Невидимые узы

– Как давно?

– Два или три года.

– Каждый день?

– Ну да, если дождь не шел.

– Он приходил один?

– Да, всегда, я ни разу его ни с кем не видел.

– Знаете, где жил этот ваш господин Жорж?

– Адреса у меня нет, но он посещал церковь поляков.

– Поляков?

– Да, Успения Пречистой Девы, она тут рядом, на Сент-Оноре. Церковь отдали польской католической миссии, и они там служат. Один местный торговец упоминал, что господин Жорж регулярно там бывает. Может, он тоже был поляк?

– Очень хорошо. Вчера вы видели его в парке?

– Нет.

– Уверены?

– Точно вам говорю! Мы с коллегами вообще решили, что он умер, ведь больше недели не был, а обычно-то каждый день ходил.

– Считаете его бездомным?

– Не знаю. Одет он всегда был в одно и то же, одежка старая и потрепанная, но не лохмотья, как у бродяг, которые часто приходят в парк. Он никогда не лежал на скамейках, как они, только сидел с книгой в руках.

– Вы когда-нибудь заговаривали с ним?

– Ни разу.

– Даже не здоровались?

– Я кивал, когда проходил мимо него, и он кивал в ответ.

– Вы когда-нибудь видели его пьяным? Он при вас прикладывался к бутылке?

– Употребление в парке запрещено.

– Знаю. Убивать тоже нельзя…

– Господина Жоржа убили?

– Пока не знаю, но не исключено. Повторяю: вы видели его пьяным?

– Ну как вам объяснить… Он всегда ходил с сумкой. Там лежала бутылка, но он пил из стакана, а не из горлышка. Я много раз видел, как он это проделывал. Наполнял стакан, ставил его рядом с собой, а бутылку отправлял обратно в сумку. В стакане могла быть вода, и он спокойно читал.

– Он много пил?

– Об этом не скажу. Может, по полбутылки, но, когда уходил, держался прямо, и у меня никогда не было с ним проблем. Вот почему, несмотря на запрет, я никогда ничего ему не говорил. И мои коллеги тоже.

Делестран сделал паузу, чтобы подумать, взглянул через плечо сторожа, подергал себя за губу, потер подбородок.

– Вы сказали, что не видели его целую неделю, так? Можете уточнить?

– Дайте подумать. На той неделе я последний раз видел его… во вторник днем. Да, во вторник он, как обычно, сидел на скамейке.

Делестран посмотрел на часы, проверяя дату.

– Итак, в последний раз вы видели его во вторник, двадцать девятого марта?

– Да.

– А вас не удивило, что он появился сегодня утром в момент открытия… плавающим в бассейне?

– Конечно, удивило, но что тут поделаешь?.. – Взгляд огромных глаз охранника становился все затравленнее.

– Если его не было вчера до закрытия, как он попал в парк утром?

– Да не знаю я! Этот парк, он ведь как кусок швейцарского сыра. Даже если решетки закрыты, попасть сюда можно легко. В солнечные дни на скамейках мы часто находим спящих бродяг, иногда сюда приходят переночевать даже гуляки. Вон там, где вход смотрит на Лувр, рядом с воротами невысокая стена, на нее легко забраться. И у каждого входа то же самое. Поставили сетку, так ее и ломали, и резали, и даже рубили. Ночью любой может войти! Я сообщал начальству, но их это не волнует. Не приняли меры даже после того, как какие-то мелкие гады вылили бочонок моющего средства в большой бассейн. Струя воды взбила пену на два метра вверх! Ублюдки здорово повеселились, а мы целый день вкалывали, чтобы всё убрать.

– Бассейны можно спустить?

– Нет, воду придется выкачивать насосом. А почему вы спрашиваете?

– Да просто из любопытства.

– Собираетесь опустошить бассейн?

– Не знаю, может, и придется… Ладно, господин Жироден, спасибо за помощь. Капитан занесет ваши показания в блокнот, это избавит вас от необходимости являться в комиссариат. Я оставлю вам наши контакты. Если что-нибудь узнаете о господине Жорже – то, что позволит нам выяснить, кем он был и что заставило его прийти в ваш парк ночью, – не ждите, пока вас спросят, звоните мне.

– Хорошо. Считаете, его убили?

