История римских императоров от Августа до Константина. Том 8. Кризис III века

Затем он принял мудрую меру, распустив эту армию. Он отправил легионы и другие войска в их гарнизоны и в провинции, откуда их вывели Максимин и Александр, и взял с собой в Рим только преторианцев, новых рекрутов, набранных Бальбином, и германцев, в преданности которых был полностью уверен.

В Риме все ликовали. Невозможно передать тот восторг, который вызвала весть о смерти Максиминов. Гонец, который проделал путь от Аквилеи всего за четыре дня, прибыл в то время, когда Бальбин вместе с юным Цезарем Гордианом присутствовал на играх, которые не прервались даже перед лицом столь близкой и грозной войны. Как только собравшиеся узнали, что привез гонец, зрелище было прервано. Поглощенные одной мыслью, сенаторы направились к месту своих заседаний, а народ устремился на форум. В сенате не умолкали ликующие возгласы и аплодисменты, перемежавшиеся яростными проклятиями в адрес памяти Максиминов. Императорам были назначены триумфальные статуи, а богам – торжественные благодарственные молебны. Народ опередил это постановление, поспешив заполнить все храмы. Туда стекались люди всех возрастов и обоих полов. Граждане в каком-то экстазе повторяли друг другу добрую весть, поздравляли друг друга, обнимались. Радость была всеобщей и безмерной. Но никто не ощущал её острее, чем Бальбин, от природы робкий, до сих пор охваченный таким страхом, что не мог слышать имя Максимина без содрогания. Тогда в сопровождении магистратов и всего сената он принёс гекатомбу [жертву из ста быков]; и усердие частных лиц было не менее велико. Каждый, чувствуя себя избавленным от занесённого над ним топора, угрожавшего его личности и жизни, стремился выразить свою благодарность богам жертвоприношениями.

Всеобщая радость возобновилась при виде голов Максиминов, доставленных в Рим всадниками, которые преподнесли их Максиму. Их выставили на обозрение и пронесли на пиках по всем улицам Рима; а толпа, в упоении от радости, оскорбляла их, издевалась над ними тысячей способов и в конце концов сожгла их на Марсовом поле.

Возвращение Максима в Рим стало подлинным триумфом. Ещё в Аквилею к нему была отправлена торжественная делегация из двадцати сенаторов – четверо консуляров, восемь бывших преторов и восемь бывших квесторов – чтобы поздравить его. Когда же он вернулся и приблизился к стенам столицы, Бальбин, его коллега, юный Цезарь, весь сенат и бесчисленная толпа народа вышли ему навстречу. Его встречали как освободителя, как спасителя. Хотя война была закончена без его участия, честь победы приписывали именно ему: и в самом деле, разумные распоряжения, которые он отдал, чтобы остановить и сделать тщетными усилия Максимина, стали её главной причиной.

В то время как все сословия ликовали, лишь солдаты казались печальными и недовольными. Ни речи Максима, ни дарованная и гарантированная амнистия, ни обещанные щедрые дары – ничто не могло утешить их от необходимости подчиняться императорам, которых они не избирали: а сенат усугубил это недовольство своими неосторожными возгласами. Среди аплодисментов, которыми сенаторы осыпали Максима и Бальбина, сравнивая их судьбу с судьбой Максимина, они воскликнули: «Так торжествуют императоры, избранные мудрым выбором! Так погибают те, кто возвысился благодаря благосклонности безрассудной толпы!» Солдаты без труда поняли, что этот упрёк адресован непосредственно им, и возмущение, которое они испытали, вскоре привело к самым печальным последствиям.

В течение краткого затишья, которым пользовались два императора, они дали благоприятное представление о своём правлении. Они выказывали глубокое уважение к сенату, лично вершили правосудие, издавали мудрые постановления, со всей бдительностью и активностью готовились к войне, которую намеревались вести против персов, с одной стороны, и против германских или скифских народов – с другой. Максим должен был выступить на Восток, а Бальбин – на Север.

