скачать книгу бесплатно
Шла вторая неделя нашего круиза. Каждый новый день был схож с днем предыдущим. Ничего нового, изнуряющие тренировки на технике, бесконечные завтраки, обеды и ужины, вечерами – уйма свободного времени и затем, длительный сон. Распорядок, тренировки, хорошая еда и сон делали свое дело. Никогда раньше я не чувствовал себя так легко, казалось, что тело приобретает невесомость. Порой, вместо того, чтобы спокойно дойти до нужного места в трюме, взбрыкнешь, как молодой конь и, в считанные секунды, ноги доносят тебя туда на одном дыхании. Да и не один я делал так, иной раз, чуть увернешься от проносившегося мимо во весь дух коллеги по Команде. Это все в порядке вещей, энергия рвется наружу.
Однажды, на тренировке, я обратил внимание на то, что наш «рыжик» вел себя как-то неадекватно. Он был растерян и даже пытался «сачковать».
– Ну, что случилось? – спросил его Фирсов.
– Да так, хандра.
После тренировки Анатолий подошел ко мне, вцепился, в мой локоть и заговорщески зашептал прямо в ухо:
– Останься здесь, пусть все уйдут.
– И что это у него стряслось? – думал я, считая все же, что это просто блажь Демина.
О чем нам здесь на корабле можно секретничать? Конечно, если глубже взять, вся наша миссия секретна, до сих пор мы не знаем, что нам предстоит выполнить по прибытию к месту выгрузки. А среди нас, членов Команды, какие могут быть секреты. Размышляя так, я все же ждал его и, наконец, оставшись вдвоем, услышал:
– Не поверишь, наш трюм забит боеприпасами, как огурец семенами.
– Ну и что?
– Как, ну и что?! Как, ну и что?!
– Да так! Ты отлично знаешь, что в танк вмещается только малая часть боекомплекта, остальные боеприпасы находятся в том месте, где ты их обнаружил.
– Ты еще не знаешь, сколько их там. Случись небольшой пожар и, от нашего корабля никто никогда щепочки не найдет, а про нас вскоре все забудут, словно и не бывало нас вовсе, – пытался пугать меня Демин, пугаясь сам.
– Вывод: не кури в неположенном месте, – я сводил к шутке весь наш разговор.
– Боекомплект возится за техникой в военное время, а сейчас-то, мирное. Судя по всему, мы посланы на войну или воевать, по крайней мере.
– Так неужели до тебя это только сейчас дошло? – удивленно спросил я его.
Анатолий с ожесточением стал тереть пальцами виски, размазывая пот и грязь. Он ничего не говорил, но по его движениям, выражению лица чувствовалось, что он сейчас находится в растерянности, лихорадочно о чем-то думая.
– Хватит, хватит, – я хлопал его по плечу, стараясь успокоить.
Демин, глядя на меня внезапно помутневшим взглядом, с трудом разомкнул вдруг с чего-то спекшиеся губы, чуть понятно зашептал:
– Я не хочу умирать. Я не хочу умирать. Меня никто не спросил.
– Прекрати. Ты что раскис? – я тряс его за плечи, стараясь привести в чувство. – Давай, пойдем мыться, только смотри, ни с кем не разговаривай. Если что, сошлись на головную боль. Обо всем еще поговорим, все обдумаем. Только еще раз прошу, язык свой прикуси. Офицеры службы внутренней безопасности рядом. Затаскают.
Чтобы до конца привести Демина в порядок, ушло еще минут десять, только затем мы пошли в душ.
Я довел его до каюты, сдав из рук в руки двум крепышам, ребятам, очень похожим друг на друга. Отличались они лишь цветом волос, блондин и брюнет.
– Во время тренировки у него что-то случилось, – соврал я.
– Перетренировался, наверное, – сделав обеспокоенную физиономию, сделал вывод брюнет. – Мы тут с братом в шахматы режемся, до ужина еще есть время, может, Толя сыграешь на победителя?
– Правильно. Отвлекайте его чем-нибудь от головной боли.
