Приключения капитана Гаттераса

Какъ скоро солнце пройдетъ линію осенняго равноденствія, 11 (23) сентября, въ арктическихъ странахъ начинается зима. Благодѣтельное свѣтило, мало по малу склоняясь къ горизонту, 11 (23) октября совсѣмъ скрылось за горизонтомъ, освѣщая своими косыми лучами вершины ледяныхъ горъ. Докторъ сказалъ ему послѣднее прости ученаго и путешественника,– до февраля онъ уже не увидитъ солнца.

Не должно, однакожъ, думать, что, втеченіе продолжительнаго отсутствія дневнаго свѣтила, въ полярныхъ странахъ царитъ полный мракъ. Каждый мѣсяцъ луна, до извѣстной степени, замѣняетъ собою солнце; мы уже не говоримъ объ яркомъ мерцаніи звѣздъ, блескѣ планетъ, частыхъ сѣверныхъ сіяніяхъ и о рефракціяхъ, свойственныхъ снѣжнымъ полярнымъ равнинамъ. Впрочемъ, солнце въ моментъ своего наибольшаго южнаго склоненія, 9 (21-го декабря), приближается еще къ полярному горизонту на тринадцать градусовъ и каждый день, втеченіе нѣсколькихъ часовъ, производитъ нѣкотораго рода сумеречный свѣтъ. Но туманы и снѣжныя мятели зачастую погружаютъ въ полный мракъ эти холодныя страны.

Однакожъ, до этого времени погода стояла довольно хорошая; одни только куропатки и зайцы имѣли право жаловаться, потому что охотники не оставляли ихъ въ покоѣ. Поставили много капкановъ на лисицъ, но эти лукавыя животныя не попадались въ ловушку; очень не рѣдко они разгребали снѣгъ подъ капканомъ и, не подвергаясь опасности, съѣдали приманку. Докторъ всѣхъ ихъ посылалъ въ чорту, скорбя, однакожъ, о томъ, что онъ вынужденъ предложить сатанѣ такой подарокъ.

25-го октября, термометръ показывалъ четыре градуса ниже точки замерзанія (-20° стоградусника). Разразился страшный ураганъ; въ воздухѣ кружился густой снѣгъ, не позвовлявшій ни одному лучу свѣта достигать до брига. Втеченіе многихъ часовъ на Forward'p3; безпокоились на счетъ участи Бэлля и Симпсона, которыхъ охота завлекла слишкомъ далеко. Они возвратились на бортъ только на слѣдующій день. Все время они лежали на льду, завернувшись въ свои оленьи шкуры, а ураганъ, между тѣмъ, проносился надъ ними и покрылъ ихъ сугробомъ снѣга въ пять футовъ высотою. Они чуть было не замерзли, и докторъ много потрудился, чтобъ возстановить въ нихъ подлежащее кровеобращеніе.

Буря длилась цѣлыхъ восемь дней, и все это время не было возможности выйти наружу. Втеченіе одного дня температура измѣнялась иногда отъ пятнадцати до двадцати градусовъ.

Во время этихъ невольныхъ досуговъ, каждый жилъ своею отдѣльною жизнью. Одни спали, другіе курили, третьи разговаривали въ полголоса и замолкали при приближеніи доктора или Джонсона. Между людьми экипажа не существовало уже никакой нравственной связи. Собирались они только по вечерамъ на общую молитву, да по воскреснымъ днямъ на чтеніе библіи и богослуженіе.

Клифтонъ разсчиталъ, что за семьдесятъ восьмымъ градусовъ его премія достигаетъ суммы трехсотъ семидесяти пяти фунтовъ стерлинговъ; сумму эту онъ находилъ довольно кругленькою, и дальше ея честолюбіе Клифтона не простиралось. Его мнѣніе охотно раздѣляли другіе матросы, разсчитывая въ свое удовольствіе попользоваться деньгами, пріобрѣтенными цѣною такихъ трудовъ.

