Рябиновая невеста

Она решительно встала, но Фэда вцепилась в её рукав и не отпускала, умоляя остаться ночевать у неё.

– Линна, ну пожалуйста! Не уходи! Я так боюсь! – причитала она, спешно вытирая слёзы и прекратив рыдать.

– Да не бойся ты. Сюда уж точно никакие волки не заберутся, они же не умеют лазить по стенам! – Олинн попробовала отшутиться. – К тому же, вся замковая стража поднялась с луками, чего ты боишься? Я вернусь, только позову кого-нибудь, пусть приберут здесь, а то мы все ноги изрежем осколками. А хочешь, запри дверь изнутри, я постучу.

Она спустилась по лестнице северной башни туда, где в углу крепости, отгороженный от суеты хозяйственного двора, находился хёрг[22] – древнее святилище, которое было старше даже самой крепости. Именно в этом месте заложил первый камень древний предок её отца, начав строительство замка. И серебряному дубу, который рос посредине святилища, наверное, тысячу лет, а может, и больше. Именно вокруг него и выросла крепость. Во всей округе это единственный священный дуб, и растёт он здесь, потому что Олруд – самое высокое место в Эль-Хейме. Дерево эрлей не любит болот.

Сейчас в хёрге было темно и тихо. Так темно, что без фонаря и шагу не ступить – дуб закрывал своими ветвями даже слабый свет сторожевых факелов на башнях. И зная это, Олинн прихватила на кухне фонарь с тремя свечами. Поставила его рядом с каменным алтарём и принялась раскладывать то, что принесла с собой: бутыль с особым напитком, травы и кусочки смолы, веточки болотного мирта[23] и сухие ольховые щепки. Разожгла огонь из щепок и бросила в него смолу. Густой дым начал медленно подниматься вверх. Благо ночь, и никто не видит. Замковому эрлю это всё бы не понравилось. Уж очень он не любит Тильду, и больше доверяет рунам, чем древней силе вёльвы. А то, что в особо трудных ситуациях ярл Римонд едет к Тильде, так это вообще для эрля, как калёным железом по коже.

Зато вот сейчас советы Тильды были бы очень кстати. Она, наверняка, знает, что это за странные звери появились в окрестностях Олруда. Только бы они её не тронули!

Олинн достала травы и бросила их поверх смолы, дым насытился их ароматами и стал густым, терпким. И уже в самом конце она добавила к нему болотный мирт – он откроет дорогу духам. Затем взяла в руки бутыль, немного выпила сама и плеснула чуть-чуть в огонь. Он зашипел, заискрил, а Олинн смочила напитком пальцы и стала выводить ими руны на краю каменной чаши и напевно шептать гальдр[24], которому её научила Тильда.

Алу… Саар… Аму…Саар… Лау… Нильлаайя…

Знал бы замковый эрль, чему она учится у старой вёльвы, давно бы сжил её со свету!

– А ты, пичужка, оказывается, только днём экономка, а ночью настоящая вёльва, – услышала она голос из темноты, и от серебряного дуба отделилась большая тень.

Игвар!

Олинн вздрогнула, и бутыль, выскользнув из мокрых пальцев, упала и разбилась о каменное основание алтаря.

– Ох, Луноликая! А ты что тут делаешь?! Вот же! – она даже ругнулась коротко. – Зачем так подкрадываться?! Как ты вообще сюда попал? Это священное место, тебе тут нечего делать!

– Как и тебе, – произнёс Игвар, выходя в круг света от горящих ольховых щепок и фонаря. – Или ты обманула меня, сказав, что просто экономка в замке?

– Нет, не обманула, – Олинн накрыла огонь большим куском коры. – Да и не твоё это дело! Ты просто… медведь какой-то! Лезешь, куда не надо!

