banner banner banner
Повести
Повести
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Повести

скачать книгу бесплатно


– До свидания! Успехов вам!

Николаев оторопел и прошептал:

– Ну вот. Что я слышу! Слова не отрока, но мужа! Спасибо, солдат!

– А вы, если что, приходите переночевать. Мне командир приказал, чтобы всех, кто с предписанием в новую часть прибудет, я размещал в нашей гостинице и обеспечивал всем, даже туалетными принадлежностями, – подумав, он вздохнул. – Говорят, что очень трудное задание у вас будет.

Последние слова его глубоко засели в сердцах и умах приумолкших офицеров.

Парикмахерскую нашли быстро, она оказалась недалеко от зеленого забора войсковой части. Брадобрей был один, поэтому пришлось по очереди входить в маленькую, но уютную парикмахерскую, остальные оставались снаружи. Обслуженный офицер выходил из помещения распаренный, с розовым оттенком лица, блестел, как «начищенный сапог» и улыбался, довольный собой и всем миром.

И до вокзала идти, чтобы перекусить, не пришлось. Буквально через квартал в глаза бросилась размашистая вывеска «Гастштедте Штадт N». Было еще утро, гастштедт только открывался и проветривался от густой сигарной и пивной вони. Помещение, куда вошли офицеры, даже проветренное, источало такой крепкий дух, что перехватило дыхание, тем более что все четверо были некурящими.

– Может, что получше поищем? – предложил Астахов.

Однако, знатоки гастштедтов, братья Николаевы, в один голос заявили:

– Ты думаешь, в других не так же? Все они одним миром мазаны! С вечера до глубокой ночи, Гансы смолят наперегонки свои сигары, да ведрами пиво цедят. Тут все стены насквозь пропитаны никотином и алкоголем. Думаем, что идти и искать еще чего-то не стоит. Принюхаемся. Это – один запах. Он безвреден.

Действительно, через некоторое время дышать стало легче, а когда опрокинули по стопке водки, запив ее пивом, все запахи вдруг пропали, и жизнь стала интереснее и светлее.

Стало интересовать буквально все: старинные столы и стулья, сделанные из массивного дерева; охотничьи трофеи, развешанные под потолком в два ряда, картинки на стенах, нарисованные детской рукой и даже сама хозяйка гастштедта, женщина, лет сорока, не то, чтобы красивая, но обаятельная и добрая.

Задорные искорки сверкнули в глазах Виталия Николаева. Он подошел к стойке, за которой копошилась обаятельная хозяйка гастштедта, и, часто моргая и хлопая длинными черными ресницами, стал о чем-то тихо, но вдохновенно говорить ей. Выражение лица женщины стало меняться прямо на глазах. Пяти минут хватило на то, чтобы она, из неприступной и принципиальной, превратилась в добрую и сочувствующую.

– О чем болтали? – допивая пиво, спросил его брат, когда Виталий вернулся от стойки.

– Кушать скоро будет подано, – с загадочной улыбкой тихо сказал он.

– Да ну! Не верю! – Вырвалось у Дмитрия. Он смотрел то на одного, то на другого из братьев, желая понять, правда ли то, что можно будет утолить голод.

– Вполне может быть, – сказал Владимир. – Ему с детства кличку «Дипломат» друзья прилепили. Уговорит, кого угодно. Да и после еще ни одна женщина ему не отказала. – Владимир говорил немного с иронией, чуточку с гордостью за брата, и все с улыбкой, посмотрели на Виталия.

Вскоре, действительно, за перегородкой зашипело, забулькало; до стола, за которым сидели изрядно голодные офицеры, донеслись запахи жареного мясного, вызывая бурное выделение слюны.

Буквально через минуты, перед каждым из них появились фарфоровые приборы с множеством ячеек, заполненных глазуньей с обжаренными колбасками, салатом, жареным картофелем, соусами.

– Под такую-то закуску, да чтоб не выпить – великий грех! – вырвалось у кого-то.

Снова был сделан заказ на водку и пиво.

Зал, однако, стал потихоньку заполняться. В основном, это были пожилые немцы, любители и ценители настоящего немецкого пива. Дым сигар коромыслом завис над их столами. Огарки будто приклеились к большим влажным губам и вынимались изо рта только тогда, когда владельцу этих губ хотелось сделать несколько глотков пива.

Наше внимание привлек огромный старик с обветренным лицом и скандинавской бородкой. Если бы не деревянная нога, не вмещавшаяся под столом и, потому, загораживающая полпрохода, его можно было бы принять за старого морского волка – капитана, лоцмана, шкипера или еще кого. О его ногу запинался всякий, проходящий по узкому проходу к свободным столикам, он чертыхался, чуть не упав, но, увидев, кто сидит, вежливо раскланивался и просил прощения у старика.