Тем не менее, за этой внешне безупречной деятельностью скрывалось пагубное и почти неизбежное зло – разлад между двумя соправителями, разделившими верховную власть. Казалось, они во всём действовали заодно, но в глубине души их разъедала зависть. Бальбин был уязвлён похвалами, которые достались Максиму за победу, одержанную, как он говорил, «без единого удара меча», в то время как он сам перенёс столько тягот и подвергался стольким опасностям, чтобы подавить мятеж, грозивший Риму гибелью. Кроме того, он презирал своего коллегу как человека менее знатного происхождения; а Максим, со своей стороны, пользовался преимуществом своего превосходства в военном деле и высмеивал робкую слабость Бальбина. Они смотрели друг на друга почти как соперники, и каждый, втайне стремясь стать единоличным правителем, угадывал в другом те же мысли, что таились в нём самом. Эти разногласия не проявлялись открыто, но просачивались явные признаки, которые огорчали добропорядочных граждан и вселяли в преторианцев надежду и уверенность в успехе их чёрного замысла против императоров.

Ибо это войско, всегда враждебное мудрости и добродетели своих повелителей, только и ждало момента, чтобы убить Максима и Бальбина. К уже названным мотивам ненависти добавлялись страх и недоверие. Они помнили, что Север, мстя за смерть Пертинакса, распустил весь преторианский корпус. Они опасались такого же обращения со стороны нынешних императоров; а германцы, которых Максим привёл с собой и которые, как я уже говорил, были к нему особенно привязаны, казались им готовыми преемниками, которые их заменят.

Примечание: Гекатомба – у древних греков и римян торжественное жертвоприношение из ста быков или других животных. В переносном смысле – огромные жертвы, приносимые ради чего-либо.

Марсово поле (лат. Campus Martius) – равнина в Риме, посвящённая богу войны Марсу, где проходили военные учения, народные собрания и различные церемонии.

Консуляры, преторы, квесторы – высшие должностные лица в Древнем Риме. Консуляры – бывшие консулы, занимавшие высшую государственную должность; преторы – судебные магистраты; квесторы – финансовые чиновники.

Преторианцы – личная охрана императора, обладавшая значительным политическим влиянием и нередко участвовавшая в заговорах и убийствах правителей.

Они нашли удобный случай для осуществления своих замыслов во время Капитолийских игр [лат. ludi Capitolini], которые привлекали весь город, так что императоры оставались почти одни во дворце. Преторианцы взбунтовались и, вооружившись, двинулись совершить свое ужасное злодеяние. Максим был предупрежден об опасности и вызвал своих верных германцев. Если бы он успел собрать их вокруг себя, то легко мог бы отразить ярость убийц. Но Бальбин, по непонятному и пагубному ослеплению, отдал противоположные приказы, вообразив, что Максим намерен использовать германцев, чтобы единолично захватить верховную власть и избавиться от неугодного соправителя. Он не извлек из этих неуместных подозрений иной пользы, кроме собственной гибели и гибели Максима.

Преторианцы, не встретив никакого сопротивления, ворвались во дворец и завладели особами обоих императоров. Им было мало лишить их жизни: их ярость дошла до того, что они пожелали опозорить и надругаться над столь достойными государями, почтенными по своему высочайшему сану, возрасту и добродетелям. Они обнажили их, поволокли по улицам Рима к своему лагерю, били по лицу, вырывали брови и волосы из бороды, тысячекратно смешивая насмешку с жестокостью, и с варварским удовольствием продлевали их мучения, глумясь над их императорским достоинством, дарованным сенатом. Наконец, узнав, что германцы спешат на защиту императоров, они прекратили их мучения, лишив жизни, и, изрубив тела, бросили их на улице, после чего вернулись в лагерь.

Германцы, чье рвение, видимо, не было особенно горячим, увидев, что те, кого они собирались спасти, уже мертвы, не сочли нужным сражаться за трупы, и спокойно удалились.

Такова была печальная участь двух императоров, которые своими различными талантами могли бы восстановить славу и величие Рима, если бы солдатская ярость позволила им это. Это событие столь ужасно, что даже в истории самых варварских народов не найти ничего более чудовищного. Горький, но неизбежный плод слабости и потворства, которыми правительство цезарей взращивало наглость войск.

Максим предвидел этот печальный конец с самого момента своего возведения на престол.

– Какой награды можем мы ожидать, – сказал он Бальбину, – если избавим человечество от чудовища, его угнетающего?

Бальбин ответил:

– Мы можем рассчитывать на признательность и любовь сената, римского народа и даже всего мира.

