Куница

“Не подвел, – угрюмо ответил Ручьёв мысленно самому себе, – И теперь не подведу. В лепешку разобьюсь, но не подведу”.

“В лепешку – это лишнее, – иронично возразило его же альтер-эго по прозвищу “Вульф” (Волк), – Ты уж постарайся вернуться целым и невредимым. А сейчас… не тяни кота за тестикулы, наконец! Какая разница, когда ты ЕЙ скажешь – сейчас или сорока восемью часами позже… в любом случае ведь скажешь, не станешь это перекладывать на полковника Валентина Павловича Журавлева (которого она больше знает, как Палыча), верно? Не станешь. Следовательно…”

– Что-то не так, Серж? – негромко спросила она, отлично подмечающая не только изменения мимики его лица – изменения выражения глаз (а сейчас его взгляд определенно метнулся).

– Ничего… особенного, – выдавил Сергей из себя (заставил себя выдавить), – Ладно, отведу Дениса в детсад, тогда и поговорим.

– Хорошо, – на мгновение ее взгляд тоже потемнел, но она еще меньше него хотела, чтобы малыш уловил напряжение между родителями, посему чмокнула Дениску в щечку, взъерошила его мягкие пшеничные вихры и, сказав: “Тогда пойду умоюсь”, удалилась в ванную комнату.

И, похоже, решила не просто умыться, но и душ принять, ибо, когда он выходил вместе с сынишкой за дверь, она (Олюшка) все еще оставалась в ванной комнате.

…Обычно он сам отвозил Дениса в детсад и сам же его забирал (правда, часто заезжал вечером вместе с Ольгой), так что воспитательницы привыкли к такому заботливому папаше (попросту не желавшему из какого-то дурацкого суеверия, чтобы Ольга лишний раз садилась за руль автомобиля).

“Но теперь ей придется делать это каждый (почти каждый, выходные исключим) день”, – вкрадчиво вклинился в мысли подлый “Вульф”, и Ручьёв решил заодно поговорить с Ольгой и на тему поездок общественном транспорте… впрочем, она все равно поступит как сочтет нужным. Лишь раз она вынуждена (именно вынуждена!) была ему подчиниться… хоть и тогда, если подумать, у нее имелась альтернатива.

Как ни странно, эта, последняя, мысль его успокоила. Она сильная, она куда сильнее, чем думают окружающие (которым зачастую бросаются в глаза лишь ее красота и, соответственно, уязвимость, напрямую с ней связанная). Даже он, Ручьёв, порой забывал, насколько она сильная, а в действительности… достаточно вспомнить слова врача, принимавшего у нее роды: “Ни разу не вскрикнула, не застонала…– сказал тот с некоторой даже озадаченностью, – Терпела боль – а боль, скажу вам, настолько адская, что мужчине и вообразить сложно, – до последнего и только за час, пока не начались собственно роды, стала скрипеть зубами и сыпать непонятными ругательствами… Мне показалось, даже не на одном, а нескольких иностранных языках…”

“На четырех”, – машинально уточнил Ручьёв, на что врач лишь удивленно покрутил головой – мол, если бы все роженицы были такими выносливыми, работа б его значительно облегчилась…

…Когда он снова вошел в квартиру, моментально уловил слабый запах табачного дыма – значит, опять курила. Значит, уже подозревает недоброе.

–Давай сразу, – такими словами встретила его Ольга, сидящая на диване в гостиной, – Что за дерьмовый сюрприз вы мне приготовили, господин Ручьёв?

“Вы” означало крайнюю степень ее напряжения и – что уж там? – нерасположения выслушивать ложь.

Он вздохнул, присел с ней рядом, достал свои сигареты (не таким уж заядлым курильщиком он был, но если и курил, старался это делать вне собственного дома (равно как и собственной машины) и не в присутствии Дениса).

– Все, в общем, не так ужасно, но… мне придется уехать.

Пауза.

И негромкое:

– Надолго?

Он помял незажженную сигарету в пальцах.

