Куница

Две недели она прожила с Сергеем фактически на правах жены, потом у него начались какие-то проблемы в бизнесе, и он временно (конечно же, временно!) отослал Леру к матери, из опасения за нее отослал, и неспроста, ведь вскоре на него было совершено покушение, Сергей получил серьезное ранение, на полтора месяца угодил в больницу…

Дальше… дальше вспоминать не хотелось. И все же невольно вспомнилось… как он начал к ней охладевать, как отстраненно держался… и как однажды коварная Галина прозрачно намекнула Лере, что “ловить ей нечего”, у Сергея появилась другая…

Как ни настраивала себя Лера на печальный лад, сердце все равно (как и раньше) сладко замерло, когда она подошла к дверям коттеджа. Вначале по обыкновению раздался лай Вольфа, его овчарки, потом…

…мужчина, появившийся на пороге, едва не заставил Валерию отшатнуться – настолько он не был похож на прежнего Сергея – всегда подтянутого, опрятного, гладко выбритого… Опустившийся ханыга – вот кто, чуть сощурившись, рассматривал Леру в упор. Щетина на одутловатом лице, покрасневшие глаза, растрепанные волосы, какая-то застиранная, полинявшая футболка и тренировочные штаны… И дурацкие шлепанцы на ногах.

Лера заставила себя улыбнуться.

–Добрый вечер, Сережа…

Он прищурился еще больше, потом извлек из кармана своих “треников” пачку дешевых сигарет (кажется, “Яву”, хоть Лера знала, Сергей обычно если и курил, то изысканный “Данхилл”), столь же дешевую одноразовую зажигалку… Закурил, выпустив клуб дыма едва ли не Валерии в лицо.

–Ты? – голос его звучал непривычно хрипло. А следующий вопрос вообще вверг Леру в шоковое состояние, – Чего тебе надо?

–Я… слышала, что случилось, Сережа, – пролепетала она, стремительно теряя ту уверенность, с какой сюда направлялась.

–А что случилось? – он криво ухмыльнулся, – Уточни, будь добра, что именно случилось?

–Ну… – Лера почувствовала себя совершенно обескураженной. – Галя мне сказала, ты уезжаешь…

– Уезжаю, – невозмутимо подтвердил Ручьёв, – Но если ты решила, что я с собой и тебя возьму, то, извини, Валерия, ошибочка вышла, – бросил окурок на землю, с силой растер его подошвой, – Я даже вот его, – кивнул в сторону Вольфа, как обычно, послушно сидящего у его ног, – С собой не беру. Жаль… – шумно втянул носом воздух и этот звук очень походил на всхлип, – Жаль, конечно… может, еще вернусь за тобой, дружище, – нагнулся, потрепал овчара по холке, – А пока придется тебе у Сашки Ивушкина пожить, он тебя не обидит, он собак любит…

Вольф, словно понимая каждое слово хозяина, тихо заскулил.

–Вот, – выдохнул Ручьёв тоскливо, – Приходится предавать самых верных друзей… – вскинул голову, посмотрел на Леру, сощурившись (будто и зрение у него в одночасье ухудшилось), – А Кравченке передай, если его увидишь – пусть не беспокоится. Давидов, конечно, сволочь еще та… но на свое место я его поставил при условии, что Игорь жел-лезно, – подчеркнул, – Железно останется на своем. Вот так, Лер. Что-то еще хочешь знать?

Вид у него был неимоверно усталым. Можно сказать, измученным. Лера предприняла последнюю отчаянную попытку вернуть когда-то завоеванные позиции… хотя уже отчетливо сознавала – это почти бесполезно.

–Может, все же останешься, Сережа?

Ручьёв криво усмехнулся. Криво… и горько.

–Нет, – сказал, как отрезал, – Анна не воскреснет… и мне тут нечего больше делать. Давно хотел побывать на Дальнем Востоке, – добавил он почти мечтательно (Валерии пришло в голову, что он не просто пьян – хуже, чем пьян. Похоже, сейчас он попросту находился под действием какого-то наркотика – отсюда и странные, какие-то растянутые интонации в его голосе, и чрезмерно расширенные зрачки… и неуверенные жесты (казалось, что Ручьёв и на ногах-то держится нетвердо. Что он тут же и доказал, покачнувшись и схватившись за перила веранды).

–Ладно, – сказала Лера упавшим голосом (похоже, она сюда явилась совершенно невовремя… и вообще незачем было сюда приезжать. Теперь она это ясно осознала. Как никогда ясно), – Ну тогда я пошла, Сережа?