– Добавьте, – возразил Максим, – и на ненависть солдат, которая станет для нас роковой.

Его предсказание, как и слова Бальбина, сбылись в точности, ибо они погибли, искренне оплакиваемые. Сенат всегда их высоко ценил, Бальбин был любим народом, а сам Максим сумел завоевать расположение простых граждан, которые, хотя сначала, как мы видели, были встревожены его суровостью, затем смягчились, оценив важность оказанных им услуг и умеренность его правления.

Бальбин оставил потомство, которое процветало еще во времена Диоклетиана. История не упоминает о потомках Максима. Он положил начало величию своего дома, и с ним же этот дом пресекся.

Г-н де Тиллемон относит смерть этих двух императоров к 15 июля 238 года от Р. Х. Они правили немногим более года.

Примечания:

[1] Капитолин противоречит сам себе, и его различные рассказы об этом восстании полны путаницы. Я буду в основном следовать Геродиану. Капитолийские игры (лат. ludi Capitolini) – древнеримские празднества в честь Юпитера Капитолийского.

[2] Лаубах в Крайне. Преторианцы – императорская гвардия, нередко игравшая решающую роль в дворцовых переворотах.

[3] См. «Римскую историю», т. X, стр. 100. Германцы – здесь, вероятно, германские наемники или телохранители императора.

[4] ОРОЗИЙ, VII, 19. Г-н де Тиллемон – Луи-Себастьян Ле Нэн де Тиллемон (1637—1698), французский историк, автор трудов по истории Римской империи и раннего христианства.

§ IV. – Гордиан III

ХРОНИКА ПРАВЛЕНИЯ ГОРДИАНА III.

АННИЙ ПИЙ ИЛИ УЛЬПИЙ. – ….. ПОНТИАН.

ГОД Р. 989. ОТ Р. Х. 238.

Гордиан, тринадцатилетний, провозглашён Августом солдатами и признан сенатом и народом.

Сначала им управляют евнухи и алльные, коварные министры, злоупотребляющие своей властью.

М. АНТОНИЙ ГОРДИАН АВГУСТ. – ….. АВИОЛА.

ГОД Р. 990. ОТ Р. Х. 239.

….. САБИАН. – ….. ВЕНУСТ.

ГОД Р. 991. ОТ Р. Х. 240.

Мятеж Сабиниана в Африке, быстро подавленный.

М. АНТОНИЙ ГОРДИАН АВГУСТ II. – ….. ПОМПЕЯН.

ГОД Р. 992. ОТ Р. Х. 241.

Сапор, сын Артаксеркса, царя парфян, нападает на Римскую империю.

Гордиан женится на дочери Миссифея и назначает его префектом претория. С этого момента государство реформируется благодаря мудрому управлению Миссифея.

Землетрясение.

Первое упоминание франков в истории.

К. ВЕТТИЙ АВФИДИЙ АТТИК. – К. АЗИНИЙ ПРЕТЕКСТАТ.

ГОД Р. 993. ОТ Р. Х. 242.

Гордиан отправляется из Рима на войну с персами.

Он проходит через Мезию и Фракию, разбивает варваров, вероятно, сарматов и готов, рассеянных в этих землях, но терпит поражение от аланов.

Прибыв в Сирию, он изгоняет персов, преследует их в Месопотамии, разбивает Сапора под Ресенной, возвращает Карры и Нисибис.

Сенат присуждает Гордиану триумф: особые почести воздаются Миссифею.

….. АРРИАН. – ….. ПАП.

ГОД Р. 994. ОТ Р. Х. 243.

Часть событий, отнесённых к предыдущему году, может относиться к этому.

Смерть Миссифея, ускоренная преступлением Филиппа, который сменил его на посту префекта претория.

Говорили, что Филипп был христианином, но это не доказано.

….. ПЕРЕГРИН. – ….. ЭМИЛИАН.

ГОД Р. 995. ОТ Р. Х. 244.

Аргунт, царь скифов, опустошает соседние земли.

Филипп своими коварными действиями настраивает солдат против Гордиана, лишает его жизни в Заифе (Месопотамия) и провозглашает себя императором в начале марта.

Он лицемерно чтит память убитого им.

Гордиан был причислен к богам.

Гробница этого юного и несчастного принца находится близ Циркезия, города, построенного при слиянии Хабораса и Евфрата.

