Идолы и птицы

(7) Деревня

Открыв глаза, я понял, что со мной всё в порядке, что я нахожусь в тепле, сухости и безопасности. Меня раздели и уложили в подобие постели где-то в заброшенном доме. Надо мной стоял человек неопределенного возраста, по виду бездомный, и что-то говорил. Я не понял ни слова, даже по интонации не смог уловить, ругается он или сочувствует моему положению. Пока я пытался оглядеться, он протянул в мою сторону чашку травяного чая, без сахара и весьма неплохого на вкус. После чего продолжал что-то лепетать. Постепенно взмахи его рук, жесты у виска и качания головой в стороны придали тематике ясность, в разговоре была и злость за мою безответственность, и сочувствие за видимое отсутствие ума, и радость за то, что он оказался в нужном месте в нужное время.

Вокруг меня была маленькая комнатка, наполненная очень старыми, как она сама, вещами. Большую часть этой комнаты занимала железная кровать с серо-разноцветным тряпьем, за ней был угол, забитый хаотично сваленным в него хламом. У изголовья стоял по виду не то недовольный своей жизнью шкафчик, не то прототип холодильника, причем эта штука, по всей видимости, была работоспособной. На спинке кровати висели мои куртка, штаны и кофта, мокрые, но уже отчищенные от грязи. На полу стоял мой рюкзак, запечатанный грязюкой как сургучом, показывая, что его содержимое принадлежит только его хозяину, то есть мне, и никому другому. В комнатке, кроме перечисленного, был ещё не то большой стул, не то маленький стол – в общем, табурет-переросток, используемый хозяином апартаментов в качестве стола. Я привстал, потянулся к штанам и, нащупав фигурку, просто буркнул себе под нос:

– Всё закончилось не так уж и плохо.

– Ты не отсюда? – услышал я вопрос входящего пожилого бездомного на родном языке.

Меня перекосило от удивления. Сразу вспомнились фантастические книги, где герою дают что-то выпить или он кладет себе в ухо маленький ретранслятор, после чего начинает говорить на неведомом ранее языке. Я покосился на чай. Вопрос, задаваемый мной далее, не был уверенным. В свете последних событий я вообще засомневался, говорю ли я или у меня обычные галлюцинации.

– Откуда вам знаком мой язык? – спросил я, не доверяя логичности своего вопроса.

– Я, будучи военным, проходить служит в вашей местности, там немного и освоил, – сказал бездомный, коверкая окончания и времена.

«Слава богу, что это не чай!» – подумал я. Чай должен бы был научить меня литературному языку, а не его коверканному. Но вслух спросил:

– Как я сюда попал?

– Я привез тебя домой, ты мерз неподалеку на ферме, где я работать, – медленно сказал бездомный, подбирая слова. Термин «бездомный» хоть и существовал только в моей голове, но явно был неверно подобран по отношению к этому человеку. Он хозяин жилища, который спас меня от глупой смерти, привез, напоил теплым чаем и дальше терпит мое присутствие. Да еще, как оказалось, понимает, что я говорю, и хоть и корявенько, но без особого труда отвечает. Это я здесь бездомный.

– Большое спасибо за помощь! Я не был готов к такому повороту событий и чуть за это не поплатился.

– Ага, точно! – лаконично правильно высказался он, после чего продолжил фразой на родном языке. Сказанного я не понял, но слово «имбецил» было интернациональным и звучало на всех языках одинаково, а потому его мнение на свой счет я узнал. – Надо ж так, необдуманно. Кому сообщить, чтобы тебя забрать?

– Если можно, никому, – скромно сказал я.

– Скрываешься, натворил чего? – спросил старик.

– Нет, я ничего плохого не сделал, просто перешел дорогу кое-кому, и теперь хочу затеряться из виду на некоторое время.

Он, очень спокойно обдумав мои слова, одобрительно кивнул.

– Здесь теряться самое место.

Уже не первый раз мной было подмечено, что сказать правду так, как она есть – по сути, самый удобный и выгодный вариант. Это ощущение ко мне приходило, когда я писал письмо родным, объясняя свое исчезновение. Оно же ко мне вернулось в тот момент, когда я объяснял чудаковатому персонажу причину вторжения в его размеренную жизнь. Начни я выдумывать какие-то там поводы, фальшь проступила бы наружу и стала бы причиной напряженности и недоверия, а когда сказал правду и по сути, всё сразу приобрело некую завершенность.

