Кузьмич

Когда мы отправились в путешествие без определённой цели, просто держа курс на запад, я почувствовал истинное удовольствие от самого процесса. Во-первых, это обсуждение с детьми маршрута по карте, во-вторых, остановки в местах, заслуживающих внимания, только для того, чтобы вдохнуть горный воздух, умыться в водопаде, посмотреть с моста стаи форели на речном плёсе и просто прислушаться к себе. В любом случае какие-то пункты по движению обозначать приходилось. Дороги к ним были отнюдь не федерального значения, встречались и серпантины, и грунтовые участки – эти обстоятельства значительно увеличивали время передвижения, что становилось обременительным. Так, нам пришлось потрудиться, преодолевая альпийский участок справа от ледника Гроссглокнер. Красоты открывались необыкновенные, и они надолго запомнились. Красота, когда её много и достаётся с трудом, утомляет, и мы единогласно постановили прекратить сизифов труд и остановиться в Цель-ам-Зее – горнолыжном центре, наполовину пустом. Был не сезон. Цены нас устраивали, тем более что прогулка вдоль озера доставила удовольствие, ресторанчик на берегу всех очаровал, сосиски там не перевелись, а местная свежепожаренная форель была выше всяких похвал. После обеда, который мог считаться и ужином, я завалился на боковую, а жена с ребятами пошли в бассейн. Зря я думал, что на этом все поползновения семьи закончатся. Проснувшись от радостных и бодрых голосов, я не сразу понял, где нахожусь, но постепенно проникся энтузиазмом путешественников, которые, перебивая друг друга, сообщили, что сегодня вечером в ресторане проводится дегустация блюд тирольской кухни. «Им хорошо, – подумал я. – Они проголодавшиеся спортсмены, а я – шофёр, но мне ведь тоже ничто человеческое не чуждо?» Оказалось, не дорого, но мило. Не упоминая о вине и кока-коле, можно отметить: традиционные вареники с начинкой из капусты, бекона и сыра; клёцки; всевозможные колбасные и сырные продукты и, конечно же, сосиски, мокнувшие в глубоком противне с кипятком. Хлеб, поджаренный на тыквенном масле, был вне всякой критики.

И вот мы въезжаем в Инсбрук, который со всех сторон обступают величественные горные цепи. Для нас такие виды стали уже привычными и не поражали, как раньше, своим великолепием и природной мощью. Мы превратились в потребителей красоты. Застолбив место в уютном отеле недалеко от центра, не спеша отправились в старый город и упёрлись в Хофкирхе, церковь, которая является своеобразным музеем истории династии Габсбургов. Дети были поражены огромными статуями эпохи возрождения и мрачноватой атмосферой вокруг них. В собор Святого Якова заходить не стали. Снаружи он выглядит скромно, да и деньги за вход берут немалые. Правда, потом нам рассказали о пышном интерьере, но тогда мы уже были сыты барочной причудливостью и поспешили дальше. Усталость уже чувствовалась, и мы многие достопримечательности осматривали со стороны, находя для этого лучший, как нам казалось, ракурс. Например, замок Абрамс, белый с коричневыми коническими крышами хорошо смотрелся чуть сбоку на фоне склона горы, покрытого хвойным лесом и скальными пятнами. В Инсбруке состоялись в 1964 году олимпийские игры, это отразилось на архитектуре и на отношении австрийцев к своему знаменитому городу, но в целом он проигрывает и Зальцбургу, и, само собой, Вене. Из Инсбрука мы устремились к Линцу, который мы посещать не собирались, так как это город промышленный, а старый город небольшой, строился как-то бессистемно и вряд ли поразил бы детей. В то же время Линц расположен на Дунае и является своеобразными воротами в придунайскую низменность, где выращивали виноград и монашеские ордена. Путь был неблизкий, и на ночлег мы устроились под Линцем на крутом берегу Дуная. Очень тихий домашний отель, вкусная домашняя пища. Дети, вкусившие в полной мере австрийских красот и больших расстояний, выслушали рассказ о предстоящем завтра путешествии вдоль Дуная по долине Вахау и не спеша удалились в свою комнату. Сначала слышен был принципиальный спор о преимущественном праве спать у окна, а потом стало пронзительно тихо. Некоторое время порассуждав, стоит ли устраивать ещё одну ночёвку до Вены, мы сдались Морфею, не очень-то сопротивляясь.