– Боюсь, этот Новый Год вам с Денисом придется встречать без меня.

– Здорово, – сказала она еле слышно, – Ну, а… следующий?

– Следующий, надеюсь, встретим уже вместе.

Она резко повернулась лицом к нему.

– Нет смысла спрашивать, куда тебя направляют, да? Ответь только на один вопрос – отказаться никак нельзя?

Он молча отрицательно помотал головой.

– Merde, – выругалась она по-французски, затем, – Fucking Shit! – и, наконец, тихо, – Полное дерьмо (уже на чистом русском).

– Даже под угрозой… увольнения из Конторы?

– Кто тебе сказал, что я служу в какой-то конторе? – тускло переспросил Ручьёв, и его жена невесело усмехнулась.

– Бога ради, Серж… Я, надеюсь, чуть поумнее твоей бывшей подруги… как ее? Валерия, кажется? – и некоторые вещи – для меня, во всяком случае, – слишком очевидны, – и, после паузы, – В каком ты звании? Или мне и это не полагается знать?

Не полагалось, но Ручьёв решил – плевать. Эти суки из Конторы предъявили-таки ему счет (и немалый счет, можно сказать, с процентами) за ту, в сущности, не столь уж преступную авантюру, на которую он некогда решился – так какого черта? Его любимая женщина имеет право знать хотя бы часть правды – тем более, что от этого знания им ни жарко, ни холодно, а ей… ей, может, будет легче. Самую чуточку.

– Майор, – глухо сказал Ручьёв.

– А почему не подполковник? – тускло спросила Ольга, – В твоем возрасте самое время быть подполковником…

Он невесело усмехнулся.

– Вот вернусь – и стану. “Если, конечно, вернусь…”

– Ясно, – сказала она еще тише, – Это же плата, как я не догадалась, дура, что тебе еще предъявят счет. Что эта “мягкая” ссылка в Сибирь – далеко не все, чего они от тебя потребуют…

– Послушай, – он повернулся к ней, попытался взять за плечи… но Ольга (в действительности куда более сильная, чем это казалось) увернулась. Сейчас как никогда она ему напомнила куницу. Ужасно хорошенькую куницу… готовую в любой момент прокусить руку до крови. Или даже до кости.

– Послушай, – повторил Ручьёв обреченно, – В любом случае все продлится не больше шести месяцев, и я постараюсь держать с вами связь…

– Как? – с нервным смешком спросила она, – Звонить каждый раз с нового номера?

– Звонить… я не смогу (“и ты сама это прекрасно понимаешь, потому в твоем тоне столько язвительности”), но… пришлю поздравления по и-мейлу. С твоим и Дениски днями рождения, Новым годом…

– Заткнись, – прошептала она, закрывая лицо ладонями, – Заткнись, чертов “Джеймс Бонд”, чертов спаситель мира, хоть ненадолго… заткнись. Пожалуйста.

Преодолев некоторое сопротивление, он все-таки привлек ее к себе, хотя лица она так и не подняла.

– Я тебя… сама убью, – сказала она прерывающимся голосом, – Если что. И подонков твоих конторских… на куски порву, собственноручно, если…

– Ничего не случится, – сказал он как можно мягче (и одновременно как можно увереннее), – Это не тот случай, когда… может случиться. Уверяю тебя.

– Да, конечно, – с горечью усмехнулась его красавица-жена, – Скажи еще, что и террористы во время выполнения этой твоей… миссии… устроят себе сиесту или бессрочный намаз… и весь Пентагон уйдет в отставку, и “МИ-5”… и вообще наступит идиллическая тишина на всей этой чертовой, ненавистной планете, даже гейзеры перестанут бить, не то, что вулканы – взрываться… – подняла лицо. Конечно же, покрасневшее. И с более обычного припухшими губами. И нереально огромными, синими озерами глаз. – Лучше скажи, как мне объяснить Дениске…

– Ничего объяснять не нужно, – мягко, терпеливо (и как ни странно, совершенно спокойно) сказал Ручьёв, – Кроме того, что папе придется побыть на стажировке некоторое время. И все.

