скачать книгу бесплатно
7
Пришлось теперь Афанасию посещать коллегию ежедневно, как на службу, сюда хаживать. В большом уважении стал казачий голова среди жителей Литейного. Многие сроду не бывали на Васильевском острове. Какая нужда? А сибирский казак по указу Сената туда каждый день шастает!
Но все, слава Богу, до поры. Как-то утром по обыкновению его встретил знакомый приказчик:
– Что же вы, батюшка, эдак нынче припозднились? Господин секретарь уже изволил спрашивать. Срочно идите до господ! – понизив голос, приказчик по-приятельски посоветовал: – Встань у дверей и жди, когда пригласят. Запоминай: тот, что тебя более всех расспрашивать будет – секретарь Сената Кирилов Иван Кириллович, в темном парике – сенатор Алексей Михайлович Черкасский, а в рыжем будет сам адмирал Сиверс Петр Иванович.
За массивными дубовыми дверями в прохладе просторного кабинета вели неспешный разговор старые Петровы соратники, верные слуги государства Российского. Службы их протекали в различных областях и редко пересекались в жизни, но их объединяло нечто другое. Служение отчизне для них значило более, нежели дворцовые интриги и радение о собственном обогащении.
Секретарь Сената, хозяин кабинета и главный инициатор встречи, довел до приглашенных суть вопроса:
– Господа! Более всего сейчас нас должно беспокоить последнее Петрово деяние для благости Российской империи. Я имею в виду проведывание крайних восточных владений с целью закрепить их за империей и решить наконец вопрос, каким образом Азия и Америка вблизи себя пребывают.
– Вы, Иван Кириллович, глубоко правы! Названные вопросы очень важны, и решать их надо спешно, – с готовностью согласился адмирал Сиверс. – Слышал я от английского капитана, чья шхуна ныне стоит у меня в Кронштадте, что в их адмиралтействе поговаривают о морской экспедиции к северным берегам Тихого океана. А это означает, что если они опередят в съемке наших и прилегающих к нам восточных земель, то мы, господа, не только ничего не приобретем, но можем лишиться и собственных территорий. Тогда лишь воинскими баталиями сей вопрос решать придется.
– Экспедиция Витуса Беринга, снаряженная Петром Великим, второй год как на пути в Охотск, – продолжил сообщение секретарь. – От нее начали поступать первые известия, точнее, одни только жалобы и просьбы о помощи.
– И на что Беринг жалобится? – полюбопытствовал адмирал. – Здесь, на Балтике, он тоже не отличался особой смелостью и терпением. Хотя офицер исполнительный.
– А вы знаете, на все жалуется – на снабжение продуктами, на нерасторопность тамошних воевод, на морозы, опасность со стороны воровских людишек, особенно инородцев. Прочитав его отписки, я углядел в них полную нерешительность и, если хотите, отчаяние, – Иван Кириллович замолчал, ожидая реакции присутствующих.
– Но, насколько я знаю, в его команде такие блестящие офицеры, как лейтенанты флота Шпанберг и Чириков; подобным храбрецам сам черт не ровня, – напомнил адмирал Сиверс. – Они вполне могут показать пример храбрости и чести.
– Князь Алексей Михайлович! – обратился секретарь Сената к Черкасскому, которого изрядно утомили велеречивые реплики адмирала. – Вы сами долгое время пребывали в Сибири на посту губернатора и, следовательно, более сведущи о тамошних диких инородцах. Неужто нашим солдатам, вооруженных фузеями, они опасны?
– Как же, как же! Наслышан от воеводы якутского и анадырского приказчика! Есть там народец – казаки его чукчами прозвали, а их землю – Чукотским носом. Ту, что у самого восточного моря, на краю земли. Река немалая Анадырь через тот нос протекает. Сладили казаки острог, оказавшийся в центре тамошней немирной землицы. С виду чукчи напоминают самоедов, что по северным полуночным землям живут, но те – народ смирный, а эти дюже люты. А насчет фузей, извините! Казаки анадырские, кроме самопалов старых, ничего не видели.
