Суждено выжить

За ночь мы могли уйти далеко и скрыться от карателей. Они это предвидели. Зная нашу небольшую численность, решили взять нас штурмом. Снова двинулись со всех сторон к сараю. Видимость была как при слабом тумане. Я приказал приготовить гранаты и не стрелять из автоматов. Цепь солдат смыкалась вокруг сарая в 50-60 метрах. Мы открыли огонь, немцы падали, но упорно шли вперед. К стенам сарая и в дверь полетели немецкие гранаты с деревянными ручками. Патроны у многих кончились. Саша Морозов с гранатами выскочил навстречу немцам. Вот одна разорвалась в гуще немцев, вторая брошена. Саша покачнулся и медленно упал. Смирнов Толя в дверях сарая тяжело ранен. Гаврилов Миша убит. Лалетин Алексей забился в угол, охватив голову руками, как в церкви, во все горло читал молитвы.

Смерть подняла свою наточенную косу на всех. Я дал команду приготовиться к атаке и пробиваться к опушке леса, но знал, что убежать не придется. Песенка спета, поминайте за упокой.

Из леса по немцам застрочил ручной пулемет. Кольцо карателей разомкнулось, часть побежала к лесу, другие залегли. На опушке леса показались очертания людей, и автоматные очереди били по убегающим и ползущим к лесу немцам.

Мы стояли в дверях сарая все, кроме Лалетина Алексея, и растерянно, как во сне, наблюдали за произошедшим чудом. В голове был настоящий сумбур, но мысли работали четко. Каждый думал в эту трудную минуту о жизни. Не доходя до злосчастного сарая, группа людей, человек 50, закричала: «Выходи, свои».

Я крикнул: «Кто вы?» Тоненький, почти детский голос ответил: «Народные мстители». Держа наготове гранаты, мы двинулись навстречу. Не доходя 5-6 метров, высокий мужчина грубым голосом приказал: «Положить оружие». Разряжать оружие было незачем, за душой ни у кого не осталось ни одного патрона. Все наше вооружение составляло по две гранаты и приклады автоматов и винтовок. Осмотрел наше оружие коренастый небольшого роста мужчина в кожаной фуражке. На нем была настоящая русская солдатская плащ-палатка. Он отрывисто, голосом командира сказал: «Разобрать оружие. Взять всех раненых и убитых». Наши три дорогих товарища – Саша Морозов, Толя Смирнов и Гаврилов Миша – лежали мертвыми.

Мы наспех сделали носилки, бережно положили тела товарищей и тронулись в путь без всяких дорог и тропинок.

Впереди нас шел коренастый человек в кожаной фуражке. Остальные остались на лугу у сарая. Прошли не более полукилометра, послышались автоматные очереди, разрывы гранат, отборная ругань, крики и стоны. Ведший нас человек сказал: «Это наш Яша их учит, как надо воевать».

Стрельба и взрывы гранат как внезапно начались, так и внезапно кончились. В лесу вместе с темнотой наступила полная тишина. Временами ее нарушал мелкий дождь из набежавшего облака, который шуршал о листья осин и берез. Шли мы больше часа. Остановились в еловом густом лесу. Коренастый мужчина представился нам: «Меня зовут Матвей. Сборы здесь. Убитых похоронить». Мы по очереди маленькой саперной лопаткой вырыли неглубокую яму. Тела троих товарищей бережно уложили, покрыли еловым лапником и засыпали сырой тяжелой землей. Вместо памятника натаскали на могилу большую кучу сучков и хвороста с целью маскировки от немцев. Сняв фуражки, мы поклялись на могиле убитых товарищей мстить фашистам повсюду.

Матвей дал из автомата длинную очередь. У могилы собрались все наши спасители. Один из них доложил Матвею: «Убито 25 человек, 17 тяжелораненых. Трофей – 40 автоматов, 5 парабеллумов, 12 зажигалок, 100 пачек сигарет и более 5 тысяч патронов. Что прикажете делать с ранеными?»