К себе я шел с тяжелым чувством тревоги, и не только за Фирсова, но и за все «мероприятие». Ведь, если подобные настроения распространятся среди множества членов Команды, выйдет что-то нехорошее: паника, протест, бунт. Оставалось уповать только на то, что это произошел нервный срыв только у одного единственного человека, нашего Демина. Возможно, что его моральная слабость – результат перетренировок, и это явление носит временный характер. Главное, в настоящее время, чтобы он хорошо отоспался и привел свой организм в порядок. А завтра – посмотрим.
Я тоже чувствовал, что и у меня самого-то тоже есть кое-какие заскоки с этим Русланом, моим командиром. Подумаешь, не так посмотрел. Придется попить валерьянку.
На завтраке я вновь встретился с Анатолием Деминым. Ночь мало, что изменила в его настроениях. До начала тренировок на технике, я не отпускал его от себя, пытаясь каким-либо образом воздействовать на его рассудок. Но Демин, словно не понимал меня, наоборот, с каждым сказанным мной словом, я приобретал в его лице врага, хотя, он желал видеть во мне его единомышленника. Он громко кричал мне в лицо, брызгая слюной, что он ничего не боится, но умирать с бредовой идеей спасителя, не желает. Когда он вылил на меня все зло, весь словесный запас оскорбительных слов и замолчал, в диалог вступил я:
– Толя! Мы находимся на маленьком островке посреди океана. Куда ты сможешь отсюда вырваться? Да никуда. С аквалангом не доплывешь, вертолеты за тобой не полетят, это тоже ясно. Убивать сумасшедшего лейтенанта тоже никто не будет. Уж если тебя так приперло, иди к офицерам службы безопасности, они, может быть, переубедят тебя. А не удастся им этого сделать, так изолируют до конца кампании. А там, по прибытии в Союз, предстоит военный трибунал и, в лучшем случае – тюрьма, ну, а в худшем – сам знаешь что. Жить спокойно ты уже не будешь, не дадут.
– Тихо! Я спокоен. Я внимательно тебя слушал. Ты во многом прав. Пожалуй, не стоит пока раскрывать себя. Но я тебе клянусь, что только ступит моя нога на сушу, больше меня никто не увидит. Чья бы ни была та суша, я все равно уйду. Уйду только потому, что в Союзе я навсегда останусь изгоем и, буду преследуем, если раньше не расстреляют. Жизни мне не будет.
– Я рад, что ты стал кое-что понимать, даст бог, вернешься к разуму и станешь рассуждать иначе.
В этот же день на послеобеденной тренировке Анатолий был неузнаваем:
– Привет всем, – озорно блеснув глазами, сказал он, а, проходя мимо меня, даже пытался щелкнуть по носу.
– Вроде прошла хандра, – успокоившись, думал я. – Дай-то бог.
– Ты снова прав, – сказал он мне после занятий. – Я все обдумал и успокоился. Слишком уж открыты, получаются мои переживания и эмоции для окружающих. В наших условиях, то, о чем думаешь, должно храниться только в собственной душе, если эти вещи серьезны. Но ты мне симпатичен и только с тобой я могу быть откровенен.
– Польщен, – ответил я.
– Это не лесть, – продолжил он. – Трудно одному, с огромным грузом мыслей, находиться в большом коллективе и ни с кем не делиться этим грузом. Поделившись не с тем, можно накликать на себя беду, а, не поделившись, можно сойти с ума. Ты, можно прямо сказать, предупредил меня от глупостей. Когда я сорвался в истерике, ты старался завуалировать мое поведение и скрыть мои мысли, сорвавшиеся с языка, не только от офицеров службы внутренней безопасности, но даже от коллег, которые могли оказаться не совсем надежными. Потому-то я и считаю, что только с тобой я могу быть откровенен. Но ты не бойся, я вовсе не предлагаю тебе разделять мое мировоззрение и постараюсь не накликать на тебя никакой беды. Вот и все, что я хотел тебе сказать.