– Господа! У меня в приемной находится некто Афанасий Шестаков. Он долгое время служил в Якутске тамошним казачьим головою. Сей казак подал челобитную в Сенат и теперь дожидается решения. В челобитной излагает прожект приведения тех земель в покорность Его Императорскому Величеству.
– Что за новость? – недовольно фыркнул адмирал. – Никак нынче мужики взялись государственные дела править. Следует его высечь да отправить обратно в Сибирь!
– Вы, адмирал, не горячитесь! – успокоил его князь Черкасский. – К таким казакам надо прислушаться! Он про Сибирь более других знает, и не понаслышке.
– Более скажу! Казак грамотен и приложил карту тех земель, с островами и землями, о которых я как главный географ империи даже понятия не имею, – добавил Иван Кириллович, раскладывая на столе карту Шестакова.
Адмирал Сиверс с нескрываемым любопытством склонился над картой, где многие надписи были весьма необычны.
– Такое трудно сочинить! Но заметьте, нет ни одного геодезического замера.
– К сожалению, тамошние мужики, как, впрочем, и архангельские поморы, сим высоким наукам не обучены.
– Ну что, господин секретарь Высокого Сената, показывайте своего мужика. Весьма любопытно взглянуть, – примирительно молвил Сиверс.
В кабинет Ивана Кирилловича Кирилова вошел якутский казачий голова Афанасий Федотович Шестаков. Под пристальными взглядами сановитых вельмож он проследовал в центр просторного, богато убранного помещения и остановился. В его поведении не чувствовалось ни раболепия, ни растерянности. Для человека, с детских лет привыкшего к опасностям и неожиданностям, эти чувства неведомы. Его более беспокоили мысли присутствующих людей, от которых сейчас зависела судьба его помыслов, и тех, кто остался на далеких окраинных берегах. Его состояние походило на напряжение охотника, неожиданно оказавшегося вблизи хищного зверя и замершего до мгновения, когда тот проявит себя либо миром, либо свирепой атакой. Чем раньше уловишь этот момент, тем больше шансов выйти победителем. Но здесь все считали себя охотниками.
«Дюжий мужичина и, похоже, непрост», – подумал адмирал.
– Умен, сразу видать, – оценил Кирилов.
– Настоящий сибиряк! Такой хоть чего добьется, лишь смерть его остановит. Ему бы подобным смельчакам поручать далее землицу восточную проведывать да не мешать указами, – заключил князь Черкасский и на правах старшего задал первый вопрос: – Откуда родом будешь, казак?
– Сибирский я, коренной! Еще дед мой – из поморов пустозерских; как на Енисей пришел северным морем, так там и остался. Верстался в Туруханском остроге в казаки, с тех пор и служим государю-батюшке. Отец в Якутский острог перебрался, ну а я по его стопам с малолетства в Якутске. Подьячий, Александр Еремеич, что в приказной избе писарем служил, – царство ему небесное! – обучил меня грамоте да языкам тамошних инородцев. Вот, более по грамотности, и выслужился до казачьего головы.
– А чего в Санкт-Петербург съехал? Аль Якутск опостылел? – продолжил дознание Черкасский.
– Что ты, господине князе! Я всей душой там. Вот как решите мои чаяния, так я до Якутска обратно откочую.
– Зрели твою карту. Прямо скажу: много там неведомых земель. Но верна ли, может, то вымысел? За карту кто ответчик? – на удивление спокойно и даже миролюбиво спросил адмирал Сиверс.
– Эту карту рисовал мой давний товарищ Иван Козыревский. Ныне он человече монашеского постригу и проживает в Якутске. В основе карты лежат походы приказчика Атласова. Иван состоял у него на службе долгое время и рисовал с его слов. После сам хаживал на кочах по Курильской гряде; другие казаки свое сказывали, а я уж, батюшка, за сии художества головой ручаюсь. Вот ежели открыть в Якутске школу обучения казачьих детей геодезии и обратить их на отыскание и покорение новых земель, на службу, к коей они совершенно обычны, то все по науке будет, и то пользам великим быть!