Матвей, помедлив немного, ответил, отчетливо выговаривая каждое слово: «Раненых фашистов оставить на месте, не уничтожать. Это будет им большим уроком. Если останутся живыми, не захотят не только видеть, но и слышать о нашем лесе».

Обращаясь к нам, он сказал: «Здорово вы, ребята, поработали, благодарю вас от имени нашего небольшого отряда». Мы невпопад ответили: «Служим Советскому Союзу».

Прозвучала команда: «Вперед марш». Они вели себя как дома, не опасаясь, разговаривали и шутили, но, пройдя 4-5 километров, тактику изменили. Разговоров стало не слышно, осторожно шагая, шли болотами, поросшими карликовой сосной и березой, хвойными лесами по еле заметным тропинкам. Шли лесными просеками и визирами более семи часов. Силы нас покидали совсем, поэтому все шестеро тянулись в хвосте. Нас не принуждали, а успокаивали, еще недалеко, последнее усилие и близка цель. Вот, наконец, окликнул часовой, спросил пароль. Матвей ответил: «Вязьма» – и мы снова пошли.

Матвей отделил нас от остальных, привел в уютную просторную землянку. Оружие он велел сложить у входа, что мы и сделали с большим удовольствием. У всех нас было радостное, хорошее настроение. Выкурив спокойно, без спешки, как дома, по немецкой травяной сигарете "Прима", уснули крепким сном. В первый раз с момента побега спали спокойно, долго, без грез.

Разбудил нас щеголеватый паренек с отращенным чубом, как у казака. Он был одет в пеструю непонятного цвета рубаху, изрядно видавшую солнце, ветер и пот. Он принес нам полведра мясного картофельного супа, две буханки хлеба и по кусочку сахару.

Мы быстро расправились с супом и хлебом, а сахар все припрятали. Паренек каждого из нас внимательно разглядывал и острил: «Вы случайно не немцы, уж очень на вас привлекательная форма, но едите вы по-русски».

Следом за пареньком пришли двое, женщина и мужчина. Заставили нас догола раздеться, каждого внимательно осмотрели, спросили, на что жалуемся. Проверили на вшивость и велели всем следовать за ними. Нас привели в земляную баню, одежду прожарили в дезкамере. После мытья нас поместили в ту же землянку.

Два раза в день к нам приходил Матвей. Он шутил, спрашивал, довольны ли судьбой. Я не сдержался и спросил: «А почему нас охраняют, боитесь, убежим?» Матвей улыбнулся, простодушно сказал: «В нашем деле нужна большая осторожность. Один промах может привести всех к гибели. Мы доложили начальству о вашей схватке с карателями. Дрались вы не на жизнь, а на смерть». Виктор Шишкин перебил Матвея: «Спасибо вам, братцы, за наше спасение. Многие из нас сейчас бы лежали мертвыми, а оставшиеся в живых ждали бы виселицы». Матвей сказал: «Кто-то из вас родился в сорочке. Если бы мы чисто случайно не проходили по этим болотам для сокращения пути, многие бы из вас уже болтались на толстых сучках деревьев». Он говорил спокойно, в больших голубых глазах отражалось доверие.

«Я получил задание, в мое распоряжение дали 80 человек. При выполнении задания возвращались обратно. Маршрут был другой. В отряде был один мужчина, страстный охотник за дичью, а сейчас непревзойденный охотник за немцами. Он прекрасно знал все эти леса. Еще до войны он в погоне за лосями и волками исходил весь лес вдоль и поперек. Вчера слышали, как он немцев учил воевать. Зовут его дядя Яша. Он настоял на том, чтобы для сокращения трети пути идти напрямик по болотам. Доказал все, взяв у меня карту и водя по ней корявыми пальцами. Я согласился с ним, и мы пошли напрямик. Насторожила нас автоматная стрельба. Дядя Яша, прислушавшись, сказал: «Стреляют на Егорихиных покосах у лесного сарая». Мы знали, что это дело рук карателей. Подумали, что кого-то из наших прижали, надо спасать. Мы не шли, а бежали. Когда увидели очертания возвышающегося сарая, он был окружен карателями. Установив на опушке леса два ручных пулемета, длинными очередями ударили по карателям и хором крикнули "Ура". Немцы и русские полицаи, как пугливые зайцы, побежали, спасая свои грязные шкуры, прося у Бога защиты. Зная их трусость в лесу, дядя Яша попросил 30 ребят и ушел к ним наперерез. Он их встретил и на неделю нагнал на них страху. Они и сегодня не опомнились, разбежались кто куда».