Глагол «считать» всегда выводил Делестрана из себя, но он не выразил недовольства. Сторож выглядел потрясенным, внезапно осознав реальность драмы. Обращение «господин Жироден» свидетельствовало об уважении со стороны полицейского начальника.

– Честно говоря, не знаю. Хотел бы, чтобы он умер естественной смертью, но, возможно… А пока возможность остается, мы расследуем. Будет непросто, но мы попытаемся разобраться. Нам всегда приходится искать, и мы сделаем это для господина Жоржа.

Сторож вдруг посмотрел в лицо Делестрану, наверное тронутый его упорством, хотел было что-то сказать, но не нашел слов, наконец пробормотал «спасибо» и, удивившись сам себе, смущенно понурился.

* * *

Наконец явились похоронщики. Бомон передала им два только что составленных требования: одно – на транспортировку, другое – для директора Института судебной медицины. Тело завернули в безукоризненно белый погребальный брезент с ручками по бокам, последний охранитель его достоинства.

Делестран взглянул на часы, когда каталка, скрипя колесами по гравию, поехала по центральной аллее. Половина одиннадцатого с минутами. Он послал Бомон вопросительный взгляд, и та кивнула. Они успеют зайти в церковь, прежде чем вернуться на службу, могут даже позволить себе пойти пешком, понюхать воздух квартала и увидеть его с другого ракурса. Тем временем коллеги свяжутся со свидетельницей и отправятся в 1-е отделение судебной полиции, чтобы подать обращение о приеме дела к производству.

* * *

Чтобы добраться до церкви Успения Богоматери, можно было пройти вдоль Тюильри под аркадами улицы Риволи, повернуть на улицу Шамбон или подняться по улице Пирамид к Фобур-Сент-Оноре. С кем желаете повстречаться? С обычными туристами, открывающими для себя Париж, в кроссовках с рюкзаками и с картами в руках, или с людьми более обеспеченными, которых личный водитель высаживает перед витринами богатых магазинов? Полицейский может без труда переходить из одного мира в другой. Роскошные бренды в одном, популярные аркады в другом. Делестран одобрил выбор Бомон. Выйдя из парка, они направились на улицу Пирамид. Перед отелем «Регина» сверкала золотом в первых лучах солнца статуя Жанны д’Арк. Четверть часа они молча шли бок о бок, наслаждаясь мелкими деталями, создающими атмосферу, пока не показался фасад церкви с треугольным фронтоном и куполом из серой черепицы. Она напоминала уменьшенную копию Сорбонны. Сыщики остановились на площади, чтобы вглядеться в панораму. Двери здания стояли распахнутыми. Бомон заметила, как ожесточился взгляд ее шефа, как помрачнело его лицо и он мгновенно сделался очень серьезным.

Делестран мало что знал о церквях, редко там бывал, а если нужда заставляла, входил последним, стоял в сторонке, в конце прохода, и терпеливо ждал, наблюдая за лицами, всегда искаженными от горя, и сочувствовал мальчикам из хора, несущим слишком большой крест. Когда атмосфера становилась невыносимой, он начинал считать свечи, лампады, подсвечники и другие светильники, а потом возвращался на «белый свет»… Но это была совсем другая история.

Они поднялись по ступеням, чтобы попасть в полумрак нефа и попытаться найти того, кто мог бы рассказать им о господине Жорже.

В глухом углу справа от входа маленькая пожилая женщина в скромной темной одежде, с волосами, убранными под цветастый платок, стояла за витриной с выставленными на продажу безделушками. Рядом, на столе для посетителей, были расставлены кофе, чай, тарелка с печеньем и корзиночка шоколадных конфет. Следователи подошли ближе. Женщина с удивительным усердием убирала прилавок, передвигала и меняла местами множество мелких предметов. Так некоторые вышивают бисером, чтобы скоротать время. Делестран решился прервать ее занятие.

– Здравствуйте, мадам, я ищу настоятеля.

Она отреагировала равнодушно, но все-таки чуть наклонила голову. Из вежливости. Делестран спросил себя, понимает ли она по-французски, и повторил свой вопрос, четко произнося каждый слог.

– Я вас понимаю.

В тонком голосе слышался восточно европейский акцент.

– Священник в ризнице, он только что отслужил мессу. К нему сейчас нельзя, но дом нашего Господа открыт для вас.

