скачать книгу бесплатно
Саги зала щитов. Адульв. Пламя, зажжённое тьмой
Арсений Михайлович Зензин
Три извечные пряхи, вершительницы судеб Норны давно сплели свой холст для одного ребёнка, внука могучего Ярла, определив его вьюрд. Но даже им было не дано узреть того, что, словно клинок, рассекающий плоть, в их планы ворвется воля Жрицы самой темной из северных богинь, сделав судьбу более не властной над ним.
Арсений Зензин
Саги зала щитов. Адульв. Пламя, зажжённое тьмой
Пролог
Земли пращуров
Жить без конца, помышляет трусливый.
И от сражений бежит.
Только щадить, его старость не станет.
Если оружье не тронет его.
Сковавшая мир густая молочная пелена тумана была настолько плотна, что, казалось, стоило вытянуть руку – и сможешь её ухватить. Вокруг царила неестественная тишина, нарушаемая лишь тихими всплесками воды, потревоженной лопастями весел, но и они звучали подобно грому средь этого безмолвия.
Сквозь туманную завесу медленно шла боевая ладья, нет, это был не тяжёлый, подобно киту, драккар, что мог везти грозные хирды, это была молниеносная, уступающая своему родичу размерами, но превосходящая скоростью и манёвренностью снекка о двадцати пар весел. За каждым из которых, на скамье, что было сил налегая на отполированную рукоять, сидел суровый бородатый северянин. Высокий плечистый воин в чешуйчатом ламелляре или же кольчуге, покрытой накидками из шкур, дабы хоть как-то уберечь от ржи. Косматые все как одна светлые головы покрывали кованые из пластин шеломы с полумасками. У каждого под рукой оружие, меч или топор, а круглые окованные щиты закинуты на наружную сторону борта морского коня.
Впереди, держась за шею хищной драконьей морды, венчающей нос ладьи, стоял ярл Орм Сигурдсан. Сэконунг – так величали вождя этой бородатой ватаги, у таких ярлов, как он, не было дома, не было семьи – лишь корабли и хирд, сэконунг (буквально – конунг моря), чьей вотчиной, жильём и хозяйством до погребального костра был, есть и будет бескрайний водный простор. Совсем ещё молодой воин, с расправленными русыми волосами и коротко остриженной бородой, с залёгшей в серых стальных глазах печалью вечного странника.
Мощный, усеянный шрамами торс вождя покрывала клёпаная кожаная кираса без наплечников, вооружен же он был парой малых боевых топоров, один в петле на поясе, другой в свободной руке. Им он подавал сигналы, сидящему на скамье позади него войну, ну а тот дальше по цепочке до противоположного конца снекки. Где у правила восседал седой огромный словно медведь Эрик-кормщик, уже сороковую зиму бороздивший океаны. Морщась от такого способа навигации, как от зубной боли, кормщик все же поворачивал правило, зная, что так нужно, куда как проще было, если бы Орм командовал голосом но только не здесь, не среди этой потусторонней хмари, ведь не ведомо кто ещё мог обитать в ней, особенно вблизи берега.
Мимо бортов, подобно костякам, норовя подлезть под ладью, высились гнилые столбы, сваи, возвышавшиеся над спокойной речной гладью не более чем на четыре ладони. Некогда они служили опорой многочисленных причалов, а ныне горьким напоминанием былого величия. Их-то и высматривал Орм. Именно эти сгнившие пеньки олицетворяли конец их пути, занявшего почти три седмицы.
Почти три седмицы назад отплыл Орм со своим небольшим хирдом из Хьярхьялика, где коротал зиму на правах гостя у дальней родни, готовясь к этому непростому походу, на который мало кто отваживался, ведь направлялись они строго на север. В сторону, куда путь был заказан, в сторону древней прародины, покинутой пращурами.
Минуло уже два с половиной века с тех пор, как прадеды нынешних северян бежали с тогда ещё благословенной земли – да, именно бежали. Это была не лебединая дорога, когда не торопясь переселялись на новое место. Это был панический исход, оставляли всё, кроме людей, в ужасе уплывая как можно дальше. Вот только от чего бежал гордый народ – это теперешним праправнукам было неведомо, но эта тайна никогда не переставала будоражить сердца и умы наследников.
Семнадцать дней они шли под парусом, прорезая водную гладь, видать, старика Ньерда, бога морей, порадовали требы, принесённые пред отплытием, и духи океана были добры, а водная гладь спокойна. Покуда не достигли заветных берегов, скованных туманным пленом. Здесь же вошли в русло реки, направившись вглубь архипелага в поисках городища, указанного на древней карте, начертанной на полуистлевшей шкуре. Баснословную сумму, стоимость нового драккара, заплатил Орм старому скальду с Хальконира, чтобы только скопировать эту реликвию древних времен, передававшуюся в семье сказителя уже много поколений от отца к сыну.
Древняя родина предстала их глазам совсем не такой, какой они ожидали увидеть овеянную сказаниями землю пращуров. Чужая, холодная, и это в разгар лета, угнетающая своей безмолвной пустотой. Три дня снекка поднималась вверх по течению реки, погружённая в туманную хмарь и тишину. Ни птиц, ни зверя, даже рыбы в реке – и той не было. Лишь окружавший русло мёртвый, без единого листочка, лес, сухие ветки да искривлённые, словно в муке, стволы, покрытые плесенью. Приобретавшие средь белёсой хмари ужасные очертания, многократно дополненные суеверной фантазией.
