Ужасно богатый вампир

Молли поджала губы, как обычно делала, когда собиралась сказать нечто важное, рубанув правду. Мы обе понимали, что быть музыкантом – это рискованное занятие. Только я не знала, как объяснить ей, что люблю музыку так же сильно, как она любит готовить. Не моя вина, что виолончелистам не так везет, как отмеченным наградами шеф-поварам.

– Ты не можешь продолжать в том же духе, Тея, – сказала Молли.

– Мне же нужно платить по счетам, – напомнила я. Это было то, что я часто повторяла ей… и себе, если уж на то пошло.

– Что ж, убедись, что тебе выпишут чек, которого хватит на оплату этих счетов, ― бросила Молли, закатив глаза, и начала раскладывать устриц на серебряное блюдо со льдом. Из-за вчерашней двойной смены, двух часов сна, занятий и недостаточного количества кофеина я даже не обратила внимания на сообщение о сегодняшнем мероприятии.

– Это какая-то корпоративная вечеринка? – предположила я, надеясь, что это не будет скучным романтическим вечером, который закончится тем, что я засну с виолончелью между ног.

– Не совсем. Кажется, это будет нечто более эксклюзивное, но Дерек был до смешного расплывчат. Ты бы видела, какие пожелания они мне присылали по поводу меню, – сказала она.

– Без глютена? – догадалась я. Молли не любила, когда ее творчество, как она говорила, ограничивали, и не доверяла тем, кто придерживается строгих диет. Дереку, директору по организации специальных мероприятий, обычно приходилось творить чудеса, чтобы усмирить самолюбие Молли.

Она состроила гримасу и покачала головой. Я попыталась еще раз:

– Веганы?

– Хуже, – сказала она, понизив голос, и я замерла. Я даже не представляла, что может быть диета строже, чем у веганов. Разве что это будет группа безглютеновых веганов, которые страдают аллергией на все.

– Они хотели вообще отказаться от еды.

Поскольку мероприятия пользовались большим спросом, Центр брал высокую арендную плату и руководство требовало, чтобы гости делали заказ на минимальное количество блюд. Но я-то знала, что дело не в деньгах. По крайней мере, не для Молли.

Я заговорщицки ахнула. В конце концов, она была хранительницей кофе.

– Разве они не знают, что ты гений кулинарии?

– Дерек поведал им о моих кулинарных талантах. – Она, казалось, почувствовала облегчение, что я придерживаюсь той же точки зрения, что и он, но потом покачала головой. – В конце концов, они согласовали заказ на икру, устриц, фуа-гра, стейк-тартар и кучу выпечки, названий которой даже Бен никогда не слышал.

– Какие дремучие животные! – поддразнила я, потягивая кофе. – И что же в этом плохого?

– Мне практически нечего готовить. Конечно, Бен умеет печь, но я не знаю, что делать с этим почти сыроедческим меню. Я имею в виду, что если это то, чего они хотят, почему бы им просто не открыть пакетик чипсов и не насыпать их в миску?

– Очевидно, у них нет вкуса.

– Странно это все. – Молли печально покачала головой, пропустив мой сарказм мимо ушей. – Кто же устраивает коктейльную вечеринку без закусок? – фыркнула она. – Что касается вкуса, то он у них явно есть. За десять минут их счет за питание вырос с нуля до шестизначной суммы. В любом случае, на твоем месте я бы приготовилась ко встрече с очень требовательной публикой.

– Они редко требуют многого от виолончелистки, – попыталась успокоить ее я.

Молли кивнула, отвлекаясь на поднос с поджаренными ломтиками багета, обильно посыпанными черной икрой. Воспользовавшись возможностью, я допила свой кофе и взглянула на часы.

– Пожалуй, пойду собираться, – сказала я.

– Тебе лучше поторопиться, – ответила она, – перейти на кофе без кофеина! Иначе рискуешь такими темпами перестать расти!

Я рассмеялась, подхватывая футляр от виолончели, наблюдая за тем, как она, развернувшись, проводит ревизию очередного подноса. Молли любила предупреждать меня об опасностях чрезмерного употребления кофеина, но я сомневалась, что в свои двадцать два года еще могу продолжать расти. Независимо от того, пила я кофе или нет, мой рост чуть-чуть не дотягивал до отметки в сто шестьдесят один сантиметр.