Старушка перекрестилась при упоминании Имени Его и вернулась к своим занятиям.

Делестран опустил глаза на свечи, уложенные по размеру в деревянном ящике со множеством отделений. О том, чтобы их сосчитать, не могло быть и речи. Он приблизился, держа в руках удостоверение, и заговорил, понизив голос, чтобы не пугать женщину:

– Извините, что снова беспокою. Я майор Делестран из уголовной полиции. Мне необходимо видеть святого отца по важному делу.

Его голос звучал спокойно, но женщина вздрогнула. Ее насторожили последние слова полицейского, и он постарался успокоить ее:

– Ничего плохого не случилось, мне просто нужна информация. Надеюсь, святой отец сумеет мне помочь. Можете позвать его? Пожалуйста!

Женщина откинула прилавок, выбралась из своей норы, поправила платок, двинулась в глубь церкви вдоль колоннады и исчезла за тяжелой деревянной дверью, которую толкнула обеими руками.

Полицейские ждали. Майор сделал несколько кругов, подняв глаза к потолку и не различая ничего, кроме свода. Его всегда поражал строительный гений человечества.

Отец Вацлав, представитель польской католической миссии, оказался импозантным мужчиной лет шестидесяти, спокойным и элегантным. Он был в цивильной одежде подчеркнуто строгого образца – брюках из плотной черной фланели, темно-серой рубашке с белым подворотничком и черном пиджаке с серебряным крестом на лацкане. Его французский был мелодичен, с характерными для польского акцента тональными интонациями и ударением, почти всегда падающим на предпоследний слог. Его не удивило появление в церкви полицейских. Он без страха смотрел на Делестрана, углядев в его взгляде настороженность, связанную с непривычной для него обстановкой. Священник, угадав сдержанность полицейского, счел нужным уточнить, что именно в этой церкви в 1842 году состоялись похороны Стендаля и это свидетельствует о большой терпимости церкви к неверующим – нет, к верующим, но не ведающим об этом, уточнил он с оттенком озорства в голосе.

– Никогда не поздно, подумайте об этом. Впрочем, вряд ли вы пришли ради исповеди. Чем я могу быть вам полезен?

Легкая улыбка тронула губы сыщика – он оценил подтрунивание.

– Господин кюре, – начал майор, не в силах заставить себя называть священника отцом, – у нас с вами довольно странные профессии. Нам случается слышать такие признания, которые проливают свет на человеческую природу, иногда мы сопровождаем граждан в их последний приют. Сейчас как раз такой случай. Сегодня утром в саду Тюильри нашли тело неизвестного, и наша первостепенная задача – опознать его.

Лицо священника омрачилось.

– Есть ли среди ваших прихожан человек по имени Жорж, лет шестидесяти, выглядящий как бездомный, возможно бывший военный? Нам сказали, что он посещал вашу церковь.

Полицейские сразу поняли, что попали в яблочко. Священник склонил голову, помолчал и поднял на них полные ужаса глаза.

– Он не просто посещал нашу церковь. Он здесь жил.

И священник рассказал изумленным полицейским всю историю.

* * *

Жорж Бернар действительно был когда-то военным и служил в Иностранном легионе. Тяжело раненный в Африке, он чуть не потерял руку. Военные хирурги сотворили настоящее чудо – спасли его от ампутации. Жорж больше не мог участвовать в боевых операциях, но легион не бросил его, совсем наоборот. Он стал инструктором и в конце карьеры обучал французскому языку молодых добровольцев со всего мира, получил звание главного старшины [15]и был награжден за боевые заслуги.

Отец Вацлав не знал, чем занимался Бернар в первые годы после отставки. Нелегко, должно быть, вернуться к гражданской жизни после тридцати лет в легионе, единственной семье, которую он знал. Бернар впал в депрессию, был не в состоянии адаптироваться в чуждом ему мире. Тем не менее по рекомендации одной прихожанки его около трех лет назад приютили в польской миссии, выделили комнатушку в пристройке; он взял за правило ежемесячно платить арендную плату, а столовался с семинаристами. В конце концов Жорж Бернар нашел свое место в общине. Три раза в неделю он давал уроки французского священнослужителям, некоторым прихожанам и даже бродягам, на которых стал немного похож.

– Он принимал участие не во всех службах, был и в этом не таким, как все, но верным человеком с доброй душой.