Цензорин и Геродиан писали при Гордиане.

Рим в описываемое время погрузился в настоящую анархию. Сила решала всё: законы и нравы ничего не значили. Не было преступления ужаснее убийства Максима и Бальбина, и даже не ставился вопрос о наказании виновных. Они обеспечили себе безнаказанность, провозгласив Августом юного Гордиана Цезаря.

Они поспешили взять его к себе и увезти в лагерь, выдавая своё чудовищное убийство за заслугу и крича потрясённым гражданам, что избавили их от неугодных правителей и дали им императора, которого они любили и уже удостоили титула Цезаря. Этого было достаточно, чтобы переменить настроения. Максим и Бальбин были забыты, как будто их никогда не существовало. Тринадцатилетний Гордиан был признан народом и сенатом со всеми возможными проявлениями радости и поздравлений.

Правда, этот юный принц, помимо известного имени, обладал всеми качествами, способными расположить к нему сердца: красивым лицом, весёлым, открытым нравом, мягкими манерами, лёгкостью в общении и любовью к наукам. Поэтому его горячо любили. Сенат, народ, солдаты называли его своим сыном: он был отрадой всего мира.

Наши источники, становящиеся всё более скудными (ведь даже Геродиан здесь не помогает), не сообщают, какие меры были приняты для управления империей при тринадцатилетнем императоре. До этого он воспитывался под крылом своей матери Меции Фаустины. Можно предположить, что эта принцесса, оказавшаяся в положении, схожем с положением Маммеи, претендовала на не меньшую власть, чем та. Но она далеко не последовала её примеру в воспитании сына и в выборе советников. Вместо того чтобы окружить его способными и верными людьми и оградить от дурного влияния, она отдала его на попечение евнухов и алчных придворных, которые заботились лишь о собственной выгоде, совершенно не думая о чести принца. Картину этих злоупотреблений мы находим в письме Миссифея, который их исправил, и я считаю уместным привести его здесь.

«Сыну моему, высокочтимому государю, августу, Мисифей, тесть и префект императора.

Для нас великая радость – стереть пятно тех печальных времен, когда при дворе все продавалось через евнухов и тех, кто называл себя вашими друзьями, будучи на самом деле вашими злейшими врагами. Но вершина моей радости в том, что реформы вам по душе, и теперь ясно, что ошибки прежних времен ни в коей мере не должны быть вменены вам.

Да, мой грозный государь и сын, вы помните: военные назначения делались по рекомендации дворцовых евнухов; заслуги оставались без награды; оправдания и осуждения, независимо от сути дел, определялись прихотью или деньгами; казна разграблялась и опустошалась мошенниками, которые сообща расставляли ловушки, чтобы уловить вас, и заранее сговаривались о роли, которую каждый должен был играть при вас. Этими ухищрениями они изгоняли достойных, ставили на их места порочных людей и, в конце концов, продавали вас, как продают товары на рынке.

Благодарение богам, что правление было преобразовано по вашей полной и совершенной воле. Мне отрадно быть тестем доброго государя, который стремится учиться и все знать сам и который удалил от себя тех, кто злоупотреблял его доверием.»

Гордиан в ответном письме подтвердил все изложенные факты. Он благодарил Мисифея за то, что тот открыл ему глаза, и закончил весьма трогательными для юного императора словами:

«Отец мой, позвольте мне сказать правду. Удел императора поистине жалок: от него скрывают истину. Он не может все видеть сам и вынужден полагаться на людей, которые сговариваются его обмануть.»

Прочитанное содержит почти все, что известно о первых годах правления Гордиана до того момента, когда он сделал Мисифея своим тестем и министром. Остальное сводится к зрелищам и играм, которые устраивались для завоевания народной любви, и к восстанию Сабиниана в Африке.

Наши источники не сообщают ни кто такой Сабиниан, ни что побудило его к мятежу, ни какие силы вселяли в него надежду на успех. В 240 году от Р. Х. он поднял волнения в Африке, стремясь стать императором; у него было сторонники, но их ряды быстро рассеялись, и сопротивление было легко подавлено. Сам он погиб в этом плохо организованном предприятии, а победа была милостива: мятежники, поспешившие вернуться к повиновению, получили прощение.