Он еще что-то хотел рассказать, но в землянку вошел пожилой мужчина в гимнастерке командного состава, образца 1930 года. Он назвал себя Трофим Степанович. Ровным баском говорил с большим остроумием. Матвей сидел как на раскаленном железе, ерзал задом, а затем не выдержал, попросил разрешения уйти.

Трофим Степанович начал издалека. Сначала расспрашивал каждого из нас, откуда, что делал до войны, специальность и так далее. Где, в каких частях служили и, как бы между прочим, перевел разговор, куда путь держали и что думали делать дальше.

Я как старший группы рассказал историю побега и вооружения. О поимке немецких мотоциклистов на дороге и о предателе-мужике. Он не задал ни одного вопроса, внимательно выслушал и ушел. Через час после ухода снова появился Матвей. На наш вопрос, кто такой Трофим Степанович, Матвей прищурил глаза в лукавой улыбке, сказал: «Поживете – увидите».

«От имени всех нас, узников концлагеря "Заверяжские покосы", – сказал Виктор Шишкин, – разрешите передать вам лично, Матвей, и вашим товарищам большое спасибо, а за что, вы знаете. Если доведется дожить до конца войны, победа, безусловно, будет наша, я обязательно найду тебя, Матвей, вот тогда-то мы и гульнем с тобой».

Все захохотали, Шишкин, смущенный, грузно сел на нары. Павел Темляков хрипловатым голосом сказал: «Голодный русский мужик думает о хлебе. Накорми хлебом, запросит похлебки. Накорми похлебкой, мясом и рыбой, последние кальсоны пропьет и разговор о бабах поведет. Такая уж натура мужика».

В землянку вошли пять человек. Начались расспросы, кто откуда. Все вошедшие были местными новгородцами. Говорили на разные темы вплоть до охоты и рыбалки.

Беззаботно мы отдыхали в течение целой недели. Эта неделя для всех нас была блаженством. Мы заметно поправились, лица округлились. Кормили нас хорошо, а главное, думать не надо было. Но всему приходит конец, пришел он и нашему отдыху.

1 сентября. С этой датой у каждого из нас с самого детства связано много. В День знаний начинаются занятия в школах. Это поступление в 1-й, 5-й, 8-й классы. 1 сентября в нашей гостеприимной землянке прозвучала команда нашего друга Матвея собрать вещи и выходить строиться. Сборы солдата – одна минута. Мы вышли из землянки и встали в шеренгу по одному. Нам всем вручили по немецкой винтовке. Патронов не дали, но сказали, что на случай встречи с немцами патроны у сопровождающих. Сопровождало нас 36 человек, во главе – Матвей и его первый друг и заместитель дядя Яша.

Шли мы всю ночь по лесным дорожкам и тропинкам. Миновали одну деревню. Дядя Яша вел уверенно. На мой вопрос, куда мы идем, он промолчал. Матвей шепнул мне на ухо, что следуем в центр партизанского движения в деревни Глотово и Ухотино, а оттуда могут послать и в Острую Луку.

Утром приблизились к деревне Глотово. Прошли ее вдоль без остановки. Матвей в деревне отстал и нагнал нас за околицей. Так же прошли и Ухотино, а затем свернули в лес. Шли несколько часов болотами и лесом напрямик. Матвей сказал, что в этих местах немцев совсем нет. Они боятся сюда показываться. Здесь центр партизанщины.