– Вы знали кого-нибудь из его семьи?

– Нет, он никогда об этом не говорил. Не думаю, что у него были родные.

– А та женщина, что рекомендовала его вам?

– Мне неловко об этом говорить с вами, однако, учитывая вашу профессию, вы, скорее всего, привыкли к такому. Эта женщина – «галантная дама», понимаете? Господь ведь все понимает, верно?

– Раз она его рекомендовала, значит, уважает и, следовательно, хорошо знает?

– Мне так кажется. Во всяком случае, она была к нему очень привязана. Думаю, они постоянно виделись.

– Вас не затруднит назвать нам ее имя? Мы хотим сообщить ей об утрате.

– Ее зовут Николешка Застевьоска, но мы знаем ее как Николь. Вы найдете ее вечером на площади Мадлен, в старой «Ауди» с включенными подфарниками, чтобы ваши коллеги не штрафовали.

– Николь?!

– Вы ее знаете?

– Все полицейские Парижа знают Николь! Невероятно… Она, если мне будет позволено так выразиться, чертовски хорошая женщина и точно попадет в рай!

Я не знал, что Николь посещает церковь, что она полячка…

– Она приходит на все воскресные утренние мессы, иногда молится и днем. Если можно, не говорите ей, что…

– Конечно, святой отец, тайна исповеди, я понимаю. У меня к вам тоже есть небольшая просьба.

– Слушаю вас.

– Не могли бы вы проводить нас в комнату Жоржа Бернара?

– Обыск?

– Нет, обычный визит. Как я вам уже говорил, открыто расследование, и нам придется покопаться в жизни этого человека. Вы, кстати, знаете дату и место его рождения?

– Нет.

– Вот видите, а нам, возможно, удастся найти в его комнате документы, удостоверяющие личность… Мы обязаны предупредить членов семьи и официальные органы. Не волнуйтесь, это произойдет в вашем присутствии; ваше имя мы укажем в протоколе, который вы подпишете в качестве понятого.

Отец Вацлав согласился не сразу. Нет, он не беспокоился о том, что могут обнаружить полицейские; его скорее смущал тот факт, что он нарушил правила, пригласив этого человека в миссию.

– Понимаете, господин Бернар занимал эту комнату неофициально, так сказать. Платил наличными. Правила были нарушены, но эта комната больше напоминает чулан, и мне почти стыдно показывать вам ее, хотя Жорж никогда не жаловался, совсем наоборот. Он говорил, что счастлив иметь собственное место в жизни.

– Понимаю, не волнуйтесь вы так! Мы, полицейские, тоже умеем закрывать глаза в случае необходимости.

– Хорошо. Прекрасно. В таком случае – прошу! Следуйте за мной.

* * *

Им пришлось покинуть церковь и пройти метров тридцать по улице Сент-Оноре до входа в здание семинарии. Отец Вацлав поднялся на невысокое крыльцо, толкнул тяжелую деревянную дверь и сделал приглашающий жест. Делестран приготовился увидеть тайную, строго охраняемую территорию. Одним из преимуществ его профессии была законная возможность заглядывать за кулисы красивых фасадов и лицезреть изнанку вещей.

Польская католическая миссия Парижа состояла из двадцати священнослужителей и была хорошо структурированной, замкнутой организацией. Располагалась она в самом сердце столицы, в трехэтажном здании. На верхнем этаже находилась общая спальня, на втором – рабочие кабинеты и все службы, обеспечивающие жизнь сообщества. На первом, как ни странно, имелся даже ресторан, доступный для широкой публики и приносящий приличную выручку. Помимо мебели, старинных предметов культа и все еще торжественного духа этого места, полицейских впечатлила умиротворяющая атмосфера и тишина, такая густая, что словно окутывала все вокруг плотной завесой. Из опасения нарушить ее они даже перешли на шепот.

Ксендз [16]поздоровался с молодым человеком в рясе, сидевшим за стеклом ложи привратника, и вышел в коридор. Делестран не мог удержаться и не заглянуть украдкой в приоткрытые двери комнат, где небольшие группы мужчин беседовали на явно богословские темы. В других комнатах никого не было. Свернув за угол, они оказались у старой деревянной лестницы со стертыми ступенями, но отец Вацлав повел их не наверх, а в подвал, куда вела уже каменная лестница. Он включил свет, и в углах над трубами обнаружилась паутина. Все трое инстинктивно ссутулились и проскользнули в узкий коридор между двумя старыми каменными стенами, миновали прачечную, ванную, большое помещение, служившее архивом, и оказались у череды отсеков, бывших когда-то погребами. Господин Жорж занимал первый по счету.