Крохотная надежда на то, что он все-таки попросит ее остаться, что одиночество для него сейчас попросту губительно, растаяла, когда Валерия услышала равнодушное и тусклое:

–Конечно, иди. То есть, поезжай. Деньги на такси имеются?

Она молча кивнула, попросту боясь разреветься в его присутствии.

–Спасибо, что зашла, – Сергей повернулся к дверям дома, а через секунду они захлопнулись, и Валерия осталась стоять одна на улице, совершенно обескураженная таким… нет, не холодным, а ледяным приемом.

“Хорошо, что Витьке “отлуп” не дала, – смятенно подумала Валерия, шагая к дороге, где намеревалась поймать привычную попутную машину (а лучше дождаться автобуса, который хоть и ходил с интервалом в полтора часа, все-таки был куда безопаснее во всех отношениях (уж не говоря о том, что дешевле), – Как же околдовала его эта ведьма, если он после ее гибели бежит… неизвестно, куда. Сам от себя убежать хочет. А разве можно от самого себя убежать?”

…Спустя три недели Валерия Горячева вышла замуж и стала Валерией Марышкиной.

И хоть брак ее особо счастливым назвать было нельзя, все же… это был брак. А больше всего на свете Валерия боялась остаться старой девой.

* * *

5.

Ирина (снова настоящее время)

“Неужели дождалась? – стучало у Иры в мозгу, в такт стуку ее каблучков по асфальту, – Да так… так попросту не бывает!”

Она сама не заметила, как ее лицо расплылось в улыбке и (Ира, конечно, этому не поверила бы, однако, сие являлось чистой правдой) в этот момент она выглядела не на свои двадцать шесть (куда там?) – на двадцать два, максимум и была… почти красавицей.

А с чего все началось?

Все началось с дождя. Да, с мелкого, скучного, уже осеннего дождя. Если б о подобном Ирочка прочла в романе (или даже услышала от приятельницы), ни за что не поверила бы. Отмахнулась – сказочки, вымысел…

Но это с ней случилось. С ней самой, Ириной Лесневской (в девичестве Пуговкиной). Лично с ней произошло!

Итак, шел дождь, а Ира, как назло, забыла дома зонтик и теперь торопилась, обходя лужи, добраться хотя бы до остановки автобуса (и, соответственно, будки с металлическим верхом) и доехать… нет, Слава Богу, не до репетиторской фирмы “Полиглот” (занятия у Ирины как раз окончились). До дома доехать. Обсушиться, глотнуть горячего чая… о большем она уж и не мечтала.

И тем более представить себе не могла, что некий субъект ее окликнет:

–Девушка, постойте… Да постойте же!

Именно его настойчивость (однако Ирина ни за что не сказала бы – назойливость) и заставила ее обернуться и остановиться.

Высокий, одет дорого и со вкусом… можно сказать даже – ухоженный… но, конечно, впечатление на Иру произвело не это, а выразительные светло-карие глаза незнакомца (на языке так и вертелось определение – теплые) и его открытое, отнюдь не восточного, а именно славяно-европейского типа, молодое лицо.

Да и говорил незнакомец без малейшего акцента.

Окончательно добила Иру его застенчивая улыбка. И то, что мужчина протягивал ей… раскрытый зонт. Да, раскрытый черный зонт.

–Возьмите, Бога ради, – искренне попросил кареглазый, – А то ведь насквозь промокнете… да возьмите же! – уже настойчивее повторил он, не пытаясь отвести своих крупных честных глаз от лица Иры, – Не маньяк я и клеиться к вам не собираюсь… но вы ведь почти промокли, простудитесь еще… Возьмите зонт, – совсем уж мягко повторил он, и Ирина как загипнотизированная взяла из его руки зонт (при этом, конечно, случайно коснувшись теплых пальцев незнакомца).

На лице того явственно отразилось облечение.

–Вот и хорошо. Я уж боялся, что не возьмете, и мне, как дураку, придется бежать за вами еще квартал… – на сей раз он улыбнулся широко, и хоть теперь стало ясно – над его белозубой улыбкой явно потрудился мастер-протезист (и, конечно, содрал за свои труды немалые деньги), но согласитесь, такая улыбка являлась куда более притягательной, нежели та, над которой профессионал… не трудился.