Эта картина страшила команду, как и самого Орма, хладными постыдными нитями страха связывая сердца северных воинов, тех, что видом одних парусов своих ладей наводили ужас на все цивилизованные земли. Всё, что окружало ладью, казалось нереальным, словно они вторглись в само царство мёртвых, где безраздельно правит ужасная обликом своим богиня Хель, дочь Трикстера Локи и великанши Ангрбоды. Наполовину прекрасная, а на другую истлевшая женщина, что встретит всех тех, кто в посмертии будет лишён права отправиться в Вальхаллу и обречён на вечность в её царстве, с ужасом именуемым Хельхеймом.
И потому, скованные страхом, они спали, не снимая броней да при оружии, даже не покидая ладью. Пристав к какой-нибудь отмели у берега, выставляя в дозор чуть ли не половину команды. На случай, если упаси Асы сверху по течению реки, из тумана покажется костяной нос Нагльфара жуткого сотворённого из костей и ногтей корабля самой полумёртвой владычицы. Не было и речи о том, чтобы попытаться поохотиться, никто не решался углубиться под сень мертвых лесов, да и было ли там что промышлять, питались тем, что было взято с собой. День ото дня настроение команды становилось всё хуже и хуже, поползли шепотки, мол, зря они вообще решились на этот безумный поход, не врали скальды, что земли эти прокляты, не будет им здесь ни поживы, ни богатств, лишь бесславная смерть или того похуже.
Спокойным оставался лишь Орм, чья твёрдость держала дружину в узде, и Освальд-огнепоклонник. Втайне вождь был рад, что этот молчаливый жрец с острова Райсьярен был с ними. Облачённый, подобно Орму, в кирасу чёрной кожи, покрытую на плечах белёсой шкурой клыкастого горного кота, Освальд, чьё чисто выбритое лицо, как и руки, покрывали ожоги, большую часть плаванья провёл сидя на скамье, что на самом носу снекки. Задумчиво глядя в бескрайние морские просторы, он с хрустом сжимал-разжимал кулаки. Постукивая большими руническими перстнями червонного золота. Один на большом, другой на безымянном пальцах, и так на обеих руках. А когда перстни соприкасались друг с другом, меж ними вспыхивали снопы искр.
Не имевший оружия окромя длинного кинжала, поджарый, много уступавший размерами прочим северянам огнепоклонник, тем не менее вызывал немалое уважение среди прочих воинов хирда. Не был исключением и сам ярл, ибо знал, какая сила таится в этом хрупком на вид человеке.
И вот они наконец здесь. Киль снекки зашуршал о песок, и из ладьи, закинув на руки снятые с бортов щиты, посыпались Ормовы воины, мгновенно создав на берегу стену щитов. Потянулись долгие минуты ожидания, но ничего не происходило. Никто на них не бросался, не показалось никакого лиха, и земля вопреки ожиданиям не расступилась под их ногами. Всё тот же туман и тяжёлая, почти ощутимая тишина, сковавшая песчаный берег, усыпанный давно сгнившими обломками телег да повозок, перемешанных со множеством лошадиных костей, следы последних пропитанных ужасом дней исхода.
Повинуясь команде вождя, воины, перестроившись клином, медленно двинулись вперёд, и уже шагов через пятьдесят из тумана пред ними вынырнул остов первого длинного дома, полу осыпавшиеся каменные стены и обрушившаяся внутрь крыша.
– За столько веков даже травой и бурьяном не поросло, – удивлённо заметил один из северян, что подошёл поближе. – Земля будто выжжена. Склонившись, размял он горсть грунта в руке.
– Не выжжена – проклята, мертва, как и всё вокруг, и уже вряд ли сможет когда-нибудь рожать хлеб, – мрачно изрёк Освальд.
– Ну и за каким троллем мы сюда плыли, куда Одиновы вороны костей не носили, смерти своей искать или на развалины любоваться? Уж лучше бы в набег куда подались, там и нажива, и слава за мест проклятья, а тут что? – тихо раздалось из стены щитов, на что Орм только скрипнул зубами.
– За знанием, дабы не разделить судьбу пращуров, молодой воин, – взор огнепоклонника безошибочно отыскал в строю того самого, что говорил. – А что до богатств, то их здесь будет предостаточно: уходя, прадеды бросали их за ненадобностью, самим бы уйти, здесь их в избытке, надо только поискать. Командуй, ярл, здесь ни наживы, ни ответов мы не найдём.
И вновь, собравшись, стена щитов двинулась дальше навстречу неведомому. Им попался ещё один остов, за ним ещё один, на некоторых сохранились двери, другие зияли пустыми косяками, окон не было и в помине, так здесь строили от века, зачем давать драгоценному теплу уходить. Повсюду куда ни падали взоры небольшого Хирда, их встречали разруха да запустение. И так дом за домом, покуда отряд не оказался в центре городища. Где и встали, плотно сомкнув и без того тесно прижатые друг к дружке щиты, бледнея и покрываясь потом, до белых костяшек сжимая обереги, глядя на то, что когда-то было славищем, где возносили требы могучим северным богам асам. Некогда святое место, ныне являло собой ужасающее зрелище, пронявшее всех без исключения в Ормовом отряде.
– Один всеотец, Тор всемогущий, великие асы, не оставьте нас, не дайте сгинуть от чёрного сейда, – многоголосо доносилось из-за поднятых щитов.
Некогда гордые идолы богов, высеченные из камня, были повалены и разрублены на куски какой-то невиданной, явно не человеческой силой. А средь павших колоссов гигантские кучи черепов, они были повсюду, заполнив всё пространство славища, высясь, словно рукотворные холмы, воздавая хвалу чьей-то люто ненавидящей Асов воле. Лоб каждого из белеющих костяков осеняла чёрная, будто выжженная пламенем руна, вселяющая одним своим отвратным видом небывалую слабость и ужас в сердца смотрящих на неё.