Гаттерасъ почти не показывался, не участвовалъ ни въ охотѣ, ни въ прогулкахъ и нисколько не интересовался метеорологическими явленіями, которыми восхищался докторъ. Онъ жилъ одною лишь мыслью, резюмировавшеюся въ двухъ словахъ: «сѣверный полюсъ», и ждалъ только минуты, когда свободный Forward свова отправится въ свое опасное плаваніе.

Вообще, на бригѣ царило самое печальное настроеніе. И въсамомъ дѣлѣ, ничего не могло быть грустнѣе вида этого плѣненнаго судна, котораго формы искажались подъ толстымъ слоемъ льда; Forward ни на что не былъ похожъ; предназначавшійся для движенія, онъ не могъ тронуться съ мѣста; его превратили въ деревянный домъ, въ амбаръ, въ неподвижное жилище, его – могучаго бойца съ вѣтрами и бурями! Эта аномалія, это фальшивое положеніе наполняли душу моряковъ невыразимымъ чувствомъ тревоги и скорби.

Во время часовъ бездѣйствія, докторъ приводилъ въ порядокъ свои путевыя записки, въ точности воспроизведенныя въ настоящемъ разсказѣ; онъ ни минуты не сидѣлъ безъ дѣла и его ровное расположеніе духа никогда не измѣнялось. Съ удовольствіемъ замѣчая, что настаетъ конецъ бури, онъ готовился приняться за свои обычныя занятія охотника.

3-го ноября, въ шесть часовъ утра, при температурѣ въ шесть градусовъ ниже точки замерзанія (-21° стоградусника), Клоубонни отправился на охоту, въ сопровожденіи Джонсона и Бэлля. Ледяныя поляны стлались гладкою скатертью. Снѣгъ, выпавшій въ большомъ количествѣ втеченіе предшествовавшихъ дней, затвердѣлъ отъ мороза и представлялъ довольно удобную для ходьбы почву; въ воздухѣ стояла сухая и острая стужа; луна ярко свѣтила и производила дивную игру свѣта на малѣйшихъ шероховатостяхъ ледяныхъ полянъ; слѣды шаговъ, освѣщенные по краямъ, тянулись блестящею полосою за охотниками, которыхъ большія тѣни съ удивительною отчетливостью выдѣлялись на льду.

Докторъ взялъ съ собою своего друга Дэка, вполнѣ основательно предпочитая его гренландскимъ собакамъ, такъ какъ послѣднія на охотѣ оказываютъ мало пользы и, повидимому, не обладаютъ священнымъ огнемъ, свойственнымъ собакамъ умѣреннаго пояса. Дэкъ бѣгалъ, обнюхивалъ дорогу и нерѣдко дѣлалъ стойку предъ свѣжими еще слѣдами медвѣдей. Несмотря, однако, на его искусство, охотники, послѣ двухчасовой ходьбы, не нашли ни одного зайца.

– Неужели вся дичь отправилась на югъ? – сказалъ докторъ, останавливаясь у подошвы одного холма.

– Вѣроятно, отвѣтилъ Бэлль.

– Не думаю – сказалъ Джонсонъ; зайцы, лисицы и медвѣди освоились съ здѣшнимъ климатомъ. По моему, исчезновеніе ихъ обусловливается послѣднею бурею; но они появятся съ первымъ южнымъ вѣтромъ. Если бы рѣчь шла объ оленяхъ или мускусовыхъ быкахъ – это было бы другое дѣло.

– Однакожъ, на островахъ Мельвиля эти животныя встрѣчаются большими стадами,– сказалъ докторъ. Правда, островъ этотъ находятся гораздо южнѣе. Во время своихъ зимовокъ, Парри всегда имѣлъ достаточный запасъ превосходной дичи.

– Мы не на столько счастливы,– отвѣтилъ Бэлль, впрочемъ мы не имѣли бы права жаловаться, если бы намъ удалось запастись хоть медвѣжьимъ мясомъ.

– Въ этомъ именно и затрудненіе,– сказалъ докторъ. – Мнѣ кажется, что медвѣдей черезчуръ ужъ мало; они слишкомъ осторожны и не на столько еще цивилизованы, чтобы добровольно подставлять лобъ подъ пули.