Вечером этого же дня, мы вновь встретились с Деминым. Нам одновременно пришла в голову мысль проверить наши акваланги. Их, конечно, можно было и не проверять, все честь по чести, лежат в каптерке в сухом месте, в чистоте и в порядке. Костюмы находятся там же, только в шкафу, оружие – в сейфе. Мы уже неоднократно щупали их, примеряли костюмы, ласты, подгоняли по себе маски. Я только смахнул пыль с акваланга, переложив его с места на место. Но Демин отнесся к этому делу более серьезно. Он одел на себя полностью все снаряжение, после чего долго топтался на месте, подгоняя ремешки и заправляя трубки. Наконец, оставшись довольным всем своим снаряжением и собой, аккуратно все снял с себя и бережно уложил на место. В то время, когда он был полностью одет, а я смотрел на него, мне казалось, что Демин готовится к погружению. Мне казалось, что он вот-вот развернется, выйдет из каптерки, подойдет к борту корабля и, неловко перевалившись через ограждение, прыгнет в бездонную пучину океана, преследуя свои намерения не участвовать во всей этой нашей кампании. У меня от этих представлений стало тяжело на душе, но я не мог представить себе, каким образом когда-то произойдет обещанный уход лейтенанта Демина из нашей команды, но одного я не хотел, не хотел, чтобы этот уход закончился для моего рыжего товарища трагически.
Освоиться можно в любой обстановке. Даже самый строгий распорядок, со временем становится мягче, поскольку человек в любом деле находит самый оптимальный вариант использования времени. Сэкономив несколько минут тут, несколько там, он только лишь, за счет своего профессионализма приобретает свободное личное время и использует его так, как желает его душа. И в результате – чем выше профессионализм человека, тем больше у него свободного времени.
С течением времени, вся наша Команда стала иметь довольно много такого времени. Кто как распоряжался им. Некоторые офицеры отдыхали и, даже спали, лежа в кроватях поверх одеял, совсем по-детски, подогнув колени и подложив руки под щеку. Другие, доигрывали отложенные шахматные партии, сидя напротив друг друга и подперев кулаками подбородки. Глаза их сосредоточенно разглядывали фигуры на клетчатой доске и трудно оторвать такого человека от своего занятия или заставить думать о чем-то отвлеченном.
Некоторые же офицеры, лежа на своих кроватях, закинув руки за голову и прикрыв глаза, вовсе не спали, они думали. Думать было о чем. Это понимали и офицеры службы безопасности. Именно поэтому, таких вот, думающих, они держали под особым контролем. Слава богу, их не так много. С остальными проще, они, как «Зомби». Не их это дело, интересоваться политикой. Отправляют куда-то, значит так нужно. Прибудут на место, там объяснят, что и как. А деньги, между тем, идут, и служба идет. А здесь, на корабле, просто курорт какой-то, грех жаловаться. А задумываются, люди совершенно с другим образом мышления и с другим восприятием мира.
Потому-то, нужно этих думающих, или как там, размышляющих, обязательно нейтрализовать, не дать им совратить «зомбированных».
Мой рыжий товарищ с каждой минутой трансформировался из беззаботного болтуна в человека серьезного, бессловесного, немного замкнутого. Все свободное время он проводил в каюте, лежал, но глаза его всегда были открыты и смотрели в одну точку на потолке. Лицо его побелело, поскольку он, почти не появлялся на палубе, нос его стал острее и, вроде, удлинился. Офицеры, знавшие его, говорили, словно сговорившись, о его больших душевных переживаниях.
– Слушай, – сказал он однажды мне, – я, кажется, схожу с ума. И поговорить бы надо, да, вроде и сказать нечего. – Вот в этих, нескольких его фразах, он все сказал, так, что и говорить больше не о чем, Раз он утверждает, что нечего сказать, значит, даже, не понимает и не замечает, как стали к нему внимательны ребята из службы безопасности. Зато, со стороны это бросалось в глаза. Сам «Черный полковник», уже было, пройдя мимо Анатолия, остановился, как будто рассуждая про себя, почесал затылок и окликнул своего подчиненного, назвав его, даже по имени. Демин не обратил на это внимания, но не будь в его голове полнейшего беспорядка, он сразу же заметил бы, что знание его имени командиром, чему-то его обязывает. По крайней мере, его имя кем-то муссируется и, это говорит о многом. Недаром же их шестеро.