Первым из оцепенения вышел Освальд, покинув защиту строя, он подошёл к одной из ужасных куч. Осторожно подняв из неё череп, огнепоклонник принялся внимательно изучать странный символ.
– Тебе знакома эта руна, жрец? – спросил подошедший Орм.
– Нет, даже я не в силах постичь её тайный смысл, да и, признаться, не особо хочу. Раз уж всеотец не узрел её за девять дней, что висел на ясене, пригвождённый собственным копьём Гунгниром, то и мне не следует. Нужно осмотреть здесь всё, заглянуть в каждый дом, особенно в дом ярла и местного ховгоди.
– Коли нужно, то осмотрим может, и чего ценного найдём, – без прежней уверенности сказал молодой вождь, глядя в глаза своих воинов, отчётливо читая по их взорам, что преданность, как и желание выполнять приказы, у тех после увиденного висит на волоске.
Потоптавшись в нерешительности у осквернённого славища, ватага Орма опасливо оглядываясь, разбившись на несколько более мелких отрядов, без всяческого энтузиазма стала, разбредаться по городищу. Глядя на это, Освальд лишь покачал головой, прекрасно понимая, что с такими настроями они пива не наварят, да пены не сдуют. А ему, как и Орму. Нужны преданные, воодушевлённые войны. Заговорщически подмигнув ярлу, дабы заодно подбодрить и его, огнепоклонник несколько раз отрывисто свистнул, заново собирая весь отряд у себя.
Велев двигаться за ним, Освальд без объяснений вернулся к одному из пройдённых ранее домов. Крыша этого больше съехала набок, чем завалилась, и потому внутрь можно было попасть без особых проблем. Просто сорвав полусгнившую дверь с петель, Освальд зашёл в дом, его взору открылась унылая, почти как и снаружи, картина. Два ряда столбов, что некогда подпирали крышу, ухнули на стену утянутые кровлей. Всё, что могло истлеть, истлело, не осталось почти и следа от досок, коими зажиточный хозяин в бытность свою любовно зашил стены. Покосились, зияя пеньками той же доски, каркасы перегородок, разделявших когда-то дальнюю часть дома на клети. То тут, то там в проходах паутиной праха висело тряпьё занавесей. Более-менее целым оказался только длинный сложенный камнем очаг посреди дома, окружённый обломками мебели да посуды. Он словно застыл в ожидании того дня, когда наконец вернутся хозяева и он снова сможет согревать и освещать своим огнём их нехитрый быт. Походив по дому туда-сюда, огнепоклонник заискрился в улыбке. Да, он не ошибся –здесь есть металл, который несёт в себе силу солнца и оттиск огня.
– Несите заступы и лопаты, – донеслось из развалин дома, на что трое северян из вертепа, скопившегося на подворье, опасливо подняв на всякий случай щиты, опрометью бросились в сторону, где у остатков причалов стояла их снекка. Вернувшись с инструментом, они обнаружили, что уже весь Ормов хирд, снедаемый нетерпением, протиснулся внутрь. В указанное Освальдом место в одном из углов дома дружно вгрызлись лопаты, ударили заступы. И уже через каких-то полчаса на свет из недр земляного пола был достан средних размеров окованный ларь с навесным замком. Сбитый двумя ударами секиры, замок отлетел, и перед Ормовскими находчиками засияли золотом да серебром монеты, чаши, ожерелья. Заблестели мелкие тонкой работы украшения, серьги, фибулы, гребни, браслеты.
Да, былые хозяева этого дома были и вправду богаты и не одно поколение копили это добро. Глядя на то, как алчно заблестели глаза отряда, Освальд в очередной раз убедился, какую же всё-таки страшную власть богатства имеют над человеком. От воинов отхлынули страхи, чего там сказки скальдов, чего там старые черепа со своими символами. Мертвецы мертвы и уже навряд ли навредят, а вот добыча – не в каждом походе такую возьмёшь, а если и возьмёшь, то кровью умоешься, а тут нате – лежит себе под спудом, никем не стороженная, и, скорей всего, не один здесь такой сундучок. Вот воротятся домой они, богатые, как гномы-цверги, да при славе с древней прародины, во толок да разговоров будет, да не просто разговоров – саги начнут слагать да драпы петь. Отнеся сундук на ладью, дружина наскоро перекусила, по воле Орма откупорили даже бочонок с пивом, после чего бородатых удальцов и вовсе словно подменили. Они бахвалились, хвастались, грезя о возвращении. Строили планы, на что потратят деньги, кто мечтал о новом оружии да броне Ярлу под стать, кто о рабыне, виденной на торгу, кто и вовсе о расширении своей усадьбы да закупке скота. Только старый Эрик-кормщик хмурил всё брови, сердцем чуя приближение беды.
И вновь северяне двинулись в объятое туманом древнее городище. Они разбились на несколько мелких групп человека по три-четыре. Их задача, поставленная Ормом, была проста: осматривать простые дома и подворья, а обо всём необычном тут же сообщать вождю. Сам же Хёвдинг вместе с Эриком, следуя совету Освальда, направился к дому былого здешнего Ярла, чья пересилившая даже века крыша гордо возвышалась над туманом. По пути к своей цели троица сделала небольшой крюк по наитию огнепоклонника, решив заглянуть в дом, где некогда жили местные жрецы-ховгоди. А как исстари повелось, селились они всегда вблизи славища. Обойдя кругом усыпанное черепами возвышение, служившее встарь земным обиталищем богов, они наткнулись на то, что искали.
