Саги зала щитов. Адульв. Пламя, зажжённое тьмой

скачать книгу бесплатно


Поклонившись чуть не в землю, мальчик, сжав ценный подарок, метнулся обратно к дверям.

– Добре тебе досталось, добре. – удивленно воскликнул мастер Бруни Скегисан, машинально почесав наголо бритую голову, глядя на уже добротно посиневшее на оба глаза лицо Адульва. Не смотря на зиму, на дородном кузнице были только штаны да кожаный фартук, сплошь покрытый сажей, как и вечно красное от постоянного жара кузни лицо с короткой опаленной бородой. – И куда только Хорт глядел, во Руагор воротится, ахнет – искалечили внука.

– Ай! – махнул рукой мальчик. – Не должно войну над пустяшными ранами горевать. – присел Адульв на небольшую скамейку, аккурат под него в самом углу крытой навесом уличной кузни, чей большой сложенный из обожжённых глиняных кирпичей горн- редкий природный камень- выдержит жар надобный для плавки, дымно чадил вытяжкой на обширном подворье Бруни.

Усилиями самого кузнеца и ратовавшего за лучшего оружейника на всем Хальконире ярла Руагора хозяйство Бруни Скегиссана разрослось на зависть всем щурам настолько, что пришлось на манер крепости обнести его высоким плетнем. Помимо длинного дома, где жил сам мастер с подмастерьями и немногочисленной семьёй, да еще прадедовской каменной вросшей в землю кузни, появилась пара добротных сараев – один под крицы да инструмент с заготовками и формами, другой под дрова. Вырылся, несмотря на ближний берег, колодец и, конечно, гордость всего Лерстверта – большой плавильный горн, занимавший навесом четверть всего подворья, под которым скромно, присев в сторонке, и разместился Адульв, являвшийся здесь частым гостем.

Вот и сейчас, он заворожено тонул взором в буйстве пламени, неистовом огненном безумии, творившемся в метавшем искры горне. Его завораживала эта бесконечная пляска, ярившейся первородной стихии, ее извечный танец, единожды увиденный мальчиком и навсегда оставшийся в его сердце. Он не мог объяснить, почему его так влечет эта неописуемая опасная красота, но твердо знал, что просто не в силах обходиться без неё. А пока внук Руагора наслаждался созерцанием языков пламени, вокруг него вовсю кипела работа.

Двое перемазанных сажей дюжих, косая сажень в плечах, подмастерья, обнаженные по пояс, что было сил раздували меха, пока в большем оплавленном котле, подвешенном над горном, плавились железные крицы, а рядом уже лежало множество готовых форм под длинные полосы разной ширины да длинны и под клинки. Бруни получил от Руагора большой заказ и вот уже пол седмицы к ряду, днями отливал железо, а по вечерам уже в маленькой кузне доводил молотом и жаром клинки до ума, покуда подмастерья оковывали щиты, вязали чешую ламеляров, да склепывали шеломы. Проковку мечей он не доверял не кому.

Старый известный на весь север мастер до заката успел отлить немало форм, и, когда око богов полностью опустилось за пики Саркнара, настал так страстно ожидаемый Адульвом момент, когда Бруни, наконец, удалился в прадедовскую кузню.

Алели багрянцем клинки меж углей малого горна. Время от времени внук Руагора, наплевав на неудобные толстые перчатки, брал одну из заготовок щипцами, ложа раскалённый меч на наковальню, и в тот же миг эхом разлетался звон молота по маленькому помещению, скупо освященному пламенем горна. Адульв подавал клинок то вперед, то назад, изредка ставя на ребро, покуда Бруни точными ударами заставлял раскаленный металл обретать форму смертоносного орудия, которое уже вскоре вдоволь насытится теплой человеческой крови. А в такт ударам молота, лились и рассказы кузнеца, которые открывали пред детским воображениям целые удивительные миры.

Он вещал о дивных дальних странах, что на западе, куда яростными молниеносными набегами ходил их народ. Правда, в последние годы добыча перестала быть легкой, поскольку народы тех земель объединялись под одной верой, чье божество высекало врагов безжалостно, создавая поистине могучие братства воинов, именуемых орденами. Рассказывал и о собственных землях, большую часть года скованных льдами, бесчисленных островах и архипелагах, тонущих в вечной вражде не знавших единого правителя со времён исхода, но имевших множество славных вождей ярлов и конунгов, воспеваемых скальдами за великие походы и завоевания.