– И объяснить заодно, что такое “стажировка”…

– Объяснишь. Ты же филолог, можно сказать – литератор, так что не тебя учить, как объяснять значение того или иного слова. Ангел, – он приподнял ее лицо за подбородок, заставил прямо смотреть на него (и сам заставил себя смотреть ей глаза в глаза), – Ты уж поверь – сейчас, когда у меня есть вы с Денисом, я меньше, чем когда-либо, собираюсь по-глупому ставить на кон свою жизнь. Уж поверь.

– Что ж, – пробормотала Ольга, снова утыкаясь лицом ему в плечо, – Судьба и так была к нам слишком щедра – подарила несколько лет почти безоблачного счастья…

– Ну нельзя так, – пробормотал Ручьёв, чувствуя, что сам вот-вот сорвется, и начал нежно, кончиками пальцев стирать слезы с ее лица, – Нельзя заранее ждать худшего, когда ничего еще не случилось. И потом, пять лет – это слишком мало, для меня, во всяком случае, вот пятьдесят пять – куда ни шло, а лучше все шестьдесят… Чтоб не только внуков дождаться, но и правнуков…

– Главное, чтобы Денис не увлекся ложной романтикой твоей истинной профессии, – резко и хрипловато сказала Ольга, – Иначе и шестьдесят лет станут адом…

– Перестань… ну, перестань, – он поцеловал ее в волосы, потом в шею и, наконец, нашел губами ее губы, которые хоть и крайне неохотно, но все же приоткрылись в ответ на его поцелуй, а потом их обоих затащило-таки в водоворот плотской любви, хотя он знал – даже вернись раньше обещанного, абсолютно невредимым, Ольга сегодняшнего ему уже не простит. Закончился период беззаботного, безоблачного счастья, теперь она постоянно начнет ожидать подвоха, теперь ее жизнь будет просто-таки отравлена страхом – и за него, и за то, что ее сын может раньше времени лишиться отца… И он в который раз проклял собственных работодателей, которые вначале позволили ему беспрепятственно осуществить задуманную под влиянием сильных эмоций авантюру – как оказалось, лишь для того, чтобы впоследствии вытребовать долг с процентами…

– Нет, – вдруг прошептала Ольга (когда они уже расслабленно затихли, завершив восхитительный (как обычно и несмотря ни на что) акт любви).

– Что – нет? – с недоумением переспросил Ручьёв, уже настраиваясь на тягостное доказывание, что отказаться (в данный момент) от порученной миссии он не может по определению, в противном случае не только его жизнь осложнится, но и ее, и (что самое ужасное) их ребенка…

– Я не стану тебя ненавидеть, – тихо сказала Ольга-Олюшка, в очередной раз доказав свою прямо-таки мистическую проницательность, – И жалеть об этих пяти годах не буду. Нет. Ни за что, Ручьёв. Ты в любом случае мой король викингов, а короли викингов, – со вздохом добавила она, – Обязаны время от времени отправляться в походы, иначе что ж они за короли такие?

“Ты лучшее, что случилось со мной за все мои тридцать шесть лет”, едва не вырвалось у Ручьёва, но “Вульф” (его второе “я”) вовремя приказал ему попридержать язык – Ольга (его “принцесса эльфов”, вовсе не жалеющая о своем несостоявшемся скучном “бессмертии”) ненавидела высокопарные слова.

Поэтому ему пришлось доказывать свою любовь по-другому. И в течение последующих двух суток они вообще не возвращались к щекотливой теме его “истинной профессии”.

