Огненная кровь. Том 1

– Пусти…

– Рита, погоди! Я… мы завтра уезжаем.

– Да, я знаю. До Фесса совсем недалеко. Мой отец отблагодарит вас за помощь.

– Мне не нужна никакая благодарность от твоего отца. Но от тебя… Если ты… Я бы хотел…

Он стоял к ней совсем близко, костёр, горевший у пирса, играл бликами на её лице, и она хотела уйти, но Альберт не дал. Он видел, как вспыхнули её глаза от простого прикосновения, как расширились зрачки, поглотив всю голубизну, и её горячее дыхание коснулось его щеки.

– Ты ведь тоже этого хочешь? – прошептал он, наклоняясь к её лицу. – Я же вижу…

Горячая волна желания накрыла его с головой, смыла всё, оставив только одно…

Захотелось прижать её к себе, сорвать одежду, ощутить жар её тела, сладкий вкус виноградного сока на её коже, нежность губ… Слиться с ней, вдыхая запах её волос, и целовать, целовать в исступлении, раствориться в ней и впитать её всю в себя. И, кажется, никогда он не испытывал такой сильной жажды обладания, как сейчас.

Наваждение…

Он поцеловал Риту страстно, сильно, немного грубо, обхватив за талию одной рукой и зарывшись другой в её волосы. Судорожно вдохнул, чувствуя, как та самая волна счастья затопляет его и взрывается радугой через все небо. И на мгновенье, совсем короткое мгновенье, она ответила. Её губы разомкнулись и слились с его губами, так же горячо отвечая ему и бросая его в пропасть. Но это был очень краткий миг.

– Нет! Отпусти меня! Отпусти! – воскликнула она, упираясь руками ему в грудь и отталкивая.

И он отшатнулся, а Рита размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу. И ещё раз, тыльной стороной ладони, оцарапав его губы перстнем.

– Ты что себе позволяешь! Да… как ты смеешь? Я помолвлена! – почти крикнула она.

Он опешил и от неожиданности разжал руки.

– Наглец! Как… Да как ты мог?! – воскликнула она горько.

– Вот, значит, как! Помолвлена? Как внезапно! – он преградил ей путь, опустив руки на ствол дерева, нависнув над ней и тяжело дыша. – Что же ты раньше молчала?

Его затопила бешеная ярость. И разочарование. И боль от того, что она его отвергла.

Помолвлена!

– Ты лжёшь мне, да? Лучше скажи, что я тебе не по нраву. Просто скажи мне это! – его глаза горели, и в них плясал огонь. – Я ведь сегодня спас тебе жизнь… дважды.

– И ты решил, что вправе требовать за это плату? А ещё лучше – взять её силой? – воскликнула она зло. – Ты мог бы оставить меня там, у озера!

– Плату? Взять тебя силой? Дуарх тебя раздери, да я в жизни ни одной женщины не взял силой!

Он вытер с губ кровь тыльной стороной ладони и, наклонившись, произнёс с глухой яростью:

– О, разумеется, синеглазка, я хотел бы получить такую плату, тем более что должница сама намекала мне на это, показывая свои ножки! Но ты же, оказывается, помолвлена, лгунья!

Она снова толкнула его руками в грудь и воскликнула хрипло:

– Намекала? Да как ты смеешь! Подонок! Жаль, я не застрелила тебя там, у обрыва!

Она нырнула ему под руку и бросилась бежать вверх по улице, а Альберт так и остался стоять, прижав ладонь к оцарапанным губам.

– Проклятье! – прошептал он, уставившись невидящим взглядом в костёр.

Он ничего не мог поделать – разочарование, боль и злость захлестнули его в одно мгновенье, сплелись клубком змей внутри и ужалили в самое сердце. И губы горели так, словно она только что прижгла их клеймом позора. Под его взглядом костёр вдруг ожил, взвился огненным языком, лизнув камыши у пристани. Они вспыхнули тут же, просто взорвались огненным вихрем, и сноп искр, ударив в небо, посыпался бисером на чёрную воду. Следом загорелись деревянные мостки, ведущие к воде, огонь покатился волной и взобрался на стог сена, а за ним полыхнули лодки, сложенные на берегу…

– Альберт! Альберт! Что ты делаешь! Мирна-заступница, да что же он такое творит!