Люди часто не обращали внимания на мой рост. Большинство из них, казалось, шокировала новость о том, что я уже взрослая и учусь на последнем курсе в университете Ласситера. Их беспокойство немного раздражало, но все же руководствовались они, скорее, благими намерениями. К тому же благодаря такому росту я могла носить любую обувь, которая мне нравилась, и при этом не бояться быть выше своего кавалера. Не то чтобы у меня оставалось время на свидания после работы в закусочной, концертов и практических занятий в университете. Все мои свидания с противоположным полом случались во сне. По крайней мере, когда я находила время для сна.

Я осторожно выбралась из кухни, боясь опрокинуть какую-нибудь тележку с едой в присутствии Молли. Пройдя через большие дубовые двери, отделявшие обслуживающий персонал от вечеринки, я завернула за угол и нырнула в тесную каморку. Здесь музыканты репетировали перед предстоящим мероприятием. Разномастная мебель была сдвинута в один угол, чтобы было достаточно места для передвижения. Обычно это служебное помещение выделялось невестам и было украшено цветами, тюлем и кружевами. Прямо сейчас оно выглядело так, словно кто-то запихнул четверых взрослых в платяной шкаф.

Я сглотнула и приготовилась к долгому вечеру.

– Я здесь! ― Взглянув на часы, поняла, что у нас в запасе есть еще пять минут, прежде чем мы появимся в бальном зале.

Сэм и Джейсон молча кивнули мне, больше сосредоточившись на состоянии своих скрипок, чем на моем появлении. Сэм ушел из симфонического оркестра много лет назад, играя ради удовольствия и, как я подозревала, потому что ему нравилось внимание, которое он получал от дам, облаченных в смокинги. Благодаря своим волосам с проседью и непринужденной улыбке он естественно вписывался в любую толпу. Джейсон, наоборот, был уверен в себе только на сцене. На голову выше Сэма, он не поспевал за своими длинными конечностями, разве что разве что во время игры мог синхронизироваться. В прошлом году он окончил музыкальную школу и надеялся вскоре получить место в оркестре на полную ставку. Поскольку мы с ним играли на разных инструментах, нам удавалось избегать соперничества. По большей части. Я не могла сказать того же о четвертом участнике нашего сборного квартета – Кармен Д’Альбе. Она рассматривала каждого музыканта как конкурента, независимо от инструмента, на котором тот играл.

Кармен требовала маленький туалетный столик и зеркало. Она больше заботилась о своей внешности, чем об игре на виолончели. Девушка напрягалась, чтобы рассмотреть себя в тусклом освещении комнаты. Она всегда больше походила на гостью, чем на участницу мероприятия. И сегодняшний день не стал исключением. На ней было черное платье без бретелек, волочившееся по полу. Ее густые черные волосы были изящно уложены на затылке. В девушке проявлялась грубая, непримиримая чувственность. Ее мягкие округлые формы хорошо сочетались с полными губами, накрашенными ярко-красной помадой, цвет которой резко контрастировал с оливкового цвета кожей.

Кармен была солисткой второго состава городского симфонического оркестра. Я никогда не интересовалась у нее, почему она подрабатывает с нашим квартетом на мероприятиях, а она никогда не рассказывала.

– Это непрофессионально – появляться в концертном костюме, – сообщила мне Кармен. Она встала и наконец достала свой инструмент, с отвращением скользнула взглядом по моему поношенному черному платью, пока проверяла завязки. – Кстати, разве ты не надевала это платье во вторник?

– У меня было занятие после обеда, которое затянулось допоздна. Поэтому я переоделась перед тем, как прийти сюда.

Я попыталась улыбнуться, стараясь не обращать внимания на ее упреки в том, что я всегда нарушаю правила дресс-кода. Было непросто заставить себя начать симпатизировать Кармен, но я была полна решимости завоевать ее расположение добрым к ней отношением. Однако пока что это, казалось, только еще больше раздражало ее. Конечно, по умолчанию в Кармен была вшита программа разочарования во всех и вся. Когда она отпускала ехидные замечания по поводу моих нарядов, я всегда задавалась вопросом, думала ли она, что делает мне одолжение, сбивает с меня спесь или таким своеобразным образом демонстрирует свой собственный извращенный взгляд на дружбу.

