скачать книгу бесплатно
– Вот это сюрприз! Но у меня только четыре – ну может быть – от силы, пять дней!
– Я понимаю, но меньше недели снимать было не с руки – итак для меня это было испытание.
– Я деньги отдам.
– Чепуха. Я уже и продуктов вчера завезла. На неделю хватит или нет, не знаю, но с голоду не умрем. И даже Кокур ваш любимый удалось достать.
– Не может быть! – изумился я.
– Правда! Правда! – заверила она меня с торжествующим выражением лица.
– У меня нет слов. Мало дней, мало! Командировку мне бы отметили и задним числом, это не проблема: Сестрорецкий завод для меня как родной, но меня требует по неотложному делу генерал Хлебников – будь он неладен. У них проблемы с баллистикой. Не пошли испытания. И сроки, сроки! Я уж и так, отпросился до четверга. Ворчит старик. Ну, буду еще связываться, раз такое дело. Хотя шансов мало. Но что мы о грустном. Показывай дорогу Захарычу – к твоим хоромам.
– Во-он! Вон там видите – вдоль Финского залива – это устье реки Сестры, на север поворачивает. Оно там соединяется со старым отводным каналом. Там полно дач. Нам – туда.
– Эти дачи я знаю. Бывал. У наших знакомых, профессора Кайгородова, там дом. Один особняк – на Институтской в Петербурге, другой здесь. Я был дружен одно время с его сыном – Константином. В итоге, он стал лоботрясом, бросил учебу, мы перестали поддерживать отношения. Вы паспорт хозяйке показывали?
– Нет. Сказала, что муж приедет – у него документы.
– Хорошо. Это вы правильно сделали.
– Вот сюда сворачивайте. Третий дом от угла.
– Черт побери! Это почти рядом с профессором, вон его дом с белыми колоннами.
– Это может как-то вам повредить Миша?
– Нет! Конечно, нет. Все нормально. Поверьте.
Глава 4
Я расплатился с Захарычем. Мы обговорили, когда он за мной заедет и, подхватив тяжелый, желтый саквояж из телячьей кожи, я с Машей отправился в дом. Она открыла ключом хлипкую дверь, и мы прошли в просторное, но несуразно длинное помещение, частично разгороженное легкой перегородкой.
– Это кухня, а это спальня, – доложила Маша, показывая комнаты. – Готовить будем на примусе.
Я узнал стоимость аренды и почти насильно отдал ей деньги. Она, беря ассигнации, взглянула на меня сердито и с осуждением.
В импровизированной кухне, стоял низкий посудный шкаф со стеклянными дверками и небольшой столик из вишни, с гнутыми ножками. В большой комнате, служившей залом, стояла широкая кровать. На ней, местами, была отбита инкрустация, и мозаика из черепашьих пластин. В углу, перекрывая часть окна, возвышался огромный шкаф с примитивно сделанными аппликациями-обманками в так называемой технике «Arte Povera» – декупаж «для бедных». Это когда из гравюр вырезались картинки, и элементы орнамента – а затем лакировались. Также, совсем не к месту, у входа – стоял большой бильярдный стол, покрытый зеленым сукном.
Маша подошла к зеркалу на шифоньере, вытащила пару заколок и черепаховую гребенку, в виде бабочки из своих волос. Полголовы и лоб у нее занимала челка, спускавшаяся до самых глаз. Сзади, волосы свободно рассыпались по плечам темными полуволнами, немного не достигая пояса. Оглядев себя со всех сторон, она сколола все обратно, и, обернувшись, показала мне язык – обнаружив, что я, наблюдаю за ней.
Не прошло и пяти минут, как пришла хозяйка – Аделаида Алексеевна, женщина лет тридцати восьми-сорока, с серьезным и немного злым выражением лица. Одета она была просто, но со вкусом. Обращало на себя внимание глубокое декольте и сильно открытая грудь женщины.
– Господа милости прошу! Здравствуйте! Паспорта можно ваши посмотреть?
– Паспорт только у меня, – сказал я, доставая документы из нагрудного кармана.
– А ваш – сударыня? – обратилась она к Маше.
– У меня с собой нет.
– Вы же говорили, что остановились в пансионате?
– Да это так. Но…
– Завтра принесете?
– Если получится.
– Нет! Так у нас дело не пойдет. Я, конечно, могу и сама сходить в пансионат – здесь не далеко, но будет ли вам это приятно?
– Этого не нужно делать, – сказала Маша, и кровь бросилась ей в лицо.