Цинта подбежал и принялся трясти князя за плечо, но тот только смотрел невидящим взглядом на огонь, и огонь плясал безумный танец, словно повинуясь безмолвному приказу хозяина. Языки пламени взметались к небу один выше другого, гул стоял такой, что народ бросился прочь с площади с криками: «Пожар! Пожар!».

– Да очнись ты! Ты же спалишь всю деревню! – кричал Цинта, не переставая трясти князя.

– Плевать…

– Ох, прости меня Мирна-заступница! – недолго думая, Цинта схватил с земли глиняную бутылку и ударил ею князя по голове.

Пламя враз опало, рассыпаясь на тысячи искр, задымило и стало угасать, доедая остатки стога, а Альберт без сознания упал на жухлую траву.

Он проснулся утром в доме на кровати. Солнце стояло уже высоко, за занавеской, натянутой от печи, хлопотал Цинта, гремя тарелками, и беседовал с хозяйкой о том, как правильно готовить омлет. Болела голова, муторно и нудно, и на лбу у него лежал здоровенный капустный лист. Альберт отшвырнул его и, запустив руку в волосы, нащупал на затылке шишку размером с голубиное яйцо.

– Цинта? Эй!

Лохматая голова тут же показалась из-за занавески.

– Доброе утречко!

– Доброе? Что-то не похоже… Что вчера произошло? – спросил Альберт, морщась. – Воды дай.

– А ты… а что помнишь… из вчерашнего? – спросил Цинта, как-то с опаской протягивая ему глиняный кувшин.

– Пожар был, а потом я, кажется, вырубился? Так что случилось?

Цинта выглянул в комнату – хозяйка ушла во двор за яйцами, и произнёс тихо:

– Обещай, что ты не погонишься за мной с вертелом!

Альберт сел на кровати, держась руками за виски.

– Не погонюсь, говори уже, башка трещит, сил нет.

– А ещё, что ты не попытаешься меня убить каким-нибудь другим… способом, – добавил Цинта, оставаясь на расстоянии пяти шагов.

Альберт поднял глаза:

– Что-то ты темнишь, таврачья душонка, что случилось? Говори!

– Нет, ты мне сначала пообещай, что и пальцем меня не тронешь.

– Ну ладно, ладно, обещаю, так что ты опять натворил? – князь выпил воды и приложил к макушке мокрую ладонь. – Силы небесные, где это я так приложился?

– Ты вчерась полез к найрэ Рите, но, видать, что-то ей это совсем не понравилось, и она тебя оттолкнула.

– Это-то я помню, – он дотронулся до оцарапанной губы.

– Ну и ты хотел спалить всю деревню, а я тебе не дал.

– Что значит «ты мне не дал»?

– Я ударил тебя бутылкой по голове, – сказал Цинта, на всякий случай отойдя подальше, – а потом сюда притащил.

– Цинта! Какая же ты всё-таки скотина! – воскликнул Альберт и добавил, но уже без особой злости. – Я даже не знаю, что хочу с тобой сделать.

– Ты обещал меня и пальцем не тронуть!

– Ладно. Обещал. А если бы ты убил меня?

– У тебя крепкая башка, мой князь, да и я так … легонько.

– Я припомню тебе это «легонько»! Проклятье! Где Рита? Нам надо выезжать…

– Э-э-э, тут такое дело…

– Ну что ещё?

– Пообещай, снова, что не убьёшь меня.

– Цинта, гнус тебя задери? Что ты натворил? Огрел по башке ещё кого-то? – раздражённо спросил Альберт.

– Пообещай, мой князь, – Цинта отступил ещё на шаг.