Погода утром была совсем весенняя. Пели птицы, запах цветов, проникавший через открытое окно, перебивал запах свежемолотого кофе. Женя не собирался вставать, но магическая фраза «мы – одна команда» всё- таки повлияла, и вся семья вскоре сидела в столовой и ожидала, когда пожарится омлет с ветчиной, но время не теряла, готовя себе бутерброды со свежим белым хлебом и попивая сок местного производства.

Линц – Вена – последний отрезок нашего многокилометрового путешествия, но самый интересный участок Мельк – Кремс с посещением городов поменьше, но с не менее увлекательной историей. Первый крупный населённый пункт – Мельк – с огромным монастырём, где в десятом веке обосновались бенедиктинские монахи, под эгидой которых фактически проходила вся жизнь города, хотя везде присутствуют символы власти Габсбургов. Связь города с монастырём, громадная библиотека, парк – всё это свидетельствует о былой мощи бенедиктинцев. Замки Артштеттен и Франценбург считаются одними из самых красивых в Австрии, да и не только в Австрии. Расположенные в предместье Мелька, они олицетворяют желание эрцгерцогов утвердить своё влияние над этими землями. Городок Дюрнштайн неожиданно открылся на левом берегу Дуная по ходу движения. На холме над городом видны руины замка, где был заточён Ричард Львиное Сердце, выкупленный Англией за 30 тонн серебра. Внизу на берегу Дуная высится бело-голубая звонница церкви, которая входит в состав монастыря августинских каноников. Монастырь всегда находился под пристальным вниманием монархов, то упразднялся, то вновь приобретал былую мощь. В настоящее время аббатство вновь принадлежит монахам – августинцам, было отреставрировано и стало доступным для публики. В туристический сезон здесь столпотворение, но сейчас пустынно и таинственно. Лучший вид на монастырь с реки, но и внутри есть что посмотреть: внутренние дворики с барельефами и статуями святых и сама церковь, богато украшенная внутри. Расположенный на холмах, утопающий в зелени, рассекаемый на части лестницами и узенькими улочками, Дюрнштайн забрал у нас много сил, а их надо было оставить ещё на Кремс. Последний оплот долины на пути в Вену. Рассказывают курьёзный факт – Дюрнштайн был, якобы, любимым местом отдыха Гитлера, который хотел даже выкупить город и его окрестности в свою собственность. Существует одна европейская шутка: «Австрийцы – молодцы. Они сумели убедить себя и весь мир, что Бетховен – австриец, а Гитлер – немец». Здесь, однако, может быть подтекст, так как понятие «австриец» исторически всегда означало австрийского немца. Понятие понятием, но иногда чувствуется, что между ними существует лёгкая неприязнь, корни которой понять трудно.

Двигаясь вдоль Дуная среди виноградников и фруктовых садов, временами теряешь реку из вида. Приходится ориентироваться по указателям, которые могут тебя подвести, когда ты вдруг оказываешься на мосту и вынужден переезжать реку, а потом возвращаться обратно. Так у нас и получилось, но мы добились своего, и вот он – Кремс. Город назван так по имени реки Кремс, впадающей здесь в Дунай, и по российским меркам считается большим. После Дюрнштайна Кремс нам не показался, однако кое- что мы заметили и даже посетили. Например, дом Иоганна Бетховена, брата великого композитора, а также музеи мотоциклов и карикатуры. Первый – один из крупнейших музеев такого рода в Европе. В нескольких километрах от Кремса находится замок Графенегг. В замке прекрасная капелла и монументальная лоджия, а также главная башня. Всё построено в романтическом стиле и издали кажется макетом, декорацией, однако вблизи представляет собой жилую резиденцию, в которой проживают потомки Августа Фердинанда.

Присели на скамью в маленьком сквере и обсудили планы. То, что подошло время обеда, возражений не вызвало, не было разногласий и по поводу того, что будем ночевать дома в Вене. Тут же, недалеко от ворот, построенных на входе в Кремс, нашли ресторан с прекрасной верандой, на которой стояли деревянные столики с плетёными креслами. Заказали салаты со спаржей – гулять так гулять – стейки из дикого лосося и сосиски с жареной картошкой. Вино, конечно, местное, кока-кола неизвестного происхождения, но вкусная. Погода солнечная, настроение отличное с лёгкой грустинкой, которая появляется, когда с чем – то расстаёшься, но глубоко об этом не задумываешься.