– Белль говоритъ о мясѣ медвѣдей,– сказалъ Джонсонъ,– но въ настоящее время жиръ этихъ животныхъ для насъ важнѣе ихъ мяса и мѣха.

– Истинная правда, Джонсонъ,– отвѣтилъ Бэлль.

– A ты все думаешь о топливѣ?

– Да и какъ не думать! При самой строгой экономіи, у насъ хватитъ угля не больше какъ на три недѣли.

– Да,– сказалъ докторъ,– а это очень опасно. Теперь только первыя числа ноября, а между тѣмъ февраль – самый холодный мѣсяцъ въ полярныхъ странахъ. Во всякомъ случаѣ, за недостаткомъ медвѣжьяго жира, мы можемъ разсчитывать на жиръ тюленей.

– Не на долго, докторъ,– отвѣтилъ Джонсонъ,– потому что въ непродолжительномъ времени они уйдутъ отъ насъ. По причинѣ-ли холодовъ или изъ страха, но вскорѣ тюлени не станутъ выходить на поверхность льда.

– Въ такомъ случаѣ,– сказалъ докторъ,– намъ не остается ничего, кромѣ медвѣдей. Говоря по правдѣ, это самыя полезныя животныя здѣшнихъ странъ, потому что они доставляютъ необходимыя человѣку пишу, одежду, освѣщеніе и отопленіе. Слышишь, Дэкъ,– прибавилъ докторъ, лаская собаку,– какъ нужны медвѣди; постарайся, другъ мой, постарайся.

Дэбъ обнюхивалъ въ это время ледъ; поощренный голосомъ и ласками доктора, онъ вдругъ, съ быстротою стрѣлы, бросился впередъ. Дэкъ громко лаялъ и, несмотря на отдаленіе, его лай ясно доносился до охотниковъ.

Сила, съ какою распространяется звукъ при низкой температурѣ, составляетъ чрезвычайно замѣчательное явленіе, съ которымъ по напряженности можетъ сравниться только блескъ звѣздъ полярнаго небосклона. Лучи свѣта и звуковыя волны распространяются на значительныя разстоянія, особенно во время сухихъ и холодныхъ гиперборейскихъ ночей.

Охотники, прислушиваясь къ отдаленному лаю, отправились по слѣдамъ Дэка. Пройдя одну милю, они едва переводили дыханіе, потому что дѣятельность легкихъ быстро слабѣетъ въ холодной атмосферѣ. Дэкъ стоялъ въ пятидесяти шагахъ отъ какой-то громадной массы, покачивавшейся на вершинѣ ледяного возвышенія.

– Наше желаніе сбылось! – вскричалъ докторъ, взводя курокъ ружья.

– Медвѣдь и, притомъ, изъ крупныхъ,– сказалъ Бэлль.

– Да и странный какой-то,– добавилъ Джонсонъ, готовясь выстрѣлить послѣ своихъ товарищей.

Дэкъ бѣшено лаялъ. Бэлль подошелъ шаговъ на двадцать и выстрѣлилъ, но, повидимому, промахнулся, потому что животное продолжало покачивать головою.

Подошедшій въ свою очередь Джонсонъ тщательно прицѣлился и спустилъ курокъ.

– Опять ничего! – вскричалъ докторъ. – Проклятая рефракція! Мы далеко не подошли на выстрѣлъ… Никогда, значитъ, нельзя привыкнуть къ этому! Медвѣдь находится отъ насъ больше чѣмъ въ тысячѣ шагахъ!

– Впередъ! – отвѣтилъ Бэлль.

Охотники быстро направлялись къ животному, которое нисколько не испугалось выстрѣловъ! Казалось, оно было огромнаго роста; но не взирая на опасность, соединенную съ нападеніемъ на такого звѣря, охотники напередъ уже торжествовали свою побѣду. Подойдя поближе, они выстрѣлили; медвѣдь, по всѣмъ вѣроятіямъ, смертельно раненый, сдѣлалъ огромный прыжокъ и упалъ у подошвы возвышенія.