– У вас все в порядке? – Спросил полковник у вытянувшегося перед ним лейтенанта.
– Так точно! – щеголевато щелкнув каблуками, ответил лейтенант, при этом, пытаясь изобразить на лице улыбку.
Полковник положил ему на плечо руку и, немного склонив голову, поскольку был на голову выше лейтенанта, стал медленно и как-то непривычно говорить:
– Давай так, просто. А не «так точно».
– Так точно! – вырвалось у лейтенанта. – Давайте просто так.
– Я повторяю вопрос – у вас все в порядке?
– Да, вроде нормально все, – внимательно глядя в глаза полковнику, будто пытаясь вникнуть в ход его мыслей, ответил лейтенант.
Но что-то дрогнуло в нем, Он часто заморгал глазами и, будто сжался в комок. Ему вовсе не нравился этот разговор и. он торопился поскорее прекратить его:
– Разрешите идти?
– Да нет уж. Поговорить следует.
Полковник постоял, размышляя, как бы умнее высказать свои мысли лейтенанту, чтобы тот не замкнулся и решил просто-напросто дать совет:
– Знаете, до меня дошли слухи о том, что вы совсем пали духом. От кого эти слухи, вы, наверное, догадываетесь. Я, конечно, возмутился, доказывая, что ваши успехи значительны и очевидны. Но…, но…. Сами понимаете, что они фигурируют фактами, перед которыми я бессилен. По человечески прошу, возьмите себя в руки. Я вас не буду выпускать из вида и, если нужно будет, окажу вам помощь. Основные усилия должны исходить от вас.
Он протянул Демину руку, долго держал в своей теплой и мягкой ладони костистую и холодную руку лейтенанта, подтверждая улыбкой и мимикой лица правдивость своих слов, затем он развернулся и пошел, слегка сгорбленный и какой-то свой, родной и добрый.
Сердце екнуло у взбунтовавшегося лейтенанта, он стоял и смотрел вслед удаляющейся фигуре «Черного полковника» и, только когда тот исчез из виду, войдя в свой кабинет, в задумчивости прошел мимо меня, даже не заметив, а я не решился остановить его, чтобы чему-то не навредить своими действиями, своим присутствием.
Анатолий ушел, но я видел происходящее и слышал все сказанное. Непонятные чувства разыгрались во мне, Появилась слабая надежда на то, что Демин одумается, станет таким, как наше большинство. В то же время, вспоминая выражение его лица, его стеклянные глаза, брызжущий слюной его рот в разговоре со мной, мне трудно было представить, что он отречется от своих мыслей и убеждений. Но я, все же, надеялся на лучшее.
* * *
Две недели пребывания на корабле, а уже поперек горла и этот равномерный гул работающих где-то далеко в машинном отделении моторов и, постоянный, дующий прямо в лицо, соленый ветер, когда ты на палубе. Лишь тренировки почему-то не опостылели, там время летит быстро, да и общения с людьми больше, глядишь, и перебросишься парой фраз с человеком, с которым не общался два, три дня. Так и мне, приятно было встретиться с людьми симпатичными, с которыми познакомился там, на Балтике, в той чужой стране, при интересных обстоятельствах.
С некоторой завистью смотрел я на мощные торсы Астахова и братьев Николаевых, на их груды мышц, как канаты, упрятанные под кожу их рук, животов и спин. Они не забывали меня и, как мне показалось, тоже были привязаны ко мне. Володя Николаев критически осмотрел меня и, легко ткнув кулаком в живот, похвалил, или, как говорят «бросил леща»:
– А ты тоже ничего выглядишь, накачался. Молодец!
Дима Астахов отвел меня немного в сторону и, как я и ожидал, первым вопросом было:
– Рассказывай, как там твой командир поживает. Что-то не могу я с ним заговорить, да чего скрывать, от одного его вида у меня между лопаток мурашки, как живые, бегают. Да! Вон он идет, вроде, как к тебе направился. Ну, ладно. Пока! Я побежал!