– Тебе следует потратиться на что-то новое, особенно если ты собираешься проходить прослушивание на стипендию Ридса. Я уже прикупила себе платье для прослушивания, – продолжила она, важно вздернув подбородок.

С тех пор как мы узнали от Центра о программе на стипендию Ридса, она стала для нас с ней больной темой. Некий богатый анонимный спонсор выделил годовую стипендию, покрывающую все расходы на проживание молодого музыканта. При этом все сведения об этой программе были обрывочными: никто не знал, кто организовал эту программу, но победитель должен был давать концерты спонсору в частном порядке в течение всего срока действия соглашения. Учитывая широкую рекламу стипендии, организаторы должны были убедиться в ее законности. Большинство из нас решили, что это просто эксцентричный богач, который хочет весело провести время. В Сан-Франциско таких людей было предостаточно.

– Тебе не следовало этого делать, – перебил ее Джейсон, – потому что я собираюсь выиграть стипендию Ридса.

– Поживем – увидим.

Самодовольная улыбка Кармен красноречиво свидетельствовала о том, насколько, по ее мнению, велики его шансы. Ни его, ни Кармен, казалось, не беспокоило мое прослушивание, что я старалась не принимать близко к сердцу.

Джейсон и Кармен были слишком заняты перепалкой друг с другом, чтобы заметить, как я проскользнула к столику с зеркалом. Я слишком торопилась, чтобы беспокоиться о том, как выгляжу. Взглянув на свое отражение, я застонала. Морось, накрывшая город во второй половине дня, изрядно подпортила мою прическу, хотя утром я собрала волосы в аккуратный пучок, но прошла больше полутора километров пешком от станции до театра, где мне предстояло играть, со своей виолончелью наперевес. Учитывая это, могло быть и хуже.

Уложить волосы для меня было настоящей проблемой. Они были очень непослушными, а дождь только усугублял ситуацию. Я пробовала разные гели и муссы, которые обещали сотворить чудеса, но через несколько мгновений после их нанесения пряди выбивались из прически и завивались у меня на затылке. Я убрала непослушную прядь с глаз и заправила ее за ухо. Оценив ситуацию, подумала о том, чтобы вовсе отказаться от этой затеи. Но волосы были немного влажными, а это значило, что неизвестно, как они себя поведут, когда высохнут. Потом я вспомнила о блестящем шиньоне Кармен. У меня даже близко не получится соорудить на голове нечто подобное, как у нее, но можно было попытаться.

Оставалось всего несколько минут, чтобы уложить волосы. Я использовала их и еше две дюжины заколок, чтобы справиться с непослушными прядями. Если заколоть волосы наверх, они становятся менее медными и больше напоминают каштановые. Я позаимствовала флакон с лаком для волос у Кармен и обильно полила им прическу. Надеялась, что мои волосы будут хоть немного послушными после всех проделанных манипуляций, но труды оказались напрасны. У меня не осталось времени на что-то еще, кроме как нанести блеск для губ. Однако я не могла перестать думать о том, что Кармен, возможно, права насчет моего наряда.

Длинное черное платье, которое я надевала на выступления, было чистым и без единой складки, но оно выцвело, превратившись из черного в темно-серое. Это меня не удивляло, учитывая, что моя мама откопала его в своем шкафу пару лет назад. Бирка давно сгинула, но мама божилась, что это дизайнерская вещь. Я почти уверена, что она купила его для похорон. Эта мысль не давала мне покоя. Смерть и вечеринки, даже те, на которых я работала, плохо сочетались друг с другом.

Что касается нового платья для прослушиваний, то у меня было столько же шансов попасть на одно из них, сколько присоединиться к цирковой труппе. Сан-Франциско – один из самых дорогих городов мира, и, несмотря на мою стипендию и тот факт, что я делила арендную плату за квартиру сразу с двумя людьми, платить ее ежемесячно было непростым испытанием.

Сойдет и мое сомнительное дизайнерское платье.

– Гости уже здесь, они готовы к нашему выступлению, – объявил Сэм, взглянув на свой телефон, и тем самым положил конец спору между Джейсоном и Кармен.