Из этих историй Адульв узнал про леса Торста, под чьими кронами вершили свои обряды инициации неистовые берсерки, принимая облик диких зверей. Узнал он и про остров Райсьярен, где вечно гневается вулкан, а в его тени обучаются жрецы – огнепоклонники, что могут повелевать силой огня. Мальчик словно воочию видел могучих богов Асов и Ванов во главе со всеотцом- одноглазым Одином, с двумя воронами на плечах Хугином и Мунином, думающим и помнящим, и его жену Фриг- матерь Бальдра, прекрасную Фрейю. Переменчивого Ньерда- владыку морей с его дочерью Ран, покровителя ремёсел и громовержца Тора. Могучего и храброго Тюра оставившего руку в пасти у Фенрира. Но больше всего Адульву нравились рассказы об Альвах. Он просил пересказывать их раз от раза, о светлых обитателях лесов, изредка попадающихся человеческому взору, а также о коварных, темных, ушедших под корни Мидгарда, на ровне с низкорослыми крепышами и великими мастерами Цвергами, чаще именуемых гномами.

За бесконечным потоком захватывающих историй, уносящих детскую фантазию в далекие края к сказочным существам, мальчик и не заметил, как последний из прокованных клинков, шипя, опустился в бадью с водой, а уставший Бруни, утерев тряпицей пот, положил молот на наковальню.

– Ну, мой маленький помощник, пора нам по домам, на дворе уже во всю властвует ночь, а мне не особо хочется выслушивать кюну на ровне со Сольвейг. Они, поди, переживают уже.

– Тогда до завтра, мастер Бруни.

– Несомненно, маленький ярл, несомненно. – кузнец, тяжело вздохнув, присел, едва со свойственной всем детям торопливостью. Адульв скрылся, плотно притворив за собой дверь, даже не заметив, что кузнец не особо торопится тушить горн.

Мальчик ушёл, и Бруни овладела сильная тоска. Он тоже безумно любил эти вечера, проводимые с Адульвом. Ему нравился смышлёный любознательный мальчуган, что мог бы стать отменным кузнецом, но норны сплели свой холст иначе. Его вьюрд когда-нибудь стать ярлом, а что до Бруни, ему и вовсе некому будет передать своё дело. Богиня Фрейя, поскупившись на сыновей, даровала ему лишь двух дочерей, прекрасных любимых, но всё же дочерей. Но дочерям – дело, да навыки не передашь. А подмастерья хоть и толковые, но нет в них того огня, что есть в глазах внука Руагора. Для них это дело- просто работа, а для него могло бы стать жизнью, ведь паренек так тянется к огню и знаниям, как и всеотец разменявший за мудрость своё око. Погружённый в раздумья Бруни просидел так около часа, а затем, наконец, поднявшись, достал тщательно спрятанную от мальца заготовку.

Вынырнувшая прям перед мальчиком, едва освящённая скупым лунным светом, фигура заставила Адульва невольно вздрогнуть. Возвращаясь, домой по тщательно вычищенной тропе, меж высоких сугробов, не глядя по сторонам. Маленький ярл, все ещё прибывая мыслями в рассказах его лучшего друга Бруни, мечтая выбраться когда-нибудь за пределы Хальконира. Он, гадая в каком настроении Сольвейг, думал о том, светит ли ему сегодня партия в Хафлтафл, даже и не заметил, как из-за ближайшего дома, где упрямо голосила собака, вышел незнакомец в плаще, с сокрытым тенями капюшона лицом, закрыв ему дорогу.

– Здравствуй, Адульв, домой поспешаешь? – голос был приятный, женский, немного знакомый, и потому мальчик слегка расслабился.

– И тебе славных лет, да коротких зим, извини, не упомню твоего имени. – Адульв тщетно пытался разглядеть сокрытое тенью лицо.

– Меня зовут Лисил, мы уже виделись пару раз прежде, а что у тебя с лицом? Ратная наука следом наградила? – приблизилась она, пока Руагоров внук напрягал память, покуда не вспомнил её.

Эта девушка жила в небольшом домике невдалеке от причалов, по левую руку, если смотреть со стороны берега Фьорда. Она не приходила на празднества, не являлась на славище, принося требы да дары Асам, и ни с кем не общалась. Она тихо, незаметно жила в Лёствёрте, кормясь трудом двух молодых рабынь. Редко, выходя из дома, часто пропадая в лесу, и почему-то эту приятную обликом девушку недолюбливала старая, почти древняя, знахарка Сегурдра.

– Скоро у тебя важный день, будущий ярл, и выглядеть тебе должно достойно. – встала она почти вплотную.

И вновь его лица уже во второй раз за день коснулись девичьи руки, только, в отличие от теплых прикосновений Сольвейг, пальцы девушки были холодны как лёд Ётунхейма, но, как нестранно, от них, покалывая кожу, расходилось необычное, даже приятное тепло. – Вот так намного лучше. – сделав шаг назад, изрекла Лисил. – Ну, а теперь беги, не заставляй матушку волноваться и не забывай, что вскоре тебе предстоит, пожалуй, самая важная встреча в твоей жизни.

– Это, интересно, с кем? – поинтересовался Адульв.

– Всему своё время. Придёт срок и узнаешь. – загадочно молвила Лисил, миновав мальчика, растворившись в ночных тенях. Она оставила Руагорова внука наедине с повисшим в воздухе вопросом.