– Поведай вкратце сенаторам свои чаяния и заботы. Отвечай толково да без утайки, – распорядился Иван Кириллович.
– А то и предлагаю, господине сенаторы, что землицу ту, Чукотскую и Камчатскую, лежащую на восточном порубежье земли Русской, подвести под высокую государеву руку, ибо до сей поры инородцы тамошние не замирены и ясак добровольно не платят. По малолюдству служилых, остроги жгут, а острожный скот угоняют. Выходит, что наперед надо привести в подданство тех инородцев, которые уже были в ясашном платеже и изменили, а также и вновь, кои еще не были, а уж затем продолжить поиск новых земель.
– Обратите внимание, господа сенаторы, что речь идет именно о тех землях, куда по велению Петра Великого отправлена экспедиция Беринга, – вставил секретарь Сената.
– И что же это за народишко, не желающий идти под государеву руку? – спросил адмирал.
– Более всех досаждают чукчи, проживающие от Колымы по Анадырю до самого восточного моря. Береговых, что более промышляют морского зверя, мы прозываем сидячими, а тех, что кочуют по Анадырскому носу, оленными. Сами чукчи себя прозывают луораветлан.
– Лу-о-ра-вет-лан, – с трудом повторил Иван Кириллович. – И что же сие означает? Нечто типа быстрого оленя?
Государственные мужи дружно засмеялись.
– Извиняйте, господине секретарь, не угадали. «Луораветлан» на их языке означает «настоящий человек».
Все замолчали, словно поперхнувшись, а казачий голова продолжал:
– И не ведают те чукчи страха, а соседние народы, юкагиры и коряки, в панике бегут от них, называя грозой северного побережья.
– Расскажи о чукчах еще чего поболее, – попросил адмирал.
– Живут они, сторонясь от чужих глаз; и мы мало о них знаем. Ведомо, что кочуют на оленях и собачьих упряжках, бой у них лучный, доспехи из кож морского зверя. Начальных людей у них нет. Собирают ополчение быстро – до двух, а то и трех тысяч воинов, тогда и ставят над ними выборного командира. В бою жестоки до крайности, а с пленными обходятся по-доброму, не пытают.
– Сколько же надобно войску, чтобы усмирить сих нехристей? – подал голос князь Черкасский.
– Так, полагаю, казаков служилых собрать бы человек триста или четыреста – и достаточно, окромя солдат десятка два, геодезиста справного, матросов десяток, кузнеца, рудознатца тоже треба. Людишек лучше собрать по сибирским городам и острогам. Они более привычны к нашим морозам да и в бою с инородцами дюже стойкие. Служилых надобно развести по острогам: в Среднеколымский, Анадырский и Охотск. Оно и харчеваться так проще. С моря и с берега взять чукчей в клещи и замирить силою. Далее укрепить старые остроги, поставить новые в местах удаленных и к тому гожих, и вольно проведывать острова да новые земли.
– А что, твой племяш Иван даст ли твою карту Берингу?
– Непременно даст: у него срисованная копия имеется! Еще и проситься будет в экспедицию! Сильно его влечет в новые земли. На свои деньги морской коч ладит в Якутске, собирается Северным морем в Анадырь уйти.
– И что же, ты готов возглавить сей наряд?
– То будет для меня великая честь! Не пощажу живота своего ради дела государева! – не скрывая восторга, воскликнул Шестаков.
– Теперь ступай и жди нашего решения, – завершил разговор секретарь Сената.
После того как за казачьим головою закрылась дверь, Иван Кириллович попросил каждого высказать свое мнение.