Альберт встал и произнёс хрипло:

– Если ты не скажешь, то я прямо сейчас затолкаю тебя в эту печь, – он кивнул на открытую заслонку, за которой виднелись глиняные горшки.

– Ладно! Ладно. Только не злись! Но так было лучше для… всех нас.

– Да скажешь ты уже или будешь рожать до вечера?!

– Я дал Рите коня и отправил её в Фесс на рассвете.

Если бы можно было убить взглядом, то, вне всякого сомнения, Цинта упал бы замертво.

– Что ты сделал? – воскликнул Альберт, ставя кувшин с водой на стол. – Ты спятил? Отпустил её одну? Забыл, что в неё стреляли?

– Альберт, так будет лучше. И, я уверен, у неё всё уже хорошо. Я попросил хозяйского племянника проводить её до городских ворот, тут дорога-то идёт сплошь по виноградникам, кого тут встретишь?

– Седлай лошадей, доброхот хренов, живо!

– Зачем? Сейчас хозяйка яйца принесёт, омлет сделаю, тебе бы умыться, куда спешить, мы всё равно её не догоним, уж скоро полдень!

Альберт в три шага оказался рядом, схватил Цинту за воротник, притянул к себе и произнёс грозно и тихо, глядя ему прямо в глаза:

– Я тебя не убью и даже не покалечу… я сейчас пойду, умоюсь, но, когда вернусь – лошади должны быть осёдланы. Ты понял?

– Но… мой князь… Альберт, ты же не собираешься…

– Собираюсь! Собираюсь, Дуарх тебя задери! И лучше тебе не пытаться мне в этом помешать.

– Но зачем она тебе? Альберт! Мало ли женщин?

– Я… может… прощения попросить хочу, – усмехнулся он криво, отпустил Цинту и стремительно вышел из комнаты.

– Владычица степей! Всё хуже и хуже! Да зачем я только сказал! – сокрушённо вздохнул Цинта.

На его памяти князь ни у кого и никогда не просил прощения.

* * *

Фесс встретил их узкими улицами, башнями и высокими каменными заборами, которые закрывали собой заснеженные вершины гор. Солнце пригревало, и казалось, что в этот город осень ещё не добралась. Расписные ставни, рыжие купола храмов и арки, увитые диким виноградом, всё здесь дышало теплом.

Цинта хотел полюбоваться городом, да не вышло – князь, как одержимый, погонял коня. Дом купца Миора нашли быстро. Издали он выглядел весьма внушительно: кованые ворота выкрашены зелёной краской, и такие же зелёные ставни на всех трёх этажах большого каменного дома. У ворот мирно дремал страж в огромном тюрбане. Во дворе под старыми каштанами стояли три экипажа, один из которых, чёрный лаковый с красными колёсами, стоил, по меньшей мере, десять тысяч ланей. Судя по всему, купец Миора был очень богат. И даже крыльцо в его доме было не просто крыльцом, а массивной лестницей с сидящими по бокам мраморными львами. Ступени устилал оранжевый ковёр и когда Альберт и Цинта подъехали к воротам, служанка как раз нещадно чистила его щёткой.

– О-о! – воскликнул Цинта, разглядывая двор. – Видать, неплохо живёт Рита Миора!

В дом их проводили не сразу, страж в тюрбане долго рассматривал странную пару, потирая левой рукой усы, а правую держал на поясе поближе к кинжалу. Сам он был хоть и пузат, как бочонок из-под вина, но на голову выше Альберта, да и рядом с кинжалом на широком кожаном поясе обнаружились айяаррский кнут и тяжёлая двухарданная сабля. И, вне всякого сомнения, человек в тюрбане умел ими пользоваться. Видимо, богатства купца Миора многим не давали спокойно спать. Но, узнав, что Альберт лекарь, едет издалека и при себе везёт редкие лекарства, которыми, возможно, заинтересуется семейство купца, страж их пропустил, предварительно заглянув в седельные сумки и отобрав баритту и кинжал. Склянки и инструменты в сумках подтвердили легенду, наскоро придуманную Альбертом, и когда они остались одни в комнате с голубыми стенами и расписным потолком, Цинта шепнул:

– Ну ты и врать горазд, мой князь!

