Майя

– Ну, а теперь что вы хотите воспроизвести? – заговорил он через несколько минут тихо, осторожным шепотом, будто боясь спугнуть мысли девушки или заглушить мелодию нежного andante [4], к которому перешла она после бурных аккордов. – Затишье после пожара и грозы… Светлеющий горизонт и, на его ярком фоне, силуэт приближающегося любимого создания?

Майя опустила руки и стремительно встала. Она только что думала о Кассинии, о его возвращении к ней.

– Нет! – шутливым тоном, но заметно побледнев, вскричала она. – С вами опасно предаваться мечтам! Лучше пойду пройдусь по саду. Посмотрю на восход луны, пока вы не позовете меня в нашу обсерваторию.

И она хотела было исполнить свое намерение, но профессор ему положительно воспротивился:

– Куда идти на ночь глядя? Не лучше ли всем нам сейчас же подняться в башню? Что ж, что луна не встала; до ее восхода можно посмотреть на звезды: они еще ярче, пока нет луны.

Майя очень любила наблюдения над светилами небесными; ей часто случалось долгие часы проводить у отцовского телескопа. Теперь же ее чрезвычайно интересовал увеличительный аппарат, о котором профессор рассказывал такие чудеса. Она поглядела в окно на ясные сумерки, на небо, в глубине которого уже мигали первые звезды, и вдруг, загоревшись желанием посмотреть на них ближе, вскричала:

– Ну что ж, пойдемте! Пойдемте наблюдать за тем, как люди живут на Марсе и Венере.

И она, весело оглянувшись на гостя и отца, чуть не бегом побежала вперед, в кабинет профессора и его лабораторию, откуда винтовая лестница вела на вышку, в стеклянный павильон, именуемый обсерваторией. Майя не думала о странном явлении, с нею происходившем; оно бы ее поразило, будь ей дано его заметить. Куда девалась прежняя антипатия к барону? Девушка и думать о ней перестала! Ей стало так легко, так весело, как с детства не бывало. Знай Майя опьяняющее действие наркотических средств, она могла бы подумать, что ее чем-нибудь опоили, – так горячо струилась в ней кровь, так быстро билось и временами сладко замирало сердце.

Они взошли на вышку. Барон добродушно посмеялся над тем, что барышня забыла их годы, судя по своим, и указал на профессора, немного запыхавшегося и отставшего от них на лестнице с лампой в руках.

– Кажется, не стоило заботиться об освещении, – смеясь, заметил Ринарди, ставя лампу на стол. – Здесь так светло!

В самом деле, хотя уже опустились сумерки и восток освещался заревом восходящей луны, но все же в стеклянной вышке было необыкновенно светло, словно она сама сияла внутренним светом.

– Чудо что за ночь! – вскричала Майя. – Откуда этот ясный свет?

– Вероятно, ваше присутствие разливает его, – любезно отозвался де Велиар. – Больше нечем объяснить. Ринарди, потушите же вашу смрадную лампу. Она ничто, когда блеск глаз m-lle Marie до того ярок, что я, право, боюсь, как бы пред ним не померкли светила небесные.

Милой шутке рассмеялись. Барон принялся устраивать свой аппарат рядом с довольно большим телескопом профессора. Отец и дочь следили за движениями гостя и рассматривали крошечный серебряный ящичек-увеличитель с величайшим интересом. Де Велиар установил прибор и вынул из него соединительную проволоку, укрепленную одним концом внутри ящичка. Но прежде чем подвести ее к линзам телескопа, предложил Майе испытать странное, но чрезвычайно приятное, как он уверял, действие токов, взяв провод в руку…

Майя хотела уж протянуть к проволоке ладонь, как вдруг почувствовала, что не может поднять ни правой, ни левой руки. Они будто приросли к ее телу.

В ту же секунду она вспомнила, что давно, в детстве, с нею дважды случалось такое состояние. Раз она хотела достать из пылающего камина красную звездочку, мелькавшую словно ей на потеху. Майе тогда было не более трех лет, и она забыла, что огонь жжется.

В другой раз девочка чуть не упала в пруд, мчась стремглав и в пылу веселья забыв о водоеме, и вдруг окаменела на месте, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Впоследствии Кассиний объяснил своей подопечной, что сам остановил ее и что, даже если его нет рядом, он хранит Майю издали.

«Помощь моя с тобой!» – вспомнились ей недавние слова невидимого друга.