Огонь недовольно зашипел и затух, клубясь едким дымом, от которого стало резать глаза. Это всё болотный мирт – от его дыма открываются врата в Небесные чертоги для тех, кто хочет вопрошать богов. Он должен сгореть ярко, и в его дыму будут ответы на её вопросы, а пришлось затушить его вот так! Но этому монаху не стоит видеть лишнего.

– Зачем ты сюда пришёл? – раздражённо спросила Олинн, схватила фонарь и принялась собирать осколки бутыли.

– Здесь тихо, – ответил Игвар как-то задумчиво. – Хотел побыть один, думал, может, что ещё вспомню. А ты что хотела узнать у богов, пичужка?

– Не твоё дело, – огрызнулась она.

Сгребла куском коры все осколки и быстро побросала в сумку, в которой принесла травы.

– Какая ты колючая, – в его голосе ей послышалась явная насмешка.

Олинн повернулась к Игвару, поставила фонарь на край каменной чаши и воскликнула:

– Тебе не надо сюда приходить! В замке и так неспокойно, узнают, что ты здесь был – могут и горло тебе перерезать, как чужаку. Мало того, что ваш король перешёл через Чёрный порог, а тут ещё этот вой! Решат, что это ты тут колдовством занимался! Ты ведь и похож на колдуна! Мало ли, может, это ты призвал этих зверей сюда! Зачем только я тебя привела!

Она разметала остатки своего кострища, чтобы эрль, когда придёт сюда снова, не догадался, что тут кто-то был. А Игвар стоял и молча смотрел, что она делает.

– Ладно, пичужка, я уйду, – ответил Игвар спокойно, развернулся и пошёл к каменной арке, ведущей к лестнице. – Вижу, ты жалеешь, что спасла меня. А эти звери… Так воют призрачные гончие… как я слышал. Когда хотят добраться до своей добычи. Поэтому не стоит выходить из крепости в такое время, – добавил он, будто невзначай.

– Призрачные гончие? – спросила Олинн дрогнувшим голосом и повернулась к Игвару.

Она слышала о них, но всегда думала, что это всего лишь страшные рассказы её няньки или Ульре, перебравшей мёда с огонь-травой. Та любила рассказывать всякие жуткие истории, будучи в подпитии. О призрачных гончих она говорила, что их исторгает чёрная утроба Нидльхейма, и они бегут по земле в поисках того, чем бы поживиться. А пища их – души людские. А дальше шло что-то о том, что если изрядно выпить мёда с огонь-травой, то такую душу, вернее, из такого тела душу чудовищным псам не достать. Наверное, этим она оправдывала своё пристрастие к мёду, но, как однажды болтнул их стивард, в детстве Ульре довелось видеть этих тварей вживую. Если их вообще можно считать живыми.

Но Олинн в это, конечно же, не поверила.

– Ты хочешь сказать, что они и правда существуют? – спросила она уже более миролюбиво.

– Ну… кто-то же воет там, ты же сама слышала, – усмехнулся Игвар и хотел уже было уйти, но Олинн его окликнула.

– Погоди! А что ещё ты о них знаешь? Что им нужно… здесь?

– Они вышли на охоту и взяли след, и как только поживятся кем-нибудь, так и уйдут, – ответил он совершенно спокойно.

– Поживятся?! – Олинн сглотнула. – Но откуда они взялись? Раньше их здесь не было!

– А почему ты думаешь, будто я знаю, откуда они взялись?

– Ну… там, в избушке Тильды, ты ещё до их появления что-то сказал о необычных волках.

Игвар прислонился к каменной арке, лица его не было видно, и только его рубаха выделялась большим светлым пятном. Олинн взяла свою сумку, фонарь и подошла поближе. Сейчас Игвар выглядел немного иначе: он стянул свои космы ремешком и надел огромный кожаный фартук кузнеца. И можно было бы подумать, что он и есть кузнец или плотник, что строит драккары в устье Эшмола. Но даже в темноте, при тусклом свете фонаря, его глаза казались светлыми, каким-то прозрачными и пугающими, но в то же время, они притягивали взгляд, не давая отвернуться.