Но Альберт, погружённый в свои мысли, Цинту не слушал, лишь ходил от окна к окну, как тигр в клетке, временами пытаясь нащупать рукоять отсутствующей баритты. Служанка принесла им чай и сладости, а вскоре появилась и хозяйка. Высокая стройная девушка в синем атласном платье и с искусно заплетённой косой. Золотые браслеты, серьги и кольца и даже поясок на платье был расшит золотыми узорами. Её сопровождала смотрительница – внушительного вида женщина в зелёном платке поверх клетчатого платья, скрывавшего под многочисленными оборками её необъятную фигуру.

Альберт поклонился, церемонно представился, отвесив пару пышных комплиментов городу, дому купца и присутствующим дамам, включая смотрительницу. Та даже зарделась от смущения. И Цинта подумал, что князь, когда хочет, может быть милым и любезным, и люди сразу тянутся к нему, как подсолнухи к солнцу. Только вот хочет он этого редко, а большую часть времени ведёт себя так, как будто задумал собрать коллекцию врагов побольше.

– Отца нет дома, он в Талассе, – ответила девушка в синем платье на вопрос о здоровье купца Миора. – Слава Богам, на здоровье он не жаловался.

– Могу ли я увидеть его дочь? – вежливо спросил Альберт.

– Я его дочь.

– Нет, не вас, Риту Миора, – он улыбнулся, но руки нервно крутили пряжку на шляпе.

– Я и есть Рита Миора, – ответила девушка с улыбкой, – простите, что не представилась сразу.

– Хм, вы уверены?

– Милорд, странный вопрос. Конечно, я уверена.

Альберт посмотрел на неё исподлобья, а затем перевёл взгляд на портрет внушительного вида мужчины, висевший в простенке.

– Это ваш отец? – спросил он, кивнув на картину.

– Да.

– Вы похожи, – произнёс Альберт задумчиво.

Мужчина на портрете был круглолиц и курнос. Чёрные, как смоль кудри, которые, как подтверждало сходство, передались и его дочери, стоявшей перед князем, карие глаза, оливковая кожа. Некоторая доля таврчьей крови, совсем как у Цинты. И ничего в облике этих людей не говорило о том, что Рита Миора, та, которую он встретил на озере, хоть какая-то им родня. Но он всё-таки сделал ещё одну попытку.

– А у вас есть ещё сёстры? Старшие?

– Нет, только братья. Но они младше. А к чему этот вопрос, милорд? Вы же вроде хотели предложить редкие лекарства? – удивлённо спросила дочь купца.

– Простите, найрэ, но нет ли в Фессе ещё каких-нибудь купцов по фамилии Миора?

– Нет, милорд. Но почему вы спрашиваете?

– А вы или ваши… ну не знаю, родственники, не ездили давеча в Индагар или в Мадверу? К тёте, например?

– У нас нет родственников в Индагаре, да и в Мадвере тоже. Так что нет, не ездили.

– Вы уверены?

– Конечно, уверена, милорд! – уже раздражённо воскликнула девушка.

– А кто ещё из женщин живёт в этом доме? – Альберт оторвал пряжку от шляпы и засунул её в карман, и его глаза смотрели недобро.

– Милорд, кажется, вам пора, – произнесла строго дочь купца, – если у вас нет намерений ничего нам предложить, то я бы попросила вас уйти.

– Погодите! Погодите! – смягчился Альберт, видя, что она собирается уйти. – Извините за эти странные вопросы, но… Дело в том, что в дороге мы повстречали одну женщину, я вынужден был оказать ей помощь. Она представилась как Рита Миора, дочь купца из Фесса, и я волнуюсь за её жизнь. Быть может, вы её знаете?

– Послушайте, милорд, я не знаю, кого вы встретили в дороге, и кто представился моим именем. Вам лучше уйти.