* * *

…Единственное, чего он еще боялся – в день его отъезда она все-таки не выдержит, сорвется, может, даже устроит истерику (хоть он наблюдал ее истерику всего лишь раз – и тогда она была вполне объяснима, вдобавок, у Ольги началось что-то вроде “нервной горячки”). Посему он решил выйти из дома на час раньше, утром, надеясь, что она еще будет спать…

Но оказалось, что Ольга встала даже раньше него. Молча подала ему завтрак, и он заставил себя его съесть (хоть, признаться, сейчас кусок в горло не лез), сама отгладила ему рубашку (чемодан с немногочисленными вещами он собрал заранее, накануне, и в ее отсутствие), и только, когда он уже пошел к двери, негромко окликнула:

– Постой.

Он остановился, старательно отводя от нее глаза, но это было бесполезно – она приблизилась к нему почти вплотную, и он вынужден был вскинуть на нее взгляд. Лучше б этого не делал – она сейчас была не просто красавицей, она была ошеломляюще прекрасна, у него даже сердце защемило…

Привстав на цыпочки (все же он был мужчиной высоким, едва ли не на полголовы выше нее – хоть и Ольга тоже не являлась низенькой), коснулась (именно коснулась, не поцеловала) его губ своими губами и произнесла то, что единственно необходимо было произнести.

– Я тебя буду ждать столько, сколько нужно, Ручьёв. Сколько понадобится… столько и буду ждать.

Он не выдержал и сграбастал ее таки в свои объятия. Она не воспротивилась, но обнимать его в ответ не стала. Он лишь ощутил ее тонкие и теплые пальцы, скользнувшие по его вискам и затылку.

– Вы с Дениской – единственное, что у меня есть, – сказал он, добавив мысленно: “И самое дорогое”.

– Я знаю, – ответила она еле слышно, отстранилась и даже слегка подтолкнула его ладошкой в грудь, – Иди, Серж. Иди… а то я сейчас начну реветь, как глупая баба… тебе вовсе незачем это видеть. Иди. Всё у тебя получится.

С сознанием, нет, с верой в ее слова он и вышел за дверь.

Ее рыданий он не услышал. Может, их и не было.

* * *

Небольшая ретроспектива

4.

Валерия (пять лет назад)

– Первый кусочек – лесной фее, – высокий русоволосый мужчина снял с мангала шампур с нанизанными на него мясом, порезанными овощами и, кажется, даже грибами, и протянул его стройной молодой шатенке с яркими синими глазами, облаченной в летнюю майку-топ и бриджи – лишь на первый взгляд простенькие. Босоножки на ней были тоже явно с барахолки.

Женщина звонко засмеялась.

– Разве феи едят свинину?

– Как?! – притворно “ужаснулся” мужчина (при этом в его серо-зеленых глазах замелькали смешливые золотистые искорки), – А для кого же я старался?

– Для меня, милый, – ответила шатенка (ее низковатый голос звучал удивительно мелодично), – Только с чего ты взял, что я имею к феям какое-то отношение?

Мужчина устроился рядом с женщиной, на расстеленном на траве легком покрывале, и нажал клавишу портативного магнитофона. Валерия, застывшая за деревьями, замершая, затаившая дыхание, услышала мягкий и глуховатый мужской голос, запевший странную песню о незадачливой Золушке, которую обманул Король, подарив ей побитую молью шубку… К официальной эстраде певец явно не имел никакого отношения, а из легенд русского рока Лера, увы, знала лишь Гребенщикова, и то одну песню – “Город золотой” (мелодия ей нравилась, слова не очень).

Впрочем, Валерии сейчас вообще было не до песен. Человек, которого она любила, человек, с которым она в течение целого месяца состояла в близких отношениях, человек, к которому она специально приехала, чтобы выяснить с ним отношения, (проживавший в собственном коттедже в загородном поселке), сейчас находился в нескольких метрах от нее…

…и упоенно целовал красивую (до отвращения!) шатенку, о которой Лере достоверно было известно лишь, что зовут ее то ли Анной, то ли Аллой, и является она, ни много, ни мало, женой банкира (в представлении скромной бухгалтерши Леры Горячевой – почти олигарха), который, правда, по возрасту в отцы ей годится…

…поэтому, видимо, эта гадина и выбрала себе в любовники молодого (чуть за тридцать) мужчину…

Но Сергей?! Как он-то мог опуститься до такой пошлости – спутаться с богатенькой бездельницей, которой он, явно, нужен лишь для того, чтобы скрасить скучное (хоть и сытенькое) существование?!