– Ты знаешь, зачем они здесь? Их можно как-то прогнать? – спросила Олинн совсем тихо.

– Они не уйдут, пока не получат то, за чем их послали, – также тихо ответил ей Игвар.

– Послали?! – удивлённо спросила Олинн. – Кто послал?

– Конечно послали. Как и у всякого пса, у них тоже есть свой хозяин, – ответил Игвар спокойно. – Иди спать, пичужка. В крепость они не войдут. А вот тебе стоило бы убраться отсюда подальше, как только рассветёт.

– Куда убраться? – спросила она, чувствуя, как тревога ползёт по коже неприятной, неконтролируемой дрожью.

– Куда-нибудь, куда не доберутся воины короля, которые скоро появятся в Олруде. Здесь, на Севере, у вас же есть какое-нибудь убежище?

– Но… Олруд выстоит! Это крепкий замок, и запасов у нас много, – возразила Олинн. – Эрль говорил…

– Эрль говорил! А если вас возьмут в кольцо и будут сушить болота и жечь торф, чтобы вы задохнулись в дыму, сильно вам помогут ваши запасы? – перебил её Игвар и, оттолкнувшись от стены, шагнул ей навстречу.

– Жечь торф?! – сглотнула Олинн.

– У аловласой Риган много способов заставить Север встать на колени, – жёстко произнёс Игвар. – И скоро она будет здесь.

– Аловласая Риган? Кто это?

– Это сестра короля Гидеона.

– Это та самая колдунья, о которой говорил Свен, – пробормотала Олинн. – Ты её знаешь? Ты видел её?

– Я её видел. И лучше бы никогда больше не видеть. Она призывает огонь. И Олруду не выстоять против её огня, так что тебе лучше бежать отсюда, пичужка. До того, как Гидеон перейдёт Красный порог. А хочешь – убежим вместе? Пойдём на север дальше, в Серебряную бухту, и уплывём куда-нибудь, – он вдруг шагнул ещё ближе и взял Олинн за запястье, ровно так, как тогда в избушке, только в этот раз осторожнее, почти нежно. – Можем хоть завтра, а? Ты и я. Что тебя тут держит, Лин-н-на?

И там, где его пальцы коснулись кожи, будто огнём обожгло, но не больно, а, скорее, приятно. В голову ударил хмель, и, может, в этом был виноват напиток, а может, дым от болотного мирта, но Олинн на какое-то мгновенье показалось, что ветви серебряного дуба ожили и потянулись к ним. И по венам побежал огонь, понёсся волной по рукам к сердцу, а затем вниз, до самых кончиков пальцев на ногах, сворачиваясь где-то в животе в горячую тугую спираль и рождая странное покалывание на губах, на коже, даже под ногтями… Желание прикосновений.

От неожиданности Олинн выронила сумку и шагнула назад, выдергивая руку из горячих пальцев Игвара.

– Бежать с тобой?! – спросила она внезапно охрипшим голосом. – Ты, верно, спятил?!

– А почему нет? Я смогу тебя защитить, Лин-н-на. Или ты предпочитаешь воинов Гидеона? – спросил Игвар жёстко.

– Никого я не предпочитаю! Уходи, Игвар. Мы выстоим. А если нет, то поверь, у нас есть способ сбежать, – сказала, как отрезала.

– Ну, вы же не птицы. Улететь отсюда не выйдет, если замок окружат. А окружат обязательно, – его голос стал насмешливым, будто в таком исходе он нисколько не сомневался.

– Ну, не улететь, так уплыть. Риг-ярл Освальд нам поможет – заберёт отсюда. Он обещал лодки. А теперь уходи. А если хочешь – беги себе на север, пока можешь, тебя тут никто не держит, – ответила Олинн резко, – а меня пугать не надо! И защищать тоже! Если побегу отсюда, то уж точно не с тобой.