Я поспешила достать виолончель из футляра и, когда остальные вышли из комнаты, быстро прошла по коридору в Зеленый зал. Название этого зала было выбрано по причине основной цветовой гаммы, в которой он был выполнен, но мне показалось, что цвет больше похож на палладиево-голубой, чем на зеленый. Возможно, из-за позолоченных деталей и пяти гигантских люстр зал казался присутствующим зеленым. В комнате стояли высокие вазы, оплетенные плющом и украшенные лилиями. Цветы наполняли помещение своим тяжелым ароматом. Все было выдержано в элегантном и сдержанном стиле, как и блюда из меню, которое они заказали у Молли.

Когда я вошла внутрь, то чуть не столкнулась с группой людей. Они остановились в полуметре от входа и что-то внимательно разглядывали, все еще держа инструменты в руках.

– Что такое? – спросила я, пытаясь выглянуть из-за их спин. Я была слишком маленького роста, чтобы что-то разглядеть.

– Это какой-то слет людей с обложек глянца, – пробормотал Джейсон.

Я толкнула его локтем, и он наконец отодвинулся настолько, чтобы я могла видеть, о чем он говорит.

В этом зале собрались самые удивительные люди, которых я когда-либо видела. Каждый из них был не просто хорош собой, а казался почти сногсшибательным.

Все без исключения.

Статная брюнетка в мерцающем платье, словно струившемся по ее безупречной фигуре как жидкое золото, привлекла мое внимание. В углу я заметила красивого мужчину с темно-загорелой кожей, которая едва не лоснилась. Он разговаривал с миниатюрной блондинкой. И так далее, и тому подобное. Мне стоило немалых усилий отвести взгляд от этой группы людей. Я посмотрела на Джейсона и заметила, что он тоже был ошеломлен.

– Закрой рот, у тебя слюнки текут, – сказала я ему. Не то чтобы я могла его винить: мы, смертные, находились в присутствии богов.

– Вероятно, это конференция, посвященная достижениям в области пластической хирургии, – сказал Сэм и равнодушно пожал плечами. – Давайте приступим к делу.

Мы нашли наши пюпитры и стулья в уединенном уголке комнаты. Я села на свое место и попыталась сосредоточиться на виолончели, чтобы не отвлекаться на зрителей в течение всего вечера. Я изменила положение инструмента так, чтобы смычок располагался под оптимальным углом. Затем просмотрела ноты.

Сэм открыл наше выступление, и я расслабилась, вчитываясь в ноты. Дрожь предвкушения, которую я обычно испытываю перед тем, как выйти на сцену, постепенно утихала, уступая место звукам музыки. Когда я играла, мир вокруг словно исчезал. Мои кредиты за обучение и больничные счета мамы переставали иметь значение. Я не думала о соперничестве с коллегами-музыкантами. Все было на своих местах, все было в гармонии.

Одна мелодия сменяла другую, и я потеряла счет времени, полностью отдавшись музыке. Я сидела с закрытыми глазами, когда исполнила последние ноты «андантэ кон мото» из оперы Шуберта «Смерть и девушка». Я услышала, как Сэм объявил о двадцатиминутном перерыве, но не сразу отреагировала, а задержалась на последнем печальном крещендо. После того как мы заканчивали эту подборку, меня всегда охватывало чувство грусти.

Когда я наконец вышла из транса, остальные уже ушли. Постепенно я стала замечать, что вокруг меня раздаются приглушенные голоса. Я глубоко вздохнула и опустила смычок. Ощутила, как по моему телу пробежала дрожь, и взгляд мой остановился на самом прекрасном лице, которое я когда-либо видела.

Я была поражена не столько красотой этого человека, сколько его пронзительным взглядом голубых глаз, который мог бы с легкостью убить.

Глава 3. Джулиан

Прошло около сорока лет, но я ничего не пропустил. Я предполагал, что мать будет вести себя эксцентрично, но она превзошла все мои ожидания. Она была так занята подготовкой к мероприятию, посвященному началу сезона, что отказалась встретиться после моего приезда в Калифорнию. Я знал, что на самом деле это был лишь предлог, чтобы познакомить меня с возможными партнершами для брака.