– Не попустите, светлые Асы, мне кончить также, как и они, пусть уж лучше красный орёл, нежели это, да, пусть уж ребра мне разогнут, – чертыхался Орм по пути от развалин жреческого дома. Молодой вождь поминутно сплёвывал, прикладываясь к фляжке, тщетно пытаясь сбить рвотный привкус во рту, ведь совсем недавно его нешуточно прополоскало.
– Они приняли страшную смерть за свою веру, – молвил Эрик, выглядевший немногим лучше ярла.
– Вот только от чьей тёмной силы или воли приняли они её. Что может так люто ненавидеть, чтоб сотворить такое? В этом надо разобраться, я не собираюсь оставлять эту тайну за спиной, – даже Освальд был бледен, но взгляд его был, как некогда, твёрд.
– Неужто ты предлагаешь встать здесь лагерем, покуда всё не прознаем? Даже после увиденного – и ты, мой ярл, согласен так рискнуть, – неподдельно изумился старый кормщик.
– Да, – после недолгих раздумий твердо ответил Орм. – Уж слишком много тайн хранит эта земля, жрец прав, я тоже не смогу закрыть на них глаза, ведь тогда до конца дней своих буду метаться: а что было бы, если б я не сбежал, что было бы, если б остался. Да и тем более, кроме ужасов прошлого, – при этих словах Орм невольно вздрогнул, припомнив увиденное на месте развалин жреческого жилища. – Ведь никто на нас не напал, уже полдня как высадились, и всё пока тихо, только мыслю я, что не стоит воинам моим видеть то, что мы оставили позади, – показал он головой назад.
– Этим я сам озабочусь, только с ярловым домом разберёмся, – мрачно изрёк Освальд.
Длинная каменная постройка, что прежде была центром этого древнего городища, способная в празднества вместить в себя большую часть жителей, сохранилась лучше всего и не просто так. Все балки, резные опорные столбы, стропила, несущие многоярусную крышу, были вырублены из морёного дуба. Уцелел местами даже тёс, кровли тоже струганный из этой благородной древесины, твёрдостью своей способный поспорить с камнем. Украшавшее стены оружие пошло ржой и почти развалилось, как и прочее внутреннее убранство чертога – перегородки, столы да лавки, так же как и в других домах, время не пощадило.
– Ну хоть здесь без ужасов, – облегчённо молвил Орм, оглядываясь по сторонам, усаживаясь в почетное ярловское кресло, что находилось на возвышении сразу за длинным очагом, тоже непонятно каким чудом уцелевшее.
– Да этот дом сам по себе крепость, и не только из-за дубовых брусьев да тяжёлых валунов стен, но и благодаря духам древних правителей, что занимали место, на коем сейчас восседаешь ты, ярл. Я предлагаю укрепиться и заночевать здесь, лучшего места нам не найти, а на завтра… – Освальд развернул на полу копию древней карты, достанную из-за пазухи, именно ему и никому другому доверил её Орм. К нему тут же приблизились кормщик и ярл.
– Вот здесь, – ткнул обожжённым пальцем огнепоклонник в жирную точку под витиеватым названием «Усмарьнхалл». – В двух днях пути находится храм богов, это было центральное святилище всех окрестных земель. Там побывать нам нужно, во что бы то ни стало. Не ведаю, что за сила похозяйничала здесь когда-то, но она явно неравнодушна к нашим богам, и в храме том, думно мне, мы узнаем куда больше, чем где-либо ещё. Но это дела завтрашние. А пока устроимся здесь. И видят боги: если то, что изгнало наших пращуров, действительно сгинуло, то именно мы будем первыми, кто воткнёт здесь своё знамя, даже несмотря на то что возрождать эти земли придётся веками и немалыми жертвами. Ну а пока надо пережить ночь, ибо только она покажет, чего стоят наши надежды.
Освальд сказал последнюю фразу таким тоном, что Орм с Эриком невольно вздрогнули и переглянулись.
– Вы снаряжайте людей укрепить этот дом да перенести припас, а я пока воздам последние почести местным ховгоди, уж слишком долго их останки являли миру свою ужасную участь.
Огнепоклонник ушёл, и вскоре городище осенило огромное зарево, видимое на всю округу даже сквозь пелену тумана. Орм с кормщиком, стоящие на высоком крыльце ярлова дома, без труда определили, где полыхало, Освальд и впрямь устроил жрецам знатное погребение. Со всех концов поселения неслись не на шутку встревоженные воины дружины. Бросив свои поиски, обнажив оружие, они спешили на свет огромного, чуть не до небес пламени. А добравшись, обнаружили неистово полыхающий костёр на месте небольшого дома у осквернённого славища и понуро опустившего голову, тяжело дышавшего Освальда, стоявшего пред пламенем.
– Ступайте, вои, у хёвдинга есть для вас дело, он в бывшем ярловом чертоге, а я пока справлю тризну по собратьям по вере.
Решив не мешать жрецу, воины направились к своему ярлу, перешёптываясь и кивая в знак одобрения поступка огнепоклонника. Почти землёй или пламенем человека веры своей или народа одного с тобой корня.
Освальд еще долго вглядывался в невероятно прекрасную пляску языков пламени, и там, в этом завывающем огненном безумии, обрели наконец покой трое жрецов. Как ни силился, как ни старался огнепоклонник отогнать от себя виденную картину, но выходило из рук вон плохо.