Дэкъ бросился къ нему.

– Вотъ медвѣдь, съ которымъ не трудно было справиться,– сказалъ докторъ.

– Три только выстрѣла – и онъ уже повалился,– презрительно замѣтилъ Бэлль.

– Странно! – пробормоталъ Джонсонъ.

– Быть можетъ, мы явились именно въ ту минуту, когда онъ умиралъ отъ старости,– засмѣялся докторъ.

– Старый ли, молодой ли, а все же – добыча эта законная.

Говоря такимъ образомъ, охотники подошли къ возвышенію и, къ своему крайнему изумленію, увидѣли, что Дэкъ теребилъ трупъ бѣлой лисицы!

– Это ужь черезчуръ! – вскричалъ Бэлль.

– Стрѣляли по медвѣдю, а убили лисицу! – сказалъ докторъ.

Джонсонъ не зналъ, что и отвѣтить.

– Опять рефракція, вѣчно рефракція! – вскричалъ докторъ со смѣхомъ, смѣшаннымъ съ досадою.

– Какъ это докторъ? – спросилъ Бэлль.

– Да такъ же, другъ мой. Рефракція ввела насъ въ заблужденіе какъ относительно разстоянія, такъ относительно и величины животнаго, и подъ шкурою лисицы заставила насъ видѣть – медвѣдя. Охотники нерѣдко дѣлали такіе промахи при равныхъ условіяхъ. Значитъ, мы только понапрасно предавались пріятнымъ мечтаніямъ.

– Медвѣдь или лисица, все равно – съѣдимъ,– сказалъ Джонсонъ. Возьмемъ ее.

Но въ ту минуту, когда Джонсонъ хотѣлъ было взвалить себѣ на плечи лисицу, онъ вдругъ вскричалъ:

– Это ужъ изъ рукъ вонъ!

– Что такое? – спросилъ докторъ.

– Посмотрите, докторъ. На этой лисицѣ – ошейникъ!

– Ошейникъ? – переспросилъ докторъ, наклоняясь къ животному.

Дѣйствительно, на бѣломъ мѣху лисицы виднѣлся полуистертый мѣдный ошейникъ, на которомъ, какъ казалось доктору, была начертана какая-то надпись. Въ одинъ мигъ докторъ снялъ ошейникъ, повидимому, давно уже надѣтый на шею этого животнаго.

– Что это значитъ? – спросилъ Джонсонъ.

– Это значитъ,– отвѣтилъ докторъ,– что мы убили лисицу, пойманную Джемсомъ Россомъ въ 1848 году.

– Возможно-ли? – вскричалъ Бэлль.

– Это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Мнѣ очень жаль, что мы убили несчастное животное. Во время своей зимовки, Джемъ Россъ вздумалъ наловить капканами бѣлыхъ лисицъ, которымъ надѣли на шею мѣдные ошейники, обозначивъ на послѣднихъ мѣстонахожденіе кораблей Enterprise и Investigator и запасовъ продовольствія. Лисицы проходятъ громадныя пространства, отыскивая себѣ пищу, и Джемсъ Россъ надѣялся, что хотя одно изъ этихъ животныхъ попадетъ въ руки кого-либо изъ людей экспедиціи Франклина. Вотъ вамъ и все объясненіе. И это несчастное животное, которое нѣкогда могло-бы спасти жизнь двухъ экипажей, безполезно погибло отъ нашихъ пуль.

– Ѣсть ее мы не станемъ,– сказалъ Джонсонъ. И то сказать – двѣнадцатилѣтняя лисица! Во всякомъ случаѣ мы сохранимъ ея шкуру въ память объ этой курьезной встрѣчѣ.

Джонсонъ взвалилъ себѣ лисицу на плечи и охотники отправились на бригъ, оріентируясь по звѣздамъ. Ихъ экспедиція не осталась, однакожъ, вполнѣ безплодною, потому что на возвратномъ пути они набили множество куропатокъ.

За часъ до прихода охотниковъ на бригъ одинъ феноменъ въ высшей степени изумилъ доктора: то былъ, въ полномъ значеніи этого слова, дождь падающихъ звѣздъ.