– Ну что деньги оплачены – как с вами быть? Молодой человек пусть живет, данные я его перепишу, ну а вы уж не обессудьте, в гости, пожалуйста, заходите, но ночевать – я бы вам не советовала.
– Хорошо, – чуть слышно прошептала Маша и чтобы не расплакаться быстро отошла к окну.
От такого оборота событий я растерялся. Все замолчали.
– Профессор Кайгородов часто бывает? – спросил я, что бы как-то сгладить неловкую паузу.
– Вы его знаете?
– Да! Я даже пару раз гостил у него здесь, то есть у его сына, но, правда, это было давно.
– Хороший старичок – божий одуванчик, но последнее время стал заговариваться. Сыночек его все ждет, не дождется, когда он помрет. Мечтает размотать его состояние.
– Вы недобрая, – урезонил я ее.
– Я справедливая. Это разные вещи. Никому не хочу зла но, то, что думаю – говорю прямо и открыто, за спиной не шушукаюсь.
Я тяжело вздохнул.
– И зря вы вздыхаете, – продолжила она, понизив голос и сбавив накал. – Я же не иду узнавать действительную фамилию вашей барышни. Не инициирую расследование, письма, слухи. Зачем? Просто – условия у меня строгие. Вечером, ваша дама должна уходить, а со свечкой стоять, конечно, никто не будет. Отдыхайте, – голос ее подобрел.– Наверно устали с дороги? Во дворе душ. Там можно освежиться.
– Благодарю, – процедил я сквозь зубы.
– Да не за что пока-а…, – сказала она многозначительно и неопределенно.
Хозяйка круто развернулась и, не взглянув, на украдкой плачущую Машу – ушла степенно и с достоинством, слегка покачивая полными бедрами. «Вожжей бы – по этим бедрам не мешало!» промелькнула спонтанная мысль.
Я подошел к Маше. На ней не было лица. Она вся была в слезах, с распухшим покрасневшим носом, которым постоянно шмыгала. Увидев меня, она быстро прикрыла лицо ладошками.
– Не смотрите? – торопливо бросила она.
– Почему? – искренне удивился я.
– Не красивая.
– Это не вам решать, – заключил я.
– И вообще я не барышня, а дура набитая.
– Может нам поискать другую дачу? – предложил я, пытаясь ее отвлечь от мрачной действительности.
– Думаю, это только разозлит ее. Тут же многие друг друга знают. Назло начнет пакостить. Уж будь, что будет! По большому счету она права – я ее понимаю. Если бы все были такие честные – может, в нашем российском государстве было все по-другому.
– Что вы еще про нее знаете? Кто вам ее посоветовал? – спросил я, обдумывая варианты.
– Никто. Случайно получилось. Спросила на улице. Оказалась хозяйка. Сразу к себе повела. Она вдова, а муж у нее был инженер. На Сестрорецком заводе случилась авария, но подробностей я не знаю.
– Понятно. Видимо это оставило отпечаток на ее характере.
– Все может быть. Вы, правда, сполоснитесь с дороги. Я пока тоже себя в порядок приведу.
– Вы думаете?
– Конечно.
– Хорошо. Только полотенце возьму.
– Там наверно есть. Так-то у нее все чистенько: и белье, и посуда в идеальном порядке. Халата конечно нет. Ну, идите уж. Идите.
Просторный дощатый душ примыкал к другому строению – летней кухне или бане. Вода в большой кадке, на крыше, использовалась на два помещения сразу. В нем было сумрачно. Под самым потолком, светлело маленькое продолговатое окошко. Я разделся и почувствовал тревожное чувство, как будто кто-то за мной наблюдает. В нерешительности я осмотрел старые доски, но не заметил ничего подозрительного, только быстрые паучки испуганно метнулись в широкие щели.
«Чепуха на постном масле!» – сказал я себе, потом сделал усилие, улыбнулся и отвел в сторону железный рычаг. Нагретая за день вода, приятно льнула к телу, холодила старый шрам на груди. Большим розовым мылом, с запахом лаванды, я помыл голову. Тело – просто сполоснул водой. Когда я насухо вытирался, опять какой-то неясный стук или шорох привлек мое внимание. «Все-таки что-то мне постоянно грезится! Ну и пусть! Может мыши. Ежик. Да все что угодно!» – пронеслось у меня в голове, и наскоро одевшись, я отправился в дом.
Маша меня уже ждала. Настроение у нее не улучшилось, судя по всему, но она старательно демонстрировала передо мной – обратное.
– Ну, наконец то, мой милый наплескался!
– Именно так – как вы говорите! – бодро промолвил я.