– Нет, благодарю вас, лучше в другое время, – сказала она барону, едва владея собой. – Теперь жаль каждой секунды. Пожалуйста, устройте скорее ваш эксперимент. Мы с папа́ сгораем от любопытства.

«Сама предусмотрела или предупреждена тем, который с нею? – подумал де Велиар. – Хотел бы я знать наверное! Надо выпытать у отца ее. Но противник один из сильных! Один из сильных…»

Пока эти соображения втайне занимали его, въяве речи гостя, его улыбка и поспешность – все выражало искреннюю готовность сообразоваться с желаниями барышни.

Через пять минут все было устроено, и барон навел телескоп на одну из крупных звезд, еще довольно слабо мерцающих на западной стороне неба.

– Так как мы начнем наблюдения наши не для пользы собственно науки, а скорее для удовольствия, позвольте, дорогой коллега, уступить первую очередь даме, – с улыбкой предложил барон и, не дожидаясь ответа, обернулся к Майе: – Place aux dames! [5] Не угодно ли вам, m-lle Marie, полюбоваться?

Не без волнения и недоверия попробовала Майя пошевелиться: она боялась, что ей не будет позволено и смотреть в телескоп. Но нет: члены ее были свободны. Девушка беспрепятственно поднялась на ступеньку, взглянула в окуляр и замерла в очаровании.

Ей представилось сказочное небо, переливающееся разноцветными светилами. Иные сияли как брильянты, другие голубели светом прозрачной бирюзы или пылали багровым пламенем. Разнообразие и красота были бесконечны; но не того ожидала девушка.

– Как же так? – спросила она в недоумении. – Я думала видеть одну планету, а тут целое море очень странных, крупных и красивых звезд, но более ничего.

– Это потому, что я сначала показал вам атмосферу, небосклон той дальней планеты, которую вы сейчас увидите в подробности, если вам надоело ее небо… Позвольте на одну минуту. – И, став на ее место, Велиар направил трубу несколько вправо. – Вот, не угодно ли теперь полюбоваться.

Он отступил, и Майя снова приникла к окуляру. На этот раз пред ней была лишь часть, как показалось ей, неведомой планеты, освещенной радужной атмосферой. Планета плавала в прозрачных волнах эфира, как бы окутанная ими. Волны постепенно менялись, переливаясь всеми цветами, но окраска была так нежна, что не мешала разглядеть очертания местности, гор, гигантской растительности и светлых пятен – озер или целых морей. Не было заметно движения, но виднелись места, похожие на муравейники, а иные и на правильные клетки, весьма схожие с постройками в городских кварталах.

Глава VIII

Майя рассказывала обо всем, что видит, по мере того как зрелище поражало ее.

– Неужели все эти линии и правильные четырехугольники образованы зданиями и городскими улицами? – спрашивала она. – Неужели та далекая жизнь подобна нашей и звезда эта обитаема и населена такими же людьми, как мы?

– Очень вероятно, – отвечал де Велиар. – Если и не совсем такими, то все же приблизительно нам подобными. Недаром же сотворены все эти миры! Большинство их, если не все, обитаемы, и тамошние жители, верно, как и мы, воображают себя царями мироздания, для которых создана Вселенная… Я покажу вам, если хотите, потухшую планету рядом с этой землей, ее луну, быть может. Вы тогда увидите, какая разница между нею и этой красавицей, полною сил.

– А нельзя ли прежде усилить действие вашего увеличителя, барон? – попросила девушка. – Еще немножко – и я бы разглядела постройки, а то и людей!

– Еще немножко – и стекла телескопа вашего батюшки разлетелись бы вдребезги! – смеясь, возразил барон. – Нет, усилить действие моей машинки невозможно. Да знаете ли вы, насколько увеличена сила стекол в телескопе? Я вам сейчас покажу. – И барон без лишних слов отнял проволоку от окуляра.

– Что это? – вскричала Майя. – Зачем вы передвинули трубу?

– Я и не думал.

– Да как же?.. Где же?.. Смотрите, видна только обыкновенная далекая звезда и больше ничего!

– Ну разумеется. Это и есть планета, которой вы сейчас любовались. Она ведь одна из самых отдаленных; не помню даже, как ее называют астрономы.

– Что вы хотите сказать?

– Ровно то, что говорю. В телескопе планета видна такой, какою вы ее видите теперь: блестящей, несколько увеличенной звездой, только и всего. А приложите к краю стекла мою проволоку, как я это делаю в настоящую секунду, – и блестящая звезда приблизится настолько, что станет различимо даже незначительное пространство на ее поверхности. Видите?