Старик делал огромные глотки пива. Все мрачнее и все злее становилось выражение его лица. Он смотрел в нашу сторону, а мне казалось, что он впялил свой взгляд в меня, не отводя его и не моргая, чем вызвал у меня необъяснимую тревогу и, даже, тоску по дому. Хотелось сбежать от этого взгляда. Мы продолжали сидеть за столом, шутили, болтали просто так, ни о чем. Огромный старый немец продолжал сверлить меня глазами. Я пытался не смотреть на него, но мои глаза сами искали встречи с его бешеным взглядом. Я не вынес такого испытания моих нервов и предложил друзьям уйти из гастштедта, но они лишь зашипели на меня:

– Да сиди ты.

Старик продолжал гипнотизировать меня. Я чувствовал, что развязка должна была произойти с минуту на минуту. Так оно и вышло.

После очередной порции пива хромой немец что-то гортанно выкрикнул, привлекая внимание к себе всех, находящихся в зале, затем он с трудом поднялся со стула и, не сводя глаз с меня, направился к нашему столу, громыхая деревянной ногой и стуча заостренной железной тростью. Назревал конфликт – это стали понимать и немцы в зале, и мы.

Он подошел к нашему столу и, указывая на меня пальцем без одной фаланги, рыча и брызгая слюной, выдавил из себя:

– Такой, как ты стрелял в меня и мне отрезали ногу.

– Где в тебя стреляли? – по-немецки спросил Виталий.

– Где, где? Под Сталинградом!

– Как ты туда попал? В гости ездил, да?

Немец, после этих слов рассвирепел еще сильнее и, подняв трость, острым концом ткнул мне в грудь. Я ойкнул. Володя, под правой рукой у которого оказался старик, толкнул его в плечо. Когда тот, падая, хватался за что попало, лишь бы сохранить равновесие, офицер легко выдернул острую трость из руки хромого и, подождав, когда большое тело, ударившись головой об пол, замерло, бросил ее на живот упавшего, как бы поставив крест на деле.

Зал ухнул, послышался крик: «Полицай, полицай!»

Это был голос хозяйки; и она, в общем-то, всего лишь выполняла свои обязательства. Не хватало еще, чтобы в ее владениях совершилось преступление.

– «Полицай, полицай!», – эхом отозвалось на улице, кто-то подхватил крик хозяйки, вызывая полицейских в гастштедт, так уж принято у этих немцев, моментально реагировать на клич о помощи.

– Ну, заварилась каша, – выдохнул из себя Астахов.

Офицеры напряглись, хмель вышел из голов. В дверях гастштедта появились двое полицейских – упитанных молодых ребят. Сидящие за столами немцы, которые находились рядом с входом, молчали, но своими глазами показывали на столик с советскими офицерами и на лежащего без движений на полу старика. Вид всего происходящего и произошедшего был не из приятных. Пахло преступлением, убийством, смертью.

Вслед за полицейскими в гастштедт вошли советский офицер и двое солдат. Оглядевшись, офицер решительно направился к нашему столику, оставив солдат у входа.

Подойдя вплотную к столу, он отдал честь и представился:

– Старший помощник коменданта старший лейтенант Нестеренко! Ваши документы!

– С чего это ты нашими документами заинтересовался? – спокойно спросил Астахов, который уже заметил, как вздымается в сонном дыхании мощная грудь лежавшего хромого.

– Здесь совершено убийство, – взвизгнул представитель комендатуры. – Почему вы мне тыкаете?!

– К самому Богу обращаются на «ты», а тебя я должен на «Вы» возвеличивать, прыщ поганый, – вскипел Николаев Владимир.

Снизу раздался храп спящего человека.

Оценив обстановку, помощник коменданта сник и скромно поинтересовался, кто мы и откуда.

– Ну вот, с этого и нужно было начинать, – успокоился Николаев. – Давай-ка, дружище, объясни, куда мы должны отправиться вот по этому предписанию.

Он подал листок, старший лейтенант взглянул на него, извинился и скромно спросил:

– А с этим что произошло?

Астахов вкратце пересказал о выходке хромого, я расстегнул мундир и, приподняв рубашку, показал кровоточащую рану на груди, оставленную стариком.

Немцы, находившиеся в зале, гастштедта, спешно допивали пиво и один за другим выскакивали в двери, обходя полицейских.

Скоро помещение опустело, лишь клубы сигарного дыма кое-где продолжали витать над столами и, на полу, недалеко от стола, где сидели мы, раскинув руки, крепко спал немец с деревянной ногой, раненый под Сталинградом в годы войны.

Полицейские, поняв ситуацию, ушли, оставив пьяное тело на попечительство подошедшей краснолицей жены одноногого старика. Они были довольны тем, что эти слишком «простые» русские не возбудили никакого дела против выходки хромого, простив ему даже визит к Сталинграду.