Пока шли к машине, на маленьком рыночке всё-таки купили пару бутылок вина из местных погребов и бутылку абрикосового ликёра, номер два по популярности в Кремсе. Всё это можно было купить и в Вене, но положение обязывает.

День не был ещё достаточно длинным, и мы запарковались у нашего дома, когда уже стемнело. Утром проснулись и поняли, что никуда идти не надо, а можно поговорить о планах. А может, что-то предпринять. А что, пока не придумывалось. Мне пришла в голову правильная мысль – пойти в офис и встретиться с соратниками. Необычно было видеть своё рабочее место после недельного отсутствия. Все на меня смотрели вопросительно, но фамильярных вопросов не задавали, только Рощин, пользуясь заслуженной репутацией, буркнул: «Всё развлекаетесь!» В глазах Анны горело ожидание рассказов о необыкновенных приключениях, но стойкие мужики уединились в кабинете Шорина и перебирали варианты. Самсонова, наверное, жаждавшего выражения дружбы, не было, поэтому я получил прямо в лоб приглашение собраться у Бориса в ближайшую субботу и устроить вечер воспоминаний. Затем следовали рыбалка и фуршет в офисе.

ЛЕТО В ВЕНЕ.

Хотели совместить сабантуй у Шориных с рыбалкой, но женщины забастовали, выдвинув свои доводы, отвергающие наше отсутствие, необходимое для общения и чистки рыбы. А может просто не любили австрийскую пресноводную рыбу. Вникнув в обстановку, впряглись в подготовку общего застолья, съездили на рынок, закупили всё необходимое и помогли собрать «поляну». Дети пошли прогуливать Кузьмича, но быстро вернулись, так как пёс тащил за собой всех троих и отказывался признавать случайных, с его точки зрения, хозяев. Домой все ввалились разгорячённые: ребята раскрасневшиеся, а пёс с гордо вздёрнутой головой подчёркивал свою самостоятельность. Борис отказался признавать поражение детей и договорился с собакой отложить прогулку на потом.

Предложение попробовать абрикосовку из Кремса было отвергнуто, так как закуска требовала белой, а женщины предпочли сухое. Девочки щебетали, а Евгений прицепился к мужчинам, требуя подтвердить ближайший выезд на рыбалку. Нерешительными голосами заставили женщин согласиться с ребёнком, после чего он забыл на время о рыбалке и переключился на еду, так как, надо признаться, был к ней неравнодушен.

Рассказали о нашей поездке в красках, что позволило Нелли заявить супругу, что « она такую же хочет». Праздник продолжался, и настал момент, когда Кузьмич под столом стал меня толкать мордой, заключая со мной договор о прогулке. Заявив об этом заревновавшему Шорину, я составил им компанию. Не надевая псу поводок и позволив ему сделать свои дела, Борис увлёк нас в аллею, где были разбиты клумбы с цветами. Вокруг никого не было, видимо, венцы разъехались по дачам, и мы уселись на скамейку, позволив Кузьмичу бегать по кустам, гоняя какую-то живность. Обстановка способствовала, и я решился изложить Борису картину маслом, которая сложилась у меня в результате событий, участниками которых нам пришлось быть. Услышав мой серьёзный, несколько взволнованный тон, Шорин насторожился и сосредоточился. Мой незамысловатый рассказ сводился к следующему: «Перебирая в памяти связанные с Дядей моменты, рассказы Лётчика, информацию Шорина, которую он получил от своих сослуживцев и из архивных материалов, а также восстанавливая впечатления от знакомства с культовыми сооружениями, каким-то образом замыкающимися на известные монашеские ордена и через них на тех же масонов, у меня сложилось мнение, что я смогу из цепочки предположений и предчувствий сложить картину какого-то параллельного мира, который, несмотря на свою мистическую и легендарную основу, носит конкретный характер. Передо мной возникает панорама, когда орден тамплиеров, священнослужители, Ватикан и сами власть предержащие предстают перед верующими как надежда на справедливость и высший справедливый суд. Учитывая, что Ватикан и правители от простого верующего люда всегда были далеко, оставались местные священники, которые держали паству в состоянии шаткого равновесия, подпитываемого перенятыми от тамплиеров масонскими идеями о справедливом демократическом общем порядке. Народ знал о знаках, символах, ритуалах масонских лож, но был туда не вхож, так как по сути дела в масонскую идею он не вписывался. Масоны рассчитывали на революцию сверху, но чтобы её свершить, формировали тайную организацию, состоящую из руководителей национального и даже международного масштаба, которые могли, пользуясь своим положением, продвигать масонские планы на самый высший уровень. Конечно, им были нужны талантливые люди, учёные, композиторы. Но они были рабочим материалом, временными союзниками. Вот руководители министерств, банкиры, владельцы крупных фирм, политики и даже президенты стран вписывались в амбициозные проекты мирового масонства. Если в стройной системе возникали просветы, их заполняли руководителями. Которых заранее воспитывали и взращивали. Для такой работы и использовались индивидуумы типа Дяди, обладающие сильным характером и пользующиеся поддержкой руководителей масонских лож, то есть магистров, а может, и сами ими были».