– Лодки? Ну, как скажешь, пичужка, только выбирай защитника понадёжней, аловласая Риган таких, как ты, отправляет на костёр первыми, – Игвар развернулся и нырнул в тёмный проём каменной арки.

А Олинн так и осталась стоять, всё ещё чувствуя бурю у себя в крови, и даже потёрла другой рукой запястье, за которое брался Игвар. А ноздри ощущали какой-то странный запах, будто свежестью пахнуло, ивовым соком и грозой…

Что это с ней вдруг?! Вот ещё, нашёлся тоже ухажёр! Надо же придумать такое, бежать с ним на север! Чудище лесное, косматое!

Олинн даже ногой топнула. Так неожиданно было это всё и странно, и так напугали её слова Игвара, что она не удержалась и нагрубила. Да и правильно сделала! Мало того, что бутыль разбила из-за этого медведя да разлила драгоценный напиток, так ещё и не узнала ничего у богов. И вообще, с чего это он ходит тут как хозяин? Явно выздоровел уже! Защитничек! Вот и пусть бежит себе на север, и нечего ей тут намекать! Завтра пойдёт и скажет ему всё. Она выполнила свой долг перед богами, а ему пора вон из крепости!

Олинн подхватила сумку, ещё раз осмотрела всё вокруг, разметала золу и побежала в свои покои, сама не зная, почему так злится. Но слова об аловласой колдунье короля Гидеона застряли в сердце саднящей занозой. Она вымыла руки и лицо, чтобы не осталось на пальцах сажи, кликнула одну из служанок, велев убраться в покоях Фэды, и сама отправилась к сестре.

Придётся ночевать у неё, а то она сама придёт в её комнату. Но, в отличие от огромной кровати Фэды, у Олинн кровать маленькая, узкая, лежать вдвоём неудобно, а с утра столько дел, что и присесть некогда будет, поэтому надо выспаться.

Глава 8

С утра её разбудил стук в дверь.

– Эйда Олинн?! Эйда Олинн?! Вы здесь?! Вставайте, эйда Олинн! Ярл Олруд требует вас к себе! Немедленно! – из-за двери раздался голос Бруны, одной из верных прислужниц мачехи.

Олинн соскочила с кровати, сразу и не поняв, где она. В окне брезжил рассвет, и первые лучи уже окрасили небо розовым.

Ах, она же проспала! Вот ей влетит-то!

– Иду-бегу уже!

Она заметалась, натягивая рубаху, потом штаны и поверх тунику. Прихватила фибулами на плечах, едва не загнав в ключицу булавку. Проскакала на одной ноге, пытаясь попасть в сапог, одной рукой плескала воду в лицо, а другой приглаживала волосы.

Отец ждать не любит, отходит кнутом за нерасторопность!

Загремела связкой ключей, пристёгивая её к поясу, чем разбудила Фэду. Та потянулась и с тревогой глянула в окно.

– Рано же ещё! Ты куда?!

– Пичужки рано встают, – усмехнулась Олинн и помчалась вслед за Бруной, на ходу заплетая косы.

За неряшливость тоже отходят кнутом.

Отец сидел в Охотничьем зале, и перед ним, несмотря на раннее утро, уже стояла еда: пироги и оленина из печи. Он жадно ел, запивая еду элем, и рядом хлопотала эйлин Гутхильда, которая в присутствии мужа всегда становилась нежной и ласковой, будто шёлковая лента.

Темноту комнаты освещали свечи, стоявшие на столе, и огонь в камине за спиной хозяина замка. Головы лосей и оленей, которыми были увешаны стены Охотничьего зала, смотрели на Олинн жёлтыми янтарными глазами, и казалось, будто эти давно уже умершие звери с недоверием за ней наблюдают. Едва Олинн вошла, как из сумрака в углу вынырнул стивард, подошёл к столу, хромая, и стал по правую руку от отца.

– Тармол мне рассказал, что ты ещё вчера слышала этих волков на болотах, это правда? – ярл Римонд отхлебнул из кружки.