Человек, спасший меня, был одет в простые, по всей видимости, уже много лет ношеные вещи. Маленького роста, с очень смуглой песочно-кофейного цвета кожей. Его лицо было в глубоких, но очень толково расположенных морщинах, придающих его виду обдуманную завершенность, а руки свидетельствовали о прожитых в труде годах. Густые кудрявые волосы, седые вперемешку с черными, были неестественно грубыми и больше походили на копну проволочек. Всё это завершалось парой карих глаз с каким-то необъяснимым озорством и блеском. Его возраст не угадывался вовсе, он больше напоминал сказочного персонажа, жившего веками, чем человека.

– Меня зовут Филипп, – представился я.

– Филипп, Филипп… – задумчиво произнес человек после некоторой паузы. – А, Филя, значит. Я Кирилл Савович, – назвался он, причем сделал это с видом главнокомандующего, только что выигравшего сражение.

– Будем знакомы! – Я привстал с кровати, чтобы протянуть руку, и только сейчас до меня дошло, что мое состояние – не усталость от ночного перехода, а начинающаяся простуда. Всё мое тело: суставы, мышцы, связки – горело, болело и выкручивалось не от крепатуры. И судя по тому, как я обессилено грохнулся назад на кровать, начало предвещало невероятно тяжелое протекание болезни.

– У вас не найдется каких-нибудь лекарств? Я, похоже, сильно простыл.

– Таблеток нет. Но не переживай, Филя, вылечу, – сказал Кирилл и куда-то удалился.

Что это за Са́вович, подумал я. Если это фамилия, как в моем поддельном паспорте, то ударение должно делаться явно не на первый слог: Гаврано́вич, Саво́вич. Может, Кириллсавович – это одно имя? В любом случае, произносить такое очень неудобно. Кроме, того он без особого труда исковеркал мое имя, переведя его больше в разряд собачьих, выходит, и я имею полное право сократить его. Кирич, к примеру, или Кирилыч – совсем приятное на слух, на том и порешил.

В дверях комнаты появился хозяин жилища, волоча с собой непонятный незатейливый предмет.

– Мне тяжело выговаривать Кирилл Савович. Можно я буду называть Вас Кирилыч?

Он хмыкнул:

– Мне без разницы, хоть королевой Дании называй. Кирилыч хорошо звучит. Если ко мне говорить на «Вы», придется носить пенсне и бабочку. Я не помнить, куда их уложил.

По виду было непонятно, шутит он или говорит правду про аксессуары аристократии. Нужно будет потом поинтересоваться, может, меня спас потомок некогда великой династии. Но суть я уловил: можно было на «ты» и «Кирилычем», а мой язык давал возможность выбирать, «Ты» или «Вы».

И вот пришло время лечения. На моих глазах стало разворачиваться действие, имеющее легкий угрожающий оттенок, вполне способный усугубить мои проблемы со здоровьем. На столике были расставлены две эмалированные железные кружки, стеклянный стакан, банка с водой, какой-то мешочек из плотной ткани и самодельная приспособа с электрическим шнуром и вилкой для розетки. Я хоть и был очень слаб и еле мог удерживать концентрацию внимания, но происходящее не вписывалось в мое понимание лечения простуды, и потому взбодрило. Хоть и не оконченное, но всё же медицинское образование обязывало найти этим действиям логичное объяснение.

Кирилыч был предельно собран и серьезен, губы его сжались в трубочку. На нос он нацепил очки с оправой из какого-то древнего материала, уже не раз бережно чиненной подручными средствами. Немного полистав небольшую записную книжечку, всю потрепанную, с выцветшими страницами, он приступил к своему танцу Вуду. На один из торчков приспособы он натянул тканевый мешочек и сунул его в банку с водой. Всё село на свои места с предельной точностью, явно подогнанное под габариты банки, и образовало что-то вроде гальванического элемента из школьных экспериментов, только с незатейливой электрической схемой над крышкой. Я молча с неподдельным удивлением смотрел на всё это. Кирилыч положил на столик карманные часы и, всунув вилку в розетку, уставился на секундную стрелку. Пока стрелка часов тикала, в банке начало происходить магическое действие. Но не успел я толком рассмотреть весь процесс, как, в известный только хозяину дома и его записной книжке срок, всё уже закончилось. Отключив из розетки прибор и аккуратно вынув из воды электроды, в одну из кружек он вылил содержимое тканного мешочка, в другую – оставшееся в банке. Чудо-конструкция и древний манускрипт, описывающий её работу, исчезли из моего вида так же быстро, как и появились. Вернувшись, Кирилыч отлил из одной чашки воду в стакан, явно отмеряя что-то на глаз, и протянул его мне.