Пред его взором до сих пор стояли три неузнаваемо искалеченных скелета, обтянутые остатками сухой плоти. Чуждой этому миру злой волей сросшихся в одно неведомое, искривлённое существо. Навечно застывшее в мучительном безмолвном выкрике, полном нестерпимой боли, на будто слепленной неумелыми руками поделке из трёх перемешанных меж собой лиц. Будь его воля, Освальд выжег бы здесь всё – и заполненное черепами славище, и проклятое городище вкупе с окрестностями, освободив души всех несчастных, что нашли здесь свой ужасный конец. Да и земля после пала, как повелось, всегда перерождается, сбрасывая все оковы: огонь очищает, давая силу для новой жизни. Но на это ему не хватит сил, до наставников братства ему далеко, он и без этого уже и так достаточно наследил, обозначив этим погребальным костром много больше, чем хотел, выдав неведомым силам их присутствие. Но и по-другому он поступить не мог. Тяжело вздохнув, огнепоклонник побрёл вслед воинам к ярлову дому.
А тем временем в городище котлом кипела работа. Ормова дружина разгрузила снекку и вытащила ладью на берег, использовав под катки брёвна из ближайших развалин. Эрик с парой воинов остался подле морского коня осматривать да править дно, для чего вблизи запалили костёр, подвесив на треногу чан со смолой. Остальная часть хирда разделилась, половина занялась переносом припаса в ярлов дом, другая же отправилась рубить жерди и колья для укреплений по окрестностям городища. Вскоре в центре сгинувшего поселения застучали молоты да топоры, вонзились в мёртвую землю лопаты. По периметру ярлова длинного дома рылся ров, вбивались в дно колья, поверх на внутреннем склоне сооружались рогатины. Неутомимые в бою северяне были такими же и в работе, и уже к вечеру, когда туман немного осел, главный дом городища превратился в подобие крепости, а внутри запылал много веков не видевший огня очаг длиною во весь зал.
Разговоров было мало, Освальд коротко объяснил, что за путь они с хёвдингом наметили для небольшого хирда. Посеяв своими речами в сердцах северян надежду не только на знатную поживу, но и на немыслимое деяние. Деяние, что сагами войдёт в века: о возвращении древней прародины. Уставшая после тягот и переживаний долгого дня дружина, перекусив, улеглась спать. Назначив смены дозора, Орм и сам с превеликим удовольствием забрался в скроенный из шкур мехом внутрь спальник, предавшись тревожным снам.
Пробуждение его было внезапным, кто-то настойчиво теребил вождя за плечо. Едва открыв глаза, ярл увидел не на шутку встревоженное лицо Освальда, покрытое шрамами давних ожогов. Огнепоклонник, прижав палец к губам, жестами велел подниматься, отчего остатки и без того неспокойного сна как рукой сняло, Орм мгновенно выбрался из тёплых объятий спальника. Вокруг него вовсю кипел сбор, повсюду поднимались воины, проверяя оружие да подтягивая ремни, оправляя брони. Всё происходило в полной тишине, хирд к чему-то готовился. Повинуясь жестам огнепоклонника, стараясь не шуметь, ярл подошёл к дверям, у коих, прижавшись к стене, уже стоял Эрик, изредка украдкой выгладывая наружу. Тоже, в свою очередь, прислонившись к холодному камню стены с другой стороны дверного косяка, Орм опасливо выглянул, но ничего, помимо почти вконец осевшего тумана да слабо освещённых луной рогатин укреплений, не увидел.
– Сейчас покажется, кругами ходит, тварь, – одними губами ответил Освальд на вопрошающий взгляд вождя.
Долго, очень долго Орм смотрел по сторонам, недоумевая, кто там может ходить, пока наконец не увидел, чуть не потеряв при этом дар речи. Сначала слева от дома появились какие-то непонятные бледно-зелёные отсветы, а вслед за ними появилось и это существо, других слов ярлу было и не подобрать, это нечто явно не принадлежало миру живых, чуждое чуждое своей природой Мидгарду.
Шаркающей походкой вдоль рогатин брела искривлённая горбатая фигура в чёрных бесформенных одеяниях с глухо надвинутым на голову капюшоном. В одной тонкой костлявой руке тварь держала уродливый посох, на который опиралась при каждом шаге, а в другой, вытянутой вперёд, ручку ржавого светильника со стеклянными стенками, он-то и испускал этот потусторонний зелёный свет. Существо, тихо что-то бормоча, водило сокрытой капюшоном головой из стороны в сторону, толи вынюхивая что-то, толи высматривая. Ярлу не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы точно знать, что эта нечисть ищет. Позади бесшумно напирали воины, тоже желавшие хоть глазком глянуть на невиданное лихо. И тут подобно грому тишину прорезал треск, кто-то, прокляни его предки, наступил на глиняный черепок. Все взоры устремились сначала назад, где стоял один из хирдманов, округлёнными глазами глядя себе в ноги, а затем обратно наружу в ожидании невесть чего.
Тварь замерла, повернув голову, направив свой жуткий светец в сторону ярлова чертога. Пару мгновений безмолвия – и нечисть издала ни на что не похожий не то визг, не то крик, так ударивший по слуху, что некоторые из воинов пали на пол, схватившись за уши. Визг стих, и очухавшийся одним из первых Орм с нарастающим ужасом узрел, как со всех концов городища, призванные этим потусторонним кличем, неслись к ярлову дому твари, лишь отдалённо напоминающие людей.
Словно высушенные, в полуистлевших бронях и ошметках одежды. Серая, покрытая пятнами кожа едва обтягивала кости. Неестественно вытянутые челюсти, полные почти звериных клыков, пустые, горящие тем же, что и в светильнике, зелёным пламенем глазницы. Руки с непомерно длинными когтистыми пальцами сжимали обломки мечей да древние топоры, кое у кого были даже рассохшиеся остовы щитов. «Драугры», – всплыло название, ужасом веющее из древних времен. Лишённые посмертия проклятые люди, застрявшие меж двух миров, уже не живые, но и не мёртвые, обречённые на жалкое существование, подпитываемое ненавистью ко всему живому. Они мчались, словно крысы от пала, первые ряды, аки о волнорез, ударились о колья рва и рогатины, безвольно повисая на заточенном дереве, но сослужив службу остальным драуграм, использовавшим их давно истлевшие тела как мосты или же настилы. Всего пару мгновений – и лавина тварей преодолела все сооружённые за полдня преграды. Словно и не заметив жертву своих товарок, нежить из древних саг неумолимо рвалась к дому.