– Не знаю, что вас ждет, но завтра вы должны собраться в порту, – стал объяснять нам офицер из комендатуры. – Есть там полковник один, «Черным полковником» его почему-то зовут в народе. Ходят слухи, что он вечный человек: сослуживец его, однажды, случайно встретился с ним и был очень удивлен, что полковник ни сколько не изменился, хотя прошло лет двадцать. Сам-то сослуживец на пенсии уже, а полковник и тогда уже был старым. Правда это, или врут люди, не знаю, но сами увидите полковника в деле и поймете, что он просто уникален. Порт большой, но вас будут встречать «люди» и сопровождать в нужное место к этому самому полковнику. Он знает все. Удачи вам, товарищи офицеры!

Такое изменение в поведение старшего лейтенанта, вызванное лишь тем, что нам дано предписание в эту загадочную часть, еще раз шевельнуло души ребят и дало повод еще раз задуматься.

Гастштедт был пуст, а хозяйка смотрела на нас с укором и молчаливой мольбой поскорее покинуть ее заведение.

Мы рассчитались и ушли, унося с собой все ее беды сегодняшнего дня. Таким образом, при стечении ряда обстоятельств, мы оказались «без вины виноватыми».

Выйдя из гастштедта и посовещавшись, мы распланировали наше оставшееся время, а пока же решили просто погулять по городу и осмотреть его, если такое возможно, поскольку город довольно крупный.

Мы бродили по мощеным улицам мимо зданий и строений, столь непривычных нашему русскому взгляду, разглядывали площади, обрамленные высокими готическими зданиями ратуш и церквей, останавливались около средневековых памятников. Другие люди, другая культура, другие взгляды на жизнь. Но никто из нас не знал еще в этот день, что нам суждено покинуть этот райский уголок в самое ближайшее время.

* * *

Утреннее происшествие в гастштедте «Штадт N…» имело и положительную сторону. Оно встряхнуло и привело в чувства анархические настроения братьев Николаевых, заставило глубоко задуматься над своим теперешним состоянием души всех четверых офицеров. Предчувствие чего-то большего и сложного складывалось из многих мельчайших деталей и фактов, которые, собравшись вместе, создавали необъяснимую тревогу и волнение.

Мы вдоволь набродились по городу, несколько раз заходили в гастштедты, перекусывали жаренными на углях сосисками прямо на улице. Нам подавали на картонной тарелочке пару горячих сосисок, маленькую булочку и неострый, кисловатый на вкус, горчичный соус. Запивали мы пивом из маленьких пузатых бутылок из соседнего киоска.

Так что, в течение дня мы успели не только увидеть «иноземный город», но и вкусить почти все прелести жизни в нем. Здорово, ей богу здорово! Мы, конечно, понимали, что вся эта свобода и вся эта благодать, явления временные, что уже завтра нам предстоит невесть что, но думать о завтрашнем дне не хотелось, хотя на душе уже скребли кошки.

Подходил вечер, все довольно приустали и, присев на скамейку в парке, почти одновременно заговорили о ночлежке.

– Поскольку идти нам все равно некуда, предлагаю переночевать еще раз там же в гостинице части, – предложил Астахов.

– Куда же больше идти? Хорошо, что это есть.

– Все не на вокзале ночь скоротаем.

– Говорят, отсюда до порта недалеко. Может, спросим, как туда попасть, да сходим? Завтра проще будет найти, – предложил я.

На этом сошлись все. Тут только мы обратили внимание на то, что город опустел, транспорт стал редок, так же как и одиночные прохожие, будто срочно разбегающиеся по домам. С шумом закрывались деревянные рольставни на окнах жилых домов. С трудом, перехватив спешащего прохожего немца, мы узнали от него путь к причалу, который, по его словам, представлял расстояние примерно в полтора километра и, не спеша, чтобы не устать совсем, отправились в указанном направлении. С моря несло свежестью, рыбой и соляркой. Электрически шумели краны, слышались гортанные крики стропальщиков. Вспыхнули яркие прожектора, осветившие погрузочные площадки, на которых одновременно загружались и разгружались несколько кораблей.

Прямо на причал выходила железная дорога, на которой стояли составы. Они подставляли один за другим свои вагоны и платформы для загрузки или, наоборот, для выгрузки чего-то, упакованного в тюки и уложенного на большие поддоны. Зависая в воздухе, проплывали огромные контейнеры. Тросы кранов почти не видны на темном ночном небе. Особенно потемнело оно после того, как включились ослепительно яркие прожекторы.

– День и ночь, видимо, у них такой переполох, – вслух подумал я.

– Да, не позавидуешь такой работе, – оценил Виталий.

– Зато живут как люди. Отработал смену – и домой, к семье, к детям. Да и деньги неплохие, наверное, получают, – обобщил все Дима Астахов.