– На, пей, – с серьезной деловитостью сказал он.

– Что это такое? – удивленно поинтересовался я, наконец-то дождавшись возможности спросить.

– Мертвая вода.

– Какая вода?! – уже больше с издевкой, чем с удивлением, переспросил я.

– Мертвая. Нужно убить болезнь. Доза важно. Как станет лучше, выпей живая вода, – и он ткнул пальцем во вторую чашку.

Во всех его словах и действиях была, с одной стороны, уверенная деловитость, а с другой – полное безразличие к моей реакции. Всунув мне в руку стакан, он забрал чашку, из которой только что отмерил мне чудо-снадобья, и отправился по своим сказочным делам, оставляя меня наедине с мыслями.

«Мертвая» и «живая» вода! Уму непостижимо! Наука уже придумала скальпели на гамма-излучении, делают операции через интернет, клонирует живые существа направо и налево, а тут – мертвая вода в стакане. Архаизм в чистом виде! Я всмотрелся в воду, по виду никаких изменений в ней не было, по запаху – тоже. Да и, по большому счету, что мне было терять, выпей я содержимое стакана?.. Других медикаментов все равно поблизости не было, как и гамма-ножей. Поэтому, ещё немного поворчав про себя, я принял лекарство со вкусом обычной воды и вскоре провалился в крепкий и глубокий сон.

* * *

Мы сделали очередной перерыв в моем рассказе. Стефан всё так же деловито что-то отмечал у себя и делал записи. Фрейя же была очень заинтересована.

– Жаль, Петр, что эта часть рассказа закончилась именно на приеме лекарства. Оно подействовало?

– Специально оставлю интригу этого момента до продолжения, – сказал я, весьма довольный случайно выбранной точкой останова сюжета.

– Тогда я буду с нетерпением ждать продолжения, хотя пока слабо представляю, насколько затянется рассказ о половине прожитого года, если мы остановились только на седьмом дне от начала событий.

– Фрейя! – недовольно буркнул Стефан, после чего обратился ко мне: – Мы будем слушать ровно столько, сколько вам будет о чем рассказывать.

– Вести рассказ, Стефан, тоже весьма утомительное занятие. И мне провести месяц в рассказах о себе также не хотелось бы, ведь нужно возобновлять обучение и готовиться к новой жизни.

– Я прекрасно понимаю, но нас связывает договор, – беспомощно разводя руками, сказал Стефан. – Нашей здесь работой заканчивается прохождение моей практики, сдача второго госэкзамена и получение диплома врача. От качества выполнения этой работы зависит, насколько успешно всё пройдет. Это же касается и тебя, Фрейя, так что соберись, мы работаем вместе, – с небольшим упреком перевел разговор он уже на свою партнершу.

– Не волнуйся, Стефан, я выполню свою часть договоренности, да и, думаю, госпожа Арк вряд ли простила бы мне невыполнение. Ведь для работы важны факты конкретных действий, а описание их повторений не добавит ничего нового. Я правильно понимаю? – спросил я.

– Совершенно верно, Петр.

– Тогда фрагменты рассказа, дающие картинки, сходные с ранее описанными, я упущу, а то, что было новым и может добавить уточнения в характер моих действий, я буду описывать далее. Так будет нормально?

– Было бы замечательно, – довольно сказал всполошившийся поначалу Стефан. – Нам всё равно бы пришлось отфильтровывать повторы.

На том и сошлись. И Стефан и Фрейя были правы каждый по-своему. В перерыве я тщательно продумал, о чем ещё стоило бы рассказать из прожитого за полгода, а что из моих постоянно усиливающихся переживаний будет повторением. И после двухчасовой паузы мой рассказ продолжился в более сокращенном варианте.