Вышли на боровину, где только при внимательном разглядывании можно заметить хорошо замаскированные землянки. Матвей передал нас старику с аккуратно подстриженной седой бородой. Старик по-деловому каждого из нас осмотрел, затем спросил: «Кто вы будете, русские или антихристы?» Словоохотливый дед задавал нам вопросы и, не давая раскрыть рта, сам на них и отвечал. Он походил на шолоховского Щукаря. Дед отвел нас в свободную землянку, сказал: «Вот ваша гостиница. Дрова берите и рубите подальше от землянки».

Дед уселся на нары, сделанные из круглого подтоварника и застланные еловым лапником. Раскрыл для зевоты рот до самых ушей. Вытащил из кармана затертый кисет с самосадом и трубку. Не спеша набил трубку. Из другого кармана достал секало и фитиль. Высек искру на фитиль. Тот задымил. Дед с большим усердием дул на фитиль, который быстро вспыхнул огнем. Прикурил и предложил нам закурить его самосада, смешанного с какой-то лесной травой. Мы с удовольствием приняли кисет и завернули по козьей ножке, прикурили от трубки. Землянка наполнилась едким вонючим запахом самосада. Дед, усердно затянувшись, раза три закашлял и сквозь кашель проговорил: «Фу ты, какой крепкий!» Самосад действительно был крепким. Снова затянулся и, выпуская дым в рот и нос, сказал: «Ну и война, это просто светопреставление. Я участник трех войн: Японской, Германской и Гражданской, такого страха не было, как в этой войне. Работали тогда больше штыками и саблями. Пулемет был грозное оружие. Сейчас пулемет стал не в почете. Раз, и его накрыли миной. Самолетов же тогда почти совсем не было, и они никакого вреда почти не чинили. Сейчас от страху от них рад сквозь землю пролезть. Какая это война, когда солдату не дают головы поднять. Чего только не изобрели, чтобы убивать себя же и своего брата». Дед прихлебывал из трубки дыма и говорил.

В землянку вошел дядя Яша, принес нам с кухни завтрак. Дед сердито взглянул на него, встал и ушел.

Дядя Яша сказал: «Командование закрепило меня за вами. Я буду жить вместе с вами в землянке». Началась проверка нас, установление наших личностей.

В течение двух месяцев мы использовались на разных работах. Носили в расположение на большие расстояния продукты, боеприпасы и тяжелые мины. Готовили дрова, стирали белье, топили баню. Дядя Яша был нашим командиром и сторожем. Утром он, кряхтя, вставал, приносил завтрак. После еды говорил: «Пошли». Шли мы вместе с ним и делали с его помощью ту или иную работу. Дядя Яша был неразговорчив. Он больше молчал, отвечал нам медленно, с неохотой, больше одним словом – да или нет.

Несмотря на тяжелую работу, мы хорошо поправились, чувствовали себя прекрасно. Нас ничем никто не обижал. Наоборот, в питании нам было уделено особое внимание.

При переноске грузов на большие расстояния изрядно доставалось, но после получали заслуженный двухдневный отдых. Повара к нам относились с сожалением. Часто приглашали нас на кухню в помощники, за это мы получали дополнительный паек. Павел Темляков говорил, так можно жить не только до конца войны, но и после.

2 ноября все живое было поднято по тревоге. Мы по команде дяди Яши в полном боевом собрались у штабной землянки, откуда вышел начальник штаба отряда. Немолодой, с поседевшей головой, с буденовскими усами, плотный, хорошо сложенный человек. Он ровным басовитым голосом спросил о нашей жизни. Мы поблагодарили его за хороший отдых, и он сразу перешел к конкретному разговору.