После этого короткого разговора на наши уставшие тела навалилась незримая сила, которая взяла за горло каждого из нас и превратила взрослых военных людей в маленьких детей. Этой силой была тоска. Тоска по дому, вольности, беззаботному детству, тоска по матери, по родным, по всему тому, что было оставлено, но не забыто, всего какие-то четыре года назад.

– Многое бы отдал, чтобы попасть вон в тот отходящий корабль и завтра уже быть в моем родном Питере. Тут ведь совсем недалеко, но как далеко! – даже Астахов стал сентиментален.

– Ладно, хватит расслабляться, пора к нашему местечку, – мое терпение начинало кончаться. – Нам километра три шлепать придется.

– Ничего, полчаса ходьбы.

Мы поднялись с остывающего от мокрой прохлады парапета, и пошли вдоль порта.

– Мужики! – я остановил окриком всех. – Если мне не померещилось, я видел танк. Он шел к воде. Вон там, в конце, в самом конце.

– Да брось ты. Откуда им быть здесь?

– Я тоже вижу, – поддержал меня Виталий. – Там уже два танка, вон они ползут к воде.

– Не наша ли это часть? Что-то екнуло у меня в груди, – заявил Владимир Николаев.

Не сговариваясь, мы ускорили шаг. Откровенно говоря, мы волновались. Возможно, что это наша часть, наш дом родной.

Сейчас мы похожи на бомжей, ничьи, и нет у нас постоянного пристанища. Мы – люди без дома, без забот и без всяких перспектив. Без дел, без руководства, мы – никому не нужные люди, при всем при этом – люди военные. От того-то, мы и ускорили шаг, надеясь найти то самое пристанище, ту самую воинскую часть, которая записана в наших предписаниях и руководимая неведомым нам доселе, почти мифическим военным, «Черным полковником».

Пока мы добрались до крайнего причала, сумерки почти полностью сменились темнотой ночи. Только где-то высоко-высоко в небе светились золотым цветом два маленьких облачка. Луна хитро, частью своего диска выглядывала из-за тучи далеко за городом и светила на землю не ярче, чем лампада на икону в переднем углу дома православного христианина. Звезды над головой сверкали ярко, но бессмысленно.

С места, где мы остановились, даже в темноте было хорошо видно, как подходящие по одному танки исчезали в чреве большого грузового корабля. Вот из-за портового строения вынырнул очередной танк. Нам показалось, что он слишком ретиво выскочил с грунта на бетон причала, при переезде через рельсы, где были брошены большущие трапы из толстых досок. Сидящий по-походному, механик дал слишком много гари; трапы вырвались из-под танка, и металл гусениц резанул по металлу рельс, выбросив пучок искр, как из большой зажигалки.

Раздался зычный голос человека в плаще, стоящего в пятидесяти метрах от нас и наблюдавшего за погрузкой:

– Ко мне механика!

Двое из темноты бросились выполнять приказание неизвестного. Танк остановился сразу после переезда.

– Стыдно! Был бы рядовой, а то целый лейтенант разыгрался, как мальчишка! Трапы уложить немедленно и собственноручно, чтобы знал, где можно пошутить, а где нужно быть предельно собранным.

– Да! – вырвалось у Астахова. – Суровый дядька!

– Может быть, он и есть «Черный полковник».

– Подойдем поближе. Только при нем ни слова о «Черном», – предусмотрительно сказал я.

– Стой. Кто такие? – двое из темноты, с автоматами, с двух сторон приблизились к нам.

– Ну вот, опять началось, – проворчал Володя.

– Мы ищем воинскую часть номер «Х».

– Минутку! Один из вооруженных людей торопливо подошел к темной фигуре, о чем-то переговорил с ним и вскоре вернулся.

– Товарищи офицеры, пройдите к полковнику.

– Не с того начали, товарищи офицеры. Что за дебош устроили в гастштедте? – начал он, сразу испортив нам настроение. – Вам афишироваться сейчас совсем нельзя, а вы к себе привлекаете внимание большого количества немцев, – он замолчал, сморщил лоб, думая. – Ладно, перейдем к делу. Погрузку производим без вас. Я многих отослал, незачем здесь толкаться. Вам следует завтра прибыть сюда ровно в полдень, то есть в двенадцать часов дня. За опоздание или неприбытие – строжайшее наказание. Все подробности – по ходу развития событий. Я – полковник Грохотов, командир вашей Команды. Теперь, на отдых, марш!

Без всяких вопросов, мы, все четверо внимательно выслушали его и, подчиняясь последним словам полковника Грохотова, развернулись и минут через тридцать были на подходе к гостинице. Издали было видно, что гостиница не пустовала, ярко светились окна, на занавесках вырисовывались тени людей, они исчезали и появлялись вновь.