Мать, как и всегда, дожидалась Адульва стоя, не смотря на холод зимней ночи на высоком крыльце ярлова дома. Немного погрузневшая за последние годы, в дорогом зеленом платье до пят и накинутой на плечи меховой шалью, стояла она, нервно теребя длинную косу, плетенную золотыми нитями. Ее серые глаза, обведенные едва видимой сетью морщин, тревожно всматривались в ночную тьму Лёрствёрта, местами освященную факелами.

– Ну чего ты, мам, каждый раз будто из похода вернулся. – Больше для вида проворчал мальчик, когда Аникен обняла его. Он, конечно, знал, что матушка сильно его любит, но и не догадывался на сколько. Для неё он был тем самым смыслом существования, ради которого человек готов шагнуть в пламя. Кроме сына у Аникен, лишённой семьи и дома, привезенной некогда в рабском ошейнике из далеких земель, не было никого. Только он и тёплые воспоминания об его отце- единственном мужчине её жизни, что вихрем влетел в её душу, оставив смертью своей не зарастающую рану и так похожего на себя сына, предавшего сил жить дальше.

Закончив с объятьями, мать немного отстранила мальчика, принявшись внимательно осматривать его лицо.

– Есть хочу, целый день ни крохи во рту не было.

– Да, да, сынок, пошли. – было видно, что Аникен порядком растеряна.

– А, явился, паршивец? – не поднимая головы, молвила Сольвейг, так и не растаявшая даже в тепле ярлова дома со своей необычной кожно-кольчужной бронёй. Хортдоттир сидела на лавке за большим, заставленным уже поостывшими яствами головным столом, что стоял меж очагом и возвышением под ярловским креслом. Она любовно водила отточенными движениями точилом по, и без того идеальному, лезвию одного из своих клинков.

– Сама ты, паршивая кошка, бешенная. – буркнул мальчик, садясь за стол, тут-же цапнув с большой миски добротный кусок жаренной баранины, придвинув поближе кувшин с молоком. На детском языке вертелась ещё парочка выражений, коими Адульв непременно одарил бы названную родственницу, но он прекрасно знал, что, когда она так самозабвенно занимается своим оружием, лучше не лезть, себе дороже. Это не на шутку разозлит Хортдоттир.

– Что ж ты зазря пугаешь меня, Сольвейг. – Аникен, присев рядом с сыном, нежно гладила его по непослушным светлым вихрам. – Нос с доброе полено, лицо- сплошной синяк. Так ведь не шутят, я испереживалась вся.

– А что, невидно что-ль, так по сопатке выхватил? – Сольвейг подняла, наконец, голову и замерла, широко раскрыв рот и вытаращив глаза. В повисшей тишине брякнулся о пол, выроненный точильный камень. Хортдоттир казалось, что она тронулась рассудком. За столом, напротив неё, набивши рот мясом, сидел Адульв. Он то же, в свою очередь, удивлённо, непонимающе глядел на изумленную Сольвейг, такой растерянной ему покамест её видеть не доводилось. А дева меж тем пыталась привести в порядок собственные скачущие, подобно конскому табуну, мысли. На детском лице, коему опосля перелома и правки должно было быть распухшим и посиневшим, не было и следа травмы, словно не было, как и тренировки на ристалище, так и самого перелома. Ровненький носик и чистая кожа, ни кровоподтёка, ни синяка.

– Ты будто навью увидала! – сконфуженно хохотнул мальчуган, коему становилось неуютно, когда так на него смотрела Хортдоттир.

– Что с твоим лицом? – зловеще, тихим голосом вопросила Сольвейг.

– Так это тыж сама мне нос вправила, не уж-то кривой будет, коневалка- златы руки?

– Я так не думаю. Эй, Рунольв, кадку с водой.

Сидевший неподалеку в углу, следящий за очагом, старый раб, из тех, кто служит не за страх, а за совесть, кивнув Сольвейг, вышел на улицу и вернулся вскоре с полным до краев деревянным ведром.

– А ну, глянь. – Хортдоттир подтолкнула маленького родича к ведру.

– Вот те раз. – только и смог выдавить из себя Адульв, узрев своё отражение, когда вода в кадке, наконец, отстоялась. Руагорову внуку было не привыкать возвращаться с ристалища плотно покрытым синяками, да ссадинами. Он догадывался, что личико опосля такого удара у него «приходи смотреть», но из воды на него, вопреки ожиданиям, смотрела порядком ошалевшая физиономия, чуть-ли не дышащая здоровьем. Знавший как долго проходят следы воинских учений, мальчик только и смог что пару раз недоверчиво моргнуть, да протереть глаза в тщетной попытке отогнать морок.

– А теперь объясни. – сузила глаза Сольвейг. – Если тебя после ристалищинских зуботычин не одарила своим поцелуем явившаяся из Асгарда Фрейя, в чем я сильно сомневалась, то как, родич, позволь поинтересоваться, у тебя зажило лицо, где ты, пройдоха, был? Ведь не в лесу с Альвами хороводил?