– Вижу. Изумительно!

– Неужели действие так сильно? – удивился профессор. – Ты совсем монополизировала телескоп, Майя! Дай хоть взглянуть.

– Посмотри, папа́, обязательно посмотри! Это просто волшебство. Барон, пожалуйста, покажите ему планету, как мне, а потом окружающее ее небо.

И Майя отступила, дав место отцу. Но в это время барон незаметно отсоединил проволоку.

– Ну, папа́, что ты видишь? Не правда ли, восхитительно?.. Невероятно!

– Гм, да… Да, очень большая звезда, – пробормотал разочарованный профессор.

– Как так «очень большая звезда»?! Целый мир! Другой земной шар, во сто раз лучше нашего. Какие цвета! Какое освещение!

Добродушный смех де Велиара привлек внимание молодой девушки.

– В чем дело? Барон, да вы сняли проволоку! Вы разъединили цепь. Ну можно ли?.. Скорее наденьте!

И Майя, забывшись, бросилась вперед, чтобы выхватить из рук барона магическую проволоку, но в ту же секунду ее словно ослепила молния. Девушка приросла к месту, ничего не видя, не слыша и не в состоянии пошевелить пальцем.

Оцепенение это продолжалось несколько секунд, но барон успел заметить свое вторичное фиаско и, не подавая в том ни малейшего вида, уже сам приблизил проволоку к стеклу и позволил профессору изумляться представшим ему зрелищем и на все лады восторгаться волшебной силой увеличителя.

И странно: должно быть, сильно было влияние средств де Велиара, когда и после этого, уже повторного предупреждения Кассиния о положительной опасности сообщений с гостем, Майя все же не удалилась, а весь вечер провела возле барона, увлеченная диковинными зрелищами, представленными им в ту дивную ночь на поверхности звезд и полной луны, вскоре царственно выплывшей на безоблачное небо.

Поздно, уже после полуночи, разошлись хозяева и гость. Майя шла в свою комнату очарованная, словно бы опьяненная даже. По крайней мере, она совершенно не сознавала действительности. Не заметила, как ее раздела горничная, как опустила в комнате все занавеси и шторы, затемнила лампадку и вышла, пожелав госпоже спокойной ночи. Майя ничего этого не запомнила и даже не слышала жалобных взвизгов запертой Газели, о которой впервые позабыла. Как сноп упала девушка в подушки и в ту же минуту заснула.

«Что это нынче с барышней? – недоумевала горничная. – Будто нездорова, что ли? И про Газельку-то не спросила. Надо будет выпустить псинку на ночь. Пусть пробежится, сердечная, а то ишь ее, как в чулане заливается!»

И горничная вышла и заперла за собою осторожно двери. Во всем доме уже было тихо и темно.

На этот раз без грез и без видений, тяжелым сном почивала Майя. Долго ль спала она? Девушка не могла бы сказать. Она не открыла еще крепко сомкнутых век, когда в ней пробудилось сознание, что необходимо проснуться.

«Что же, разве уж день и надо вставать?.. – бессознательно спрашивала она себя. – Но отчего я не могу?.. Как трудно дышать! Как тяжело…»

– Ох! – громко простонала она, разметавшись, но не в силах ни подняться, ни даже открыть глаза.

Словно в ответ в ночной тиши раздался тоскливый, протяжный вой.

Что-то налегло тяжким гнетом на грудь спящей, какой-то невыносимо яркий свет резал ей глаза. Сердце сильно, учащенно билось, и непонятная истома и страх – вместе и боязнь, и сладкое томление – захватывали дух, мутили сознание… Майю укутало, казалось ей, огненное облако и куда-то, к чему-то влекло… Влекло неотвратимо!

И среди всех этих чувств, наперекор им, всплывало сознание, что надо, надо проснуться. Хоть умереть, но открыть глаза!

И сила этого сознания восторжествовала: Майя подняла веки.

Теперь она видела, но сообразить ничего не могла и не могла двинуть ни одним членом. Она была убеждена, что лежит на своей кровати, но почему же так тяжко и так страшно холодно? Куда ее тянет?

Тоскливый, за душу хватающий вой окончательно пробудил ее.