– Ну вот… здесь… за этой дверью… Боюсь только, она закрыта. – Священник повернул ручку, желая убедиться.

– Не волнуйтесь, думаю, у меня есть ключ, – сказала Бомон.

Полицейские, как обычно, имели при себе вещи погибшего, которые собирались передать семье. Лейтенант порылась в крафтовом пакете, лежавшем в ее сумке, достала ключ, посмотрела на него, сравнила с замочной скважиной и решила, что он подходит. Делестран энергично кивнул, давая команду приступать. Священник отодвинулся в сторону. Ключ вошел идеально, повернулся, и дверь открылась.

В жилище погибшего из сада Тюильри было не больше десяти квадратных метров и не имелось окон, только вентиляционная решетка под потолком, выходившая на улицу на уровне земли. Всю обстановку составляли простая кровать, шкаф, письменный стол с лампой и голая лампочка под потолком. Но поразило посетителей совсем другое. Глаза отца Вацлава и лейтенанта Бомон расширились при виде из ряда вон выходящего феномена. Воистину феноменального феномена. Делестран, как и все полицейские, уже встречался с ним пару раз за годы службы, когда невыносимая вонь заставляла соседей вызывать службу спасения и та делала жуткое открытие. Впрочем, тут не было разлагающегося трупа среди горы отбросов, упаковок от готовой еды, рекламных проспектов, которые накапливались годами, методично ограничивая жизненное пространство человека, пока не поглощали его полностью. Здесь «накопления» имелись, но чистые, не болезнетворные. Делестран не мог прийти в себя от изумления, его глаза сверкали азартом и восхищением. Все видения прошлого улетучились.

Он кое-что объяснил коллеге, время от времени поглядывая на ксендза, чтобы не исключать его из разговора. У господина Жоржа был синдром Диогена в очень необычной форме. Судорожное накопительство привело его не к позорному обнищанию, как обычно бывает, а к обогащению – по мнению майора. Он рассказал собеседникам, что провел исследование в Интернете и выяснил, что этот феномен возник во время войны. Нужда заставляла людей ничего не выбрасывать, даже отходы, которые можно было использовать повторно. В наши дни данным синдромом страдают изгои общества, живущие в нищете.

Понимание могло смягчить некоторые явления, могло помочь отстраниться, вернее, подняться над ними. Это было сродни вскрытию: чтобы не замечать кошмара, попытайся понять внутреннее устройство.

Книги были повсюду: стопки стояли вдоль стен, от пола до потолка, толстые фолианты служили контрфорсами. Создавалось впечатление, что господин Жорж оклеил стены комнаты книгами, и нагромождение образовало удивительные обои со сложным рисунком, от которого кружилась голова. Под кроватью тоже лежали книги. Как скорлупа, как плацента тщательно организованного беспорядка. Замкнутое пространство не давило на психику, атмосфера странным образом защищала.

Сколько их было? Сотни? Тысячи? Неужели хозяин прочел их все? Это казалось невозможным. У каждого заядлого читателя с обсессивно-компульсивным расстройством имелась своя СКП – Стопка К Прочтению. Она никогда не уменьшалась, ее то и дело «достраивали», для чтения она была примерно тем же, чем желание является для наслаждения. Как же попали сюда эти книги?.. Делестран повернулся к священнику.

– Как давно господин Жорж занимает эту комнату? – Майор неосознанно употребил глагол в настоящем времени.

– Около трех лет.

– И вы не знали… – Делестран не нашел слов и обвел рукой помещение.

– Я знал, что он много читает, у него всегда были с собой книги. Если помните, он обучал некоторых прихожан французскому, такова была его работа в доме нашего Господа… Но я, конечно же, и вообразить не мог подобное нагромождение.

Делестран на мгновение закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Он был не в силах признаться отцу Вацлаву, что тот ничего не понял. Господин Жорж, безусловно, не был коллекционером – он исчерпал пределы возможного.