– Так это у Бруни клинки проковывали, а потом сразу домой, как ты и велела. – видно было, что мальчик ошарашен не меньше Хортдоттир.

– И всё? – Сольвейг не сводила с родича пристального сурового взгляда.

– Ну да всё. – и тут лицо Адульва словно окаменело, полыхнуло огнём от воспоминаний, от встречи с девушкой затворницей. – Нет, не всё. Покуда домой шёл, со мной заговорила эта Лисил, та, что почти у самых причалов живет. Говорила мол, скоро день у меня важный, встреча какая-то предстоит, непонятно с кем, лицо потрогала. Руки у неё холоднющие были, словно Драугр пощупал.

– С кем встреча?! – дрожащим голосом спросила мать, от чьего лица словно отхлынула вся кровь.

Аникен и Сольвейг показалось, что в большом зале, освящённом длинным очагом, разом померк свет. Тревожно переглянулись они, зная кому, служит затворница и к кому ходит в лес к подножию Саркнара по мало хоженой тропе дабы постигать знания темного сейда. И от этого знания, не к ночи упомянутого, обеих женщин, молодую и зрелую, пробрал озноб.

Словно больной зуб, временами накатывающий с новой силой, не давая забыться, ожило в голове Хортдоттир воспоминание восьмилетней давности. Когда ярл Руагор скрывшись в лесу с больным, почти мертвым внуком-грудничком, воротился спустя полдня уже со здоровым мальцом. Все эти годы Сольвейг тщетно пыталась выведать правду, что все же произошло в тот день. Но упиралась в стену молчания, некогда возведённую, словно воды в рот набравших отца и Руагора, единственных знавших правду о том дне. И вот теперь спустя столько лет, завеса тайны начала приоткрываться. В её голове, словно молотом, застучал вопрос, почему одна из самых властных женщин севера вдруг заинтересовалась необычным мальчиком, уж не сама ли вестница скорби сподобилась задержать едва треплющуюся в Адульве жизнь.

Сольвейг чуть не с испугом глянула на маленького родича. Что этой ведьме помощнице смерти надо от него, от её воспитанника? Мысли, одна чернея другой, заметались в голове Хортдоттир, сковывая льдом душу. Нет, не отдам, чуть не вслух выкрикнула Сольвейг, только не его, горло перегрызу, разрублю на полы. Класть на то, что она жрица самой Хель, костьми лягу, но моего Адульва ей не отдам.

С грохотом распахнулись обе створки дверей Ярлова чертога, в зал, сопровождаемый порывистым ветром, принесшим снежную хмарь зарождающейся метели, буквально влетел Хорт одноглазый. Единственный глаз старого молотобойца, казалось, метал молнии, а и без того обезображенное лицо неузнаваемо исказил гнев. Адульв невольно сжался в комочек, таким деда хорта ему до сего дня видеть не приходилось. Упасите Асы тех ворогов, коим выпало незавидная доля в бою узреть эту личину старого Хирдмана.

– Совсем помешалась, блажная. – упёр он руки в стол напротив Сольвейг.

Дальнейшее, для в конец уставшего за долгий день Адульва, слилось в единую картину. Он узрел метавшегося по залу туда-сюда, отчаянно бранящегося Хорта и невозмутимо сидящую Сольвейг, изредка огрызающуюся короткими сдержанными фразами. Мальчику казалось, что ругань старого молотобойца с дочерью никогда не закончится, но вмешалась его мать. На вопрос Аникен, что всё-таки произошло и почему Хорт такой злой, одноглазый ответил, что, мол, дочурка его солнечный лучик, не иначе как по недосмотру богов заимевшая в замест головы гнилую сосновую чурку. Этой самой чуркой додумалась вызвать на Хольмганг Хьярти Освальдсанна.

При упоминании прославленного молотобойца и одного из лучших учеников Хорта, что Адульв, что его мать только и смогли, что дико уставиться на Хортдоттир.

– Да когда ты еще толком щит не умела держать, он уже право на второй воинский браслет получил. О чём ты вообще думала?

– Не веришь, в меня ставь на него. – равнодушно, словно о чем-то незначительном сказала Сольвейг, до сих пор странно посматривающая на Адульва, от чего тому вновь становилось, мягко сказать, не по себе. У неё завтра бой с одним с одним из сильнейших молотобойцев Лёрствёрта, а она все на меня пялится. – думалось мальчонке.

Оторопевший от последнего высказывания дочери, Хорт одноглазый только и смог, что, встав посреди зала, очумело уставиться на неё. Ему и впрямь начало казаться, что Сольвейг в действительности повредилась рассудком. Или это просто так играли отсветы пламени очага на её глазах, делая её взор сродни взору берсерков за миг до трансформации, когда выжженные огнем бешенства, пропадали все чувства.

– Ты хоть представляешь, что ожидает тебя завтра утром? – единственный глаз старого молотобойца буравил дочку.