–Остановка ближе, – возразила Ира, тут же мысленно обругав себя за глупость – не дай Бог, сейчас отберет у нее этот филантроп свой зонтик, и его теплых карих глаз ей больше не увидеть…

–Да, действительно, – слегка обескураженно согласился незнакомец, – Ближе, – и тут же опять неуверенно улыбнулся (этот контраст – внешность “хозяина жизни” и застенчивость почти подростка Ире нравился все больше и больше. Можно сказать, он ее просто умилял), – Но вам же потом от остановки до дома тоже придется идти без зонта, верно? Кстати, – незнакомец посерьезнел, – Меня зовут Александр Селивёрстов и я, – полез во внутренний карман своего стильного кашемирового пальто и извлек оттуда визитную карточку. – Словом, предприниматель. В старину сказали бы куда проще – купец, лесоторговец… – снова слегка смущенная улыбка.

–Ирина, – Ира, после небольшого колебания, подала для приветствия свою руку, – Переводчик.

Тут уж явно роль сыграло женское кокетство – несмотря на хорошее знание английского языка (и сносное – французского), Ира никогда собственно переводчицей не работала. Только репетитором.

Однако, на незнакомца ее слова произвели должное впечатление – его лицо тут же посерьезнело, приобрело уважительное, едва ли не почтительное выражение.

–Весьма польщен, – на миг он сильнее сжал Ирины пальчики (его ладонь, как Ира не могла не отметить, была очень приятной на ощупь – теплой и твердой).

–Ну, – сказала Ира с небольшой заминкой (чтоб, не дай Бог, он не подумал, что произвел на нее впечатление… и тем паче, не решил, что она готова броситься на шею первому встречному (пусть даже очень симпатичному) мужчине), – Мне вообще-то пора…

–Да, конечно, – тут же согласился Александр, моментально став опять совершенно серьезным, – Мне тоже… – полуобернулся, и только тут Ирина обратила внимание, что по дороге, параллельно тротуару и чуть позади них медленно ползла сверкающая черная иномарка. Досконально Ира в марках машин не разбиралась, но то, что иномарка является немецкой, произведенной фирмой “Мерседес”, она, конечно, заметила.

–Черт, – на мгновение на лице Александра опять появилась необычайно обаятельная, застенчивая улыбка, – Так хотелось бы пригласить вас на ужин… но вы ведь откажетесь… верно?

Ира ощутила, что краснеет. Вопросик-то был провокационным… и только в этот момент до нее дошло, что незнакомец далеко не так прост, как могло показаться (и показалось ей) поначалу.

–Откажусь, – максимально сухо ответила Ира.

–Жаль, – с искренним сожалением произнес незнакомец, – Лично я с удовольствием продолжил бы знакомство с такой симпатичной переводчицей…

Ира опять почувствовала, что готова покраснеть. И почти пожалела о своем излишне категоричном отказе – вдруг аналогичных предложений больше не последует?

–За зонт спасибо, но… как мне его вам вернуть?

Мужчина моментально просиял.

–Ничего не нужно возвращать, не настолько я мелочен… а вот если все же надумаете скрасить вечер в компании лесоторговца, – опять чуть застенчивая улыбка, – Простого коренного сибиряка… звоните. По любому номеру на визитке, но лучше – по сотовому. Ужин по-сибирски я вам гарантирую.

Ира сочла неуместным сообщать новому знакомому, что и сама является коренной сибирячкой.

–Спасибо, я учту, – ответила она и, наконец, тоже позволила себе улыбнуться, – Но не рассчитывайте, что получите все и сразу – предупреждаю, это не ко мне.

Селиверстов серьезно кивнул.

–Я понимаю. Наверное, это вы меня неправильно поняли – я и сам не любитель девиц известного поведения. Что ж… тогда я могу надеяться, что наше знакомство продолжится?

Настолько искренним, прямым, ясным был в этот момент взгляд его светло-карих (что там кривить душой? Красивых) глаз, что сердечко Иры весьма ощутимо екнуло.

–Возможно, – туманно ответила она, – А сейчас… всего доброго.

И опять подала ему руку, и Александр (на сей раз куда нежнее) ее пожал.

…Как ни приказывала себя Ира не оборачиваться, все-таки обернулась. Чтобы увидеть, как Селиверстов (уже без улыбки, разумеется. Лицо его стало сосредоточенным – умным и волевым) распахивает дверцу “Мерседеса” со стороны пассажирского сиденья.

Ирина поспешно отвернулась и ускорила шаг. Хотя желание немедленно оказаться под навесом автобусной будки, конечно, без следа испарилось – ведь у нее в руке теперь находился отличный зонт, правда, мужской.

