Избранное: Культура и искусство: Традиции, наследие и современность

И вот, почти все позади: помещение найдено, с натурой договорились. Осталось одно, самое главное место преподавателя. И им, конечно же, стал В.И.Стаценко – ныне доцент нашего института.

Занятия на наших импровизированных курсах, благодаря ему, стали очень интересными и увлекательными. Он много беседовал с нами об искусстве, о том, каким должен быть художник в жизни и в творчестве. От него я и услышал об А.Л.Королеве. Владимир Иванович поступал очень мудро: он никогда не вмешивался в работу своего ученика. Он всегда старался, сделать так, чтобы человек дошел до всего сам. Ведь как обычно бывает в жизни: если хочешь убедить в чем-то собеседника, сделай так, чтобы он ту мысль, которую вы ему пытаетесь доказать, привить его сознанию, считал своей. Ни в коей мере его не поучая, а тем более, не унижая.

Таким же образом, нам преподавали и рисунок. Владимир Иванович, старался как можно доходчивее, объяснить словами, и подкреплял он эти свои объяснения схемами на полях рисунка. Как потом он сказал нам, что ему очень помогла методика Александра Леонидовича Королева, близкая ему по духу.

Следующее знакомство (пока еще только заочное) с Королевым и его методом произошло у меня в стенах института. На младших курсах я учился у А.Л.Худякова, Б.М.Лавренко и Г.И.Манашерова. В перерывах между занятиями, я заглядывал в мастерскую А.А.Мыльникова, посмотреть, как работают старшие ребята. А во время семестровых просмотров любил подолгу стоять перед их рисунками, и, изучая их, кое-что брал себе на вооружение.

И, наконец, для меня, как и для любого студента живописного факультета, наступил ответственный момент после второго курса – выбор мастерской. Естественно, я написал заявление в мастерскую А.А.Мыльникова. Не было предела моей радости, когда я узнал, что зачислен, я строил много планов на всю мою дальнейшую студенческую и творческую жизнь. В таком приподнятом настроении начался для меня третий курс.

С самого начала для меня необычным было все. Вместо маленьких помещений, где мы занимались раньше, я попал в огромную мастерскую. Мы работали вместе с ребятами с четвертого курса, соответственно, могли видеть и ход выполнения ими учебных заданий и чему-то у них поучиться

В мастерской были три натурщика, чьи фигуры соответствовали различным типам мужской фигуры. Самый старший из них (по возрасту) – пенсионер дядя Саша – сухонький, небольшого роста старичок. На его примере удобно было постигать основы пластической анатомии, до того ясно читались на его теле основные анатомические узлы. Второй – высокий, статный, как будто литой – Алексей Гробов, чем-то напоминающий античные образы стройностью и плавным перетеканием форм своего тела. И, наконец – бывший моряк, среднего роста, коренастый Костя, поражавший всех своей мускулатурой, натренированным телом, чем-то напоминавший героические образы Микеланджело.

Я выбрал тогда в качестве натуры Алексея. Мне хотелось отразить в своем рисунке пластичность его тела. Как сейчас помню первое наше занятие по рисунку. Ставший уже к тому времени для меня легендой Александр Леонидович появился совершенно неожиданно. Может быть, это было неожиданным для меня, хотя на самом деле, это было самое обычное занятие по рисунку в нашей мастерской. Вошел небольшого роста, одетый в безукоризненно сидящий на нем, как с иголочки, серый костюм, человек. Аккуратно подстриженные волосы были тронуты сединой. Его доброе лицо озаряла улыбка, а внимательные глаза, так и сияли солнечными лучиками. Быстро окинув взглядом всех присутствующих, он стремительно двинулся к нам. Началась работа, его работа.

Александр Леонидович не обошел никого вниманием. Возле каждого студента он останавливался, анализировал его рисунок, каждому давал совет. На одного студента у него уходило примерно 10—15 минут. Веселость взгляда уходила куда-то на второй план, Королев становился предельно внимательным и сосредоточенным. В этот короткий промежуток времени, он давал студенту предельно ясный, исчерпывающий совет – основные направления, в которых он должен вести свой рисунок и, самое главное, рисовал схемы, это я увидел, наконец, воочию.