– Я уверен, вы должны её знать – высокая, стройная, синие глаза, белая кожа, красивая… очень. Не могла же она придумать это имя! Наверняка, она знает вас! Подумайте, нет ли у вас подруг, похожих на неё? – горячо произнёс Альберт.

– Милорд, мой отец возит украшения, шелка, парчу, жемчуг и бисер. В наших лавках бывают все девушки Фесса и не только Фесса, приезжают из Индагара и Мадверы, и даже из Талассы. А моя тётя содержит лучших портних во всей округе. Поверьте, все молодые и красивые женщины знают нас и наши лавки, и все знают, где и как я живу. Любая из них может назваться моим именем и рассказывать о том, что видела в лавке. Поэтому прошу, не пугайте моих людей, уходите, мы не сделали вам ничего плохого.

Она махнула рукой стражу, и тот навис над Альбертом, держась за рукоять сабли.

– Премного благодарны, найрэ, здоровья вам и вашему отцу, долгих лет и успешной торговли! – воскликнул Цинта, втиснувшись между стражем и князем. – А нам пора, Альберт, нам ещё лошадь забрать надо.

Страж провожал их до ворот, очень настойчиво дыша в затылок.

– Она же врёт! Она явно что-то скрывает! – произнёс Альберт с раздражением, отвязывая лошадь.

– С какой стати ей врать, мой князь?

– Ну мало ли! Ты сам подумай, откуда Рита, та Рита с озера, могла знать об этом купце и его дочери? Они точно знакомы, очень хорошо знакомы. И Дуарх меня раздери, если я сейчас не выясню, что же она знает! Она слишком уж хорошо объясняла, почему любая девушка может представиться её именем, будто ждала такого вопроса!

– Нас уже и так выставили за дверь после того, как ты едва не нахамил им, теперь нас ещё и спустят с лестницы, а то и отведаем сабли.

– Спустят с лестницы? Цинта, да я спалю этот дом дотла, если понадобится, но я должен узнать правду!

– Нет, мой князь, если ты спалишь этот дом дотла, то ты уж точно ничего не узнаешь. Может, ты ещё и пытать будешь эту бедную девушку?

– А что ты там говорил про лошадь?

– А, так Рита сказала, что оставит лошадь у постоялого двора, тут где-то недалеко от Храма.

– Что? – рявкнул князь. – И ты всё это время молчал, Дуарх тебя раздери? Почему у постоялого двора? Почему не здесь? Хотя…

– Да я не знаю, она так сказала, что лучше нам будет забрать её там. Я и не спрашивал почему…

– Молись, чтобы она и правда была там! Или я спалю и постоялый двор, и весь этот треклятый Фесс! И тебя вместе с ним!

Альберт был в ярости. И ярость эта была так сильна, что он даже не смог совершить ничего по-настоящему безумного, потому что впервые в жизни она была направлена внутрь него, а ни на кого-то вокруг. Он проклинал себя за вчерашнее на чём свет стоял. Ведь он ехал и предвкушал эту встречу, надеясь снова увидеть Риту и загладить свою вину. Разумеется, она соврала про помолвку! Соврала, потому что он вёл себя, как идиот! Набросился на неё, за руки хватал, и был пьян, как свинья. Боги милосердные, да он совсем растерял свой шарм, раз опустился до того, чтобы набрасываться на женщин в темноте! Нет, в этот раз всё будет по-другому. И она его простит. Никуда она не денется. А потом…

А потом будет видно, что делать.

И вот теперь он чувствовал себя обманутым. Не просто обманутым – настоящим глупцом, которого женщина обвела вокруг пальца.

Она лгала ему! Лгала всё это время. И как искусно! Фальшивая купеческая дочь! Фальшивое имя! Всё было ложью!

Кроме одного…

Того странного безумного ощущения счастья, которого он не мог забыть. Её глаз и этой улыбки. И краткого мгновенья, когда она ответила на его поцелуй.