Я выглянул на широкую длинную веранду. В углу, на жардиньерке, стояли горшки с цветами. У дальней стены – притулилось плетеное кресло-качалка. Овальные итальянские окна были распахнуты. С террасы открывался прекрасный вид на Финский залив. В светлой воде бледно плавилось солнце, и совсем далеко, тарахтел почти не видимый рыбацкий баркас. Если бы не чужие взгляды с улицы, можно было бы устроиться и здесь на ветерке.
Я с сожалением вернулся в наше сумрачное жилище. Стол порадовал меня. Во всем чувствовались заботливые женские руки. Тонкие пластинки ветчины – были переложены свежими огурчиками. Чуть поодаль, лежали пальчики охотничьих колбасок. По центру – стояла тарелка с запеченной радужной форелью украшенная дольками лимона. Отдельно высилась ваза с фруктами. На сладкое – были эклеры, крекер и немецкие галеты.
– Может, начнем с вина. Правда, оно теплое, – предложила Маша.
– Пойдет. Давайте я открою.
– Не уверена, такое – не такое? Выбирала. Очень хотелось угодить. Две бутылки взяла.
– Маша! Даже «казенка» необыкновенно хороша, когда барышня нравится. А уж если нет, так тут уж ничего не попишешь. За что пьем?
– За встречу!
– Хочу за любовь!
– Нет. За встречу будет, лучше. Нельзя так словами бросаться, походя, – промолвила она смутившись.
– Значит за многострадальную встречу! Ура!
– Nous vaincrons! (Мы победим. фр.) Ура! Ура!
– Нет, вино совсем не хуже сударыня. Вы угадали.
– Я так старалась! Вы бы только знали, как я готовилась!
Лицо у Маши приняло естественный оттенок бледности. В нем читалась начитанность: Чехов, Толстой, Куприн – и в глазах была та особая утонченность, что так нравится нам мужчинам и которая ничего общего не имеет с пошлостью и развязностью. Наверно только русские женщины могут быть так возвышены, чувственны и готовы на самопожертвование.
– Почему-то вы мне сейчас напоминаете гимназистку, – сказал я и улыбнулся.
– Это не так давно было. Я иногда смотрю на себя в зеркало и удивляюсь. Неужели это и, правда, я. Совсем взрослая стала: и не нужно отпрашиваться у матушки, и по любому пустяку держать ответ.
– Ваша мать была строгая?
– Ну не без того. Тогда мне это казалось естественным, а вот сейчас – вспоминаю те годы и думаю, все же ребенок есть ребенок и на одних запретах, строгости и послушании нельзя строить взаимоотношения в семье. Но детство прошло, как прошло и ничего не вернуть, тем более, ее уже нет с нами и поминать ее плохо, не хотелось бы. Люди такие разные.
– Это верно. Сколько людей – столько характеров.
– Одного я ей простить не могу, что когда она заболела, так скоропалительно приняла решение и отдала, буквально выпихнула меня замуж. Ей казалось главным – до своей смерти – обязательно увидеть меня под венцом.
– Это был брак по расчету?
– Ну, в общем, да и нет.
– Это как?
– Ну, если в расчет брать деньги – у моего мужа никогда не было больших денег. Он государственный чиновник средней руки. Из хорошей семьи. У них дом на Мещанской с братом наполовину, которые они сдают и имеют доход. Ну и жалование, взятки, подарки, подношения от просителей. Я это все ненавижу. Он знает это и, тем не менее, каждый вечер перечисляет мне: кто, сколько, и за что, ему вручил… ту, или иную сумму. По натуре он не злой, но меня рассматривает, прежде всего, как вещь – которую можно употреблять, прежде всего, для одной цели. Думаю, вы догадываетесь. Я его никогда не любила, да что там любила – даже не испытывала симпатии. От бессилия и беспросветности – мне порой, даже хочется наложить на себя руки. Конечно, я этого не сделаю, но мысли такие – сами по себе ужасны и недостойны меня. Ведь я тоже человек и меня, хоть самую малость, можно уважать, считаться со мной.
– А возраст?
– С этим я уже смирилась! … Что-то мы не пьем? Давайте еще.
– По немножко?
– Лейте! Не стесняйтесь! – она озорно засмеялась, и добавила.– А то я хандрю. Вы следите за мной! Мы же не грустить собрались и мои печальные истории слушать?
– Ма-а-а-а-аша-а-а!!!
– Мария Александровна! – поправила она.
– Ух, как!
– И почаще!
– Слушаюсь и повинуюсь моя госпожа! – безропотно согласился я.
