Я хочу его

Пока я была без сознания, у отца появилась своя история.

красивая. удобная. правильная.

Оказывается, папа предупреждал неугомонного ребенка не ходить по краю палубы. Хотя я даже стоять у перил одна боялась. И якобы, когда он со Стасей ушел за напитками, я оступилась и поскользнулась на мокром дереве. Он выдумал несчастный случай.

И все это съели.

Мне никто не поверил. Ни мама, ни старый переводчик из страховой, никто! Никто из них не хотел разбираться. Никто не встал на мою сторону.

Вот тогда до меня и дошло, что я боюсь его. И ее.

Я боюсь человека, который спокойно сел рядом в скорой, как будто не он столкнул меня в воду. И боюсь свою старшую сестру – ту, что без запинки солгала, что он пошел с ней за напитками.

– С того дня у меня появилась фобия, которую я до сих пор не могу перебороть. Глупо, но я моюсь только в душе. А ванна, полная воды, может довести до истерики.

– Звучит хреново, – тихо говорит Ян. Голос хрипловатый, почти чужой. – Я, может, и не в свое дело лезу, но… ребенка просто взять и столкнуть в воду? Это же ненормально.

– Знаю.

Он снова поднимает взгляд, и теперь в нем – осторожность. Та, что появляется, когда человек начинает подозревать слишком страшное, но еще не готов его принять.

– Вы с отцом … хорошо общаетесь?

– Нет.

Его лицо становится другим – непривычно жестче. Ян явно догадывается. Он уже почти понял. Но не может поверить. Потому что в нормальной жизни такого не бывает.

А у меня – бывает.

Накануне отец с матерью ругались по телефону. И мама в гневе закричала: с чего ты взял, что Петра твоя дочь?

Видимо, на солнце папиньку припекло. Где-то внутри что-то коротнуло. И, чтобы отомстить бывшей жене, он взял и столкнул ребенка в воду.

Свою дочь или не свою – ему тогда было все равно.

Классика семейных конфликтов, правда?

– Я знать его не хочу, – говорю спокойно. Даже слишком спокойно.

– Тогда он…

– Да, – я не даю ему договорить. – Ты совершенно прав.

Ян ничего не говорит. Обескуражено смотрит снизу вверх. В этих дурацких, слишком честных глазах написано:почему ты была в этом одна? И именно это выводит из себя.

Что ему, кажется, не все равно.

Что он в это поверил.

Что он поверил мне – просто, без вопросов и уточнений.

– Расслабься, герой рыцарь, – говорю я, чуть приподнимая бровь. – Я же не утонула.– Он вздрагивает всем телом. – Назаров, у тебя сейчас такое лицо, как будто ты хочешь удочерить меня и подарить мне пони.

Он медленно моргает. И чуть качает головой, все же принимая правила моей игры.

«Не вздумай меня жалеть», – кричала я про себя, въедаясь взглядом в глаза Яна Назарова. Хотелось проникнуть в его голову и выкинуть все, что он обо мне узнал.

Ян резко меняется в лице и вдруг широко улыбается:

– Хочешь пони?

– Нет.

– Единорога?

– Нет уж, – скорее сам Назаров мечтал о единороге.– Я хочу Пегаса.

– Пегас? – он вскидывает брови, и уже через секунду начинает громко смеяться. – Петра, ну какого черта. Почему Пегас?

– Чтобы сбежать,– тихо бросаю я и тут же продолжаю, чуть громче, как ни в чем не бывало. – Я все детство мечтала о Пегасе по имени Искорка, – чтобы в любой момент прыгнуть на спину и исчезнуть. – Ну представь – у тебя на крыше живет белая лошадь с крыльями! Это круче, чем лошадь с одним рогом.

Я хотела разбавить обстановку и сменить тему, но сама завела нас на скользкую тропу и теперь говорить не хочется вообще. Не стоило рассказывать ни про отца, ни про Искорку.

Зачем я вообще это выдала? Почему не соврала?

– Крылатый конь? Ты точно поцелована Терпсихорой.

– Что? Почему? – я рассмеялась, прикрывая рот рукой.

– Терпсихора, муза танца, – поясняет Ян.

– Знаю, – фыркаю. – Она на эмблеме нашего факультета. И как это вообще связано с Искоркой?