Насчитать ихъ можно было цѣлыя тысячи; звѣзды сыпались какъ ракеты въ фейерверкѣ. Свѣтъ луны померкъ. Глаза не могли насытиться созерцаніемъ дивнаго зрѣлища, длившагося втеченіе многихъ часовъ. Такой метеоръ наблюдали Моравскіе Братья въ Гренландіи, въ 1799 году. Казалось, что небо устроило землѣ праздникъ подъ безотрадными полярными широтами. По возвращеніи на бригъ докторъ всю ночь наблюдалъ великолѣпное зрѣлище, прекратившееся къ семи часамъ утра, среди полнѣйшаго затишья въ атмосферѣ.

XXVI. Послѣдній кусокъ угля

Добыть медвѣдей, казалось, не было никакой возможности, но 4-го, 5-го и 6-го ноября убили нѣсколько тюленей. Вѣтеръ перемѣнился, температура поднялась на нѣсколько градусовъ и опять начались жестокія снѣжныя мятели. Не было возможности выйти изъ брига, борьба съ сыростью представляла непреодолимыя затрудненія. Въ концѣ каждой недѣли конденсаторы заключали въ себѣ по нѣсколько ведеръ льда. 15-го ноября погода снова перемѣнилась, и термометръ, подъ дѣйствіемъ извѣстныхъ атмосферическихъ вліяній, опустился до двадцати четырехъ градусовъ ниже точки замерзанія (-31° стоградусника). То была самая низкая, наблюдаемая до тѣхъ поръ температура. Такую стужу легко выносить при тихой погодѣ, но, къ несчастію, въ послѣднее время свирѣпствовалъ вѣтеръ, который, казалось, былъ наполненъ острыми, разсѣкавшими воздухъ ножами. Крайне было досадно, что бригъ попалъ въ такой плѣнъ, потому что окрѣпнувшій отъ холоднаго вѣтра снѣгъ представлялъ уже твердую опору и докторъ могъ-бы предпринять какую-нибудь далекую экскурсію.

Замѣтимъ, однакожъ, что всякое усиленное движеніе при такой стужѣ ведетъ за собою одышку и человѣкъ не можетъ производить въ этомъ случаѣ и четвертой доли своего обычнаго труда. Употреблять желѣзные инструменты также нельзя, потому что рука, неосторожно схватывая ихъ, испытываетъ ощущеніе обжога, и куски кожи остаются на взятомъ въ попыхахъ предметѣ.

Запертый на бригѣ экипажъ прогуливался каждый день по два часа на покрытой палубѣ, гдѣ матросамъ позволялось курить, такъ какъ въ общей комнатѣ употребленіе табака воспрещалось.

Какъ скоро огонь въ печи ослабѣвалъ, немедленно появлялся на стѣнахъ и въ пазахъ пола ледъ и не оставалось тогда ни одной скобы, ни одного желѣзнаго гвоздя, ни одной металлической пластинки, которые-бы не покрывались мгновенно слоемъ ледяныхъ кристалловъ.

Внезапность этого явленія крайне изумляла доктора. Выдыхаемые людями водяные пары сгущались въ воздухѣ и, переходя изъ газообразнаго состоянія въ твердое, падали вокругъ нихъ въ видѣ снѣга. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ печи холодъ уже дѣйствовалъ съ своею обычною энергіею, поэтому матросы обыкновенно сидѣли близъ огня, плотно прижавшись другъ къ другу.

Однакожъ докторъ совѣтовалъ имъ пріучаться и привыкать въ суровой температурѣ, не сказавшей еще своего послѣдняго слова. Онъ совѣтовалъ матросамъ мало по малу подвергать свое тѣло дѣйствію холода и подавалъ собою примѣръ всей командѣ. Но лѣнь или состояніе оцѣпенѣнія приковывали каждаго къ своему мѣсту, которое никто не хотѣлъ оставить, предпочитая всему сонъ даже въ нездоровомъ теплѣ.