– Правда, – ответила Олинн, пряча руки за спину.

– И они сожрали твою лошадь?

– Не знаю, но Ивка испугалась их воя и убежала. Я посылала конюшего её поискать, но её он так и не нашёл. Может, она утонула в болоте, а может, и волки… Ночь была, – ответила Олинн торопливо.

– А что ты там ночью делала? На болотах? – отец посмотрел на Олинн исподлобья и провёл ладонью по бороде, стряхивая застрявшие крошки. – И где носит Торвальда, а?

– Я снадобьями запасалась у Тильды, – соврала Олинн по-быстрому, надеясь, что отец, услышав всё, что нужно, отпустит её, не вдаваясь в подробности. – Для раненых. А Торвальд уехал в дальнюю ситту проверить запасы и должен был вчера вернуться.

Видно было, что ярл Олруд зол. Его лоб пересекали три глубоких морщины, и голубые глаза смотрели холодно и жёстко. Разглядывая Олинн, он о чём-то думал и щурил левый глаз, отчего татуировка на его щеке собиралась складками, придавая ему ещё более суровый вид.

– Едем! – он хлопнул ладонью по столу, так что плошки подскочили, и рывком встал. – И ты со мной.

Он ткнул в Олинн пальцем и, взяв с лавки ремень, пошёл к двери, застёгивая его на ходу.

– К-куда? – спросила Олинн, следуя за ним.

– К вёльве.

Пока седлали лошадей, Олинн думала, может, сказать отцу, что ещё вчера Тильда в избушку не вернулась? Но подумала, что тогда придётся рассказывать и остальное, а судя по настроению отца, к нему сейчас лучше не соваться с такими вот откровениями. И она промолчала.

С другой стороны, это даже хорошо, что он решил взять её с собой, с отцом будут его хирдманы, и ехать по болотам с ними не страшно. По крайней мере, она узнает, вернулась Тильда или нет, а может, отец кого пошлёт на её поиски. Раз он решился к ней обратиться, значит, очень велика в этом нужда. А когда Белому Волку что-то нужно, для него нет никаких преград. Хотя то, что он так спешно засобирался к вёльве, было дурным знаком.

По болотам ехали быстро, растянувшись длинной цепочкой, и ярл Римонд возглавлял отряд. Олинн же ехала в самом хвосте, предпоследней, поглядывая по сторонам в надежде, что, может быть, Великая Эль даст ей какую-нибудь подсказку. Но день стоял погожий, тихий и ясный, и вокруг не было ничего примечательного, кроме отцветающих болот. Пару раз мелькнули потревоженные звери, то ли зайцы, то ли куропатки, а в остальном вокруг были лишь тишина да припекающее солнце.

Хирдаманы переговаривались, а Олинн прислушивалась. И пока они ехали, успела услышать кровавые подробности битвы у Чёрного порога. О том, сколько северян пало в этом бою и отправилось в Тёмные чертоги. А также о том, что и короля Гидеона тоже сильно потрепало, и что Красный порог ему будет взять не так-то просто: северяне знают, что отступать им некуда, и готовы умереть все до единого. Так что до сребролуния, скорее всего, будет стоять перемирие.

Вот почему ярл Олруд вернулся в замок: он оставил своего сына Харальда с войском. И пока обе стороны зализывают раны, он отправился домой, чтобы подготовить осаду или отступление, уж как боги рассудят. Послал гонцов к риг-ярлу и в Серебряную бухту. А сам решил отправиться к вёльве, потому что ответы замкового эрля его не удовлетворили. Эрль пророчил ему победу, но Белый Волк имел звериное чутьё, и оно подсказывало ему, что эрль врёт, боясь его гнева.

А Тильда врать не станет.

Олинн внимательно вглядывалась в кусты жимолости, в которых они с Торвальдом нашли тогда ещё безымянного монаха, но примятые стебли багульника уже поднялись, и никаких воронов по дороге в этот раз им не встретилось.