Подошел Руслан:
– Я смотрю, ты с Дмитрием общаешься постоянно.
– Видишь ли, этот экипаж состоит из моих друзей. Они – первые, с кем я познакомился там, на Балтике. Привязанность осталась, да и нравятся они мне, хорошие ребята. И друзья хорошие.
– Ну, а мы как, твой родной экипаж? – ехидно улыбаясь, спросил он, заглядывая в мои глаза, своими «вишенками». – Знай, что воевать-то бок о бок в одной машине будем.
– Послушай, о какой войне ты ведешь разговор?
– Да не прикидывайся ты дурачком. Огромное судно до предела набито боевой техникой и оружием, скомплектованы офицерские экипажи, а ты считаешь, что мы в бирюльки играть будем там, где нас выбросят на сушу, будь то Африка или Америка.
– Руслан, погоди, не пыли. Ты, сейчас, ведешь себя, как ревнивый муж в семье. Тебе кто-то испортил, видать, настроение, вот ты и завелся. Давай жить проще и легче. Нет никакой войны и, даст бог, не будет. А мои друзья, должны быть и твоими друзьями тоже. И с чего бы тебе ненавидеть Диму Астахова? В конце концов, это ему нужно на тебя обижаться. Ведь не он тебя, а ты его побил в том злополучном бою, после которого вы стали врагами.
Руслан, в раздумье, помолчал немного и, затем, словно спохватившись, стал быстро говорить:
– Прости, прости! Нехорошо все получилось. К тебе у меня претензий нет. Ты – хороший человек, хороший друг. Хочешь, чтобы всем было хорошо. Но, понимаешь, сам не знаю, почему так, как увижу Димку одного, вроде бы ничего, живет, да и пусть живет, Совсем другое дело, когда вижу его рядом с тобой. Ненавижу его! Ненавижу!
– Господи! Что же это такое происходит? – думал я, глядя вслед удаляющемуся Руслану. – Посходили с ума, один другого хлеще.
Неужели это ограниченное пространство так действует на психику людей, молодых людей, нервы которых должны быть еще не тронутыми тлением и очень крепкими. Физически все очень сильны, все, без исключения, отобраны самые лучшие. Времени в пути прошло меньше половины. Что же будет в конце? Возможно еще, что страх перед неизвестным будущим сводит людей с ума, тем более что из уст, как Анатолия, так и Руслана, я своими ушами слышал не только намеки на войну. Они открытым текстом говорили о военных действиях, влекущих за собой убийства и смерть, а не о бирюльках, в которые играют. Ну, что же, подождем – увидим. Время покажет.
Вернувшись в каюту, я не увидел ничего исключительного, все было как всегда. Руслан лежал на кровати, но сквозь его прищуренные веки, чувствовался пронизывающий взгляд, а Иван Иванович, как всегда, сидя на кровати, что-то перебирал, периодически нагибаясь и вытаскивая откуда-то снизу всевозможные предметы, то, какую-то бархатную тряпочку, сплошь увешанную значками, то, лохматую тетрадку, куда он что-то записывал и снова прятал. После, он доставал иголку с ниткой и чинил, разошедшуюся по шву куртку, ворча:
– Растолстел, как поросенок, вроде и ем немного, а, вот, все толстею. Совсем не жрать, что-ли.
– Иван Иванович! Дорогой ты мой. В твоем теле нет ни жиринки. Мышцы у тебя растут, шире в плечах стал. Возраст-то у тебя еще юношеский, скоро богатырем станешь, – моментально среагировал Руслан на слова, невнятно сказанные нашим коллегой, добрейшим Иваном Ивановичем. В этом нет ничего удивительного. Реакция для бойца, первое дело для успеха. Важно другое. Войдя в каюту, я сразу почувствовал взгляд через полуприщуренные глаза, и, тут же, последовал его ответ на чуть слышимое ворчание. Надо же, все-то у него под контролем. Я имею в виду нашего командира, лейтенанта Шакирова. Человек лежит, почти спит, но, в то же время, контролируя обстановку, знает, кто и чем в эту минуту занимается, кто и чем дышит. Феноменальный человек, разведчиком бы ему быть, или шпионом.