По мнѣнію доктора, переходъ изъ теплой комнаты на сильную стужу не представляетъ неудобства и сопряженъ съ опасностью только для людей, покрытыхъ испариною. Въ подтвержденіе своего мнѣнія докторъ приводилъ многіе примѣры, но его совѣты не производили никакого или почти никакого дѣйствія.

Что касается Гаттераса, то, повидимому, онъ не чувствовалъ дѣйствія низкой температуры. Онъ молча прогуливался, не ускоряя и не замедляя своихъ шаговъ. Неужели холодъ не вліялъ на его мощную организацію? Или онъ обладалъ тѣмъ источникомъ животной теплоты, котораго требовалъ отъ своихъ матросовъ, и настолько былъ поглощенъ своею idée fixe, что становился невоспріимчивымъ ко внѣшнимъ вліяніямъ? Экипажъ съ удивленіемъ смотрѣлъ, какъ капитанъ подвергался стужѣ въ двадцать четыре градуса ниже точки замерзанія; часто Гаттерасъ отлучался съ брига на нѣсколько часовъ, но по возвращеніи на лицѣ его не замѣчалось ни малѣйшихъ признаковъ озноба.

– Удивительный человѣкъ,– сказалъ однажды докторъ Джонсону; онъ просто изумляетъ меня. Онъ носитъ въ себѣ раскаленную печь. Это одна изъ самыхъ могучихъ натуръ, какую только мнѣ приводилось наблюдать въ жизни!

– Дѣйствительно,– отвѣчалъ Джонсонъ,– онъ ходитъ на открытомъ воздухѣ, одѣтый не теплѣе, какъ въ іюнѣ мѣсяцѣ.

– Одежда не имѣетъ тутъ особенно большаго значенія,– замѣтилъ докторъ. И въ самомъ дѣлѣ, къ чему тепло одѣвать того, кто самъ по себѣ не производитъ теплоты? Это все равно, что стараться согрѣть кусокъ льда, закутавъ его въ шерстяное одѣяло. Но Гаттерасъ въ этомъ не нуждается. Такова уже его натура и я нисколько-бы не удивился, если подлѣ него было-бы такъ-же тепло, какъ подлѣ раскаленныхъ углей.

Джонсонъ, которому было поручено каждое утро очищать колодезь, замѣтилъ, что ледъ имѣетъ болѣе десяти футовъ толщины.

Почти каждую ночь докторъ могъ наблюдать великолѣпныя сѣверныя сіянія. Отъ четырехъ до восьми часовъ вечера небо легко окрашивалось на сѣверѣ; позже окраска эта принимала правильную форму блѣдно-желтой каймы, которая концами своими какъ-бы опиралась на ледяныя поляны. Мало по малу свѣтлая кайма подвигалась по направленій магнитнаго меридіана и покрывалась темноватыми полосами; затѣмъ свѣтлыя волны разливались, удлиннялись, уменьшаясь или увеличиваясь въ блескѣ. Достигнувъ зенита, метеоръ представлялъ взору восхищеннаго наблюдателя массу дугъ, тонувшихъ въ красныхъ, желтыхъ и зеленыхъ волнахъ свѣта. Ослѣпительное, несравненное зрѣлище! Вскорѣ многія дуги собирались въ одномъ мѣстѣ, образовывали великолѣпные круги, сливались одна съ другою, великолѣпное сіяніе меркло, яркіе лучи принимали блѣдные, слабые, неясные оттѣнки, и дивный феноменъ, померкшій, почти погасшій, мало по малу расплывался на югѣ въ потемнѣвшихъ грядахъ облаковъ.

Нельзя себѣ представить все очарованіе подобнаго рода картины подъ высокими широтами, менѣе чѣмъ въ восьми градусахъ разстоянія отъ полюса. Сѣверныя сіянія, видимыя иногда въ умѣренномъ поясѣ, не даютъ объ этомъ грандіозномъ явленіи природы даже слабаго понятія. Всевышній Творецъ проявилъ въ полярныхъ странахъ самыя дивныя дѣла рукъ своихъ.