– Господа сенаторы! Лично меня разговор окончательно убедил в необходимости снаряжения воинского наряда в земли чукчей. Надобно замирить сей народец и привести его под государеву руку. Если экспедиция Беринга вернется ни с чем, Россия будет опозорена перед всей просвещенной Европой. Мы, дети Петровы, не должны этого допустить! Предлагаю составить доношение в Верховный Совет под названием «О посылке якутского казачьего головы Шестакова в Якутский уезд к берегам Северного моря для проведывания новых земель и острогов, и о приводе обретающихся в тех землях и на островах иноземцев в подданство, и о даче ему, Шестакову, для того служилых и других чинов людей и оным жалованья».
– Я согласен с тобой, Иван Кириллович. Тянуть далее нельзя, – заговорил князь Черкасский. – Но всем ведомо, что вопросы по челобитным, несмотря на мнение Сената, решаются верховниками крайне медленно. С графом Петром Андреевичем Толстым я переговорю сам. Он сейчас у императрицы в фаворе и со светлейшим князем Меньшиковым в дружбе. Но кроме них в Верховном тайном совете значительный вес имеет генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин.
– На этот счет не беспокойтесь, – солидно заверил адмирал Сиверс. – С Федором Матвеевичем я пообщаюсь завтра. Он, по обыкновению, меня с докладами требует не реже как через день-два.
8
Несмотря на все старания секретаря Сената Ивана Кирилловича, доношение было рассмотрено на Верховном тайном совете лишь в январе 1727 года. Возмутительная волокита! Ведь минуло уже два года с тех пор, как казак Афанасий Шестаков подал прошение в Сенат. Хотя не стоит удивляться. Видит Бог, не озаботься его челобитной сановный чиновник, не случилось бы сего рассмотрения вовсе. К тому же хочется верить в старую русскую поговорку о том, что, если долго запрягать, то ехать будешь быстро. На все случаи жизни во все времена сородичи находили оптимистичные оправдания медлительности.
По приглашению Верховного тайного совета был заслушан нынешний сибирский губернатор Михаил Владимирович Долгоруков, специально прибывший из Тобольска и тем еще отсрочивший решение на два месяца. Именно он и член Верховного совета граф Толстой проявили повышенный интерес к персоне казачьего головы, что в дальнейшем сильно повлияло на ход событий.
Оба представителя древних родов не хотели и не могли смириться с тем, что обычный мужик хоть и дослужившийся в сибирской глубинке до звания казачьего головы, способен возглавить столь серьезную экспедицию.
На последнем заседании Верховного тайного совета дебаты кипели вокруг государственных целей предполагаемой экспедиции, а также вообще в целесообразности ее снаряжения и особенно – по поводу руководителя похода. Вопрос о военной баталии супротив воровских инородцев стоял прежде иных. Тут-то и возникло первое сомнение.
– Князь Михаил Владимирович! – пылко произнес граф Толстой. – Как я понимаю, вы поддерживаете помыслы Афанасия Шестакова. Но казачий голова – должность приказной службы, а баталия – занятие воинское. Да и можно ли простому мужику довериться в столь большом и сложном деле?
– Бывший якутский воевода, капитан Михаил Измайлов, что ныне пребывает на воеводстве в Иркутске, самого лестного мнения о Шестакове, – отвечал Долгоруков. – И в сибирских острогах каждый служилый казак – воин добрый, но в большой баталии, полагаю, мужику довериться все-таки нельзя.
– Без сомнения, Афанасий Шестаков радеет за сии дела, да и обычаи тех земель ему ведомы. Может, ему человека дворянского роду приставить в сотоварищи? Чтобы помощником был и воинскую науку ведал.
– Есть у меня в Тобольске такой офицер, – немного подумав, ответил Долгоруков. – Дюже волею крепок и смел! Родом он из польских шляхтичей. Предки уже сотню лет в сибирских острогах служат. То капитан сибирского драгунского полка Дмитрий Иванович Павлуцкий.