(8) Новая жизнь

Я проснулся утром следующего дня, проспав, должно быть, не менее двенадцати часов. К огромному моему удивлению, от болезни не осталось и следа. Тело было наполнено вялостью от суток, проведенных в постели, но в остальном я чувствовал себя превосходно. Внимательно изучив содержимое чашки и опять не обнаружив ничего, кроме обычной воды, обескураженный ситуацией, я чувствовал себя профессором по медицинскому снобизму. И, уже не испытывая ни малейших сомнений, я выпил «живую воду» и, немного полюбовавшись своей фигуркой, оделся и стал искать Кирилыча.

Изучать место, куда меня занес случай, оказалось очень забавным. Захудалый, скорее всего, заброшенный дом имел две комнаты. Меньшая была спальней, где я провел сутки в постели, а более просторная – залом, в котором находилась старая кирпичная печь, а также кое-какая мебель: диван, шкаф и стол. Деревянный пол четверти зала был разобран, а доски от него стояли по углам. Выглядел дом нежилым. Видимо, в него заходят, только чтобы протопить печь, согревающую стену спальни. Кухни как таковой тоже не было, возможно, ранее ею была общая комнатушка между залом и спальней. Еще из помещений в доме была маленькая прихожая при выходе с боковой дверью, ведущей на застекленную веранду с присыпанным пылью хламом.

На этом всё. Удобства роскошного номера заканчивались. Ни ванной комнаты, ни туалета в доме не было, ровно как и кранов с водой. Причем не было и намеков на то, что некогда, во времена молодости той постройки, такие удобства здесь были. Освещение в доме было в виде обычных лампочек без светильников, по одной на каждую комнату. Они печально свисали в голых патронах.

Меня встретил Кирилыч.

– А, поднялся! Как здоровье?

– Отлично, я даже близко не ожидал такого эффекта. Где ты этому научился? – очень заинтересованно спросил я.

– Длинная история, я ещё учусь, подмечаю и записываю. Может и рассказать, но тяжело говорить на твой языке, стар я. – Он с досадой махнул рукой, и добавил: – Давай позавтракаем.

– С удовольствием! Я голоден как никогда ранее.

На завтрак было несколько яиц, хлеб и молоко, причем яйца мы выпили в сыром виде по специальной технологии. Делается небольшое отверстие в верхней части яйца, а дальше внутрь сыпется немного соли и надпивается, как из стопочки, опять немного солится и немного надпивается, и так до полной пустоты скорлупки. Завтрак был очень прост, и его было намного меньше того, к которому я привык. Но перебирать не приходилось.

– Кирилыч, я бы хотел пожить здесь некоторое время. У меня есть немного денег на проживание и питание. Вдвоем всё равно будет веселей, может, языку вашему меня научишь. Что скажешь?

– Одному веселья хватает, но я не против. Скоро зима, двоим легче дрова готовить. И тебе укрыться лучше места не найти. А условия выдержишь ли?

– Я выдержу, не беспокойся. Покажи, где мне можно разместиться, где помыться, где туалет, кухня.

– Размещайся там, где ты спал. Я там почти не сплю, ночь я работаю на ферма. Сторож. А дома поспать – то я на диване в зале, там дела не закончены.

– Да, я видел, ремонт пола.

– Нет, это не ремонт, подземный ход делал, – очень серьезно ответил Кирилыч.

Я не стал уточнять, путает ли он слова или просто слегка двинутый, тем более после случая с живой и мертвой водой от этого человека можно было ожидать всякого. Мы вышли на улицу. За нами сразу же увязались три дворняжки, одну из которых я уже знал. Недовольно рыча на постороннего, они пару раз гавкнули, но как только Кирилыч их обругал на своем языке, сразу же притихли, настороженно за мной наблюдая.

Он подвел меня к изогнутой металлической трубе, торчащей из дощатой крышки метрах в двадцати от входа в дом:

– Здесь вода.

Он провернул пару раз по часовой стрелке выходящее из крышки железное кольцо, и из изгиба трубы пошла вода, сделал обороты в обратную сторону – и закрыл воду. Я удивленно смотрел на это все. Раньше я удивлялся, разглядывая привычное мне окружение новым взглядом. Тут же новым взглядом пришлось смотреть на совершенно незнакомые вещи, что вызывало бурю эмоций. Заглянув под крышку, я увидел, что с двухметровой глубины выложенной из кирпича ямы поднимается труба, отводком встроенная в проходящую мимо магистраль водопровода. А железное кольцо – не что иное, как обычное окончание жесткого металлического штыря, приделанного другим концом к барашковому крану на дне ямы. Мудреность конструкции завораживала – почему бы не вынести кран наверх, как у нормальных людей, подумал я. Но задал более важный для меня вопрос.