Подавив порыв броситься вперед и располосовать ногтями лицо шатенки (а заодно и повыдирать ее длинные, как у русалки, волосы, которые та – видимо, ради большего обольщения любовника, – распустила по плечам), Лера повернула назад, к дороге, и, поймав первую встречную “попутку”, назвала домашний адрес. По закону подлости, шофер легковушки тоже оказался поклонником русского рока и даже начал растолковывать Валерии, кто такой Эдмунд Шклярский (поэт и композитор), и что его рок-группа “Пикник” – самые настоящие “живые классики” рока…

–Они мне не нравятся, – отрезала Валерия, мечтая, чтобы этот зануда-меломан наконец заткнулся. Ей хотелось взвыть, просто-таки взвыть от отчаяния, от такого омерзительного предательства… предательства, совершенного мужчиной, меньше всех прочих походившего на подлеца и предателя…

…Истинный (как она до недавнего времени считала) подлец поджидал ее аккурат на лавчонке у подъезда, в котором располагалась квартира Леры.

–Ну, привет, сучка, – Витек непринужденно поднялся со скамьи, дыхнув на Валерию, конечно же, не более часа назад выпитой водкой (а ведь недавно врал, что “закодировался”!)

Будь Лера в обычном (не таком взвинченном) состоянии, она наверняка испугалась бы взгляда пустых, водянисто-голубых глаз…

Но сейчас ей было на все плевать. В том числе и угрозы стоящего перед ней ничтожества.

–Лучше б брюки погладил, – брезгливо сказала Валерия, глядя на Виктора без тени страха, – И ботинки почистил. Все-таки к девушке шел.

–Что? – изумленно переспросил парень, – Это ты мне говоришь, блядюшка позорная?

Лера промолчала, и пыл Витька как-то сам собой сошел на нет. Она должна была его бояться – но не боялась. Более того, дерзила в ответ! И желание ударить ее, ударить жестоко, кулаком по лицу, в челюсть, в солнечное сплетение, у Виктора тоже отчего-то пропало.

Более того, и хмель стал стремительно улетучиваться. И он, наконец, заметил следы слез на лице Леры, смазанную тушь, покрасневшие веки и нос.

–Ты… че? – уже менее уверенно, да что там? – почти растерянно спросил Виктор, – Это… обидел кто? Ковбой тот, да? Весь из себя, с понтами… хочешь, я…

–Да что – ты?! – заорала Лера, – Что ты сделаешь?! Ты знаешь хоть, кто он? Знаешь, что… – и осеклась.

Сейчас до нее в полной мере дошло, что ничего уже Ручьёв Витьку не сделает, не станет он марать о него руки, ибо сама Лера уже ничего для Сергея Ручьёва не значит, права была Галка (кузина и бывшая подруга), абсолютно права, когда говорила, что Сергей влюбился, влюбился по уши в какую-то “нереальную” красавицу, болтающую не нескольких языках и отлично знающую, как следует дегустировать дорогое вино, и какой вилкой следует есть салат, а какой – мясо… и еще уйму мелочей, из которых складывается этикет…

Так что Валерия вместо того, чтобы подробно растолковать Виктору, как мастер спорта по карате может расправиться таким слизняком, как ее бывший приятель- наладчик, попросту разрыдалась.