– Видимо, подходящий офицер. Я даже припоминаю его по наградному указу. Думаю, с этим вопросом все ясно, – подвел итог граф Петр Андреевич Толстой. – Готовим на подпись Ее Императорскому Величеству следующий указ: «О посылке якутского казачьего головы Шестакова для переговоров с немирными иноземцами о вступлении им в подданство России».
А к обладанию теми землями и в замирении с народами, их населяющими, у Росси причины веские: «Территории, прилегающие к российским владениям и ныне ей не подвластные, весьма нужны для прибыли государственной, понеже в тех местах соболь, рыбий зуб в достатке и прочий зверь родится. И пока в те земли, что с Сибирью пограничные, оные народы не вступили, следует их занять и подвести под государеву руку. Особливо для познания по восточному морю морского ходу, от которого может впредь пойти торговля с Японией, с Китаем или Кореей.
Надобно увеличить Якутский гарнизон до полутора тысяч человек за счет служилых людей из Томска, Енисейска и Красноярска. Из них четыреста служилых выделить в партию Шестакова. Среди солдат обязательно должны быть четыре гренадера, чтобы обучать делать земляные и верховые ракеты, хоть не для убийства, а для страху иноземцев. Остроги Охотский, Анадырский, Колымские, Тауйский отремонтировать и всячески крепить.
Для морских плаваний круг Камчатки и Чукотского носа из Адмиралтейской коллегии придать геодезиста, штурмана, подштурмана и десять матросов, а для строительства – судового подмастерья. Мастеровых людей, кузнецов, плотников выбирать из числа служилых казаков.
Снабдить экспедицию всем необходимым вооружением, потребным числом пушек и мортир с боеприпасами для установки их на корабли и остроги. На подарки иноземцам выдать сукно, олово, медь, иглы, десять пудов китайского табака и пятьдесят ведер вина.
Снабдить единовременно экспедицию жалованьем сразу на два года. В последующем выдавать жалованье всей команде в положенном размере и без задержек».
– А как же решим по части капитана Павлуцкого? Мне видится, что для пользы дела надо подчинить Шестакова обер-офицеру регулярной армии, – решительно настаивал сибирский губернатор.
– Князь Михаил Владимирович! – недовольно воскликнул, обращаясь к нему, граф Толстой. – То вопрос деликатный! Сейчас предлагаю сформулировать следующим образом: «Де послать с Шестаковым обер-офицера, для начала над военной командой по рассмотрению Сибирского губернатора». А вы, батюшка, по прибытии экспедиции Шестакова в Тобольск определите их отношение своим указом по общему согласию и тамошней обстановке.
Светлейший князь Меншиков хотя и председательствовал на этом заседании Верховного тайного совета, но вел себя крайне безразлично, возложив ответственность за принимаемые решения на графа Толстого. Это был период наивысшего могущества Александра Даниловича. Изрядно поднаторев в искусстве дворцовых интриг, он оставался человеком безграмотным и абсолютно не представлял масштабности и судьбоносности для России решаемых вопросов, да и сама Сибирь виделась ему не более как заштатная губерния, весьма удаленная и пригодная лишь для ссылки туда его недоброжелателей и противников. И неведомо было светлейшему князю, что именно Сибирь с ее бескрайними просторами и лютыми морозами будет во многом определять судьбу страны, а для него самого, как и многих других зарвавшихся лихоимцев, она станет последним убежищем.
По указу Ее Императорского Величества сотни людей добровольно отправятся в Сибирь, повинуясь чувству долга, творить историю России. Другим указом, изданным уже молодым императором Петром II Алексеевичем, в сентябре того же года гвардии майор князь Салтыков заключит главу Верховного тайного совета Александра Даниловича Меншикова под домашний арест. Вскорости со своими чадами и домочадцами он отправится в сибирскую ссылку. Последнее пристанище светлейшего князя – захолустный городок Березов, что стоит и по сей день на левом берегу реки Вогулка при впадении ее в реку Сосьва, а Сосьвы – в Малую Обь. Таковы уж пути Господни. Учит он нас уму-разуму, а мы все не разумеем.