С тех пор как мы с братом расстались, он не появлялся, и я не мог увидеть его самодовольного лица. Я не знал, куда он исчез, но был уверен, что он придет сюда. Представители элиты редко пропускали светский сезон, а Обряды не пропускал никто. Даже я. В комнате было много вампиров, которых я знал лично, и одно это не доставляло мне удовольствия. Мы могли встречаться с ними раз в полвека, а в остальное время тусовались со своими членами семьи и представителями рода.

Я покрутил стакан, наполненный бурбоном, и приготовился к грядущему нелегкому разговору. Обычно в это время года всегда происходит несколько романов, некоторые из которых даже заканчиваются без кровопролития. Но сейчас, когда речь шла о проведении Обрядов, это означало нечто гораздо более серьезное, чем просто романтика, спаривание или даже насилие. Я не был готов принять свою судьбу, невзирая на традиции или вмешательство моей матери.

Но долг звал меня, и я оказался в самом уютном здании Центра исполнительских искусств Сан-Франциско – Театре Хербста. Бальный зал был не самым большим местом для проведения мероприятий подобного рода в этом комплексе, но достаточно роскошным, чтобы удовлетворить притязательные вкусы вампиров. Арочные окна и потолки украшали позолоченные орнаменты, дополнявшие старинные хрустальные люстры. Но учитывая, что внутри собралась половина чистокровных вампиров страны, находиться здесь было непросто. Поэтому я решил занять место в баре. Бар располагался чуть в стороне, в глубине зала. Остальные забредали сюда, чтобы пообщаться и похвастаться, пофлиртовать и просто провести время. Все здесь искали кого-то, кто мог бы потешить их самолюбие.

Я же был гораздо больше заинтересован в том, чтобы меня оставили в покое.

За высокими окнами городские огни подчеркивали темноту. Ночь манила меня присоединиться к ней, но я вынужден был прозябать на коктейльной вечеринке.

Внезапно на деревянную стойку бара рядом со мной с хлопком приземлилась пара синих бархатных перчаток. Их владелец сказал фразу, которая привлекла мое внимание:

– Твое время вышло, друг мой!

Слова принадлежали худощавому мужчине с крючковатым носом и жестокими черными глазами. Он был живым доказательством того, что не все вампиры были красивыми и высокими существами, как большинство присутствующих в комнате.

Иногда я задавался вопросом, кто обратил его и почему.

– Буше, – сказал я вместо приветствия, не потрудившись повысить голос, – выпей со мной чего-нибудь.

– Возможно, пропущу стаканчик. – Буше понизил голос до шепота, чтобы соответствовать моему тону, и картинно поднял палец. В его жесте ощущалась уверенность человека, который никогда бы не стал суетиться. Это было так по-французски! Буше был настоящим парижанином – от аккуратно начищенных модельных туфель до элегантно завязанного на шее шерстяного шарфа.

– И ты проделал такой путь из Парижа ради этого? – поинтересовался я.

Я знал, что вампиры не любят покидать свой любимый город.

– У меня возникли разногласия с новым руководителем оперы, – ответил он, пожав плечами.

Бармен поставил перед ним стакан, и Буше опустил хрустящую стодолларовую купюру в ведерко для чаевых.

– Кто победил?

– Я… Кто же еще?

Он улыбнулся, обнажив острые белые зубы. Я не стал выспрашивать у него подробности. Если бы он уехал из Парижа из-за этого, то могла бы пролиться кровь. Вероятно, его изгнали, пока преступление, которое он совершил, не сотрется из памяти общественности.

– На данный момент я делюсь своим опытом с оркестром.

– Уверен, что он мог бы им пригодиться.

– Ты даже не представляешь насколько, – сказал он с тяжелым вздохом. – Когда ты приехал?

– Несколько дней назад, – отрывисто ответил я.

Между нами были теплые отношения, но я бы вряд ли стал считать его своим другом. Вампирам других кровей доверять невозможно. Но мы с Буше оба любили музыку, так что ладить с ним было легче, чем с большинством.

– Уже выбрал фавориток? – спросил он, оглядывая толпу вокруг нас, его взгляд скользил по смертным женщинам в комнате. – Я тебе не завидую. Никогда бы не смог выбрать. Они так дурманяще пахнут.