– Ещё одна зарубка на правом клинке, не более. – зловеще улыбнулась она в ответ.– И достойное подношение всеотцу Одину в виде могучего Эйнхерия, или приятный дар владычице Хель. Но это дела завтрашние, а пока меня ожидают более насущные вопросы. – хлопнув себя по коленям, Хортдоттир, поднявшись, направилась через зал в сторону дверей, попутно состроив притворно жуткую гримасу Адульву.

– А что до тебя, маленький родич, мигом доедай и спать, и чтоб по возвращению застала тебя во всю храпящим, а не то так всыплю, долго на нужник не сядешь.

Хлопнувшие за ушедшей Сольвейг двойные створки дверей вновь запустили в дом, пронизывающий холодом, полный снега ветер, лютующей метели. Искоса глянув в след удалившейся дочери, Хорт тяжело опустился на лавку, сокрушённо покачав головой, подтянув к себе со стола кувшин с пивом.

– Зачем ей это? – недоумённо спросила Аникен. – Этот Хольмганг, все в толк не возьму, да тем более с Хьярти, с заведомо сильнейшим противником.

– А я почём знаю, вот у неё и поинтересуйся. Видать и сами Ассы не ведают, что творится в её шальной голове. И Руагор, как на зло на Тинге, уж он то вправил бы им мозги, ярл как никак. – Буркнул старый молотобоец, крепко приложившись к кувшину, минуя такие мелочные формальности, как кружки или рог.

– А может он, ну в смысле Хьярти, оскорбил её чем? – подал голос Адульв, привлекая к себе внимание матери и наставника.

– Не, он слишком уважает меня. – Мотнул головой Хорт в ответ на вопросительный взгляд Кюны Аникен. – Мы неплохо сдружились, покуда я учил его молоть в пыль людские кости молотом, да и человек-то он вообще-то не плохой, задора, как и воинской спеси, как и во всех Хирдманах хватает, но к понятиям чести он прилежен.

– Ну как бы ты, дядька Хорт, его ни учил, не наставлял, а всё равно Сольвейг этого Хьярти завтра утречком порубит в капусту. Ему до неё, как тебе до Ётуна. А как же ещё, я-то кровавую кройщицу знаю. – нетерпящим возражений тоном, с важным видом, невнятно заявил маленький ярл, снова набивши рот тушеным мясом. Похоже, вера мальчика в нареченную тетку, а именно ей ему приходилась Сольвейг, была несокрушима.

– Надеюсь ты прав, Адульв, надеюсь ты прав. – натяжно улыбнулся одноглазый молотобоец, вспоминая время, когда обучал Хьярти и то, что силой, что навыками тот напоминал Хорту его самого. И вот он выпестовавший обоих, и дочку, и Хьярти сидит нынче здесь в тепле ярлова очага и прикидывает какие шансы есть у его дочурки, его маленькой Сольвейг против этой кучи мышц. И мысли его были темны, подобно нынешней ночи, а вой метели, словно зверь завывающей, снаружи только делали их мрачней. Ведь ставящей на свою скорость Хортдоттир хоть и вкусившей крови в набегах, завтра придётся биться по колено в снегу против длинного, тяжелющего молота, способного одним ударом оборвать её жизнь.

– Ох, разошлась непогодица, сызнова все кости ломит. – бормотала себе под нос старая Сегурдра, шевеля кочергой дрова в очаге.

Эту маленькую сморщенную бабушку знал весь Лёствёрт и не нашлось бы такого жителя, кто сказал бы про неё злого слова, ведь уже по более девяноста зим она залечивала хвори жителей Фьордфьёлька, будь то рана, жар, отравление, да и вообще любой недуг, всегда шли кланяться к старой Сегурдре. Мало нашлось бы хворей, что не смогла бы она изжить своими травами да заговорами. Воистину улыбнулась ей Фрейя, одарив лекарским даром. Но оставался один недуг, против которого бессильны были любые настои и припарки, супротив этой болезни старушка не знала ни заговоров, ни заклинания. Старость- неизлечимая хворь, долгой жизни, брала всё же своё. Вот и сейчас маленькая знахарка плотнее куталась в меха, сидя пред пламенем, пытаясь согреть старые ноющие кости, разозленные пришедшей с моря непогодой.

Погружённая в хлопотные думы, Сегурдра сидела на невысокой лавке в своей рубленой темной полуземлянке, завешенной от угла до угла сотнями пучков сухих благоухающих лечебных трав всех мастей. Рядом с очагом, в ногах старушки стояла каменная, чуть ли не старше самого городища, ступка и толкушка. Ещё совсем недавно в ней знахарка молола очередной травяной сбор для юного Харальда. Ох, и сильно же помял его лесной хозяин, рогатый тур, на недавней охоте. Видела старушка тушу зверя. Действительно он велик был, да могуч, трех охотничьих псов затоптал, да и сам слег не ранее третьего копья. Но ничего, впредь наука парню, нечего вперед старших, тертых жизнью охотников лезть. Лесной зверь умен, не смотри, что не говорит. Главное, жив остался, а кости молоды срастутся, а в остальном она, старая Сегурдра, поможет, ведь как иначе. Асы не дают знаний и сил бесцельно, без нужды.