Я, было, испугался, но потом, поразмыслив, сделал для себя кое-какие выводы:
– во-первых, стать менее откровенным в разговорах;
– во-вторых, не давать повода для каких-либо подозрений, выглядев, в то же время, наивным простачком, вроде Ивана Ивановича.
Все, решено, пусть так и будет!
Для начала «нового образа жизни», лежа в постели и глядя в потолок, я решил отвлечься от каютной жизни и, стал размышлять, охватывая более глобальное пространство. Давалось это с трудом, поскольку, объектом моих размышлений, был тот человек, что лежал на своей постели, буквально в метре от меня, и его присутствие, постоянно возвращало мое сознание назад, в каюту.
А думал я о том, что в трюме корабля, редко увидишь кого-либо из Команды, просто так, праздно шатающегося. Работа на технике и тренировки, выматывают все силы, но и увеличивают их, в виде бугрящихся мышц на всех частях тела. Обильная пища, компенсирует израсходованную энергию, а после обеда, как все знают, так и тянет ко сну, по крайней мере, очень хочется полежать. Правда, немцы советуют: поел, сделай тысячу шагов. Тоже ясно для чего. А у нас, русских, есть свое объяснение желанию полежать: «Даст бог, жирок завяжется, все будет хорошо». Думая так, я не заметил, как задремал. Проснулся с хорошим настроением, бодрым и отдохнувшим, не смотря на то, что спал недолго.
В каюте никого не было, я продолжал лежать и думал о том, что очень уж быстро меняется настроение. Надо же было придумать такое – «новый образ жизни, новый образ жизни». Кому я должен не доверять и почему? Разве кто криминал, какой совершил? Нет! Так в чем же дело?
Я резво соскочил с постели и вышел из каюты. Рядом никого не было.
– Странно, – думал я. – Интересно, куда все подевались?
Думать долго не пришлось, с палубы хлынула целая толпа моих коллег из Команды. Первыми были мои друзья, Астахов и Николаевы.
– В чем дело? – недоуменно спросил я.
– А ты все спишь? Опух уже ото сна. Проспишь все самое интересное.
Окружив меня, они тянули ко мне руки, хлопая по плечам, спине и груди, гладили, и, казалось, прощупывали меня всего, словно сомневались, я ли это. Мне, только что отошедшему ото сна, стало неловко от такого внимания и, даже, немного не по себе. Подошли Руслан с Иваном Ивановичем. Они издали увидели мою растерянность и поспешили на помощь. Руслан действовал своими руками, как железными рычагами. Астахов неловко отступил перед его напором, а, поспешившие на помощь Дмитрию братья, были оттеснены могучим, но добрым Иваном Ивановичем. Руслан ухватил меня за запястье и, вытащив из окружения, потащил за собой. Все это происходило в течение нескольких секунд. Я послушно следовал за своим командиром, сзади, пыхтя и чертыхаясь, поспешал наш Иван Иванович.
Когда мы вошли в каюту, очень возбужденным остался только Руслан, мы с Иваном Ивановичем завалились на кровати, а он, нервно ходил по крошечной каюте, приводя в движение весь объем воздуха. Все же, он вскоре сел, уставился в пол, и, не поднимая головы, стал говорить:
– Странно устроены люди. Стоит только сократить дистанцию, толкуют твои действия абсолютно неверно. Они видят в твоей доброте слабость, и, сразу, стараются оседлать тебя. Нельзя допускать этого, иначе, ты потеряешь друзей. Во-первых, тех, которых слишком переоцениваешь; и, во-вторых, тех, кого недооцениваешь. В наших условиях, нельзя быть мягкотелым и слишком добрым, я не говорю бесхарактерным, чтобы не обидеть, но куда деться, так оно и есть.
Мы с Иваном Ивановичем слушали молча, не перебивая, но и не вступая в эти рассуждения. Кому адресовались они, для нас троих было ясно, но я, почему-то не считал их обидными.