– А горячая вода где?

– Летом в озере, зимой в тазу. Что нагреешь, то твое, – деловито произнес Кирилыч, и, уже возвращаясь к дому, добавил: – По-маленькому – где станешь, там и туалет, всё равно удобрение, а по-большому – туалет там.

Он показал в дальний левый от дома край двора и угрюмо буркнул себе под нос, показывая пальцем на стоящую у входа в дом лопату:

– Только лопату с собой бери.

После подземного хода любая сказанная им вещь выглядела так, будто он надо мной с серьезным видом подшучивает, хотя со временем можно будет и это выяснить.

Я достал из рюкзака кошелек и предложил некоторую сумму Кирилычу:

– На продукты и за беспокойство.

Он посмотрел на меня, взял небольшую часть предложенных денег.

– Хорошо, куплю что надо. Осваиваться, здесь всё открыто. Собаки тебя не трогают, но ты резко не дергайся, не пугать их.

Я остался один. При всей с виду неблагоприятной обстановке мною был получен именно такой результат, какого я хотел, уезжая из дому. Конечно, кресло у камина, хорошая ванна или сауна со стеклянной дверкой из гостевого крыла дома моих родителей мне бы сейчас не помешали. Но, по сути, я получил эконом-вариант желаемого. Мои близкие остались в безопасности, я остался под влиянием своей фигурки, любые ниточки, дающие даже мизерный шанс меня найти – оборваны. Даже начни Кирилыч кричать во всеуслышание, что к нему прибился странный тип иностранного происхождения, из такой глубокой задницы, как та, где мы находились, его вряд ли услышат. А ко всему, он очень скромный, скорее всего, неглупый и неординарный человек, относящийся к деньгам без пристрастия. Мое положение было очень выгодным, и теперь я мог всецело отдаться влиянию фигурки, наблюдать ранее не заметные мелочи нашего мира, открывать новые горизонты внутри себя, больше понимать и чувствовать. Взамен же от меня только потребуется больше внимания уделять быту. Если вспомнить мой первый вариант плана с рюкзаком и палаткой, то там шансов протянуть больше пары недель не было, а тут я намеревался перезимовать.

Я сделал ревизию своих промокших в рюкзаке пожитков. Найдя таз, постирал все вещи, поражаясь, сколько усилий требуется для стирки, в моем мире казавшейся элементарной. Уважительное почтение к благам цивилизации посетило мой не приспособленный к простому труду организм.

Немного прибравшись в спальне, насколько это было возможно, я занялся изучением новой обстановки. Начал с холодильника. Открыв дверцу, обнаружил, что он рабочий. О чём однозначно свидетельствовали сталактиты льда, выпирающие из его верхней части. По конструкции было ясно, что морозильная камера, находящаяся сверху, в давние времена закрывалась отдельной крышкой, а убегающий из нее холод под своей тяжестью охлаждал весь остальной шкаф. Но крышка давно выломалась, и теперь всё внутреннее пространство составляло что-то среднее между переохлажденным холодильником и тёплой морозильной камерой. Из-за этого холодильнику приходилось рычать намного чаще обычного и намораживать наплывы льда причудливых форм. Технике определенно было больше тридцати лет, а она с успехом справляется с усложненной задачей. Его явно изготовило поколение людей, не изучавших маркетинг и экономику. Теперь это был даже не холодильник, охлаждающий кусок свиного жира, вареные картофелины в шкурках и недоеденный суп. Нет. Это был памятник тем людям, которые думали о добротности и качестве своей продукции больше, чем о прибылях. Даже не верится, что раньше такое было повсеместно!

Сейчас производством вещей, которым нет сносу, занимаются лишь единичные предприятия, такие как «Роллс-ройс», возводя качество своей продукции в культ. То, что должно было быть нормой, во всем окружающем нас быте давно утеряно. Любая купленная нами вещь имеет срок службы не дольше времени, пока выцветет краска на чеке покупки. В современном мире даже ножи стали керамическими и рассыпаются, если их уронить. Да, узнай кто из промышленников, производящих холодильные установки, что такое есть, выслали бы сюда группу зачистки с газовыми резаками, чтобы уничтожить живое доказательство такой возможности. Ведь, по канонам современного мира, любой предмет должен шикарно выглядеть, требовать для ухода ещё нескольких предметов и быстро ломаться.