– Да, боги мудры, они сподобятся помочь достойному, на всё их воля и их мыслями невиданные ткачихи норны плетут, холсты судеб для каждого, для каждого, кроме него. – оборвала себя старая знахарка, припомнив ярлова внука. Вот уже сколько зим наблюдает она за этим жизнерадостным любопытным мальчонкой и неустанно перебрасывает рунные камни. Но раз от раза, сотни раз, они ложатся одинаково, как и в тот первый бросок много лет назад, так напугавший её своим раскладом. Тогда когда ярл Руагор вернулся из лесу со своим внуком. Громкий стук в дверь оборвал ход её мрачных мыслей.

– Войди, кого бы там не прислали боги.

– По здорову тебе, почтенная Сегурдра. – спустившись по лестнице, ведущей от двери, в маленьком жилище оказалась Сольвейг, низко поклонившись хозяйке.

– А, здравствуй, девочка моя. – Улыбнулась старушка, глядя на Хортдоттир и указывая на лавку у стола в дальнем левом углу от входа. Она любила эту непоседливую девчушку, дочь почтенного молотобойца и ближника ярла, уже ставшую взрослой женщиной, но в глазах знахарки она так и осталась непоседливой малышкой, той, кому она заговаривала грыжу и лечила полученные на учебном ристалище синяки да шишки. А позже, когда Сольвейг подросла, старушка обучила её многому из того, что знала сама, в основном многогранной науке травничества, в тайне надеясь, что сможет воспитать себе замену. Но, кипящая огнём битвы, кровь отца взяла все же своё, к сожалению Сегурдры. Сольвейг куда как охотней кромсала плоть, нежели залечивала. Ну, как уж норны сплели.

– Ну, девонька, зачем пожаловала в столь хладную ночь? – поинтересовалась старушка.

– Что связывает Адульва с вестницей скорби, поведай всё, что знаешь.

Буря, бешено надрываясь создаваемым скальными стенами Фьорда воем, лютовала до самого утра, пока не утихла, будто разбитая лучами ока богов, поднявшегося из-за подпирающих небосвод заснеженных пиков Саркнара. Лёствёрт потихоньку оживал, начиная дышать сотнями дымоходов, но население городища не предалось обыденным утренним хлопотам. Не чистились занесённые снегом дорожки, протестующе мычал, хрюкал и блеял не кормленный поутру скот. И даже, небывалое дело, оба горна, что большой, что малый на подворье мастера Бруни не дышали жаром и дымом.

Едва занялся рассвет, все жители от мала до велика потихоньку стекались к берегу. Сегодня им предстояло редкое зрелище Хольмганг. Нет, конечно, скучными, лишёнными потех, за исключением празднеств, долгими зимами эти поединки чести случались, но этот Хольмганг был особенный, ведь редко когда сходились два таких война и на столь разном оружии. Успевшая неплохо зарекомендовать себя в походах Сольвейг – мастерица боя парными клинками и воспитанник её отца Хорта одноглазого, Хьярти Освальдсан- бывалый, могучий молотобоец, имевший собственный дракар с небольшим хирдом, правда связанным клятвами с ярлом.

Нацепивший дорогую красную шёлковую рубаху по наказу матери и ей же расчёсанный Адульв, со стайкой сверстников, уже загодя, застолбил себе место у специально отведённого, обложенного камнями круга, около двадцати шагов в поперечнике. Именно в этом круге, расположенном у самой кромки замершего по берегу океана, меж скованных льдом причалов и корабельных сараев, надёжно берегущих от непогоды морских коней крутобоких Дракаров, исстари проводились Хольмганги.

Маленький ярл со смесью восторга и ожидания наблюдал из напирающей толпы за матерью. Кюна Аникен в длинном вышитом красном платье, покрытом подбитым темным мехом плаще, схваченном на плечах большими серебреными фибулами, стояла посреди круга и была необычайно строга и сдержанна. А как же иначе, ведь именно она за отсутствием ярла, являлась представителем власти во всём Фьордфьельке.

Взгляд Адульва то и дело бродил с матери на Хорта, явившегося в своей, будто приросшей к голове и плечам, порядком истлевшей медвежьей шкуре с неизменным необычным полу-молотом полу-чеканом. Одноглазый молотобоец был явно на взводе, ведь его дочка будет биться, верно, насмерть. Окруженный преданными хирдманами ветеранами и множеством своих воспитанников, он то и дело поглядывал на противоположный конец оцеплённого ярловыми хирдманами круга. Часть воинов из тех, кто не отправились с ярлом на Тинг, в полных ламеллярных бронях и шеломах, стояли по периметру круга, обнажив по традиции клинки и, подняв, будто для сечи, круглые щиты, выкрашенные в чёрно-красные цвета, цвета Лёрствёрта.