Я скривил губы, услышав это. Я изо всех сил старался не обращать внимания на запах крови, витавший в воздухе. Все присутствующие смертные – мужчины и женщины – были из семей, которые существовали почти столько же, сколько и местные вампиры. Как и их предки, они были воспитаны, чтобы стать идеальными спутниками в надежде найти пару из вампирского рода.

Для людей они были удивительно привлекательными. Семьи хранителей – так мы называли этих смертных – потратили годы на то, чтобы вырастить своих самых красивых и талантливых детей. Их цель – привлечь наше внимание. Большинство браков между вампирами и хранителями были временными соглашениями, которые могли длиться годы или даже десятилетия. Но Обряды сделали ситуацию немного интереснее. Теперь люди соперничали за возможность вступить в брак и помочь произвести на свет наследника.

Как будто миру нужно еще больше вампиров.

– С какой стати мы до сих пор участвуем в этом отборе среди «скота»? – спросил я его.

Буше удивленно приподнял темные брови, похожие на двух шевелящихся гусениц.

– Разве твоя мать не рассказывала тебе? – спросил он.

– Она избегает меня, – ответил я.

Я не видел ее с тех пор, как приехал сюда, а о сегодняшнем мероприятии узнал, найдя приглашение с гравировкой и смокинг, которые ждали меня в моей квартире в центре города.

– Сабина и вправду любит поиграть в игры, – констатировал Буше, допивая остатки своего напитка. – Вечеринка – не то место, где можно говорить о серьезных вещах, но Совет решил, что приток свежей крови не помешает.

– Ты имеешь в виду младенцев? – спросил я с кислой миной.

– Серьезно? – спросил он. – Ты говоришь так, будто они тебе не нравятся.

– А что тут может нравиться? Подгузники? Плач?

Отличались младенцы-вампиры от смертных младенцев разве что рационом питания и продолжительностью жизни. В остальном они были до смешного похожи.

– У твоей матери полно работы, – усмехнувшись заявил Буше. – Вряд ли она избегает тебя. Я думаю, она разрабатывает собственную боевую стратегию.

Я закатил глаза, глядя на Буше, который от этого рассмеялся.

Мы увидели их в освещенномзеркале бара. Я не мог рассмотреть их всех из-за бутылок, стоявших в ряд, словно армия солдат. И зачем только в таких претенциозных барах вешают зеркала? Но не люди привлекли наше внимание. Буше скользил взглядом по вампирам и хранителям, которые сновали позади бутылок и между ними, словно в жутковатом зеркале заднего вида.

– Разве ему не стоит сделать внушение? – спросил я Буше, заметив, что бармен явно интересуется необычной клиентурой.

Перед крупными мероприятиями принято морально подготавливать обслуживающий людской персонал, чтобы они не понимали, кто мы такие. Большинство людей не заметило бы пару вампиров, но целая группа вампиров была крайне необычным явлением, чтобы его можно было просто проигнорировать. Последнее, что нам нужно, чтобы человечество узнало о нашем существовании.

– Совет начал придерживаться более прогрессивных взглядов, – сказал Буше, в его словах сквозило отвращение.

– Принуждение следует применять только в крайних случаях.

Я поморщился.

– В следующий раз людишки могут отрезать нам яйца.

– Никто не допустит, чтобы до этого дошло, – мрачно сказал он и, прежде чем я успел расспросить его об Обряде или внезапном проявлении гуманности Совета, взял перчатки. – Боюсь, мне нужно сделать обход. Ты же не собираешься отсиживаться здесь весь вечер?

– Думаю, в скором времени я отсюда смоюсь, – ответил я, когда он снова натянул перчатки. Я же вытащил кожаные перчатки из внутреннего кармана пиджака. Их ношение было необходимой мерой предосторожности в смешанной компании, но я терпеть этого не мог.

– Немного веселья тебя не убьет, – бросил Буше через плечо, поправляя манжеты. Он оставил меня и присоединился к толпе, болтающей и заискивающей друг перед другом.

Это меня не убьет. В этом-то и была проблема. Это была просто пытка, которая, казалось, никогда не закончится. Но Буше был прав. Я мог бы весело провести время в Сан-Франциско, как только унесу ноги с этой скучной светской вечеринки. Я решил отыскать свою маму и дослушать ее лекцию о семейных обязательствах, чтобы со спокойной совестью покинуть это место.