А Виктор, вопреки намеченному плану об избиении “изменщицы”, стал ее утешать, уговаривать перестать реветь и договорился до того, что едва ли не предложил ей, Лере Горячевой, свои руку и сердце…

Еще два месяца (да нет, месяц!) назад Лера попросту расхохоталась бы ему в лицо, но сейчас…

Сейчас ей внезапно пришло в голову, как она все-таки сумеет отомстить предателю Ручьёву. Ведь рано или поздно та “смазливая курва” его бросит (не мужа-миллионера ей бросать же, в самом деле), и вот когда Сергей снова заявится к ней, Валерии, с цветочками, его и встретит… Витек. Только не в качестве отвергнутого дружка, как уже было, а в качестве законного ее, Леры, супруга. (Как говорится в рекламе, “почувствуйте разницу!”)

Посему Валерия потупилась и, скрывая торжество во взгляде (нет, даже ликование!), пробормотала, что ей “надо подумать”, а сейчас…

…может, Витечка согласится подняться к ней в квартиру, чайку попить?

…Витечка, конечно, согласился. И вечер, который почти наверняка должен был закончиться возбуждением уголовного дела по факту побоев, нанесенных Марышкиным Виктором Горячевой Валерии, завершился идиллией… на старенькой двухспальной тахте (благо, мать Леры вовремя укатила на дачу с ночевкой).

Недаром народная мудрость гласит – темнее всего перед рассветом. Спустя месяц Валерия и Виктор (на сей раз действительно закодировавшийся от пьянства) подали заявление в загс, и Лера, купив небольшой тортик (на котором, вдобавок, была неимоверно лживая этикетка – “низкокалорийный” (это торт-то?!), поехала мириться к Галке Кравченко.

Та ее встретила без особого энтузиазма. Впрочем, не успела Валерия обидеться, как Галка выставила на стол початую бутылку вина и, как-то странно, мелко перекрестившись, разлила его по рюмкам (скорее, пригодным для водки). “Хлопнула” свою залпом, даже не чокнувшись с Лерой.

Валерия удивленно вытаращилась на кузину, а та, прожевав печенюшку, пробормотала:

–О мертвых плохо не говорят, так что… просто Царство ей Небесное. Никому такой кончины не пожелаешь.

–Кому? – недоуменно переспросила Лера, а Галка неожиданно усмехнулась. Холодно усмехнулась.

–Можешь праздновать, Лерочка. Твоей соперницы больше нет. Вообще нет.

Странно, но первой мыслью Валерии была мысль о Викторе. Он что, за ее спиной крутил роман с кем-то еще?

Впрочем, до нее тут же дошло, что Галка вряд ли заинтересуется любовными похождениями Виктора Марышкина (да и как ей может быть об этом известно?) Галка является женой Игоря Кравченко, компаньона Сергея Ручьёва…

Валерия похолодела.

– Ты о ком?

–О ком? – хмыкнула Галина, наливая себе вторую рюмку, – О пассии Сереженьки, любимца нашего, о ком же еще… – чуть сощурившись, всмотрелась в бледное лицо Леры, – Так ты не знаешь? Хотя… откуда тебе знать… – небрежно махнула рукой и выпила вино залихватски, как заправский пьяница.

–Да что случилось? – повысила голос Лера, – Какая еще… пассия?

–Любовница Сергей Александрыча, – невозмутимо пояснила Галина, пережевывая теперь не печенье, а яблоко (склонная к полноте, она старалась придерживаться диеты), – Помнишь, я тебе о ней рассказывала? – встала из-за стола, ненадолго ушла в комнату, а, вернувшись на кухню, шмякнула на стол газету.

“Трагическая гибель светской красавицы – случайность или преступление?”, прочла Лера заголовок, а, увидев фотографию ослепительной шатенки, ощутила вдруг звон в ушах.

“Первый кусочек – лесной фее…”

“Милый, с чего ты взял, что я имею к феям какое-то отношение?”