Мне и самому не особо понравилось поведение моих друзей из экипажа Астахова. Да и, вообще, вся та ситуация, создавшаяся получасом раньше, была абсолютно нелепой. Эмоции моих друзей плескались через край. С одной стороны, на это была причина. Пока я спал, кто-то пустил слух, впрочем, не исключено, что так оно и было, будто бы параллельным курсом с нами, двигаются подводные лодки. По крайней мере, одну из них, видел кто-то из нашей Команды, когда та, по какой-то причине, всплыла, в полумили от нашего корабля, продолжая двигаться, не отставая и не уходя вперед. Пока все говорили о случившемся, пока спешили, хоть краешком глаза, глянуть на чудо, которого не видали, лодка исчезла, словно ее и не бывало. Каждый из Команды, по-своему истолковал слух о появлении лодки, однако, все поверили в нее. Одни считали ее нашей, другие – чужой, следящей за нами, но, возбуждение охватило всех. Вот в такую возбужденную толпу, я и врезался, и чуть не оказался смятым и растоптанным. Обласканный и помятый своими друзьями, оказавшись в их окружении, я ощутил дискомфорт, мне было очень неприятно чувствовать их руки, я не знал, куда мне деться от них. Спасибо Руслану с Иваном Ивановичем, выручили.
Мне уже приходилось бывать в подобных ситуациях. Немецкие «дембеля», закончившие службу, разъезжались по домам. Оказались они и в нашем вагоне, мы всем семейством, в это время, добирались до нового места службы. Увидев красивую черненькую женщину и очаровательного ребенка, они, немецкие солдаты, заинтересовались нашей троицей и поспешили прямо к нам, чтобы выразить свое восхищение красотой. Они остановились около нас и, со словами: «Гут, камрад, гут», стали похлопывать меня по щекам, выражая, таким образом, свое восхищение. Им, наверное, делать это очень нравилось, но для меня весь этот ритуал стал сущим адом. Я кое-как отбился от тянущихся к моему лицу рук и, громко прикрикнул на них. Это возымело воздействие, они ушли.
Отлично понимаю, что со стороны мое поведение в обоих случаях, когда я выгляжу совершенно беспомощным, характеризует меня человеком бессильным и, в конце концов, безвольным, но для себя я все же убежден в том, что такое поведение является не чем иным, как проявлением чисто русского характера. Мягкость и доброта, нежелание причинять неприятности даже своему противнику, присущи ему, этому характеру. Но все это только до поры, до времени, но если грань дозволенного окажется преступленной, тут уж берегись. Никто не сможет остановить незаслуженно обиженного русского человека, все поломает на своем пути, как медведь, поднятый среди зимы из берлоги.
Отчитанный, я молчал, не обижаясь на Руслана. Конечно, он отчитывал меня как школьника, но он не стоял передо мной, не брызгал мне слюной в лицо, не смотрел на меня злыми глазами. Я истолковал его действия заботой обо мне, желанием видеть во мне человека сильного телом и душой, волевого и жесткого человека. Он наставлял меня как старший, хотя вряд ли был старше меня, Все же, немного уязвленный, я сал сравнивать свой характер с характером нашего добрейшего Ивана Ивановича и, с удивлением отметил, что ничего общего между нами нет. По-моему, он очень похож на Ательстана из «Айвенго» Вальтера Скотта. На вид, добрые и мягкотелые, они оба обладают мощной физической силой и железным характером. Нашего Ивана Ивановича не смеет обидеть никто из всей Команды, научены происшествием в самом начале нашего пути. Это быстротечное событие произошло в те минуты, когда несколько человек Команды, стояли около тренажеров по вождению танков, ожидая своей очереди. Иван Иванович готовился уже войти в кабинку, как подошел здоровый и чванливый механик – водитель машины полковника Грохотова, отодвинул опешившего Ивана Ивановича и вошел в кабинку тренажера. Не ожидавший подобной наглости Иван Иванович, стал растерянно крутить головой, заглядывая в лица, стоящих рядом офицеров, будто ждал подсказки, как ему поступить в создавшейся ситуации. Одно он твердо знал, что прощенья «тому» не будет. Офицеры же, опускали глаза, пожимая плечами.