9
Но вернемся к нашему герою. 23 марта 1727 года вышел именной указ императрицы Екатерины I и звучал он так: «О посылке якутского казачьего головы Шестакова для переговоров с немирными иноземцами, о вступлении им в подданство России». В этом указе одним из пунктов на сибирского губернатора возлагалась обязанность по его усмотрению послать с дипмиссией из обер-офицеров искусного человека и с ним Шестакова.
Согласитесь, странная формулировка. Если внимательно прочитать ее, то, без сомнения, видна двоякость трактовки начальства в экспедицией. Но, будучи в Санкт-Петербурге и в дороге до Тобольска, Афанасий не обратил на это ни малейшего внимания. Да и к чему, когда он неоднократно явственно слышал от сенаторов и членов Тайного совета о признании его как руководителя экспедиции; более того, Шестакова раздирали чувство восторга и планов громадье.
Единственно, что омрачило отъезд, это прощанье с Авдотьей Марковной. Она уже свыклась с бесконечным ожиданием. И вот теперь сколь ожидаемая, столь и нежданная разлука лишила ее всякой выдержки. Несмотря на оказанную честь ее супругу и выдачу немалого жалованья за два года, Авдотья чувствовала себя скверно. Растерянность и отчаяние переполняли казачью женку, все еще не насытившуюся супружеством. Крепко обняв супругу, казачий голова расцеловал малютку-дочь, размашисто перекрестил их головки и, не оглядываясь, отправился в далекие сибирские земли. В его представлении разлука предстояла долгой – лет пять, а то и более. Здесь Господь – распорядитель.
Сбывались самые заветные помыслы и мечты Афанасия. Его планы были одобрены полностью и вошли в наказные документы. Сенаторы тоже не поскупились, снабдив экспедицию всем необходимым. Но главное, в ее состав вошли люди, обладающие необходимыми знаниями и опытом. А уж отвагу, упорство, выносливость – эти достойные качества русского люда им предстояло доказать в деле.
Для морских походов и изыскания новых земель Адмиралтейством-коллегией экспедиции были приданы штурман Якоб Генс, подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Спиридонович Гвоздев.
Морским офицерам выдали необходимое оборудование: цепь мерительную, готовальню с инструментом, квадрант, азимут-компас; из циркулей – большой, хартинной, да простой и треножный, шкало планное, таблицы, хартины – плоскую и меркаторскую, один теодолит. Штурман и подштурман получили два пелькомпаса, восемь ординарных компасов, две склянки получасовых да две полуминутных.
Также в распоряжение Афанасия Шестакова предавались охотские мореходы Кондратий Мошков, Никифор Треска, Генрих Буш, Иван Бутин и, кроме того, ботовых дел мастер Иван Спешнев. Десяток матросов дополняли эту команду. Якутский казачий голова о таком мощном морском отряде даже не помышлял.
Возгордившись за себя и за деяния, которым надлежало свершиться, в июне 1727 года Шестаков в звании главного командира Северо-восточного края отправился со своей командой в Сибирь. Сомнений в своем главенстве у него тогда не было. Ведь именно так порешили сенаторы, министры и многочисленные члены коллегий, что в последние месяцы занимались устройством экспедиции с Афанасием Федотовичем.
Глава вторая. Обер-офицер драгунского полка
Хочу достоинства я чтить,
Которые собою сами
Умели титла заслужить
Похвальными себе делами;
Кого ни знатный род, ни сан,
Ни счастие не украшали;
Но кои доблестью снискали
Себе почтенье от граждан.
Г.Р. Державин
1
Тобольский драгунский полк, помимо эффектного названия, более ничем не выделялся. То было обычное полевое воинское формирование, каких в империи десятка три наберется. В свое время сформированный для защиты сибирской столицы Тобольска от набегов многочисленных орд башкир, калмыков, казахов, полк сейчас представлял жалкое зрелище. Расквартированный по многочисленным слободам его рядовой состав нес караульную службу, более схожую с крестьянским повседневным бытом. Редкий случай, чтоб наскочили ордынцы, да и то малым числом по воровскому делу, от голодухи. Тихо теперь на Тоболе; далеко на юге, в землях Джунгарии и Бухарии, пролегает граница Российской империи. Можно бы обучать конному строю новобранцев, да куда там, коль в полку даже лошадей уставных нет.