Что это?.. Кто так открыл шторы? Полный месяц глядел в окно своим искривленным страдальческим ликом и ярко освещал бледную Майю, в одной сорочке стоявшую среди комнаты пред дверями, широко отворенными в длинный темный коридор. На дальнем конце этого коридора находились нежилые комнаты для гостей, и туда именно влекла и тянула Майю какая-то неодолимая сила.

Нет, нет! Она туда не пойдет! Там опасность, там смерть!

С нечеловеческим усилием, вся обливаясь холодным потом ужаса, Майя рванулась прочь от черных дверей и тут только осознала, что она совсем не в своей комнате, а внизу, в пустой гостиной.

«Что со мной?.. Как я здесь?.. Куда я шла?» – вихрем проносились вопросы в воспаленном мозгу девушки.

Она чувствовала, что ее охватывает дурнота, но сознание, что она сгинет, если упадет в обморок, поддерживало в ней борьбу. Без сил опустилась Майя в кресла.

В ту же минуту противоположная стеклянная дверь в сад со звоном стремительно отворилась и, точно бешеная, с визгом и пронзительным лаем, в нее ворвалась Газель, все опрокидывая на пути. Задетый ею столик со множеством фарфоровых и стеклянных безделушек упал и перебудил весь дом.

На одну секунду верная собака остановилась возле полубесчувственной Майи, потом метнулась, как угорелая, к коридору и с громким озлобленным лаем понеслась к комнате, которую занимал барон де Велиар.

Весь дом сбежался на эту кутерьму: профессор, челядь со свечами – все бросились к молодой хозяйке, но в ту же секунду она сама встала и отчаянно устремилась к дверям, открытым настежь на террасу.

Туда только что промчалась, вся ощетинившись, словно в полном припадке бешенства, ее собака, верная Газель.

– Газель! Назад! Сюда! – кричала Майя отчаянно.

И вдруг, вся задрожав, умолкла, протянула руку, на что-то указывая вдали, и замерла как статуя, вся освещенная луною.

Глаза собравшихся устремились за цветник.

Там, на поляне, облитой сиянием, у опушки парка стоял огромный зверь и, оскалив зубы, поджидал летевшую на него Газель. Собака стрелой упала на грудь хищника, и оба, сцепившись, исчезли в тени деревьев.

– Волк! Бешеный волк! Помилуй нас, Боже! – заговорили люди.

Майя сделала шаг к отцу и упала к нему на грудь без чувств. Нервы ее не выдержали потрясения. Пораженная случившимся, в последнюю минуту она еще более испугалась того, что лишь одна видела совсем не волка…

Во всем доме не проснулся от страшного шума лишь один человек – барон де Велиар.

Он вышел на другое утро из своей комнаты свежий и улыбающийся, как всегда.

Гостя поразили рассказы о загадочном происшествии. Он очень дивился, сокрушался о погибшей Газели, а еще более – о болезни m-lle Marie, которую больше не видел. Барон отбыл на следующий день, наобещав профессору с три короба всяких присылок и сведений. На самом деле де Велиар решился уехать еще накануне, убедившись, что в настоящее время, несмотря на гибель Газели, он бессилен против Майи…

Когда девушку увели в спальню почти без чувств, она упала на постель и уже готова была погрузиться в одолевавший ее сон, как вдруг перед закрытыми ее глазами пронеслись блестящие буквы, которые сложились в слова, а потом и в целую фразу: «Собери силы; под изголовьем твоим охранный талисман, надень его и будь спокойна». Нужна была вся привычка Майи беспрекословно повиноваться Кассинию, чтоб ей достало духу сознательно исполнить его требование. Одну минуту Велиар надеялся, что она заснет, не успев этого сделать. Но нет! Вот она засунула руку под подушку, вынула нечто вроде медальона – какой-то темный камень на цепочке – и, даже не взглянув на него, машинально накинула цепочку на шею…

Засыпая сладко, Майя не чувствовала богохульного проклятия темного гостя, обрушившегося на ее голову и голову Кассиния. Теперь знания и силы барона Велиара потеряли действие. Он это знал, и не было ему больше нужды оставаться в доме профессора.

«На него сможем действовать и на расстоянии, – решил барон. – А вот с нею надо найти средство справиться… Они теперь ее предупредят, наверное. И вооружат еще сильнее!..»

Самым удивительным в ночной передряге было то, что на теле мертвой Газели не оказалось ни одной раны – ни единого следа волчьих зубов.

Глава IX

– Майя, проснись, дитя мое! Давно пора. Братья и сестры ждут тебя… Ты хорошо отдохнула?