Некоторое время Шорин сидел, задумавшись, и гладил Кузьмича, вернувшегося после пробежки и улёгшегося рядом, высунув язык. «Я тоже много думал об этом, – сказал Борис, – и с твоими выводами, в принципе, согласен. То, что им на нас наплевать, это понятно. Я не об этом. По этой теме куча книг написана и фильмов уйма снята – мистика и тайна мадридского двора. Поражает то, что уничтожив тамплиеров, власти поняли, что им нужна равноценная замена, на которую они могли бы положиться. Не знаю, те идеи мировой справедливости, которые они вначале продвигали, были движением естественным или завлекаловкой с претензией на примитивную власть силы и денег. Вот в нашем случае ты пострадал, Сноу в больнице с инфарктом, Самсонов запачкан, в чём, мы просто не знаем, а результата они добились. Вот гляди». Борис достал «Вестник МИД Австрии», один из номеров которого он уже показывал нам с Рощиным, и ткнул пальцем в фотографию, на которой сдержанно улыбалось знакомое мне лицо. Под фото было напечатано: начальник департамента внешних сношений. Шорин даже не улыбнулся. «Ещё шеф сказал, что он по службе продвинулся, тоже начальником стал, что естественно. Ведь это ты ему с помощью Дяди и посла дорожку протоптал, а там, смотришь, местные ложи подключатся. Вот тебе и министр. Таким образом, как ты говоришь, просвет и ликвидируют».

Глядя на нас, Кузьмич ворчал и, казалось, что в жёлтых его глазах скрывалось разочарование, и готово было сорваться: «Эх, люди! Не ведаете, что творите. Жалко мне вас».

Сначала решили потрафить сыну и свозить его на рыбалку в привычной компании, что и было сделано в ближайшую субботу. Шорин взял бутерброды, приготовленные из запасов, оставшихся от нашего дружеского обеда. Поехали чуть дальше, в Штопфенройт. Места мы знали, Борис купил насадку: червей и кукурузу. Кузьмич вёл себя сдержанно и на берегу сидел спокойно, поглядывая по сторонам. Первым подлещика поймал Женя. Пёс одобрительно взглянул на него и снова улёгся. Подлещик был невелик, и я соорудил щучью удочку и нацепил его на двойник. Поплавок, увлекаемый живцом, стал медленно плавать, а мы увлеклись ловлей плотвы очень даже неплохой. Садок тяжелел, Женя суетился, но старался нам не уступать. Чай был горячий, бутерброды вкусные, настроение весёлое, поэтому мы сразу не заметили, как исчез большой поплавок с мальком. Сначала мы думали, что он почему-то не виден, потом доверили пацану подсечь. Щука была солидная, и сыну пришлось с ней повозиться. «Слабину не давай, держи в натяг», – негромко командовал Шорин. «Подсак!» – коротко ответил поднаторевший рыбак. Бестолково орудуя подсачеком, я всё таки поддел щуку, которая, угрожающе раскрывая пасть, казалось, ругалась на чём свет стоит. Кузьмич явно болел за щуку, дёргая легонько Бориса за штанину. Щуку мы завезли домой и бросили в ванну, рассчитывая использовать её на котлеты для фуршета по случаю возвращения на родину. Щука плескалась, а мы с Женей сели к Шорину в машину и повезли плотву на Техникер. Люда решила руководить на расстоянии и не поехала. Женя смылся к друзьям, а мы честно всем гуртом почистили рыбу, половину пожарили и съели, выпили лимонки, сказали комплименты Жанне. На все каверзные вопросы Рощина следовал ответ: «Завтра-завтра не сегодня – так лентяи говорят». Он не успокоился, а мы ушли. Вечер был чудесный, Женя расчувствовался и взял меня за руку.