Александр Леонидович говорил: «Всматриваясь в фигуру, важно проследить то состояние, которое характерно для различных частей тела при опоре на одну ногу. Найти их положение помогает представление о вертикальной и горизонтальной осях тела, о плоскости, на которой стоит фигура, касается ее следками опорной и свободной ног».

Он утверждал, что во время работы уточняются пропорции, при этом желательно не пользоваться подсобными измерениями, сопоставляя части тела: торс – ноги, длина рук – высота фигуры и т. д.

Необходимо следить за главными продольными и поперечными делениями, что очень важно при определении поворотов, наклонов, ракурсов форм. Этот этап работы требует большого внимания, надо охватывать всю фигуру в пространстве, определять ее движения и постановку. Рисуя, необходимо чувствовать конструкцию форм, представлять себе, как одна форма возникает из другой, как другая переходит в третью и т. д. Чтобы разобраться в сложной форме, надо ее строить, сначала намечая в виде упрощенной схемы, постепенно в ходе работы усложняя ее.

Во время работы надо сохранять одну точку зрения, с которой начали рисовать, но нельзя стоять долго на одном месте. Следует всматриваться в модель со всех сторон, тогда можно лучше понять ту форму, которую надо отобразить.

Необходимо постоянно анатомически анализировать форму, это поможет преодолеть поверхностное копирование модели, даст возможность осознать реальную пластическую форму, подчеркнуть характеристику основных масс.

«В начале работы, – неоднократно повторял Королев, – большое значение имеют линии, как границы форм и как вспомогательный этап при построении формы». Нужно стремиться к максимальной пространственности, глубине, объемности модели. Только в тоновом объемном рисунке можно правильно передать пропорции и характер модели, добиться материальности пластической формы, пространственности и глубины частей тела.

Нельзя разделять работу над рисунком на какие-то замкнутые этапы, как построение, постановка, пропорции, моделировка тоном и т. д. В процессе всей работы от начала до конца эти этапы тесно переплетаются и требуют постоянного напряжения и работы разума.

Александр Леонидович настаивал на том, что все время необходимо думать о сохранении цельности света и тени, следить за изменением силы светотеневых контрастов. Они, как правило, сильнее вблизи от источника света и убывают по мере удаления от него. Снижают контрасты и на формах, наиболее удаленных от глаза рисующего. Надо следить за светораздельной линией, которая выявляет строение формы.

Рисунок может быть выполнен очень скромными средствами в очень легкой тональности. Совсем не обязательно достигать тех отношений, которые существуют в натуре. Но необходимо выдерживать отношения от самого светлого до самого темного в пределах задуманной гаммы.

Линия должна помогать выявлению границ костей, мышц, сухожилий. Линия и тон должны быть тесно связаны друг с другом, как дополняющие друг друга способы передачи пластической формы.

Работая над рисунком человеческой фигуры, надо добиваться естественности движения, не быть на поводу у модели, которая двигается, сбивает позу. Необходимо помнить, что изменение положения формы оставляет неизменной ее пластическую сущность.

«Со временем, – говорил Александр Леонидович, – приходит умение работать, опуская предварительное построение, держа его в уме, ориентируясь на основные опорные пункты. Появится возможность отойти от строгой дисциплины, сухости, которые так необходимы в процессе изучения, но навсегда должно остаться стремление анализировать и точно передавать натуру».

Помимо основных занятий, указанных в расписании, я старался рисовать дополнительно. Александр Леонидович всегда поощрял подобные желания студентов, не ограничивая их количеством учебных заданий. В частности, я, будучи на третьем курсе, посещал занятия по рисунку на пятом курсе, где рисовали двойные постановки, гораздо сложнее по своим задачам, чем те задания, которые по учебной программе полагалось рисовать нам. Хочется особо отметить этот курс. Там учились талантливые ребята, ставшие впоследствии замечательными художниками и педагогами: среди них – Александр Кирович Быстров, который сейчас является ведущим преподавателем рисунка института им. Репина. Я многому учился и у них.