Первое из умертвий рвануло в дверь, где его и встретил ярл. Тварь рубанула мечом наискось слева направо, на что вождь чуть отскочил назад, уходя от удара, и тут же, подавшись вперёд, всадил один из топоров той в лоб. Выдернув оружие и брызнув тёмной кровью, Орм отправив пинком высушенное тело обратно в двери, сразу переключился на следующего противника, сноровисто перескочившего падшего товарища. У вождя даже не было времени убедиться, что первый драугр уже не поднимется – кто знает, на что способна эта нелюдь. Топором в левой руке он отвёл в сторону ржавое острие копья, нацеленное ему в живот, и с оттягом горизонтально взмахнул правой, перерубив кончиком топора шею и позвоночник, от чего щёлкающая клыками морда врага завалилась куда-то за спину, повиснув на оставшихся лоскутах плоти.
К своему Хёвдингу присоединились уже отошедшие от потрясения увиденным двое северян. Коля и рубя клинками из-за поднятых щитов, стояли они по обе стороны от Орма, покуда тот рубился в центре. Со стороны могло показаться, что с Ормом случился припадок, его руки словно жили порознь, каждая действовала вразрез другой, окружая хозяина вихрем наточенной стали. Но это только казалось, его движения были точны, а выверенные до миллиметра удары всегда находили цель. Подобно героям древних саг он клал одну тварь за одной. Позади тоже раздавались вскрики и лязг стали, там у малого входа, что располагался у хозяйских клетей, тоже неистово секлись хирдманы, сдерживая волну нападавших монстров.
Их уже было семеро, по три воина с боков и зашедшийся пляской смерти вождь в центре, но умертвиям, казалось, не было конца. Они лезли одна за другой, без рыка и криков, безмолвно оскалив жуткие свои вытянутые морды, отчего становилось по-настоящему страшно, не щадящим себя натиском заставляя Орма со своими людьми отступать шаг за шагом. И вот пал первый из хирдманов, меч твари застрял в круглом щите, и та рванула им щит на себя. Всего на долю мгновения открылся воитель, показав бородатое лицо, сокрытое полумаской шлема. Но и этого мгновения хватило, чтобы взмахом когтистой лапы своей монстр снёс большую часть лица, зверски замяв сталь шелома. Тут же настал черёд и второго Ормова поборника, он просто-напросто оступился, и нечисть вырвала его из строя, как-же ужасны были крики хирдмана, когда твари рвали его на куски. Ответив на потери яростным, почти звериным рёвом, хирдманы удвоили усилия, но безрезультатно – силы были неравны, и воины отступали, а в дверной проём просачивалось всё больше врагов.
– Расступись, – прогремел голос Освальда, на что не заставившие просить себя дважды Орм с хирдманами брызнули в стороны, а там, где они только что секлись, в толпу умертвий влетел огненный шар, запалив, словно сухие лучины, разом троих. Всё то время, пока бился, вождь думал, где же огнепоклонник, почему не идёт на помощь, лишь теперь осознав, глядя на пылающих бестий и на искажённого бешенством жреца, стоящего посреди зала. Что это его Ормова собственная глупость и не давала вступить жрецу в бой. Они сами спинами своими закрывали врагов от огнепоклонника.
Ярко, сродни крохотным солнцам светились рунические перстни, а в ладонях разведённых рук полыхали сгустки огня. Чуть согнув колени для устойчивости, Освальд, чей взор пылал не хуже творимого им пламени, оборачивался то к одной двери, то к другой, запуская плюющиеся искрами сгустки огня. Наполняя зал вонью горелой плоти, десятками сжигая врагов. Счастлив тот вождь, у которого в хирде есть хоть парочка берсерков, диковатых воинов избранников Асиньи Скади, что могут при желании обернуться могучим зверем, медведем или же волком. Но истинно благословлён тот, с кем в бой идёт жрец с острова Райсьярен. Затерянного среди морей священного места, где вечно дымит, плюясь пламенем, неугасающий вулкан, занимающий большую часть острова. У чьего подножья возвышается древний вырубленный в скале храм, от века служащий приютом и обителью знаний для огнепоклонников, людей, в чьих душах есть отсветы первого огня, частицы Муспельхейма.
Воистину велики были силы Освальда, многих врагов он сжёг чуть не до пепла. Безудержны и опытны были войны Орма, прошедшие не счесть сколько битв, большую часть жизни проведя в набегах, кормясь со взятой оружием добычи. Славно рубились они, но тварей всё прибывало и прибывало. Постепенно умертвия теснили отряд, шаг за шагом хирд сдавал позиции, меняя одного за десятерых, но даже этот размен Ормову хирду был не по плечу, слишком уж мало донесла снекка воинов до этих земель.
Северяне заняли последний рубеж, полукругом встав у стены, видят боги, в последний раз собрав стену щитов. Сеча продолжалась, уставшие воины рубили тварей, в просветы строя влетали сгустки пламени, посланные огнепоклонником.
– Бейте их, мои хирдманы, бейте так, чтобы взирающие на вас предки были горды за внуков и правнуков! Жги их, Освальд, чтоб о бое этом слагали саги на острове твоём! – надрывал глотку покрытый с ног до головы чёрной кровью нечисти Орм, продолжая безумную пляску своих топоров.