Очень часто на небѣ появлялись ложныя луни, усиливая собою блескъ ночнаго свѣтила. Нерѣдко также простыя кольца образовывались вокругъ луны, ярко сверкавшей въ центрѣ свѣтозарныхъ круговъ.

26-то ноября, былъ большой приливъ и вода сильно была изъ колодца. Толстый слой льда какъ-бы колыхался отъ морской зыби; зловѣщій трескъ льдинъ свидѣтельствовалъ о подводной борьбѣ. Къ счастію, бригъ былъ укрѣпленъ вполнѣ надежно, только цѣпи его сильно гремѣли. Впрочемъ, въ предупрежденіе несчастной случайности, Гаттерасъ приказалъ закрѣпить якоря.

Слѣдующіе дни были еще холоднѣе; небо заволоклось туманомъ; вѣтеръ разметывалъ въ воздухѣ снѣжные сугробы. Трудно было опредѣлить, гдѣ зарождалась снѣжная мятель: на небѣ, или на ледяныхъ полянахъ. Въ воздухѣ царила какая-то невыразимая сумятица.

Экипажъ занимался различными работами, изъ которыхъ главная состояла въ приготовленіи моржоваго жира и сала, немедленно превращавшихся въ ледъ. Послѣдній топорами рубили на куски, по твердости не уступавшіе мрамору; такимъ образомъ собрали боченковъ двѣнадцать сала и жира.

28-го ноября термометръ опустился до тридцати двухъ градусовъ ниже точки замерзанія (-36° стоградусника). Угля оставалось только на десять дней и всѣ съ ужасомъ ждали той минуты, когда запасъ топлива совершенно истощится.

Въ видахъ экономіи, Гаттерасъ приказалъ прекратить топку печей въ каютъ-кампаніи, поэтому Шандонъ, докторъ и самъ Гаттерасъ должны были раздѣлять съ экипажемъ общее помѣщеніе. Гаттерасъ вошелъ, такимъ образомъ, въ частыя сношенія съ матросами, которые нерѣдко бросали на него оторопѣлые, а зачастую и свирѣпые взоры. Онъ слышалъ ихъ жалобы, упреки и даже угрозы, но не могъ подвергать ослушниковъ взысканію. Казалось, онъ былъ глухъ ко всякаго рода замѣчаніямъ. Онъ не требовалъ мѣста у огня и, не говоря ни слова, скрестивъ на груди руки, сидѣлъ гдѣ нибудь въ углу.

Не смотря на совѣты доктора, Пэнъ и его друзья не дѣлали ни малѣйшаго моціона, цѣлые дни проводили у печи или лежали, закутавшись одѣялами, на своихъ койкахъ. Здоровье ихъ разстроилось, реагировать противъ гибельнаго дѣйствія климата они не могли и потому не удивительно, что на бригѣ вскорѣ обнаружилась цынга.

Докторъ давно уже началъ каждое утро выдавать экипажу лимонный сокъ и известковыя лепешки. Но эти предохраняющія, обыкновенно вполнѣ дѣйствительныя средства оказывали на этотъ разъ лишь незначительное дѣйствіе, и болѣзнь, слѣдуя обычнымъ путемъ развитія, не замедлила обнаружить свой страшные симптомы.

Тяжело было видѣть несчастныхъ, которыхъ мускулы и нервы сокращались отъ страданій. Ноги ихъ страшно распухли и покрылись темно-синими пятнами; десны сочились кровью, а распухшими губами они производили какіе-то неясные звуки; совершенно переродившаяся, дефибринизированная кровь не доставляла въ конечностямъ тѣла обычныхъ элементовъ, необходимыхъ для поддержанія въ нихъ жизни.