В одной из таких слобод, а именно в Окуневской, раскинувшейся к югу от Тобольска, тоже располагался небольшой драгунский гарнизон. Командовал им капитан Тобольского драгунского полка Дмитрий Иванович Павлуцкий.
Потомственный польский дворянин, чей род служил по сибирским острогам с незапамятных времен, он давно забыл родной язык, как и национальные обычаи. Зато в нем на удивление прочно сохранились гонор и необузданность, свойственные польскому шляхтичу. К службе он относился со всей ответственностью и, не имея в своем хозяйстве строевых коней, обучал рядовых драгун чему мог – пехотному строю, приемам штыковой атаки, меткой стрельбе из фузеи, фехтованию на палашах. Ведь, согласно Петровскому уставу, драгуны есть легкая конница, обязанная в совершенстве овладеть боевым искусством, вести сражение как в конном, так и пешем строю.
Сам Дмитрий Павлуцкий безукоризненно владел любым оружием, следил за выправкой подчиненных и при случае за малейшее оскорбление не давал спуску другим офицерам. Его болезненное самолюбие стало причиной бесконечных дуэлей и конфликтов. А вот карьера, благодаря отчаянной смелости, проявленной в схватках со степными ордами, сложилась неплохо; по сибирским меркам, капитанскому окладу и довольствию могли позавидовать многие служилые.
Из-за своенравного характера офицеры сторонились Павлуцкого, да и сам он не стремился к товарищеским отношениям. Дело в том, что в полку уже давно офицеры неформально поделились на две компании. Одна состояла из офицеров – отпрысков сибирских бояр. В свободное от службы время они обычно волочились за девками, по старинке играли в зернь и бражничали в питейных и банных заведениях. А вот другая группировка объединяла бывших гвардейских офицеров и гренадерских драгунских полков, которые в наказание за разного рода проступки переводились сюда из столицы.
Капитана Павлуцкого тянуло к ним всем его естеством. Но отпрыски знатнейших княжеских и графских родов не считали возможным принять в свой круг потомка польских шляхтичей, несмотря на явную к нему симпатию. В результате капитан Павлуцкий пребывал в одиночестве, мечтая о службе в гвардейском полку Санкт-Петербурга.
2
Как-то, совершенно случайно, будучи с докладом в Тобольске, он бродил по базару. День был воскресный, и торговля шла достаточно бойко. Базар в сибирских городищах, как и в любых других азиатских, всегда есть место не только торговли, но и всяческих любопытств. Хочу сказать, что человек идет сюда не только за покупками, а более из интересу лицезреть что-нибудь любопытное, можно даже сказать, редкостное для здешних мест. Кроме всего, именно здесь легче всего узнать последние новости как российские, столичные, так и иноземные, ибо самый отчаянный торговый люд сюда со всех краев стекается, да еще окончательно не зарос травой старый Бухарский северный торговый путь.
В тот день капитан Павлуцкий решил прикупить синее сукно для нового парадного кителя. Дела были исполнены, в Окуневскую слободу велено прибыть завтра, вот и решил драгунский капитан, присмотреть что любо себе в усладу. Ходил-ходил и не ведал того, что потребно!
Неожиданно его привлек птичий ряд. Клекот птицы, что он услышал, был крик кречета. Сокол сидел на ременной привязи и отчаянно взывал о помощи. Не будем обсуждать купеческие приемы тех лет, но они возымели тогда действие более, чем ожидал продавец. Капитан Тобольского полка Дмитрий Иванович Павлуцкий без всякого торга отдал за птицу всю наличность.