Нас он назвал хорошими ребятами, за наш групповой побег из плена, за наше вооружение и за отпор карателям обещался всех представить к награде. Попросил извинения за затянувшуюся проверку и напомнил, что враг коварен и хитер. Среди русских имеются негодяи и предатели. Поэтому мы должны быть осторожны, бдительны. Особенно здесь, в тылу врага. Затем он сказал: «Немецкое командование знает наше расположение. Оно для уничтожения нас бросило целый полк, вооруженный до зубов, с танками и авиацией в придачу. В карательной операции или, как они именуют, экспедиции будут участвовать латышский, эстонский и литовский добровольные легионы и русские полицаи. Поэтому мы должны быть готовы ко всему. Для отпора карателям мы организовали несколько небольших отрядов по 40-50 человек. Хорошо подвижные отряды должны наводить ужас на немцев и всех предателей. Цель отряда – диверсия. Он должен взрывать склады с боеприпасами и горючим, железнодорожные и шоссейные мосты, громить небольшие немецкие гарнизоны, расположенные в деревнях». Он закончил словами: «Таковы наши задачи».

Он пожал нам всем руки, приказал вооружить и распределить по отрядам. Нам выдали немецкие автоматы с шестью запасными кассетами, по семь гранат Ф-1 и продовольствия на неделю. Выдававший продукты старшина шутил: «На другую неделю займете у немцев».

Мы с Павлом Темляковым попали в один отряд. Он минером, я – рядовым автоматчиком. Наш отряд возглавил Матвей, а дядя Яша стал его помощником. Их как неразлучных друзей везде посылали вместе.

В отряде было 50 человек. Мы должны были громить карателей в их логове в деревнях Шимского и Новгородского районов. Основная цель – деревня Базлово. Мы с Темляковым снова шли в знакомые нам места. В зоне нашего действия был и лагерь военнопленных "Заверяжские покосы". Поэтому Темляков и я радовались, что пойдем в Шимский район. Павел говорил, может быть придется встретиться и поквитаться со знакомыми немцами.

В 12 часов мы ушли из гостеприимного леса. Пробирались топкими болотами. Сапоги наши мокли, и в них при каждом шаге чавкала вода. Когда вышли из болота на сухое место, Матвей подал команду переобуться, то есть выжать портянки.

Ночь была темная. Сквозь толстые кучевые облака иногда выглядывал серп угасающей луны. Сильный ветер гнул непокорные деревья, шумел и выл в их кронах. Легкий мороз замораживал легкую лесную подстилку, состоявшую из опавших листьев и хвои. Мороз настраивал свои щупальца на наши ноги. Сырые сапоги и портянки превращались в лед. Далеко по лесу раздавался хруст подмерзшей лесной подстилки под нашими ногами. Мы шли без привалов, на ходу куря, маскируя папиросы в рукавах. Впереди, как правило, шел дядя Яша, замыкающим – Матвей.

Несмотря на темноту, дядя Яша находил еле заметные лесные дорожки и тропинки. Он останавливался на поворотах, рассматривал приметы и снова шел. В лесу кое-где светились полусгнившие пни. Взятая в руки светящаяся гнилушка со стороны казалась висящим в воздухе фантастическим огнем, а человек – невидимкой. Загадочный бледно-синий холодный огонек как бы сам шел и показывал путь невидимым людям.

Часто из-под самых ног, нарушая ночную тишину, со свистящим хлопаньем крыльев вылетали глухари. Они тяжело поднимались вверх, на ходу ударяясь о ветви деревьев.

Временами в ночной тишине раздавались лешеподобные крики филина или монотонный с неприятным осадком на сердце вой волков. Слышались и глухие трубные переливающиеся звуки самца лося, зовущего подругу или своего соперника.

Боевая выкладка скоро стала чувствительной. Матвей передал команду – привал. Чуть морозный мох был мягкой постелью. Кроны деревьев казались загадочными шатрами и зданиями. Глаза закрывались сами, хотелось спать. В течение полминуты люди засыпали, и лишь толчок товарища кулаком в бок приводил в реальность. Поэтому мало кого интересовал рев лося, вой волков и крики филина. Мозги у всех просились на отдых. Один дядя Яша спать не хотел. Он из молчуна стал превращаться в болтуна. Все время полушепотом о чем-то рассказывал.