Клифтонъ первый заболѣлъ этимъ страшнымъ недугомъ, а вскорѣ послѣ него слегли въ постель Грипперъ, Брентонъ и Стронгъ. Тѣ матросы, которые еще были пощажены болѣзнью, не могли избѣжать вида страданій своихъ товарищей, потому что другаго общаго помѣщенія не было. Приходилось всѣмъ жить вмѣстѣ, и вскорѣ общая комната превратилась въ больницу, такъ какъ изъ восемнадцати человѣкъ экипажа тринадцать въ короткое время заболѣли цынгою. Пэну, повидимому, суждено было избѣжать болѣзни; этимъ онъ былъ обязанъ своей замѣчательно крѣпкой натурѣ. У Шандона обнаружились было первые симптомы цынги, но тѣмъ дѣло и кончилось, и благодаря моціону, здоровье помощника капитана находилось въ довольно удовлетворительномъ состояніи.

Докторъ съ полнѣйшимъ самоотверженіемъ ходилъ за больными; но у него сжималось сердце при видѣ страданій, которыя онъ не могъ облегчить. По мѣрѣ возможности, онъ старался развлекать удрученный недугомъ экипажъ. Его слова утѣшенія, его философскія разсужденія и счастливыя выходки облегчали матросамъ переносить томительное однообразіе длинныхъ дней страданія; онъ читалъ больнымъ вслухъ; удивительная память Клоубонни доставляла ему запасъ забавныхъ разсказовъ, которыми онъ дѣлился съ здоровыми, когда они стояли вокругъ печи. Но стоны больныхъ, ихъ жалобы, крики отчаянія прерывали порою его рѣчь и, не окончивъ разсказа, докторъ возвращался къ роли заботливаго и преданнаго врача.

Впрочемъ, самъ докторъ былъ здоровъ и не худѣлъ. Его тучность замѣняла ему самую теплую одежду. По словамъ Клоубонни, онъ очень доволенъ тѣмъ, что одѣтъ, подобно моржамъ или китамъ, которые, благодаря покрывающему ихъ толстому слою жира, легко переносятъ стужу арктическаго климата.

Что касается Гаттераса, то онъ ничего не чувствовалъ ни въ физическомъ, ни въ нравственномъ отношеніи. Казалось, страданія экипажа не трогали его. Но, быть можетъ, онъ только не позволялъ своему чувству высказываться; внимательный наблюдатель могъ бы порою подмѣтить, что въ его желѣзной груди бьется человѣческое сердце.

Докторъ анализировалъ, изучалъ его, но не могъ классифицировать эту удивительную организацію, этотъ неестественный темпераментъ.

Между тѣмъ термометръ понизился еще больше; мѣсто прогулокъ на палубѣ опустѣло; однѣ только гренландскія собаки ходили по немъ и жалобно выли.

У печи постоянно стоялъ часовой, поддерживавшій въ ней горѣніе. Не слѣдовало допускать, чтобы огонь погасалъ: какъ скоро онъ ослабѣвалъ, стужа проникала въ комнату, стѣны покрывались льдомъ, и сырыя испаренія, мгновенно сгущаясь, осаждались снѣгомъ на злополучныхъ обитателяхъ брига.

Среди такихъ, невыразимыхъ страданій наступило, наконецъ, 8-е число декабря; утромъ, по своему обыкновенію, докторъ отправился взглянуть на термометръ, находившійся на палубѣ, и нашелъ, что ртуть въ чашечкѣ инструмента замерзла.

– Сорокъ четыре градуса ниже точки замерзанія! – ужаснулся докторъ.

Въ этотъ день въ печь бросили послѣднюю горсть угля.

XXVII. Рождественскіе морозы

Наступила минута отчаянія. Мысль о смерти, о смерти отъ холода, предстала во всемъ своемъ ужасѣ; послѣдняя горсть угля горѣла съ зловѣщимъ трескомъ; огонь готовъ былъ потухнуть, температура въ помѣщеніи значительно понизилась. Джонсонъ отправился за новымъ топливомъ, доставленнымъ морскими животными, наполнилъ имъ печь, прибавилъ пакли, смѣшанной съ замерзшимъ жиромъ, и такимъ образомъ возстановилъ въ комнатѣ достаточную степень тепла. Запахъ сала былъ невыносимъ; но какимъ же образомъ избѣжать его? Самъ Джонсонъ сознавалъ, что новое топливо оставляетъ желать многаго и не имѣло бы успѣха въ домахъ жителей Ливерпуля.