И Ирина приняла, наконец, решение – конечно, на ужин к сибирскому лесоторговцу она ни за что не станет напрашиваться… но позвонить – позвонит. Просто, чтобы вернуть зонт. Ей, в конце концов, чужого не надо. Не такой она человек.

* * *

Небольшая интерлюдия к первой главе

…За рулем “Фольксвагена” находился его ровесник, и Ручьёв невольно отметил, насколько типична его внешность – короткая, в меру, прическа, гладко выбритое (и абсолютно незапоминающееся) лицо… Фигура его наверняка была спортивной (но отнюдь не “накаченной”), движения отточены и скупы (и никогда неловки), а голос…

…конечно же, голос его являлся негромким и мягким.

–В пункте назначения вас встретят. Напоминаю, вы – Ян Свенсен, американец датского происхождения, этакий плейбой, прожигатель папашиного состояния, желающий когда-нибудь прослыть известным журналистом… даже втайне мечтающий получить Пулитцеровскую премию… посему и сунулись туда, куда доморощенным фотокорам с амбициями соваться не следует… впрочем, вы это уже слышали. Более подробные указания содержатся в инструкциях, которые вам доставят на месте…

“Отмороженным фотокором”, мысленно уныло сострил Ручьёв, а вслух лаконично ответил:

–Я понял, – невольно подумав, как бы отреагировала его любимая, услышав эту тираду, точнее, подобный инструктаж.

“А, впрочем, она не удивилась бы, – вклинился не ехидный (как обычно), а серьезный, даже немного печальный голос “Вульфа”, – Она же изначально знала… а если и не знала, то уж точно догадывалась”.

Собеседник, находящийся за рулем, будто прочел мысли Ручьёва.

–С вашей семьей все будет в порядке, – произнес он особенно мягко, – Безопасность и Анны Валентиновны, и вашего сына гарантировал лично полковник Журавлев.

На мгновение Ручьёва охватил даже не гнев – охватила ярость. Вот сейчас автомобиль остановится на красный сигнал светофора, и “Вульф”, мгновенно развернувшись, попросту “загасит” циника, потом…

А потом Сергей Ручьёв перевел дыхание – какой смысл срывать злость на простой “пешке”, обычном исполнителе? Он выполняет данные ему инструкции, только и всего. И “оговорка” об Анне Валентиновне отнюдь не случайна. Ему, Ручьёву, просто лишний раз дают понять – не вздумай рыпаться, парень, ты в наших тисках и сам, можно сказать, лично отдал нам в руки “заложников” – любимую женщину и четырехлетнего сына.

И если винить кого-то в происходящем – то себя, в первую очередь.

“Давай довольствоваться тем, что нам дает судьба, – когда-то говорила ему Ольга, – Ведь таких дней, как эти, больше не повторится… не повторится никогда”.

Но он, Ручьёв, малым довольствоваться не захотел. Он захотел большего – и получил его.

Как оказалось, он всего лишь получил аванс. Что ему недавно ясно (предельно ясно) дали понять.

И о чем сейчас лишний раз напомнили.

“Долги нужно отрабатывать, парень, – заметил “Вульф” с невеселой усмешкой, – Никуда не денешься. Нужно.”

* * *

Глава 2.

Ты животное особенное, к дикой жизни приспособленное, в развороченном раю…

Эдмунд Шклярский, “Развороченный рай”

1.

Александр

Александр Селиверстов с рождения был парнишкой смышленым, даже очень смышленым, и уже в детстве просек, насколько легко сходят с рук все шалости, если ты не только вовремя покаешься, но и снабдишь свое покаяние показным смущением.

Позже – в пубертатном возрасте, – он открыл для себя, что его застенчивая (она обязательно должна быть застенчивой!) улыбка вдобавок безотказно действует на девчонок. Конечно, Саша и сам по себе был недурен (куда как недурен!), но застенчивая улыбка (и показная искренность) придавали ему то обаяние, благодаря которому он легко опережал своих сверстников (по дурости старавшихся казаться значительнее и умнее, и серьезнее, чем они есть) в своеобразном виде спорта, порой именуемым “беготня за юбками”.