Раздавалась короткая, четкая команда Матвея: подъем и шагом. Люди тихо вставали и снова держали свой путь. Некоторые умудрялись спать на ходу. Утром пошел первый снег. Мокрые пушистые снежинки медленно, как на парашютах, ложились на землю, кроны деревьев и идущих людей.

Дядя Яша ворчал: «Можно бы снегу и повременить». Снег, невзирая на ропот дяди Яши, продолжал укутывать грешную землю в белое покрывало. С рассветом снег пошел плотный, влажный, ложась на землю и кроны деревьев, медленно таял. Шинели, телогрейки и пиджаки на нашем разношерстном войске стали мокрыми.

В 10 часов утра мы сделали привал, по-видимому, в заранее сделанной землянке. Внутри была печка и нары, застланные осокой. От завтрака все отказались. Матвей выставил дозоры и часовых. Все, кроме бодрствующих и дяди Яши, уснули. Дядя Яша куда-то ушел. Вернулся он через три часа, в это время я бодрствовал после стояния в карауле.

Дядя Яша снял с себя мокрый ватник и сапоги. Сапоги, ватник и портянки искусно повесил над печкой. Лег спать, не проронив при этом ни единого слова. В землянке за половину суток мы хорошо отдохнули. Высушили одежду и обувь. Вечером снова тронулись в неведомый путь. Через два привала, то есть двое суток, вернувшаяся разведка доложила о передвижении карательных экспедиций немцев.

Путь наш лежал в лесную деревню Базловка, где немцев не было, оттуда можно было делать диверсионные вылазки. Наблюдать за проселочной дорогой были посланы я за старшего и двое парней. Мы выбрали крупный елово-пихтовый лес.

За три часа наблюдений в деревне побывали немцы на закрытой брезентом автомашине-вездеходе "Виллис". Они доехали до Базловки и через час вернулись обратно. Сколько их было, мы не установили. Автомашина с ведущим передком, чертя мостами по грязи, шла медленно, мотор работал на больших оборотах, с полной нагрузкой, оставляя за собой клубы синего дыма.

По приходу я доложил Матвею о результатах наблюдений. Он и дядя Яша при мне разработали план действий.

Дядя Яша сказал: «Я очень хорошо знаю старосту Базловки. Он прикидывается другом партизан и вообще представителем Красной Армии. Фактически является матерым предателем. Предал не один десяток людей, бежавших из плена и скрывающихся от немцев».

Матвей выделил из отряда две группы по семь человек. Группа, возглавляемая Матвеем, должна пойти в дом к старосте. В эту группу отсчитан был и я. Вторая группа встанет в дозоре. Остальные 36 человек обогнут деревню и выйдут на проселочную дорогу, по которой ехали немцы и откуда их будем ожидать. Дядя Яша должен выбрать хороший рубеж для внезапной встречи. Наша группа сделает вид, что пришли очень усталые ночевать. Через два часа всем приказано собраться на занятом дядей Яшей рубеже.

Мы, семь человек, в 7 часов вечера вошли в деревню и направились к дому старосты, в котором тусклым светом горела керосиновая лампа. Это можно было видеть сквозь тщательную маскировку света от авиации. Яша подошел к окну и без стеснения постучался. Через минуту дверь избы скрипнула, заскрипели половицы в сенях, послышался женский голос: «Кто там?» Я, подражая немцам, путая русские слова с немецкими, что у меня неплохо получалось, сказал: «Матка, открой! Офицер».

Вместе с женой в сени вышел и староста. Послышался елейный голос: «Пожалуйте, геры, милости просим, геры». Зашуршал деревянный засов, запирающий дверь. Дверь распахнулась. Матвей осветил старосту ярким пучком света электрического фонарика. Я быстро закрыл дверь.