–На машине разбилась, – глухо сказала Галина, опрокидывая уже третью стопку, – Сама сидела за рулем… Игорь говорит – такого кошмара врагу не пожелаешь – по кусочкам дамочку извлекали из обгоревших обломков… Понимаешь, “тачка”-то с насыпи свалилась, разбилась всмятку, а там и утечка бензина… Маленькая искра из аккумулятора – и пуф-ф-ф… – захмелевшая Галина Ивановна снова махнула рукой, – Короче, все. Пиздец. Но… Ручьёв-то что за сволочь! – с непонятной горечью и еще более странным возмущением добавила она, – Передает руководство агентством… знаешь, кому? Думаешь, Игорю? Как бы не так! Этому стервецу смазливому, Давидову! Вот ведь лис… сумел, гад, так подкатить к руководству, так примазаться…

–Почему… руководство? – пробормотала Лера (у нее уже голова шла кругом от обилия совершенно неожиданной информации).

–А уезжает он из Города, Сергей-то, – пояснила Галина, наливая себе очередную рюмку, – Насовсем отбывает. Якобы, находиться тут не может – все, мол, о ней напоминает… – Галя злобно усмехнулась, – Страдалец хренов… А не сам ли приложил ручонку к этой аварии, а? Нет, алиби у него, конечно, железное, а вот Стрельцова, по словам Игоря, в тот день в агентстве почему-то не было…

–Стрельцова? – недоуменно переспросила Лера.

– Да, – Галина пьяно кивнула, – Ты знаешь, кто это – Стрельцов? Знаешь?

–Ну… – с заминкой начала Лера, – В агентстве работает…

– Да не в агентстве, на Сергея он работает! – отчеканила Галина Ивановна Кравченко, – На Ручьёва! Лично! И не удивлюсь, если узнаю, что он уже по его поручению кого-нибудь того… в расход пустил, – Галина жестом изобразила, будто отрывает кому-то голову, – А что? – теперь кузина навалилась своей немаленькой грудью на стол, приблизила свое лицо к лицу Леры, дыхнула на нее не самого высокого качества вином (похоже, плодово-ягодной наливкой), – Послала его эта курва, дала от ворот поворот, может, кого себе покруче нашла… а Ручьёв – он, знаешь, какой? Он страшный человек, – Галина понизила голос до громкого шепота, – Все эти ГРУшники по сути профессиональные убийцы… Их так натаскивают, Лерочка, что человека для них убрать – все равно, что муху прихлопнуть. Конечно, своими руками он вряд ли… хотя, кто знает, Лерочка? А? Вот ты знаешь?

Лера, наконец, поняла, что Галина здорово пьяна. И весь ее бред (а то, что бред, Валерия не сомневалась) обусловлен одним – Игорька ее разлюбезного обошли, не станет он руководить агентством, более того, молодой честолюбивый Давидов отнюдь не связан с Кравченко ни узами “воинского братства” (как Сергей), ни просто узами дружбы. А следовательно, ему ничего не стоит спихнуть Игоря с насиженного места и завладеть агентством уже единолично. Поставив на ответственные должности своих людей. Вот и вся причина Галкиной злобы и бредовых инсинуаций о причастности Ручьёва к гибели жены банкира.

–Где Сергей сейчас? Уже уехал? – спросила Валерия сухо.

Галина вскинула брови, после чего опять ухмыльнулась – только на этот раз ехидно.

–Что, хочешь опять счастья попытать? Утешить бывшего возлюбленного? Ну иди, иди, торопись, а то ведь уедет – и поминай, как звали… – хрипло рассмеялась, – Эк ты к нему прикипела, сестричка… Знаешь, а я тебя даже понимаю – я ведь тоже с ним когда-то могла бы… Игорю только не говори!

Лера уже не слушала. Лера напрочь забыла о предстоящих планах, о будущем замужестве… Лера теперь знала лишь одно – она должна быть рядом с Сергеем. В это нелегкое время она просто обязана быть рядом с ним!

* * *

По пути в поселок Березки, где находился коттедж Ручьёва, Лера невольно восстанавливала в памяти встречи с ним, начиная с самой первой, когда он буквально сразил ее своим обаянием на юбилее (тридцатилетии) Галины Кравченко. Вспоминала первую ночь с ним; вспоминала, как он был с ней, Лерой, нежен, предупредителен, мил, как принес ей завтрак в постель…