В том же или следующем году Гордиан, к счастью своему и всей империи, женился на дочери Мисифея. На монетах она именуется Фурия Сабина Транквиллина. Мы не знаем ни предков Мисифея, ни даже его происхождения, разве что его имя, а также имя Тимесикл, которое дает ему Зосим, указывают на греческие корни. Что касается его личности, Капитолин называет его человеком весьма ученым и красноречивым. Но его деяния доказывают куда более высокие достоинства и позволяют славить его как добродетельного министра и великого государственного мужа.

Гордиан, женившись на его дочери, назначил его префектом претория, дав возможность проявить свои таланты. Я уже не раз отмечал, сколь могущественной стала эта должность – и в гражданских, и в военных делах. Префект претория был тогда первым министром, генерал-лейтенантом государя. Мисифей использовал свою власть для исправления злоупотреблений, как видно из его письма. Он водворил правосудие и законность в советах принцепса, а двумя целями его политики были слава государя и благоденствие народа.

Что касается войск, он восстановил дисциплину, расшатанную беспорядками прежних времен. Служба у римлян была прибыльной, и многие, ради получения жалования, оставались в строю или поступали на службу либо слишком старыми, либо слишком юными, неспособными вынести тяготы. Он уволил тех, кто был слишком стар или слишком молод, и постановил, чтобы никто не получал платы от государства, не служа ему. Он вникал в мельчайшие детали, лично проверяя оружие солдат. Он умел внушать одновременно страх и любовь, и уважение к его добродетели и мудрому правлению предотвращало больше проступков, чем он мог бы наказать.

На войне ничто не могло сравниться с его деятельностью и бдительностью. Где бы он ни стоял лагерем, он следил, чтобы тот всегда был окружен рвом. Он лично обходил караулы по ночам, проверяя посты и часовых. Он так обильно снабдил приграничные города припасами, что ни один из них не мог бы не прокормить императора с армией в течение пятнадцати дней, а крупнейшие – целый год.

Таков был Мисифей, а успехи, которых Гордиан добился с ним в войне против персов, показывают, что этот мудрый министр был также искусным полководцем.

Персы не испытывали на себе силу римского оружия со времен Александра Севера. Однако Арташир (Артаксеркс), восстановитель их имени и империи, в 237 году от Р.Х. предпринял несколько действий, которые грозили возобновить войну. Мы видели, что Максимин готовился выступить против персов, когда погиб. Его смерть и последовавшая вскоре кончина Арташира, по-видимому, отсрочили столкновение. Умирая, Арташир оставил сына и преемника Шапура, который в течение тридцати одного года своего правления был постоянным бичом римлян и причинял им невиданные бедствия. Он начал войну против них, едва взойдя на престол, и, полный той отваги, которую внушают молодость и желание ознаменовать начало нового правления, вторгся в Месопотамию, захватил Нисибис и Карры, и если не овладел Антиохией, то по крайней мере держал этот великий город в напряжении и тесно его осаждал. Его успехи были столь велики и стремительны, что его уже почти боялись в самой Италии, а он был достаточно честолюбив и высокомерен, чтобы распространять свои замыслы и угрозы даже туда.

Гордиан принял меры, чтобы отразить столь яростное нападение. Он провел огромные приготовления войск, военных припасов и денег. Я уже говорил, как заботился Мисифей о продовольствии. Когда все было готово, Гордиан открыл храм Януса, чтобы обозначить начало войны: и это последний раз, когда эта церемония упоминается в истории. Он выступил весной 242 года от Р.Х. и направился через Мёзию и Фракию. Там он разбил варваров, по-видимому, готов и сарматов [1], которые распространились по этим провинциям. Однако он потерпел некоторый урон, но, должно быть, незначительный, от аланов на равнинах Филиппополя. Оттуда, переправившись через пролив, он прибыл в Сирию и повел войну против персов с такой энергией и успехом, что покрыл себя славой. Ужас Шапура был так велик, что он поспешно покинул все захваченные земли и города, спеша вывести свои гарнизоны и вернуть города жителям без грабежа; а его солдаты, преследуемые победителями и переправившись через Евфрат, в радости от того, что избежали, как им казалось, опасности, целовали эту дружественную землю, которая давала им безопасность. Шапур так спешил бежать, что отдал жителям Эдессы все захваченные в Сирии деньги, чтобы купить у них свободный проход.