Перед нами стоял упитанный, крепко сложенный, 40-летний мужик с темно-русой бородой. Он растерянно смотрел на ослепивший его пучок яркого света, неуклюже повернулся и пошел в избу, бормоча: «Пожалуйста, пожалуйста».

Когда все скучились у порога, староста обернулся к нам. Глаза его испуганно, но с гневом смотрели на нас. Он ласково, елейным голосом проговорил: «Кто вы будете, добрые люди?» Матвей ответил: «Полицай» – и посмотрел на стену, где рядом с охотничьим ружьем висел немецкий автомат с воткнутой кассетой, готовый к бою. Матвей показал мне на него глазами. Я подошел, протянув руки, снял автомат и ружье. Староста затрясся, как в лихорадке. Однако испуга он не показал, а сказал хозяйке, чтобы накрыла на стол. Елейно говорил: «Чем богаты, тем и рады». На русской печи лежал парнишка лет 15-ти. Слез и ушел в другую комнату, по-деревенски, в горницу.

Хозяйка нарезала хлеба, принесла два глиняных горшка молока, холодной вареной картошки и большую чашку соленых грибов. Семь здоровых парней быстро все разделили и проглотили. Матвей кивнул мне и показал глазами на горницу. Я понял, поднялся, открыл дверь и вошел в хорошо убранную и обставленную недорогой мебелью комнату. Пацана не было. Он вылез в окно и убежал сообщить о нас немцам. Бежать до них ему 7 километров, поэтому я не спеша пригласил Матвея войти в горницу. Шепнул ему, что пацан сбежал. Матвей невнятно сказал, что делается все как по писаному. Когда мы вышли из горницы, староста знал, что мы хватились его сына, дрожал всем телом, опустив глаза в пол.

Хозяйка, статная, приятная, еще молодая женщина приятным грудным голосом спрашивала наших товарищей, далеко ли держим путь. Один из ребят, смеясь, ответил: «Тайна, тетка». Хозяйка с вздохом продолжала: «Сколько же сейчас каждый день гибнет молодых невинных людей. За что народ гибнет, и сам не знает?» На ее вопросы грубо ответил Матвей: «Народ знает, за что гибнет. Наш народ не хочет быть порабощенным и никогда не склонит голову перед врагом. Вы вот лучше скажите, куда послали своего сына?»

У хозяйки кровь прилила к лицу, она густо покраснела и села, затем стала бледнеть. Староста поднялся и пошел в горницу, на ходу говоря: «Он там». Я моргнул Матвею, то есть глазами попросил разрешения следовать за ним. Тот отрицательно мотнул головой, пусть бежит. Помедлив две-три минуты, Матвей вошел в горницу и тут же вернулся, объявил, что хозяина прозевали – сбежал. Хозяйка заплакала и запричитала, что ради предательства и устройства своей жизни, оставил даже жену и втянул сына в грязные дела. «Ты нам зубы не заговаривай, они у нас не болят, – сказал Матвей. – Лучше скажи, куда он убежал?» Женщина, всхлипывая, сказала: «К немцам, к своим защитникам, куда же ему еще бежать».

Я открыл дверь горницы, осветил ее фонариком, толстый староста пролез в раскрытое окно и был таков. Женщина, боясь нашего мщения, испуганно смотрела на нас и плакала. Матвей ее успокоил, сказал: «Не бойтесь, вас обижать не собираемся». В ответ она сказала: «Бегите скорее, скоро приедут немцы».

Мы вышли на улицу, Матвей сказал, что наш замысел удался на славу, а сейчас навстречу немцам. За деревней объединились обе группы, пройдя около километра по дороге, утопая по колено в грязи, были окликнуты нашими, занявшими удобную позицию. Дядя Яша каждого из нас положил на предусмотренные им места. Оборона была занята с одной стороны дороги с граничащей опушкой леса. На другой стороне была открытая заболоченная местность, по которой в 30 метрах от дороги протекала небольшая река шириной до 5 метров.