Александр Леонидович был разносторонним педагогом. Помимо практических занятий, он занимался теоретической и просветительской деятельностью – его статьи, посвященные методике преподавания рисунка, помещены в научных сборниках института. Он читал лекции. На одной из таких лекций мне удалось побывать. Это было в 1986 году. Лекция проходила в помещении Рисовальных классов, на Литейном дворике. Собралось очень много слушателей. Спустя какое-то непродолжительное время, по материалам этой лекции была сделана выставка в деканате живописного факультета. На ней были представлены схемы рисования человеческой фигуры – т.е. весь наглядный материал, наработанный в течение многих лет его преподавательской деятельности, служивший практической основой его теоретических изысканий. Для меня и для многих наших студентов это представляло огромную ценность. Курсом младше у нас учился Сергей Мачехин, который был ко всему прочему и великолепным фотографом. Он сделал фотографии с выставленных схем. Затем я их оформил, наклеив в альбом, который существует до сих пор. Эти схемы очень помогли мне в моей педагогической работе.

Рисунок был стихией Королева, его страстью. Главной задачей своей учебной и педагогической деятельности Александр Леонидович считал сохранение и преумножение лучших традиций классической школы рисунка. Потом он неоднократно нам повторял то, что наша школа рисунка – одна из самых лучших. Он рассказывал нам о том, как однажды он ездил в учебную командировку по разным странам, посещал различные художественные учебные заведения. Собранный им материал, он использовал в свое время на научной конференции по рисунку.

Александр Леонидович был поражен тем, что в таких странах как Италия, Франция, которые мы по праву считаем колыбелью классического искусства, во многом академические реалистические традиции в преподавании рисунка были утрачены. Его поразил следующий курьезный случай. Как-то он присутствовал на занятии в одном из учебных заведений Италии. Студенты рисовали сидящего натурщика, разместившись к нему… спиной! Вероятно, так им было удобно. Не доверяя верности своего глаза, каждых из студентов, когда возникала необходимость в нанесении в нужном месте линии на листе бумаги, оборачивался к натурщику, и с помощью металлической палочки, которая, была у каждого, делал необходимые замеры, на основании которых и проводилась очередная линия или наносилась тень. Тем самым, творческий контакт художника с живой натурой практически сводился к нулю, и рисунок становился своеобразным свидетельством механического перевода на бумагу линий и штрихов.

Есть еще одна история, которую нам поведал Александр Леонидович. Она немного трогательно-романтическая. Гуляя в Париже по Монмартру, Королев внимательно рассматривал рисунки художников, работавших там. Одна из художниц, предложила нарисовать его портрет. Александр Леонидович согласился. По окончании работы, он поблагодарил эту женщину, и ответил ей встречным предложением, нарисовать ее портрет. Она, конечно, также согласилась, заинтересованная тем, кто же, на самом деле, этот незнакомый господин. Но, когда потом она увидела свой портрет, выполненный рукой мастера, то не нашла слов для выражения своего восхищения. И, когда наша делегация уезжала домой, то эта художница в знак своего восхищения талантом мастера, пришла в этот день к отъезжающему нашему автобусу проводить своего нового знакомого. Этот трогательный знак уважения и высокой оценки нашей художественной школы Александру Леонидовичу запомнился на всю жизнь.

Он любил и восхищался искусством, готов был говорить о нем часами. С каким вдохновением рассказывал он нам о том, что видел в Египте. Его поражало мастерство древнеегипетских мастеров пластики, которые чувствовали малейшие нюансы изменения формы и объема. Эти изменения, колебания формы легко было ощутить, проводя рукой по поверхности статуй, насколько все в этих шедеврах древней пластики было естественно и органично. Неуловимость пластики заключалась в том, что мастер воплощал в своей скульптуре даже то, что не видел человеческий глаз, и только, прикоснувшись ладонью можно было ощутить колебания формы.

Его мысли об искусстве, высказанные зачастую в рабочем порядке по ходу занятий с нами, или даже в неофициальной обстановке, в дружеских беседах, отличались ясностью, искренностью и большой философской глубиной. До сих пор помню рассказ о росписи Сикстинской капеллы Микеланджело. Тогда этот художник был для меня кумиром. Остался он им и поныне. Александр Леонидович пытался до нас донести свои впечатления. «Вы просто не поверите, – говорил он. – Когда я рассматривал сидящие фигуры фрески, я пришел к выводу, о том, что в реальной жизни, человек, какими бы физическими качествами он ни обладал, никогда не может сесть в такую позу, но как это убедительно, как добавляет к общему образному строю этого произведения! Выходит, что искусство – это еще и обман! Но обман убедительный, заставляющий людей плакать, радоваться, сострадать, восхищаться, наслаждаться красотой жизни?»