Майя не в первый раз слышала над собой этот ласковый голос, но медлила открыть глаза, так сладко ей спалось, так легко дышалось на мягком, нежном ложе, спросонья казавшемся ей сотканным из лебяжьего пуха. Наконец она сделала над собою усилие, подняла веки и огляделась вокруг, ничего не понимая…

Она лежала на большой возвышенности, откуда во все стороны открывался далекий, величественный, чудно красивый вид. То, что ей казалось постелью из лебяжьего пуха, было высеченным в куске белого мрамора каменным ложем вверху пригорка, который до самого подножья был иссечен такими же изваянными в груди его местами отдохновения. Он весь был окружен винтообразно сбегавшими вниз галереями с беломраморными колоннадами и портиками, кое-где красиво драпированными белыми же или пурпуровыми с золотом тканями, то опускавшимися донизу, то подобранными величавыми складками.

Из-за пологов живописно открывались просветы на чудно красивые окрестности. Высочайшие цепи гор, снизу покрытые богатой растительностью, а выше увенчанные горделивыми снежными вершинами, перемежались долинами, где светлые озера блистали среди рощ, благоухавших всей прелестью тропических и северных деревьев и цветов. Холмы и луга были усеяны разнообразными жилищами; полуфантастические здания всех стилей выглядывали из-за зелени и пышных цветников.

Множество водопадов и светлых ручейков стремилось каскадами, перерезывало холмистую местность по всем направлениям. Иные потоки впадали в зеркальные озера; другие, пенясь и журча, по камням бежали далее, к синему морю. С одной стороны горы широко расступались, и там, в блиставшей бирюзой и золотом дали, безоблачное небо сливалось с безбрежным океаном.

Но прямо перед изумленной Майей раскинулась долина, вся окруженная темными лесистыми холмами; под цветущей дубравой, вместе с ней опрокинувшись отражением в светлое озеро, возвышалось большое уединенное здание. То было нечто вроде индийского храма со многими этажами, галереями и башенками.

Не веря своим глазам, молодая девушка закрыла их, ослепленная. Потом протерла и вновь открыла… Пред нею были те же волшебно-чудные картины: ничто не исчезло, ничто не изменилось. Она привстала и хотела внимательнее осмотреться; но голос, будивший ее только что, послышался опять, и она увидала позади себя высокую женщину, которая приветливо ей улыбалась.

– Пойдем, – говорила женщина, – все хотят тебя видеть и ждут давно. Надеюсь, ты успела отдохнуть с тех пор, как брат Кассиний принял тебя к нам?

Майя ласково улыбнулась в ответ. Хотя девушка не могла бы назвать имя этой женщины или сказать, где ее видела, но тотчас вспомнила говорившую, чувствуя, что давно и хорошо ее знает, и нисколько не удивляясь ее присутствию.

– Я отдохнула прекрасно, – отвечала она женщине, – и готова следовать за тобой, куда прикажешь. Давно, скажи, привел меня сюда Кассиний? Какое чудесное место!.. Как мне жаль, что я, может быть, потеряла много времени во сне.

Женщина снисходительно усмехнулась.

– Ты его не потеряла, если раз очутилась среди нас, – возразила она. – Твой сон был нужен для совершения пути. Время должно цениться не само по себе, а по той пользе, с которой оно проходит. Готова ли ты следовать за мной?

– Совершенно готова. Но скажи мне, где я? Где Кассиний, увижу ль я его наконец? И куда он привел меня? Не здесь ли тот приют истины и великой любви, о котором он говорил мне?.. Все здесь так прекрасно! Милая… как звать мне тебя? Я не помню твоего имени. О, какое дивное место и как мне хорошо!

Глаза Майи блистали. Она чувствовала себя так весело, так легко, словно у нее выросли крылья, словно она готова подняться на воздух и полететь. Красивая высокая женщина смотрела на девушку ласково, снисходительно улыбаясь, как взрослые смотрят на детей.

– Ты задала столько вопросов сразу, дитя мое, что их трудно упомнить, – отвечала она. – Меня зовут Софией. Кассиния ты увидишь. Он привел тебя в это преддверие нашей обители, чтобы спасти от злого влиянья одного из врагов правды и противников людского спасения…

– Де Велиара! – вспомнила Майя, и на лице ее отразилась тревога. – Но как же быть с отцом? – с волнением спросила она. – Он испугается, что меня нет! И не перенесет этого!