На следующий день Рощина не было, он в австрийском бюро обсуждал со Штельце заключительный этап приёмочных испытаний. Жанна что-то считала, Анны не было, и я, покрутившись, отбыл домой, где меня ждали неутомимые путешественники.

В 30-ти км от Вены на северо-восток находится отличный сафари – парк, в котором собраны обитатели африканских саванн. Он разделён на две части: в одной звери живут на воле и можно на машине их лицезреть в естественных условиях; во второй устроены вольеры, где обитают неопасные животные, с которыми можно вблизи пообщаться.

Звери на воле выглядят вполне мирно, если смотришь на них из машины. Конечно, это касается жирафов, зебр и прочих парнокопытных, а вот хищники, хотя они за металлическим сетчатым забором, не внушают доверия.

При посещении второй территории, в вольере, где мирно сосуществовали козы, зебры, косули и прочие ламы, мы смогли их даже покормить, причём один активный белый козлёнок вёл себя отвратительно и хотел подружиться с дочкой, пытаясь запрыгнуть на неё. Оля, конечно, любила животный мир, но на расстоянии. Такую дружбу она отвергала и повторяла: «Мам, ну скажи ей!» Потом оказалось, что по китайскому гороскопу дочь – Коза. Набегавшись на свежем воздухе и заехав на обратном пути на рынок за провиантом для фуршета, мы там же и перекусили. Так что план выполнили. После обеда я завёз продукты в офис и забил холодильник. Женщины смотрели на меня с сожалением и чем могли, помогали. Поболтав с ними и доказав, что совет совершенно необходим, заскочил к начальникам. Шорин говорил по телефону и показал мне на стул – подожди, мол, – но я ждать не стал, а пошёл к Самсонову. Илья был сама любезность и стал меня вроде бы успокаивать, но успокаивать меня было не обязательно. Потом всё пошло своим чередом, теперь я успокаивал Люду, что всё успеем, убедил её составить список, где изобразить все необходимые действия, включая покупки, и вручил ей шиллинги, которые мне дал Шорин, частично возместив, как обещал, затраты на кругосветку и бензин. Борис одолжил нам карточку для посещения недавно открытого под Веной супермаркета. С купленных в этом магазине товаров можно было при наличии штемпеля таможни на чеках при пересечении таможни вернуть экспортную пошлину при достижении определённой суммы. Товары эти надо было показать, но так как продукты уже были съедены и выпиты, приходилось хитрить и сдавать паспорта и чеки проводникам, которые договаривались с таможенниками. А потом нам возвращали проштемпелёванные паспорта и чеки. Мы пересылали чеки друзьям в Вену, чтобы они превратили их в деньги. Проводникам же за содействие вручалась, как правило, бутылка коньяка «Наполеон». Это был отнюдь не французский коньяк, поэтому со временем он стал именоваться «Смерть проводника», хотя был вполне… Главное, проводники привыкли к его вкусу и красивой этикетке.

Прошерстив супермаркет, поспорив о подарках родственникам, мы осознали, что такой случай нам едва ли ещё представится. Дети как полноправные члены команды приняли деятельное участие в мероприятии. Когда мы поняли, что сил больше нет, сил не стало. Присовокупив к груде покупок дюжину картонных коробок, мы поспешили к машине.

На предложение Самсонова пригласить представителей торгпредства, например, Костина и представителя ВО «Станкоимпорт», мне пришлось ответить уклончиво, так как было не до политесов, да и недобрый я какой-то стал. Немногочисленные сотрудники нашей фирмы с благодарностью и сочувствием приняли приглашение. Люда и Нелли решительно отказались участвовать в празднике, мы же с Борисом, просчитав варианты, не стали их уговаривать.

Как всё неизбежное, настал и прощальный вечер. Накрыли стол в переговорной, и он блистал, как это у нас полагается, всеми красками и деликатесами. Наши женщины тоже сияли «декольтесами», решив напоследок дать нам, как образно сказал Шорин, «под штангу». Он принёс хорошую водку, которую приобрели по его просьбе международники в своём магазине, и разлил её по бокалам. Женщины не стали возражать. Во-первых, закуска была водочная, включая щучьи котлетки, а во-вторых, для храбрости, чтобы сказать мне добрые слова. Шорин неожиданно уступил право первого тоста Жанне, которая слегка потупилась, но потом, встряхнув головой, заявила, что таких как я ещё поискать надо, что начатое дело наверняка будем заканчивать вместе и что странно представить, что из моего кабинета не будет доноситься перевод с технического на язык венских рабочих окраин в русской интерпретации. Хороший правильный тост, после которого действительность отодвинулась и уступила место музыке приборов и бокалов. Фуршет позволял передвигаться вдоль стола и вмешиваться в завязавшиеся беседы, чем я и воспользовался.