Конечно, будь Селиверстов глупее, сделался бы поначалу завзятым плейбоем, потом, с возрастом, заслужил бы звание “прожженного бабника” и, наконец, его стали бы называть “старый потаскун” (когда улыбка поблекла бы, на лице появились морщины, волосы поседели и поредели, а смолоду красивые, но -увы! – непрочные зубы сточились и потемнели…)

Но в том-то и дело – Александр Селиверстов, выросший в семье, не блещущей ни достатком, ни особой интеллигентностью, дураком отнюдь не был. И еще не успев закончить школу, твердо усвоил одно – то, чем тебя наградила Природа, нельзя расточать бездумно. Природа награждает не столь и щедро (вдобавок далеко не каждого), и крайней степенью глупости было бы не извлекать максимальной выгоды из того, чем ты изначально обладаешь.

От армии “откосить” Сашке, увы, не удалось (влиятельного папы, к сожалению, не было; если на то пошло, отца у него не было вообще – не считать же отцом проходимца, сбежавшего от матери в неизвестном направлении после рождения второго ребенка – младшей сестры Александра, Марины?) Но все-таки кое в чем повезло – на “горячий” Кавказ Александр не угодил. Благополучно отслужил два года под Рязанью (по глупости едва не “залетев”, закрутив (исключительно от скуки) роман с дочкой замполита – пьяницы и неудачника).

Такой тесть Сашке категорически не был нужен, да и дочь замполита – толстушка с простоватым (хоть и следовало признать – довольно милым) личиком быстро надоела…

А девица восприняла роман всерьез, юношескую похоть посчитала искренней влюбленностью… Хорошо, что у Александра хватило мозгов тщательно следовать “железным” правилам бабников (умных бабников) – предохраняться. Любыми способами и даже в те дни, когда Любаша уверяла, что они “совершенно не опасны”.

Так что скандал случился всего за месяц до “дембеля”, и хоть осерчавший замполит сумел-таки подпортить (исключительно временно) симпатичную Сашкину физиономию своим мозолистым кулаком, это все же было не настолько страшно, как гражданский иск в суд о признании отцовства (благо уголовное преследование Селиверстову не грозило – замполитова дочка, утверждая, что ей восемнадцать, уменьшала свой возраст аккурат на три года (о чем Александр, конечно, догадывался).

О том, что отслуживших в армии парней принимают в вузы (особенно технические) едва ли не с восторгом, Сашка, конечно, знал. И хоть времена стояли “темные”, бандитские, и человек с образованием уже не только не вызывал уважения – презрительные усмешки вызывал, – неглупый Селиверстов понимал – такое время продлится недолго. Перестреляют друг друга особенно “отмороженные” бандюки, а те, кто поумнее, когда-нибудь, да просекут, что для ведения нормального (то бишь, относительно хотя бы цивилизованного) бизнеса нужны специалисты.

Посему и поступил в политех, на мехмат, и хоть бедному студенту выжить (если жить на одну стипендию, которую еще нужно заработать) трудно, Александр как-то выживал.

Может, потому что умел “вертеться”, не преступая рамок, ограниченных УК, и жил отнюдь не на одну стипендию.

А потом он встретил Ларису – и эта встреча стала для него буквально судьбоносной – двадцатипятилетняя стильная дурнушка (пикантно, конечно, но не это главное) была единственной дочерью крупного чиновника из областной администрации.

Претенденты на руку и сердце некрасивой, но выгодной невесты, конечно, имелись… вот тут-то Александру и пригодилось годами оттачиваемое обаяние и умение казаться максимально искренним (плюс очаровательно застенчивым) для того, чтобы обойти орду соперников (с тупыми “кирпичными” рожами, золотыми цепями на “бычьих” шеях и неумением произнести более или менее толковую фразу, не прибегая к помощи различных “эт-та”, “блин” и “типа” – наиболее цензурные слова-паразиты), не просто на целый корпус – на два круга, пожалуй, обойти!

…Тесть, конечно, отнесся к новоявленному зятю (всего лишь бедному студенту, правда, не без предпринимательской жилки) не просто настороженно, а откровенно неприязненно, однако…

…что тут поделаешь, если единственное “чадо” грозится убежать из дому со смазливым проходимцем, а жена сутками зудит, что “Ларку пора пристраивать, иначе так “в девках” и останется”?

Уступил. Свадьбу отгрохал по-сибирски щедрую и шумную. Жених, вопреки ожиданиям, не собирался упиваться “в свинью”, напротив, уже на собственной свадьбе Селиверстов умудрился завести несколько полезных знакомств (и даже очаровать престарелую нимфоманку – супругу одного из многочисленных заместителей губернатора).