Дружным рёвом вторили ему дружинники, уже знавшие, что это их последний бой, решив продать свои жизни подороже. Ведь самый страшный зверь – это зверь загнанный.
Внезапно всё стихло также молниеносно, как и началось: битва остановилась, твари, скаля пасти, отхлынули, оставив между собой и отрядом пустое пространство в пару шагов. Покрытые потом тяжело дышавшие хирдманы, не опуская щитов, очумело озирались. Что это всё значит, почему более не нападают, чего встали?
И ответ не заставил себя долго ждать. Стена позади отряда разлетелась на куски, брызнув камнем, разбросав северян по залу. Спина Орма хрустнула, словно сухая ветвь от удара здоровенного валуна, перебросившего вождя через весь зал, впечатав головой в противоположную стену. Мир вокруг закружился бешеной пляской, жуткая боль разрывала нутро, казалось, что все рёбра, какие только были, вонзились в его лёгкие.
Превозмогая самого себя, Орм всё же смог повернуться лицом к залу, в коем творилось нечто невообразимо ужасное, всюду крики боли и отчаянья. На уцелевших лишившихся строя воинов, как стаи голодных собак, бросались драугры, деря ошарашенных хирдманов на части. Что-то полыхало у одной из разрушенных временем клетей, куда набилась целая свора серокожих тварей, по всей видимости, именно туда отбросило огнепоклонника, теперь отчаянно отбивавшегося.
А средь пыли в дыре, проломленной невиданной силой, появилась гигантская фигура, выше каждого из воинов головы на четыре, невообразимой ширины великан, сплошь закованный в состоящую из чёрных воронёных пластин броню, обвешанную полуистлевшими шкурами. Словно гора, возвышался он над сражением, и изрядно прибавляла ужаса его голова, сокрытая глухим, увенчанным длинными, что сосновые ветки, лосиными рогами, шлемом с крохотной прорезью для глаз, где царила тьма. В одной руке нечто держало гигантскую обоюдоострую обсидиановую секиру, которую обычный человек и двумя руками бы не поднял. Пару раз поведя головой, словно присматриваясь, колосс шагнул вперёд, одним взмахом развалив на полы одного из Ормовых дружинников. Скрипя зубами, хёвдинг лицезрел, как падали, словно колосья, его воины под ударами гиганта, но сам уже подняться не мог. Постыдные слёзы беспомощности заливали глаза, он не чувствовал своих ног, не мог прийти на помощь своим людям, коих привёл сюда на верную смерть.
Гигант продолжал неспешно, словно с ленцой, идти, сотрясая своим весом земляной пол, размашистыми ударами, как насекомых, убивая северян. И вот дорогу ему заступил седой кормщик, не убоявшись невиданного противника. Колосс обрушил сверху на старика свою секиру, но и старый воин не сплоховал, уйдя полуоборотом от обсидианового лезвия, Эрик, поднырнув под руку, всадил свой меч между пластин на груди по самую рукоять. Торжество победы, уже загоревшееся в глазах старика, тут же угасло. Даже не вздрогнув, гигант схватил своей огромной лапищей голову кормщика и раздавил, словно переспелый плод, оборвав ещё одну жизнь, полную достойных свершений.
– Сюда, растопчи тебя Хельхёст, иди сюда, нечисть, попробуй взять и меня, – обливаясь пеной, кричал Орм, сверля налитыми кровью глазами гигантского чёрного воина. Он даже умудрился запустить в него одним из своих топоров, что не пойми каким чудом остался в руке после полёта ярла через весь чертог. Колосс остановился, повернув рогатый шлем к хёвдингу, едва топор бессильно звякнул о сокрытый древними шкурами наплечник, в узкой прорези рогатого шелома сверкнул зелёный огонь.
– Не будет вам в посмертии праздных чертогов, забудьте про вечный славный пир вальхаллы. Судьба ваша отныне – зубодробильный холод и кромешная тьма Хельхейма, где бессильны ваши боги, – словно откуда-то из под земли, донесся из шлема мёртвый голос.
Гигант шёл к Орму, в проёме позади него показалась та самая ходившая вокруг дома горбатая фигура в чёрных одеяниях с посохом и лампой. Булькающие хриплые звуки издавала она, явно смеясь, но веселиться ей долго не довелось, хохот сменился полным боли визгом – в тварь со скоростью метеора влетел сгусток огня, выбросивший горбатое существо обратно наружу.
– Что до чертогов, то мы ещё посмотрим, и не тебе, тварь, знать пределы могущества моих богов, твоё место в ледяном аду, туда и возвращайся, – сказал окровавленный огнепоклонник. Он стоял, пошатываясь, в дальнем конце зала у хозяйских клетей средь куч сожжённых умертвий. Тяжка была его битва, лицо ужасно изуродовано длинными рваными ранами, не было одного глаза, кираса чёрной кожи разорвана в лоскуты, а левая рука ниже локтя и вовсе болталась на паре сухожилий. Взревев лесному быку туру под стать, крутанув над головой секиру, колосс бросился к огнепоклоннику, уже мчавшемуся на встречу. Натужным свистом рассекло обсидиановое лезвие воздух, гигант вложил в горизонтальный удар всю свою нечеловеческую силу, метя ровно в грудь Освальду, но тот невесть каким чудом пригнулся, заставив секиру пролететь в каком-то дюйме от его спины.
