машина несётся или летит самолёт?

Горе мышц чем-то мои слова польстили, она подобрела.

– Я давно заметил, у меня что-то с ходовой частью неладно – когда разгоняюсь свыше двухсот километров – она взлетает…

Хмыкнул, гроза в глазах рассеялась. Неожиданно вопросил:

– Тебе куда?.. А, ну, кидай себя в кресло, подвезу.

Едем.

Вдруг он давит тормоза и останавливается возле знака «ГАИ. 100 м». Полез в карман, достал тугую пачку долларов, принялся пересчитывать и резюмировал с ноткой озадаченности:

– Дал маху! Оставил дома свой кошелёк-рюкзак, а в этом зелени на сто ментов не хватит.

Осторожно объяснил ему настоящее значение знака «ГАИ. 100 м». Вроде бы, поверил. Поехал дальше.

Гаишник тут же остановил его своим жезлом. Подошёл. Амбал высунулся наружу и вопросил:

– А что теперь на этот раз?

– Почему за вами едет целый караван машин – «скорая помощь», «автопомощь», пожарная машина и прочие?

Я оглядываюсь – действительно следом с пяток машин за нами катят.

Амбал рассерчал:

– Так ты сам в последний раз спрашивал: где твоя аптечка, инструменты, огнетушитель? Придираешься!..

Гаишник опешил и замахал руками:

– Езжай!..

Далее амбал катил с улыбкой.

– Вот бы и с сыном так легко все проблемы решить!

– А с ним что?

– В первый класс пацан пошёл. Жалуется, все остальные ребята на автобусах приехали, один он, словно лох какой, – на «мерсе».

– В первый класс на «мерседесе»?!

Его лицо передёрнулось, словно от зубной боли:

– И ты тоже! Ладно, так и быть, куплю ему автобус, пусть будет не хуже других! Заодно и себе возьму новую тачку.

– А эта чем плоха? На вид она совсем новая!

– А что ей будет за неделю – неделю назад покупал! Но уже все пепельницы забиты окурками… Братаны, смеялись вчера: «Ты что, Лёва, женился на индианке?» Мол, видели, как ты ехал с женщиной, а на её лбу красная точка. А это всё из-за переполненных пепельниц, как ещё мне окурки тушить?!.

Я – в полной прострации.

Торможение. Я клюю вперед носом, едва не достав лобовое стекло. Слышу:

– Нужно братку помочь.

На обочине точная копия джипа того, на котором ехали мы. Около него стоит владелец практически аналог амбала. Они сходятся. По разговору понимаю, что они видят друг друга впервые, но чувствуют родство.

– В чём проблема?

– Не катит тачка.

– А ты капот поднимал?

– Поднимал.

– Ногой по передним колёсам бил?

– Бил.

– А по задним колёсам бил?

– Бил и по задним. Ничего не помогает.

– Ну, тогда я не знаю, чем могу помочь.

Я подошёл, глянул под капот.

– Да тут просто провод с клеммы аккумулятора соскочил.

Попросил перчатку, водворил его на положенное место. Хозяин сел за руль, повернул ключ и мотор завёлся.

Видели бы вы, как они на меня глядели. И особенно после того, как я отказался принять несколько зелёных купюр, сказав, что ничего особенного не сделал.

– Да, мастер, – уважительно произнесли они в унисон.

Второй амбал мне руку пухлой пятернёй, а мы со своим вернулись в машину. Теперь уже отношение было ко мне совсем иное, граничащее с почтением.

Вдруг зазвонил мобильник. Амбал взял его, я услышал сердитый мужской голос:

– Здравствуйте! Ваша жена приехала в наш автосервиз…

– Да, да, я знаю, за ремонт её автомобиля я заплачу.

– За ремонт автомобиля вы заплатите, а кто заплатит за ремонт здания СТО?!

– Она и его у вас разнесла? И это сколько?.. Всего-то! И ты из-за такой фигни меня достаёшь? Рисуй сколько надо – получишь!..

Повернулся ко мне:

– Моя жена ездит, как молния.

– Так быстро?

– Нет, всегда попадает в дерево. Как и на этот раз…

– Да, с женщинами всегда проблемы.

– Это ещё мягко сказано. Вот вчера, к примеру, еду не хило, а одна обгоняет меня так, словно я не еду, а задним ходом пячусь. Смотрю, она на ходу разговаривает по мобильнику и красится при этом. Я так удивился, что чуть не уронил бритву в кофе! Представляешь!..

Я заметил на заднем сиденье баян. Улучив момент, осторожно поинтересовался:

– А это чей?

– Магнитолу спёрли, приходится баяниста возить с собой. Отпустил его на время. Вошёл в его положение, какие-то срочные дела у него… А вот и заправка, нужно залить бензин, осталось всего – ничего!..

Вышел, жду.

Необычайно лихо подносится к заправке на учебном автомобиле женщина. Выходит и говорит заправщику:

– Мне, блин, полный бак!

Он ей отвечает:

– Хорошо, сейчас сделаю, только выключите мотор своей машины.

– Я его выключила, это инспектор под сиденьем трясётся… Да, объясните, мне, пожалуйста, почему так быстро дорожает бензин? А ведь наша Россия – нефтедобывающая страна?!

Заправщик ушёл, не ответив, она повернулась ко мне. Пришлось отвечать мне:

– Бензин дорожает, потому что из-за подорожания цен на бензин увеличиваются затраты на его перевозку.

– А-а, – уважительно поглядела она на меня.

Тут амбал воссел за руль, поспешил и я на своё место.

Едем. Я заметил крупную необычную кнопку на панели с необычными знаками. Спросил:

– Это что за кнопка?

– Ну, от дождя.

– А-а, нажимаешь и крыша поднимается.

– Ты чо! Это у лохов крыша поднимается! Не те бабки! У меня нажимаешь – и дождь прекращается…

У меня нет слов.

Он же посмотрел на часы и газанул так, что меня вдавило в мякоть пружин мягкой обшивки кресла. Затем неожиданно затормозил, и я тут понял, почему переднее стекло зовут лобовым…