Там, напротив Хорта, за этим оцеплением, со своими сподвижниками и многочисленной роднёй, боя ожидал Хьярти. Казалось, сплетённый из тугих мышц, высокий, могучий воин с распущенными светлыми волосами и короткой бородой. Единственными одеяниями ему служили широкий воинский пояс и штаны, заправленные в меховые сапоги, да, пожалуй, еще шедевр кузнечного мастерства- кованые пластинчатые наручи, защищавшие руки от ладоней до локтя. Освальдсан с улыбкой перекидывался с дружками шутками, перебрасывая из руки в руку тяжёлый двуручный молот, обоюдное квадратное било которого украшала затейливая гравировка. Он явился, как и Адульв загодя, а вот Хортдоттир пока запаздывала и, оттого средь толпы Лёствёрсцев поползли шёпоты и пересуды, коими подневольно всласть насладился маленький ярл.

– Да, видят боги, не такая уж она и смелая, как отец, одно бахвальство. – уверенно заявила одна из напиравших позади женщин.

– Ага, сильна ты болтать, вон сама на Хельги глянь, а потом кликушничей, может она сгоряча, с дуру ляпнула, а теперича ногти грызёт, но деваться некуда, иначе получит клеймо позорное Нидинг, тут уж и славный Отец не поможет.– ворчливо прошамкал в ответ беззубый дед.

– Во, парочка, сплетница пустобрешница, да дряхлый выживший из ума пень, чего вы вообще знаете?– зазвучал сильный мужской голос. Но как Адульв не крутился и не старался, так и не смог увидеть говорящего.

– Я вот, скудоумы, был с ней в последнем осеннем походе и воочию видел, как стояла она в стене щитов, и как Сольвейг одна из первых забралась на стену Эльготенна, городка, что мы на щит взяли. Она одна секла защитников, пока мы по лестницам поднимались. Зрелище, доложу я вам, было то ещё. Она- славная дева Щита, и Ассы свидетели мне. Не минует и часа, как голова Хьярти упадёт на снег, а его добро, включая добротный дракар, достанется кровавой кройщице, помяните моё слово.

Меж тем, волнениям жителям Лёствёрта пришёл конец, Сольвейг, наконец, соизволила явиться. И причем так, что злобно прордев лицом, Хорт витиевато выругался, и даже Кюна удивлённо подняла брови, глядя на неё. Сольвейг, пожалуй, впервые после её создания, пренебрегла своей необычной кольчужно-кожаной бронёй, а облачилась в плотно облегающие кожаные штаны и светлую шнурованную на груди рубаху короткого рукава, заправленную в широкий украшенный медными бляхами пояс, отягощённый парой ножен. Хортдоттир, заплетя свои огненно- рыжие волосы в тугую косу, наигранно и расслабленно шла, откусывая куски от полоски вяленного мяса. Улыбаясь как ни в чём не бывало, и проходя мимо названного племянника, хитро так подмигнула ему. А словно тень, сопровождющая кровавую кройщицу высокая ростом подруга. Редкой и могучей стати девушка молотобоец Баребра, что несла на плече простецкого вида молот. Единственная такая про меж лёствёртцев и вовсе взлохматила Адульву голову улыбнувшись чуть ширококостным открытым лицом встав после рядом со своим учителем Хортом. Бестрепетно приняв суровый взор наставника, что буквально прожёг облаченную в длинный усиленный кольцами хоуберк молотобойщицу понукавшую выходкам его сумасбродной дочери.

– Жители Лёствёрта! – повысив голос, почти выкрикнула Аникен, призывая зашедшихся перетолками окружающих к молчанию, едва Сольвейг с Хьярти подошли к ней, встав по обе стороны от Кюны. – Вчера Сольвейг, дочь Хорта, бросила вызов чести Хьярти Освальдсанну. Сольвейг, ты желаешь этого боя? -Хортдоттир в ответ лишь кивнула. – А ты, Хьярти, принимаешь ли, согласно древним законам, её вызов?

Могучий воин повернулся к Хортдоттир.

– Мне не нужен этот бой, равно как и твоя жизнь, одумайся, наконец, и взгляни на ситуацию в целом, мысли здраво.

– О, мыслю я получше твоего, поверь мне, да и слышу куда лучше, а ты разве не слышишь, Освальдсан. – молотобоец непонимающе уставился на продолжавшую меж тем воительницу. – Напоминает цокот копыт, правда, какой-то не ровный. – злющая фирменная ухмылка расцвела на её полном веснушек лице при этих словах.– А это потому, что у коня этого всего три ноги взамен четырёх, это Хельхёст скачет по твою душу, трусливый клятвопреступник, слабозадый Эрги.

Напирающая на круг толпа ахнула, а одноглазый Хорт сморщился так, словно у него разом прихватило все зубы. Теперь боя точно не избежать, никто, даже самый отъявленный негодяй, если у него осталась хоть крупица чести не стерпит такого оскорбления, способного запятнать весь род. Издав глухое рычание, Хельги отошёл к своему краю круга, крутанув молотом пару восьмерок разминая руки, слова боле были здесь излишни.