Да, жизнь Александр Леонидович очень любил, любил и ценил каждое ее мгновение.

Помню один случай. Как-то Андрей Андреевич Мыльников поставил очень красивую с большой творческой задумкой, как он умеет всегда делать, двойную постановку по живописи. Два натурщика – с мотоциклом. Вот этот мотоцикл и навел Александра Леонидовича на воспоминания. Он вспомнил первые послевоенные годы. Тогда в Академию был откуда-то завезен трофейный немецкий мотоцикл. Хотя он и использовался для реквизита, на самом деле был в полной исправности, т.е., как говорят об автомобилях, на ходу. Иногда на него садились студенты, и устраивали гонки по коридорам Академии. Начинался их путь у деканата живописного факультета, затем – мастерский поворот у кабинета анатомии, и, тогдашний байкер, выходил на финишную прямую. Он брал полный разгон и тормозил у дверей научной библиотеки.

Александр Леонидович часто вспоминал то время, не просто потому, что это была его молодость, а, скорее всего, за то ощущение жизни. В те послевоенные годы в институт пришло много молодых людей, бывших фронтовиков. Они горели желанием наверстать то, что было упущено с войной, доделать то, что когда-то не успели доделать, обустроить, сделать лучше мир, который они спасли, и в котором им было даровано право жить.

Жизнь в институте, несмотря на многие бытовые неудобства и лишения была очень насыщенной и интересной. Помимо того, что студенты с большим желанием и увлечением и увлечением учились, они устраивали интересные мероприятия. Душой всего этого был студенческий профком, в большинстве своем состоявший из ребят-фронтовиков. Александр Леонидович рассказывал, как в те годы в академических мастерских организовывались праздничные вечера. Накрывался большой стол, приглашались гости. Приходили юноши и девушки из университета, консерватории. Беседовали об искусстве, устраивали интересные игры, танцы, студенты консерватории играли на музыкальных инструментах, пели, жизнь била ключом.

Я даже видел несколько фотографий, сделанных на этих мероприятиях. С нами на курсе, в одной группе со мной, училась Оля Орешникова, внучка Виктора Михайловича Орешникова. Она показывала нам их, листая старый семейный альбом. Веселые, озорные, молодые лица смотрели на нас с этих снимков. Там были и Андрей Андреевич, и Александр Леонидович, и сам Виктор Михайлович Орешников.

Последняя встреча с Александром Леонидовичем Королевым состоялась в 1987 году. Позади сдача экзаменов, бессонные ночи, защита дипломной работы. Мне предстояло уехать к месту моей будущей работы в Молдавию, в Кишиневский педагогический институт им. И. Крянгэ. Шли последние приготовления перед моим отъездом. Я пришел в институт, чтобы подписать обходной лист. В коридоре, возле учебной части мне встретился Александр Леонидович. Мы тепло попрощались, он пожелал мне удачи, и, напоследок, сказал, что, если ты будешь в компании своих друзей—художников, вспоминай обо мне.

Больше нам не довелось уже встретиться. Известие об его безвременной кончине я получил уже в Кишиневе. Мне позвонили друзья. Я не смог приехать на похороны, послал телеграмму соболезнования, которую наш преподаватель, коллега Александра Леонидовича по мастерской – профессор Алексей Константинович Соколов, прочел на гражданской панихиде.

Для меня это была большая потеря. Кто-то любит повторять банальную истину о том, что незаменимых людей нет. Это не так. Каждый человек уникален. Он живет в своих делах поступках, в том, что он сделал. Хорошие и добрые дела помнят. Эта память в сердцах людей. По сегодняшний день живут художественные произведения, созданные рукой Александра Леонидовича. Среди них – мозаика на здании математико-механического факультета. С-Петербургского университета, где по стечению обстоятельств учится мой сын Артем. Существует и поныне огромный витраж перед входом в станцию метро Гостиный двор, посвященный русской революции. Правда, он сейчас закрыт дорогими и броскими рекламными щитами – таковы реалии нашего времени – времени развивающегося капитализма. Но, кто знает, придет время, и это произведение очистится от этих внешний наносных и ненужных атрибутов. Я верю в это.