Но когда до избушки осталось не больше, чем полкварда, Олинн почувствовала, как к горлу внезапно подкатывает тошнота. Ноздри ощутили металлический запах крови, и в ушах зашумело. Только это был не совсем обычный шум, а будто откуда-то издалека донёсся сухой треск идущего по долине пожара. Красное зарево закружилось перед глазами в тошнотворной круговерти: деревья, вспыхивающие, словно свечки, звери, бегущие прочь, и сухая трава, с шипением превращающаяся в чёрный пепел.

Олинн ухватилась обеими руками за луку седла, чтобы не упасть, зажмурилась, что есть сил, и с жадностью втянула ноздрями воздух.

– Стойте! – вскинула вверх руку и добавила, указывая вперёд: – Там… что-то есть…

Эти слова она почти прошептала, так свело горло спазмом.

Хирдманы вмиг насторожились, вскинулись, готовясь к бою, доставая мечи и топоры, и ярл Римонд махнул рукой Улриху Змееголовому – своему разведчику.

Тот спрыгнул с лошади и юркнул в кусты, точно болотный уж, не зря же его назвали Змееголовым. Он умел подкрасться к любой цели незаметно, как зелёная болотная гадюка, и замереть, изучая противника. Несколько мгновений все стояли в напряжённой тишине, а Олинн смотрела на берёзу, что росла у тропинки перед поворотом к избушке Тильды. Старая кривая берёза ещё вчера была зелёной, а сегодня на ней, словно седая прядь в волосах старухи, появилась одинокая ветка жёлтых листьев, свисавшая до самой воды.

И пока они стояли в ожидании знака от разведчика, Олинн заворожённо смотрела, как оторвался от этой ветки жёлтый лист, медленно закружился, словно прощаясь с материнским деревом, опустился на тёмную воду и поплыл, подхваченный течением.

Великая Эль послала ей знак.

И тут же Улрих появился на тропе, махнул рукой, что можно проезжать, и только лошадь Олинн поймал за поводья и остановил.

– Жди здесь. Тебе туда не надо.

Олинн сглотнула с трудом, будто горло совсем высохло, и спросила тихо:

– Кто? Тильда или Торвальд?

– Вёльва, – ответил Улрих. – Какой-то зверь напал.

Берёза… Знак… Она могла бы и сама догадаться.

В замок возвращались спешно. Ярл Римонд погонял коня, мало заботясь о том, что у них под ногами, того и гляди шею свернут. Остальные хирдманы тоже не отставали, и на их лицах застыло одно и то же хмурое выражение. Все посчитали гибель вёльвы дурным знаком для Олруда, да и для всего Севера.

Но их тревоги мало трогали Олинн, всё внутри у неё будто застыло от ужаса и горя. В крепость она въехала одной из последних. Оставила лошадь конюшему и пошла пешком к реке. Спустилась к самой воде, туда, где в расщелине среди скал примостилось несколько кривых берёз, и опустилась рядом с одной из них. Долго сидела, держась ладонями за белый ствол и глядя, как тёмные воды Эшмола текут мимо.

Берёза заберёт с собой печаль. Отдаст её корням, а корни уходят глубоко между камнями и тянутся к воде. А вода уносит всё.

Она сидела долго и думала, что жизнь её уже никогда не станет прежней, и ей будет очень не хватать мудрых советов Тильды. Война всё ближе, и никто не знает, что случится завтра.

Хотелось плакать…

Но Олинн просто брала сухие берёзовые листья и бросала их в воду, глядя на то, как подхватывает их стремительное течение и уносит в неизвестность. Вот и она такой же берёзовый листок, упавший в стремительные воды Эшмола. А что будет дальше, когда война дойдёт до стен крепости? И почему-то подумала, а может, Игвар прав? Может, пока не поздно, пока война не дошла до стен Олруда, ей тоже стоит бежать? Вот только куда?

Сейчас она поняла, что Тильда была единственным по-настоящему родным для неё человеком, и, не в силах больше сдерживаться, обняла берёзу и заплакала.