С тех пор минуло десять лет. Тесть благополучно почил в бозе, что Селиверстова отнюдь не огорчило – к тому времени он уже успел сколотить не один миллион и останавливаться на достигнутом не собирался.

Теперь перед ним стояла, в сущности, лишь одна серьезная проблема – перспектива развода с нелюбимой, некрасивой, немолодой женой. Нет, Александр вовсе не являлся законченным неблагодарным подонком и уже приблизительно определил, сколько (немало, нет, совсем не мало!) выплатит Лариске “отступного”, но…

…проблема заключалась в одном – та и слышать не желала ни о каком разводе. Всякий раз, когда Селиверстов приступал к этой деликатной теме, Ларка тут же начинала тихо плакать, постепенно закатывала более громкую истерику… и заканчивала “спектакль” угрозами “вывести на чистую воду” и муженька-ворюгу, и всю его “разбойничью шайку” (при том, что Селиверстов разбоем (упаси Боже!) никогда не промышлял, бизнес его являлся весьма… да, весьма цивилизованным; детскими органами (равно как и живыми детишками) он не торговал; наркоту не экспортировал (равно как и оружие террористам); он всего лишь поставлял древесину как на Запад, так и в Азию (где, как известно, самая “ходовая” “древесина” – тростник и бамбук.)

Конечно, если “копнуть” поглубже, можно накопать на какую-нибудь поганую статейку о неуплате налогов или даже мошенничестве, но…

…где ж вы видели (по крайней мере, в России) человека, сколотившего капитал кристально честным, ни в чем не расходящимся с законом, путем?

Конечно, Лариску можно было и потерпеть (тем более, что в девочках у такого состоятельного купца, каким стал Александр, недостатка по определению быть не могло), однако… более всего Селиверстова удручало то, что жена не могла родить ему наследника. Да, долгожданного, законного наследника (а еще лучше – пару-тройку, для верности. Хоть один, да окажется толковым).

Поначалу Лариса свое бесплодие вообще отрицала, но после того, как Алесандр тоже прошел медицинское обследование, доказавшее, что он уже раз десять (при желании) мог стать папашей, супруга (со слезами, разумеется, только Селиверстов подозревал, что слезки-то крокодиловы, увы…) призналась, что в шестнадцать лет случился с ней некий “конфуз”, после которого врачи однозначно приговорили ее к бесплодию.

Сам изрядный плут и прощелыга, Александр почему-то в высшей степени был возмущен, даже оскорблен тем, как подло его обманули – причем, еще до свадьбы. Ибо, знай он, что невеста бесплодна, стал бы он ее мужем?

По словам Лариски, однозначно стал бы – ради ее влиятельного папеньки, но мало ли в Сибири влиятельных папенек, мечтающих пристроить своих дочерей – дурнушек? Да еще чтоб зять не только оправдал надежды (то есть, не был ни пьяницей, ни бездельником, ни просто лохом), но в конечном итоге тестюшку превзошел… по части предприимчивости, во всяком случае.

Словом, Ларка разводиться категорически не желала, прямо-таки напрашиваясь на какую-нибудь очень дурную “шутку”, из тех, на которые порой толкают неуступчивые, нелюбимые, а то и просто гулящие жены своих, в сущности, добрых по натуре (а в случае с Александром еще и милых, и обаятельных, и щедрых) мужей…

Впрочем, об этом Селиверстов своей новой знакомой – переводчице (хорошенькой натуральной блондинке, лет двадцати пяти от силы, которая ему с первого взгляда понравилась (стал бы он чапать по лужам в своей итальянской обуви за какой-нибудь старой каргой!), разумеется, рассказывать не стал.

И вообще его невеселая повесть о собственном бытии была здорово приукрашена несуществующими фактами (конечно же, свидетельствующими исключительно в его, Александра, пользу), ну, а неприглядные моменты его биографии (вроде романа с дочкой замполита, махинаций со счетами или сплавления азиатам гнилой древесины вместо первосортной (хотя там им, косорылым, в сущности, и надо. А то расплодились не хуже тараканов, того и гляди исконно русскую Сибирь своей объявят), конечно, эти моменты Селиверстовым тактично опускались.

Ну, а уж когда сама Ирочка, захмелев, стала жаловаться на бывшего мужа-подонка и тоскливую жизнь одинокой “разведенки” с маленькой дочкой, Александр понял, что не промахнулся – эта хорошенькая переводчица (как, впрочем, позже выяснилось, не переводчица, а репетитор… ну, да невелика разница) – легкая добыча.