– Но, я думал…

– Лучше бы ты не думал, Цинта! – воскликнул Альберт, одним прыжком оказавшись в седле. – Вот видишь, чем заканчиваются добрые намерения?

Он стегнул коня и помчался вниз по улице.

Её лошадь и правда была там. Только никакой Риты Миора на постоялом дворе не оказалось. А хозяин сказал, что дама, похожая по описанию, была рано утром, и её дожидался экипаж, гружёный сундуками, на нём она и уехала, а куда… этого хозяин не знал. И Цинта молился про себя всем таврачьим Богам, наблюдая за тем, как Альберт коршуном навис над несчастным мужчиной в потёртом жилете. И надеялся, что он хотя бы не покалечит ни в чём не повинного человека.

Но ничего не произошло. Альберт как-то сник, отошёл в сторону и остановился у забора, навалившись на него сверху. Стоял так какое-то время, задумчиво жевал травинку и смотрел куда-то вдаль. И только когда он внезапно рассмеялся, обернувшись, Цинта понял – в этот раз пронесло.

– Так глупо попасться! – он отшвырнул травинку и произнёс голосом, полным горькой насмешки: – Купеческая дочка из Фесса! Как же! Как же! Сам подумай – меткий стрелок из арбалета, поэмы Тириана! Шикарная карета, ливрейные слуги! Пустынная дорога, нападение и треклятые эти виноградники! Как же я не понял сразу, а? Виноградники, понимаешь?

– Что «виноградники»? – осторожно спросил Цинта, не совсем понимая, о чём говорит Альберт.

– Она восхищалась их красотами так, будто раньше никогда их не видела! Вот уж, что странно для той, кто родился и вырос в Фессе! Выясняла, как делают фесское золотое! И дороги она не знала! – Альберт покачал головой и добавил. – Эх, Цинта, я просто идиот!

– Какая самокритичность, мой князь!

– И ты идиот.

– А я-то с чего?

– А с того, что эта Рита, она мне хотя бы понравилась, и я, ослеплённый желанием, думал… ну ты сам понимаешь, о чём я думал! А вот ты куда смотрел?

– А я смотрел, чтобы ты, ослеплённый желанием и своими думами, не спалил что-нибудь по дороге.

Альберт покачал головой.

– Но это же даже младенцу было ясно, что она не дочь купца, что она не просто так оказалась на той дороге, и что в неё стреляли не потому, что кто-то баловался арбалетом!

– И что же ты думаешь?

– Думаю, что это очень непростая женщина – Рита с фальшивым именем! И что настоящая Рита Миора вряд ли знает её на самом деле, – выдохнул он с досадой.

– Ну, слава Всевидящему Отцу! Кто-то, наконец, прозрел, и, видать, что Фесс вместе со мной мы теперь сжигать не станем! – воскликнул Цинта и, заметив какую-то странную досаду на лице князя, добавил уже мягче. – Альберт, может это и к лучшему, а? Ну то, что она уехала?

– Утешать меня вздумал? – фыркнул тот в ответ.

– Ну, ты же расстроен…

– Я не расстроен Цинта. Я просто зол. А это не одно и то же.

– И что ты теперь собираешься делать?

– Что я собираюсь делать? – прищурился князь и поставил ногу в стремя. – А то, что и собирался с самого начала, пока ты, таврачья душонка, не заставил меня лезть в тот обрыв. Этот треклятый север скоро совсем превратит меня в мужлана. Но, знаешь, что – юг лечит. К Дуарху всех купеческих дочек! Мы едем в Эддар!

Часть 2. Время решений

Глава 9. Всё неопределённо

Новость о том, что погиб Салавар Драго, стала для Иррис потрясением.

Когда она прибыла в Эддар, город находился в трауре, и в этом ей привиделся очень плохой знак. И хотя раньше она не особенно верила в знаки и приметы, но это было ровно до того странного вечера, когда в доме тёти Огасты неожиданно появилось семейство Драго.