– С вашего разрешения мы с коллегой оглядимся тут. Не хочу отнимать у вас время; мы, конечно, не будем просматривать каждую книжку, но обыщем шкаф и письменный стол.

– Поступайте, как считаете нужным, господин майор.

– Бомон, тебе – шкаф, мне – стол.

– Принято, шеф.

Делестран двигался медленными осторожными шажками, глядя под ноги, и то и дело наклонял голову то на один, то на другой бок до жжения в затылке, чтобы прочесть названия и фамилии авторов на корешках. Бомон поступала так же. Книжный шкаф напоминал фотоальбом: «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты…» Трудно за считаные минуты составить опись, но представление следователи составили: никакого классифицирования по жанрам, много романов, несколько эссе, биографии и рассказы о путешествиях – в основном классическая литература – умерших авторов и нескольких современных писателей. Господин Жорж не увлекался детективами, зато имел в своей «библиотеке» всех великих: французов и русских, англичан и американцев, немцев и греков. Некоторые имена были совершенно незнакомыми, другие вызывали смутные воспоминания. Обоих сыщиков охватил неожиданный стыд за собственное невежество.

Делестран, привыкший к вторжению в частную жизнь сограждан, сейчас чувствовал себя незваным гостем. Он осторожно продвигался к письменному столу, Бомон уже открыла дверцы шкафа, а отец Вацлав наблюдал за ними из коридора.

* * *

Бомон наткнулась на тайник: около десяти бутылок коньяка на дне шкафа. В левом углу – четыре пустые бутылки, в центре полки – одна, полная на две трети, а в правом углу выстроились в два ряда пять запечатанных. Лейтенант обыскала карманы аккуратно развешанной на плечиках одежды – и ничего не обнаружила. На полках все лежало по-военному аккуратно, складкой в одну сторону, так что вещи не заступали за ранжир. Чувствовался аккуратизм бывшего вояки, помешанного на порядке даже в скудости. Контраст с грудами лежащих повсюду книг поражал воображение. В одном и том же человеке внутренняя суровость легко сосуществовала с окружающим беспорядком.

На центральной полке взгляд Бомон привлекла прямоугольная коробка из пошарпанного картона. Она взяла ее, положила на кровать, сняла крышку и увидела зеленый фетровый берет, завернутый от пыли в папиросную бумагу, сборник традиционных военных песен, четыре футляра с наградами, военную книжку с приказами и фотографии легионера Жоржа Бернара в полевой форме и парадном мундире, одного и с товарищами. Бомон мало что знала о легионе, но ее внимание привлек один снимок. Она узнала убитого, стоящего по команде «на караул!» в парадной форме песочного цвета с зелеными эполетами с красной бахромой, зеленом галстуке, синем поясе и белом кепи. На вид этому красивому стройному мужчине было лет 20, возможно, чуть больше. Крепко сжатые зубы, приподнятый подбородок и честный решительный взгляд. Складки идеально отглаженной одежды придавали ему особую элегантность. Он «производил впечатление», гордо позируя рядом с зелено-красным знаменем, на котором читался девиз «Честь и верность». Никаких справок о ранении не нашлось, из военной книжки были вырваны две страницы. Бомон оставила бумаги Делестрану, более осведомленному об их характере: люди его поколения служили в армии.

Майор занимался письменным столом. В единственном ящике он нашел разные документы, в том числе удостоверение личности. Теперь он знал дату и место рождения: 17 мая 1942 года, Бонневаль, в департаменте Эр-и-Луара, зарегистрирован по адресу… Удостоверение личности было просрочено около двадцати лет назад – заявитель не счел нужным его продлить. Там же были выписки со счетов в Почтовом банке, документы социального страхования и некоторое количество всякого хлама. Жорж Бернар жил стесненно, но не был нуждающимся: 27-го числа каждого месяца он получал пенсию и регулярно снимал по сто евро дважды в неделю. На выпивку и книги?

Делестран повернулся к священнику и спросил:

– Вы сказали, он платил вам за комнату?

Отец Вацлав смутился.

– Да, он сам настоял. Мы ни о чем не просили. Он давал уроки – несколько часов в неделю, вот мы его и приютили, но жил он в самых что ни на есть скромных условиях.

– Похоже, его все устраивало… Сколько он платил?

– Триста евро.