Рощин, окружённый верными мушкетёрами, чувствовал себя в своей тарелке и соответствовал своему новому статусу и повышенной зарплате. Одновременно он откровенно сожалел о моём отъезде и сказал об этом без лукавства. Ещё он добавил, что благодарит за мою заботу обо всех коллегах, которые живут на Техникер, и за помощь в выживании, снабжая рыбой и убеждая во вреде лимонки. Мне было приятно слышать, что в случае необходимости он всегда окажет посильную помощь. Его просьба попытаться разобраться с реальной обстановкой на стройплощадке произвела на меня двоякое впечатление. С одной стороны, мне хотелось поставить крест на этой истории, а с другой – возникало чувство, что так просто я с проектом не расстанусь.

Самсонов хитро прищурился и, чокнувшись, рассказал, что предупредил своего родственника в Минмаше о моём выезде и советовал бы мне в случае каких-то недоразумений обращаться к нему. Потом, слегка посветлев лицом и повысив голос, чтобы собравшиеся его услышали, предложил тост: «Хотим мы этого или не хотим, мы, участвуя в нашем проекте, несём большую ответственность. С одной стороны нам повезло: не многие могут похвастаться работой такого значения, но ввязавшись в борьбу, мы не можем просчитать всех последствий»… Я взглянул на Шорина и заметил странный блеск в глазах, но это явно было не лукавство, а тщательно скрываемое раздражение. Анна, стоявшая рядом, что-то почувствовала и беспомощно на меня посмотрела. Фуршет продолжался, а ещё предстоял разговор, куда же без этого, между «допущенными». Однако всё было хорошо, и мы отложили доверительный разговор на следующий день. Всё равно будет тяжело.

Назавтра встретившись в бюро и вяло пожав друг другу руки, мы вышли и, не говоря ни слова, двинулись к Южному вокзалу, с которого через несколько дней отправится наш поезд. На вокзале мы знали закуток, где стояли столики и можно было отведать свежесваренный суп – гуляш и бочковое пиво. А ещё естественной и необходимой была обстановка, когда люди, испытывающие жажду, могут спокойно и тихо поговорить о назревшем, причём стоя. Поперчив суп и отхлебнув холодненького, мы помолчали, ожидая толчка энергии и наступления желания высказаться. Первым датчик сработал у Ильи, кто бы сомневался. Он, прокашлявшись, сиплым голосом изрёк: «Хорошо! Радоваться надо, что отделались по касательной. Вы как дети, играющие на берегу быстрой реки и не чувствующие опасности. Стоит оступиться и унесёт. Смысл игр такого масштаба нам понять невозможно, не хватает информации. Вот, например, закипают страсти, кого-то убивают, всё до предела обостряется, и вдруг всё как-то устраивается, забывается, только кто-то становится богаче и сильнее. Тебе, Виктор, в Москве придётся общаться с кучей чиновников, которые знают только то, что им дозволено. Это как пазл – пока не сложишь, картинку не получишь. Вот я часто задаю себе вопрос о смысле нашего проекта. Кто-то инициировал его утверждение и финансирование. Работали институты, заводы, министерства, эксперты, толковые специалисты. Ну и что? Решали те, кто дело затеял, кому это, в конце концов, будет выгодно. Скоро всё выяснится, ажиотаж убавится, пена спадёт…» Взяли ещё по кружке. Затуманились. Борис зло произнёс: «Илья, тебе лучше знать, ты мог бы додумать, проанализировать, предупредить. Я и сам иногда ощущаю, что к проекту отношение неоднозначное. Как будто он никому не нужен».

Я огляделся. За соседними столиками стояли случайные люди, забредшие «на огонёк», и неспешно беседовали. Пришёл в себя, когда заметил, что собеседники удивлённо на меня уставились, как будто чего-то ждали. Пришлось, пожав плечами, увести разговор в сторону: « Съезжу на монтаж, со своими на заводе поговорю, в Минмаше меня допросят, может, что-то проявится».