Разглядывая приспущенные флаги и штандарты, перевитые траурными лентами, и слушая рассказы о несчастном случае, который произошёл с джартом Салаваром, Иррис ощутила, как её накрывает волна нехорошего предчувствия.

Ей вдруг подумалось, что череда плохих знаков началась с того самого письма, которое она сожгла на мадверском побережье. Как будто, обратившись к ветру, своим посланием она привела в движение какие-то неведомые и очень грозные силы. Сначала Большой мадверский шторм, потом полная опасностей дорога, в которой она дважды могла погибнуть, а теперь внезапная смерть Салавара – всё это выглядело неслучайным и пугало её.

В Эддаре, у городских ворот их карету встретил вооружённый отряд, и это тоже показалось Иррис довольно странным, а именно то, что эти люди столько дней жили на постоялом дворе, ожидая её прибытия. Хотя поначалу такое внимание было даже приятно, но ровно до того момента, когда их кавалькада свернула с широкой дороги, ведущей в город, и направилась вверх по холму меж зарослей магнолий и эвкалиптов, а сопровождающий попросил её поплотнее задёрнуть шторы. Окружная дорога привела их в отдалённый особняк на берегу небольшого озера, скрытый за высоким забором от посторонних глаз.

Поразмыслив немного, Иррис решила, что дело тут вовсе не в том, что Себастьян Драго не рад прибытию своей невесты. Всё это было как-то связано с тем, о чём эфе Салавар предупреждал её перед отъездом. Хотя, несмотря на это секретное прибытие, в доме Иррис уже ждали, и приём оказался выше всяких похвал.

Ей дали повара, двух вышколенных горничных и личную помощницу по имени Армана, в обязанности которой входило развлекать Иррис и удовлетворять любые её пожелания. Кроме этого к услугам гостьи оказались мольберт, холсты и краски, набор музыкальных инструментов на любой вкус, а также комната, уставленная шкафами с книгами, огромный стол красного дерева и письменный прибор. Судя по свежим царапинам на паркете – обставляли библиотеку совсем недавно. И ей было очень приятно осознавать, что сделано это было к её приезду, и Себастьян помнил о том, что именно она любит.

В тот же день она заметила вокруг особняка целую армию охраны, и в груди снова шевельнулось нехорошее предчувствие. И хотя Салавар Драго ещё там, в Мадвере, предупреждал её о множестве своих врагов и опасностях в пути, но ведь она была уже в Эддаре, в их родовом гнезде, разве его предупреждения о врагах распространялись и на это место?

Себастьян прибыл вечером, был грустным и как-то холодно принял её сочувствие. Иррис ожидала этой встречи с надеждой и страхом, потому что всю дорогу думала о том, а правильное ли решение она приняла? А вдруг её внезапное согласие в Мадвере стать женой Себастьяна Драго было сделано под влиянием магии? И хотя она была уверена в обратном, всё равно какие-то сомнения оставались. Ведь, если Салавар Драго с лёгкостью смог внушить её тётушкам расположение к себе, почему он не мог сделать того же с Иррис, чтобы получить желаемое? Она ведь совсем его не знала!

Под мерное покачивание кареты она всю дорогу до Эддара пыталась представлять лицо Себастьяна, его серые глаза и милую улыбку, его голос, ласкающий слух, чтобы возродить те ощущения, что она испытывала в Мадвере, когда он был рядом. Но воспоминания о нём отчего-то стали совсем размытыми, стёртыми, и перемежались с другими, куда более яркими воспоминаниями, и отнюдь не такими приятными. Воспоминаниями о других серых глазах, горячих ладонях, о другом голосе, от которого почему-то мурашки бежали по коже. И умом она понимала, что Альберт Гарэйл повёл себя, как человек недостойный, попытавшийся воспользоваться её слабостью и уязвимостью, и что ей не нужно думать о нём, вспоминать и пытаться понять или оправдать его некрасивый поступок, но ум был бессилен перед чувственными воспоминаниями о поцелуе на берегу озера.