А потом, когда слёзы высохли, ещё долго сидела, обхватив руки коленями, и лишь когда почувствовала, как по спине пополз холодок, поняла, что уже поздно, и это, верно, мачеха честит её за долгое отсутствие.

Ну и пусть хоть лопнет от злости! Неизвестно, сколько эйлин Гутхильде ещё осталось пробыть хозяйкой этого замка. Скоро придут южане, и что тут вообще будет? А у неё есть право побыть этот день в одиночестве.

Она вытерла слёзы, наблюдая, как солнце опускается за тёмную кромку ольховых зарослей на той стороне реки, и начинают сгущаться сумерки, и подумала, что вместе с темнотой могут прийти и те самые звери. Те, которые стали виновниками гибели Тильды. Ведь вёльву ни один лесной зверь не тронул бы. Если это, конечно, обычный зверь, а не чудище из тёмной пасти Нидльхейма.

Проклятые южане! Всё из-за них! Всё это их порождение!

В этот момент Олинн вспомнила слова Игвара о том, что этих гончих послали за кем-то. Неужто за Тильдой? Но кому вообще могла понадобиться старая вёльва, одиноко живущая в лесу? Что она им сделала? Да и кто их послал за ней?

Колдуны короля, конечно же! Кто же ещё!

Она подняла камешек и со злостью зашвырнула его в реку. Была бы её воля, она бы утопила в болотах всё войско южан!

Швырнула ещё один камень в реку и вдруг снова что-то почувствовала спиной. Но в этот раз не холодок, наоборот, будто тепло от огня лизнуло между лопаток, и поняла – сзади кто-то есть. Кто-то стоит и смотрит.

Она вскочила рывком и обернулась, хватаясь за рукоять кинжала. Но в тот же миг нога соскользнула с камня и поехала вниз по его скользкому мшистому боку. Олинн взмахнула руками, пытаясь удержаться и хватаясь пальцами за тонкие берёзовые веточки.

В одно мгновенье она представила, как падает на камни, бьётся о них головой и катится вниз по крутому склону. А потом летит прямиком в тёмные воды Эшмола, где непременно захлебнётся. Звуки вмиг исчезли, будто она оглохла, остался только шум реки и пустота вокруг. Олинн даже сделать ничего не успела – берёзовые веточки оторвались, не удержав её веса…

Она не разглядела, кто стоял позади, лишь краем глаза увидела мелькнувшую тень. Кто-то большой и тёмный метнулся от камня, и прежде, чем она вообще поняла, что происходит, её руку поймала чья-то крепкая рука. А потом и другая подхватила за талию, и дальше они уже падали вместе.

Самого падения Олинн не запомнила. И даже понять не смогла, как же так, почему они не ударились о камни или не разбились о выступ скалы. Мгновенье, и вот уже холодная вода обожгла кожу, ударила и оглушила, утаскивая вниз, и Олинн ушла в неё с головой. Но потом кто-то подтолкнул её, она вынырнула на поверхность и принялась барахтаться и плыть, борясь с течением.

В этом месте река делала крутой поворот, огибая скалу, на которой стоял замок, и течением Олинн унесло бы в самую стремнину, но чья-то сильная рука подхватила её и потащила за собой, почти вышвырнув на берег.

Игвар! Да чтоб тебя!

– Ну, пичужка, что же ты пугливая-то какая?! – его голос прилетел, казалось, откуда-то издалека.

Олинн кашляла и пыталась дышать, и даже не сразу поняла, что уже не тонет. И если до этого момента всё было в каком-то тумане, то этот голос стряхнул с Олинн оцепенение. Она поняла, что стоит на песчаной отмели у самого подножья замка, а прямо перед ней – Игвар, и его большие ладони прижимают её к себе. Взгляд Олинн упёрся в завязки его холщовой рубахи, а тело ощущало только, как вода стекает с него ручьями.