– Насколько я помню, Пегас был любимцем муз. Я не библиотекарь Василий, не ручаюсь за точную информацию, но, – он выдыхает, и широкая улыбка расплывается на его красивых губах. – Я с тебя балдею, Петра Град.

– Очередь занимай. Там с понедельника не двигается.

Я улыбаюсь в ответ. Просто… улыбаюсь. Он ловит этот момент. Замолкает ненадолго, а потом осторожно спрашивает:

– Не хочешь спуститься ко мне? Здесь теплый бортик, – он проводит широкой ладонью по краю и смотрит на меня. – Только ноги, не больше. Я буду рядом.

Иногда быть рядом – достаточно.

Я оставляю обувь у лежака и уверенно иду к Яну, который уже протягивает мне руки.

– Ты же поплавать хотел, – напоминаю, хватаясь за его ладони.

– Планировал уговорить тебя окунуться, но…

– Понятно, – отрешенно бросаю я. Возвращаться к разговору про отца не хотелось. Лучше снова про муз. Или крылатых коней.

Задрав платье, я оголила бедра и заметила, как взгляд Яна мазнул по краю юбки.

Он помогает мне опуститься на бортик, и стоило ногам коснуться воды, я бездумно хватаюсь за его плечи

– Нормально? – хрипло спрашивает он.

– Вполне, – я отвечаю тише, чем следовало и подушечками пальцем веду по влажной коже.

Ян кладет руки на мои ноги и легко пробирается под юбку не отрывая прямого взгляда. Кожа сразу отзывается – будто чуть натягивается изнутри, становится чувствительнее. Нежно обхватив бедра, он разводит мои колени в стороны и прижимается ко мне. От этого становится слишком тепло в животе.

– А тебе нормально? – спрашиваю я с придыханием.

Тяжелый взгляд, прожигает изнутри. Он жмется теснее и я делаю глубокий вдох. Я чувствую как быстро стучит сердце в его груди – через плоть, через воду, через себя. Я поднимаю глаза – и натыкаюсь на его внимательный взгляд. Провожу ладонями по плечам, чувствую как под кожей двигаются размеренно мышцы.

Все в нем – сильное, точное, мужское.

Он красивый. Высокие скулы, крепкая шея. Губы приоткрыты – и я понимаю, что мне больше не хочется держать дистанцию. Ни телом, ни взглядом.

Я касаюсь его шеи. Провожу пальцами вдоль ключиц.

Останавливаюсь, сжимаю чуть крепче. От него идет такой жар, будто у него под кожей солнце.

И я тянусь к нему – не думая. Просто потому что могу. Потому что хочу.

Мои губы касаются его подбородка – легко, почти как дыхание. Затем поднимаюсь выше к щеке. Ян поворачивает голову и ловит мои губы невесомым поцелуем. Чувствую, как он неровно и тихо выдыхает.

Его губы мягкие и податливые. Я целую его уже смелее, а он отвечает. Рука Яна ложится на мою спину, вторая – сильнее сжимает бедро. Он тянет меня ближе, и я позволяю.

Между нами почти не остается воздуха. Только жар.

Поцелуй становится глубже, его язык скользит внутрь, касаясь моего, и от этого дрожь пробегает по разгоряченной коже.

Я слышу, как он томно выдыхает мне в губы. Тихо стонет, когда я сильнее прижимаюсь.

Я не ощущаю ничего, кроме него – его рук, его тела, его губ.

Мне не хочется думать. Не хочется останавливаться.

Только быть ближе. Еще чуть-чуть.

Он отвечает жадно, почти жестко. Губы двигаются с нажимом, глубокими, тягучими волнами. Он тянет поцелуй так, как будто хочет выучить меня на вкус.

Я открываю рот, впуская его, и чувствую, как меня сносит. Внутри все сжимается, тепло спускается ниже живота. Его язык касается моего, легко, с нажимом – и все, я больше не контролирую дыхание. Не контролирую себя.

Он стонет мне в рот. Целует снова. Глубже.

– Давай сбежим.

– Пегаса не обещаю, – шепчет он мне в губы, обжигая дыханием. – Но вот единорога…

Я хохочу, хлопаю его по плечу и утыкаюсь носом в шею, чувствуя, как грудь у него сотрясается от смеха в ответ.

– Пошляк, – все еще смеясь, отвечаю я и тянусь к его губам.

Глава 10: А что ты делаешь ради нас?

В