– Бой до смерти, да рассудит вас всеотец Один. – молвила Кюна, покидая круг. И едва Сольвейг заняла свое место, хирдманы, окружавшие арену дружно загрохотали рукоятками мечей о щиты. Зазвучал Вапнатанг, извечный- гимн боя.

Взревев медведю на зависть, подбадриваемый частью толпы, Хьярти бросился на Сольвейг, ударив головкой молота на манер копья и тут же, перехватив рукоять, крутанув своё оружие над головой, сотряс воздух горизонтальным махом пред собой. Молниеносно, обнажив клинки, Хортдоттир ушла от первого удара полуоборотом, шагнув в сторону, а вот избегая второго, ей пришлось как кошке распластаться в длинном прыжке, пролетев в паре дюймов под едва не зацепившим её молотом. Приземлившись, разорвав кувырком расстояние, Сольвейг уже сама бросилась на Освальдсанна, рубанув наискось сверху вниз сначала левым, затем правым клинком, продолжая напирать, она крутанулась вокруг себя, сызнова повторив туже пару ударов. Раздался металлический лязг стали и глухое ворчание Хьярти. Могучий воин ловко принимал удары мечей, подставляя схваченное по краям, окованное полосами железа длинное толстое древко молота, но один из клинков вскользь задел наруч Освальдсанна, заставив того отскочить, болезненно встряхнув закованным в сталь запястьем. Под восторженные вопли толпы Хортдоттир первая открыла счет этого боя.

Адульв оглушённый, подбадривающими выкриками подёнщиков почти престал дышать, глядя на первый, увиденный в его жизни смертельный бой. Обычно спорщики на Хольмганги сходились до первой крови или же и вовсе на кулаки, редко толпе зевак доставался поединок на смерть, влекущий за собой страшную кровную месть родов. Но сегодняшним утром был именно такой бой, и мальчик, замерев сердцем, вовсе глаза наблюдал за этим диким смертельным танцем. Рыча и скрепя зубами, Хельги без устали махал неподъёмным, по меркам Адульва, молотом, выписывая своим грозным оружием невероятные круги и восьмерки, заставляя Сольвейг скакать, что заигравшийся лесной кот.

Воительница прыгала, кувыркалась, словом вертелась как уж, часто огрызаясь быстрыми шквальными атаками, едва заметно людскому глазу сверкала сталь её клинков. Кровавая кройщица не прерывая не на секунду пляску своих мечей бросалась на молотобойца, коля и рубя, словно желая всласть напоить сталь кровью Освальдсанна, уже и без того порядком окрасившегося багрянцем многочисленных порезов, правда не слишком глубоких, но, судя по гримасе воина, довольно болезненных.

Молотобоец был слишком опытен. Пройдя не один десяток битв, он не понаслышке знал, что значит более быстрый враг и, потому широкими взмахами своего оружия, старался держать Воительницу как можно дальше. Не раз и не два било его молота было близко к своей цели, пролетая в каком-то ничтожном дюйме от противника, уже почти раздавался такой приятно знакомый звук ломающихся костей, но проклятущая Хортдоттир, неведомо каким чудом, ускользала от верной смерти, в очередной раз, разрывая расстояние головокружительным пируэтом или низким перекатом.

Пару раз, тряхнув головой, да сплюнув кровь после очередного шквала ударов, завершившихся крепкой зуботычиной с локтя, сопровождаемой рёвом, да издевательским освистом лёствёртцев, молотобоец вновь устремился ей навстречу. Хельги знал, что ему нужен только один точный удар, всего один, да он подустал и тяжело дышал, но и эта стерва тоже не сможет долго продолжать бой в своём бешеном, почти нечеловеческом темпе. Множество мелких ран зудели, навлекая бешенство. Текущий, не смотря на зимний день, пот застилал глаза. Неимоверно раздражал, подначивая сорваться, но он держал голову ясной, ожидая момента, и он, наконец, настал. Приняв на рукоять очередной град невероятно помешанных меж собой рубящих да колющих ударов воительницы. Чудом избежав завершившего комбинацию укола в живот, Освальдсан, что было сил вдарил ей по ногам. На что Сольвейг, взвившись в очередном высоком прыжке, сильно подогнув под себя ноги, тут-же распрямила их, с хрустом ломающегося носа, впечатав подошвы сапогов в лицо Хьярти отбрасывая того на несколько шагов назад, с залитой кровью бородой. И тут по приземлению, не иначе сам покровитель воинов Один улыбнулся молотобойцу, Хортдоттир нелепо припала на левую ногу. Она, то ли ушибла ее, то ли вывихнула на раскатанном снегу. Для Хьярти это не имело значения. Молотобоец рванулся вперед, занеся над головой молот, уже чуя победу.