Гордиан, освободив Антиохию и изгнав врагов из Сирии, в свою очередь перешел Евфрат, разбил Шапура близ города Ресаена, отвоевал Карры и Нисибис, вернул всю Месопотамию; и к концу второй кампании он надеялся вступить на земли персов и дойти до царского города Ктесифона.

В таких выражениях он писал сенату: и в своем письме он с удивительной искренностью признавал, что своими успехами обязан Мисифею, и рекомендовал вознести благодарность сначала богам, а затем префекту претория. Сенат присудил императору триумф, и чтобы подчеркнуть победу над персами, постановил, что колесницу будут везти четыре слона. Мисифей был награжден честью триумфальной колесницы, запряженной четверкой лошадей, и надписью в его честь, которая сохранилась в Риме, по крайней мере частично, и в которой он назван отцом императора и опекуном республики.

Ему воздали должное: и события лишь слишком доказали, что благополучие императора зависело от него. Вскоре после описанного он умер, завещав все свое имущество Римской республике, или, точнее, городу Риму; и с ним погибли все счастье и слава Гордиана. Полагали, что его смерть не была естественной, и подозревали, что ее ускорил Филипп, который сменил его на посту префекта претория. Мисифей страдал от дизентерии, и говорили, что вместо лекарства, прописанного врачами, Филипп, подкупив его слуг, дал ему такое, которое усилило болезнь и погубило больного. Нет никаких оснований сомневаться в его виновности: тот, кто пожинал плоды этого преступления и венчал его другим, еще более тяжким.

Филипп, Марк Юлий Филипп, был арабом по происхождению, родился в Бостре, в маленькой области Трахонитида, низкого и даже презренного рода, если правда, как говорит «Эпитом» Виктора, что он был сыном разбойничьего главаря. Он продвинулся по службе настолько, что мог претендовать на должность префекта претория, на которую Гордиан действительно назначил его после смерти Мисифея. Говорили, что он был христианином. Но если это так, мне кажется весьма удивительным, что ни один из языческих авторов, писавших о нем, не отметил этого. Особенно Зосим, исполненный яда против христианства и с удовольствием клевещущий на Константина самыми гнусными измышлениями, нашел бы прекрасный материал для нападок в случае с Филиппом. Христианские писатели, на авторитете которых основано мнение о христианстве этого префекта претория, вскоре ставшего императором, несомненно, заслуживают уважения. Но их рассказы так запутаны, так переполнены обстоятельствами, несовместимыми друг с другом или опровергаемыми историей, что вес их свидетельства значительно ослабевает. Хотя г-н де Тиллемон склонен им верить, я не боюсь признать, что из написанного им по этому поводу у меня сложилось противоположное впечатление. Если Филипп и исповедовал нашу религию, то, несомненно, был плохим христианином. Лучше предположить, что, родившись близ страны, бывшей колыбелью христианства, он мог воспринять некоторые его идеи; и что он покровительствовал ему, как Александр Север, но не отказываясь от идолопоклоннических суеверий, которые он демонстрировал, будучи императором.

Должность префекта претория была для Филиппа лишь ступенью к трону, и ради этой цели он не останавливался перед преступлениями. Он задумал лишить Гордиана любви солдат и для этого вызвал голод в армии. Мисифей, как мы отмечали, принял мудрые меры, чтобы обеспечить постоянное изобилие. Филипп же повел армию через бесплодные земли Месопотамии, подальше от складов. Коварными приказами он отгонял суда с провизией. Голод начал давать о себе знать, и солдаты зароптали. Филипп воспользовался беспорядком, единственной причиной которого был он сам. Через своих агентов он нашептывал войскам, что неудивительно, если дела идут плохо под руководством принца, чей возраст требует, чтобы им самим руководили; что куда полезнее было бы передать командование тому, кто обладает способностями и опытом для этого. Он даже склонил на свою сторону нескольких видных офицеров, и в конце концов дело дошло до того, что вся армия провозгласила Филиппа императором. Гордиан и его друзья пытались противостоять мятежу. Но заговор был слишком силен: пришлось пойти на компромисс, и в результате солдаты постановили (это выражение историка), что Филипп будет соправителем Гордиана, его коллегой и опекуном.