– Единственное, что я в силах даровать тебе, мой ярл, так это достойный конунга погребальный костёр! – крикнул огнепоклонник, миновав громадное чудище. Со всех сторон бросились на него драугры, бросив свою расправу над жалкими остатками ещё сопротивляющихся хирдманов, но опоздали. Подбежав к своему вождю, жрец водрузил тому уцелевшую руку на грудь. Истерзанное лицо Освальда озарила улыбка, от его ладони занялось пламя, охватившее ярла и самого жреца, расходясь вокруг, погребая как умертвий, так и павших северных воинов.
А за секунду до того, как от жара, лопнули глаза и обуглились уши, Орм увидел взамест стропильных дубовых брёвен золотистое сияние и услышал цокот копыт да прекрасное женское пение. К нему по небесному своду во весь опор неслась дева битв, за его душой поспешала валькирия, дабы провести чрез врата вальхаллы Вальгринд, да усадить на застеленную кольчугами скамью великого чертога. Где Орм со своим хирдом, нарекшись эйнхериями, пируя и сражаясь на радость всеотца Одина, будут ждать последней битвы.
Глава 1
Вестница скорби
В меру быть мудрым для смертных уместно.
Многого лучше не знать.
Редко тот радостен сердцем, чей разум.
Больше чем надо прозрел.
Едва поднявшееся из-за заснеженных пиков, гонимое вечно голодным волком Сколлем, око богов застало ярла Руагора в дороге. По почти невидимой средь корней тропе, утопающей в усыпанном ягодами мху, петляющей меж стволов многовековых сосен и елей. Шёл могучего вида старец в кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги на обвязках и дорогом подбитом мехом красном плаще, застёгнутом с правого плеча узорчатой фибулой. Плащ покрывал длинную, вышитую родовым узором свободную рубаху, стянутую широким поясом, украшенным медными бляхами, отягощённым сегодня лишь ножнами с длинным охотничьим ножом.
Хотя если бы кому довелось увидеть сейчас своего вождя, будь то хирдман, ближник или обычный бонд Фьордфьёлька, земли вотчины Руагора, он вряд ли бы его узнал. Дело было не во внешности, да и не в одежде. Всё те же длинные седые волосы, убранные в тугой хвост, та же окладистая, заплетённая в косы борода, обрамляющая иссечённое хитрой вязью шрамов и морщин обветренное лицо с небесно-голубыми глазами.
Каждый, кто знал Ярла, а таких было немало, не переставал удивляться не по годам задорному блеску этих глаз в дни мира и огню бешенства сродни бешенству берсерка в кровавой сече боя. Разменявший шестидесятую зиму Руагор всегда словно дышал жизнью, в свои годы он играючи мог поспорить в пляске мечей с любым молодым хирдманом, не морщась рвал серебряную гривну пальцами, да и в бурю, когда из-за волн не видать было горизонта, менял правило драккара на весло да грёб так, что трещало и гнулось древко, норовя разлететься в щепы.
Но сегодня глаза старого воина запали и потускнели, а плечи опустились, словно в один день легли на них все прожитые зимы. По тропе сегодня шёл не гордый Ярл, а древний старик с низко опущенной головой, прижимавший к груди меховой свёрток, увязанный с небывалой заботой.
В кронах, воздавая хвалу рассвету, переливисто щебетал многоголосый птичий хор. Лес, окружавший Руагора, начинал с рассветом новый день: закопошились мелкие зверьки, застрекотали насекомые, по стволам вовсю носились белки, чуя приближение зимы, пополнявшие запасы. Нет-нет да и пробегали зайцы, в этой части леса никто не охотился уже давно, и зверьё чувствовало себя вполне вольготно. Показался даже коронованный ветвистых рогов короной сохатый, с любопытством оглядел он путника, и неторопливо, без опаски скрылся в ближайшем буреломе. Как и любой мужчина, Руагор-ярл был прирождённым охотником, но сегодня он даже не взглянул на лося, не трогали его и трели пернатых владык неба.
Старец продолжал размеренным широким шагом торить редко видевшую людской сапог тропу, часто останавливаясь, ещё ниже склоняя голову. Почти прижимаясь ухом к свёртку, из которого доносилось едва слышимое натужное хриплое дыхание, временами переходившее в полный страдания тихий кашель, заставлявший ярла морщиться, словно от невыносимой боли. Ведь там, средь мехов, надёжно укутанный любой матери на поученье, едва теплился крохотный огонёк жизни, его отчаянно борющийся за жизнь внук, не разменявший ещё и четырёх лун. Подарок бесследно сгинувшего в походе сына, ныне несомненно ставшего эйнхерием в чертогах Одина, последний из его, Руагора, рода. Только маленькое личико выглядывало из шкур, бледное личико с закрытыми глазами, сведённое болью, от которой разрывалось сердце самого ярла.
Хворь нагрянула нежданно, почти две седмицы назад. Сначала мальчик просто плакал без остановки, его стал пронимать жар, как и со всеми детьми его возраста, этому не придали особого значения. Заварили нужные травы, принесли требу Асиньям, прекрасной Фрейе и Эйр Целительнице, но хворь не отступила. С каждым днём становилось только хуже, появился кашель, ребёнок перестал есть и почти не спал. И тогда под жертвенный нож пошли уже не звери, недрогнувшей рукой орошал кровью трэлов, юношей и дев Руагор алтари богини любви и плодородия, но она оказалась глуха к его мольбам. Вскоре малыш, к ужасу деда, перестал и кричать, только через силу надрывно дышал да кашлял, закрыв глаза, ещё толком не успевшие увидеть мир, и уже не открывал.
Древняя, нянчившая ещё Руагора знахарка лишь развела руками, опробовав все свои средства в конце концов заявив ему, ярлу: смирись, мол, воля богов, таков его вьюрд, –за что и выпорхнула, словно птица, вдохновлённая пинком, из ярлова длинного дома.