Я уже молчу о гальванической приспособе и тетрадочке Кирилыча. Как и меня с моей фигуркой, их защищает от мира только географическая удаленность. Прознай фармацевтические компании про существование такой штуковины, сразу бы случайно уронили на этот двор «Боинг», а потом ещё один контрольный, для надежности. И жертвы этих «Боингов» были бы оправданными, потому как трепетно создаваемая годами необходимость в лекарствах – один из столпов, на которых покоится благополучие нашей цивилизации. И исключить в них потребность – один из шагов от придуманного порядка в хаос. При таких размышлениях повеяло неприятным душком от мнимого благополучия моего общества.

Грусть, навалившаяся на меня по поводу скелетов в шкафу моего цивилизованного мира, немного развеялась, когда я заглянул в зал. Маленькие радости всегда снимают напряжение. Хоть и не камин, но печь была довольно большой. Открыв дверцу и соорудив себе креселко, можно было отдыхать. Через разобранную Кирилычем дыру я увидел, что пол дома – не что иное, как обычные доски, сбитые вместе и уложенные на большие просмоленные деревянные балки, лежащие на земле. А там, где пол разобран, была вырыта яма глубиной в человеческий рост. Нужно будет обязательно поинтересоваться, где планируется выход этого подземного хода. С противоположной стороны нашей планеты – Южная Америка, может, он собрался туда? Главное, чтобы не попал в Мачу-Пикчу, ведь тогда бы до поверхности пришлось рыть на два с лишним километра больше. Попасть в океан – тоже не очень хорошо.

На том странности не закончились. Как только я стал внимательней рассматривать двор, в глаза сразу же бросился забор. Забор, конечно, являлся важнейшим атрибутом любого двора в той местности, но этот был особенным. Он состоял из плотно набитых досок разной длины. Самые короткие элементы ограды были не короче метра восьмидесяти, а высокие могли достигать и четырех метров, причем какой-либо закономерности в выборе высоты той или иной доски не прослеживалось. Они даже были разными по ширине и толщине, некоторые окрашены, какие-то нет, часть из них состыкована из двух частей, некоторые прибиты одна поверх второй. В подобном стиле была сделана вся ограда, включая и ворота. Это больше походило на причудливую скульптуру неомодернизма, или какие там сейчас новомодные течения прикрывают отсутствие вкуса и неумение сделать нормально. И всё же я понимал, что перелезть через такую конструкцию, при желании, будет намного труднее, чем через те заборы, что я видел из окна купе при переезде границы.

Двор был просторный: кроме дома, с противоположной стороны участка находилась большая хозяйственная постройка, состоящая из нескольких секторов. В одном были клетки с кроликами, другой, я так полагаю, принадлежал курам и гусям, мирно пасущимся во дворе, третье помещение пустовало, а в четвертом размещалось хозяйственное помещение и спуск в подвал. Включив свет и спустившись в подвал, я обнаружил множество пустующих полочек, припавшие пылью стеклянные банки с продуктами, несколько бочек с чем-то прокисшим, а в плохо освещенном спуске уже на самом дне подвала угадывались насыпанные по секторам овощи: картофель, морковка, свекла. В общем, даже если выбросить прокисшие в бочках продукты, тут вполне неплохо можно было пережить ядерную зиму.

Поднявшись в тепло осени, я ещё немного осмотрелся вокруг. С задней стороны двора стояло пару ульев, прямо в центре неухоженного огородика, а за ним находился второй выход со двора в сельскохозяйственное поле. Вдали виднелись дома деревни. С одной стороны участок соседствовал с таким же похожим, только более чистым и аккуратным, другая сторона упиралась в заросли кустарников, за которыми простирался огромных размеров луг, уходивший вдаль. С центрального входа двора, вдали, виднелись три вытянутые постройки фермы, куда я и забрел прошлым утром. Ферма была довольно больших размеров, каждая из одноэтажных построек была метров сто в длину, а то и больше, и вдоль всей длины были маленькие квадратные окошечки.