– Не беспокойся, дитя мое. Мы бы не поступили так жестоко. Ты духом с нами, но для отца и прочих оставленных тобою ты спокойно спишь и проспишь долго, не возбуждая ничьих опасений… На этот раз тебе с нами нельзя оставаться, но потом вернешься, если захочешь сама – и если устоишь против соблазнов. Пойдем.

Они стали спускаться по бесконечным галереям почти без ступеней, сводившим к подножью холма.

Изредка лишь более крутые лестницы взбегали на отдельные террасы, куда, как сказала Майе спутница, уходили сестры, желавшие уединиться для размышлений или занятий. Там, говорила она, за террасами, отделенными от глаз драпировками вдоль колоннад, находились потайные гроты, где сестры могли предаваться одиночеству, не боясь помех.

– У каждой из нас есть такая келья, – пояснила София. – Но если нет у нас особых занятий или влеченья к созерцанию, мы чаще бываем все вместе.

– Так здесь монастырь?.. Кого ты называешь сестрами? – удивилась Майя.

– Сестрами и братьями мы все зовем друг друга. Разве ты не сестра мне по духу?

Они сошли наконец в тенистый парк, где пели тысячи птиц, а на лужайках, покрытых вольно растущими цветами, паслись группами дикие звери и домашние животные. Скоро путницы очутились в той прелестной долине, которая видна была сверху.

– Это лабиринт – то, что издали казалось рощей, – сказала София. – Туда ты не можешь проникнуть. Даже нам, посвященным, не всем и не всегда открыт доступ к жилищу самых высоких адептов, каков есть Кассиний… Да вот и он идет сам.

Глава X

Радостно забилось сердце Майи. Она ускорила шаги навстречу своему учителю. Белый брат приветствовал ее улыбкой.

– Добро пожаловать, – сказал он. – Отдохни с нами от тревог и дурных влияний, наберись сил вести дальнейшую борьбу с искушениями, жизненными испытаниями и печалями. Укрепись, чтоб выйти победительницей и удостоиться миссии избранных.

– Кассиний! – вскричала девушка. – Неужели ты не насовсем увел меня? Неужели мне придется возвращаться? Правда, там отец, но… – Майя опомнилась и смущенно умолкла.

Глубокий и печальный взгляд был ей ответом.

– Ты огорчаешь меня, дитя. По какому же праву я могу тебя взять в эту обитель счастия, конечную для смертных, не разлученных окончательно с жизнью во плоти? Чем ты заслужила такое? Еще вчера ты чуть не пала жертвой любопытства и неосмотрительности. Несмотря на мои предостережения, не сумела противостоять грубым сетям злонамеренного человека! А теперь хочешь сразу остаться с избранными по заслугам, с нашими много страдавшими и многое сумевшими вынести и преодолеть сестрами по духу, которые настолько выше тебя, что ты даже и лицезреть их недостойна!.. Посмотри вокруг себя: видишь ли ты кого?

Майя оглянулась, изумленная. Она здесь еще ни души не видала, кроме Кассиния и Софии, но теперь и той не было возле нее… Девушка осталась наедине со своим учителем.

Она так ему и сказала.

– Вот видишь! А между тем у нас равные по заслугам всегда видят друг друга; тогда как высшим надо сделать усилие воли, чтоб явить свой зримый образ.

– Как же так? – изумилась Майя. – Я ведь ясновидящая и вижу то, чего другие никогда не видят!

Белый брат усмехнулся.

– Оставь гордыню, бедная девочка! Не прибавляй нового препятствия к скорейшему достижению истинной высоты. Что ты видишь там, на своей пропитанной грехом и нечистотою земле? Пустые проявления сил природы или темные создания злой воли, злых помыслов человека. Посмотри: сюда и доступа нет этим недостойным, безличным, безвольным, отрицательным существам. А те, кого могут видеть лишь достойные, для тебя незримы. Прошу вас, братья и сестры мои, покажитесь ей, подтвердите мои слова! – воззвал Кассиний, величественно махнув рукой.

Майя отступила, пораженная. На миг все дубравы, поляны, холмы и зеленые кущи оживились ласково или печально улыбавшимися лицами. Величественные Белые братья и сестры всех возрастов, кроме детства, всех типов и народностей, гуляли по рощам и долам, только что казавшимся девушке до того уединенными, что она несколько раз порывалась спросить Софию, отчего нигде не видно людей. Теперь вот и София стояла снова перед ней в группе нескольких других.