У меня в фотоальбоме есть студенческая фотография тех времен. Мы – я, мои друзья Леха Иванов, Валька Бобыльков, – сфотографировались с Александром Леонидовичем на субботнике в коридоре института. Солнечный день. Александр Леонидович стоит и улыбается – солнцу, ребятам, хорошей погоде, у него хорошее настроение. Таким он мне и запомнился с тех пор – хорошим добрым человеком.

Е.В.Малыхстарший преподаватель кафедры рисунка Санкт-Петербургского Государственного Академического института имени И.Е.РепинаЯнварь 2012 г.

Александр Фитц. «Я лютеран люблю богослуженье»

О книге архиепископа Йозефа Барона «Российское лютеранство. История, теология, актуальность», Санкт-Петербургского издательства «Алетейя» и не только.

Побудительным мотивом к написанию этой статьи явилась книга архиепископа Йозефа Барона (Iosef Baron) «Российское лютеранство. История, теология, актуальность», вышедшая в санкт-петербургском издательстве «Алетейя».1

Проблемы на завтра

В значительной степени связано это с тем, что к некоторым событиям недавнего прошлого, о которых рассказывается в ней – возрождению Евангелическо-лютеранской церкви России, – я имел самое непосредственное отношение. Кроме того, было интересно, как автор оценивает нынешнее положение лютеран в РФ. А ещё, что естественно, читая книгу, я невольно сравнивал жизнь протестантских общин Германии и России.

Но прежде несколько слов о Йозефе Бароне. Родился он в Литве, окончил факультет иностранных языков Латвийского госуниверситета. Затем изучал богословие в Семинарии при Евангелическо-лютеранской церкви Латвии. Служил викарием и пастором в Ленинграде, других городах РФ. В 1991 г. был рукоположён в суперинтенданты-епископы. С 2009 г. – архиепископ. Совершенствовался при университетах Gregoriana и Angelicum в Риме. Доктор теологии. Своими духовными наставниками и учителями он считает архиепископов Латвии Яниса Матулиса (Janis Matulis, 1911—1985), Эрика Местерса (Erik Mesters, 1926—2009) и епископа немецких лютеранских общин в СССР Харольда Калниньша (Harold Kalninsch, 1911—1997). Кстати, с двумя последними я встречался и имел честь беседовать.

Замечу, что книга о. Й. Барона написана лёгким слогом, а вот вопросы, которых он в ней касается, назвать таковыми никак нельзя: «Жизнь и деятельность Мартина Лютера», «Христианство и Реформация», «Мотивы и сущность Реформации», «Понимание Церкви», «Суверенитет Бога-Творца и статус человека», «Св. Писание и Предание в Церкви», «Идея единой Церкви», «Диалектика личного и Соборного», «Церковь остаётся надэтнической», «Различные течения Протестантизма»…

Подробно и предельно честно рассказывает он также о непростом возрождении лютеранства в России и христианства как такового. «Первая волна всеобщего восторга приобщения к лютеранству после открытия границ бывшего Советского Союза скоро прошла, – вспоминает он. – Постепенно образовались независимые от Запада, Германии, Скандинавии и Америки церкви. Однако единства не было: почти каждая из лютеранских поместных церквей, начиная с немецкой, полагала, что лишь она „единственная“ и „правильная“. Куда-то исчезла обычная человеческая и духовная радость, что мы, христиане, можем теперь свободно и без опаски общаться друг с другом… Было обидно сознавать, что „блага“, которые мы получили от Запада, не только помогли, но и внесли раскол в духовное возрождение россиян…» Иными словами, в ряде случаев материальное возобладало. Хотя это естественно. Далеко не каждый выдерживает испытание деньгами, славой…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

(1) – Барон Й. Российское лютеранство. История, теология, актуальность. СПб.: Алетейя, 2011 г.