скачать книгу бесплатно
Они стояли в саду виллы Таливерда в ожидании, когда соберутся все приглашённые, чтобы затем пышный свадебный кортеж направился в кастиерский храм. Пока же гости наслаждались вином и закусками, и обсуждали светские новости, слушая плавную мелодию, что наигрывал оркестр в ротонде.
В тени деревьев синьора Арджилли, буквально позавчера вернувшаяся с горячих источников, рассказывала о благотворном влиянии мармиерской грязи на тонус кожи. Её окружало не меньше дюжины девушек, каждая из которых думала лишь о том, что коже синьоры Арджилли, похожей на печёную грушу, не поможет уже никакая грязь, и что старой карге давно пора думать о душе, а не о том, как улучшить цвет своего лица. Но вслух сказать то, что думают, юным созданиям было непозволительно. Они должны были стоять, восхищаться чудодейственным эффектом и слушать этот рассказ со всем вниманием, на какое были способны.
– Касается меня? Ты о чём? – спросила тихо Габриэль, чтобы её не услышала старая синьора.
– Ты заметила вон того господина, что стоит рядом с синьором Грассо? – прошептала Франческа и скосила глаза влево, всем остальным своим видом выражая крайнюю заинтересованность в рассказе о том, каким слоем грязь следует накладывать на лицо.
И Габриэль сразу же поняла, о ком идёт речь. Конечно, она заметила наглого надменного господина, который, не будучи представленным, позволял себе недвусмысленные взгляды и усмешки. Она видела его впервые, и, судя по чертам его лица, он был приезжим, хотя странно, что синьор Грассо не объяснил ему, как полагается вести себя в приличном обществе.
– Конечно, заметила. Трудно не заметить такого невоспитанного синьора, – прошептала в ответ Габриэль.
– Он вовсе и не синьор! Его зовут Александр Форстер. И он гроу! А знаешь, чем он занимается? – заговорщицки спросила Фрэн и тут же, не дождавшись ответа, выпалила: – Он разводит овец!
– Овец? – Габриэль сжала губы, чтобы не рассмеяться.
– Это ещё не всё! – и Фрэн быстро выложила, что ей удалось узнать о загадочном северянине. – Но, самое главное… ты знаешь, что они только что говорили о тебе?
– Говорили обо мне? – удивилась Габриэль. – С какой стати?
– Селеста всё подслушала. Этот наглый господин ищет себе невесту среди бари, – взволнованно зашептала Фрэн, – и он сказал, что сможет купить любую девушку, потому что у него сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода. И что тебя он может заполучить всего-то за дюжину шляпок и туфель.
– Что? – Габриэль едва не поперхнулась пуншем. – Меня? Заполучить за дюжину шляпок? И он такое сказал при Селесте? Пречистая Дева!
Она повернулась к кузине, и на её лице уже не было улыбки.
– Они её не видели, она сидела на скамейке вон там за статуями, – горячо шептала Фрэн, – в общем, она не всё слышала, но этот Форстер считает, что, раз он богат, то любая девушка сотрёт туфли от счастья, танцуя с ним балу. Как-то так он выразился. Удивился, что ты не замужем и сказал, что выходить замуж по любви – это редкая глупость.
– Какая наглость! – Габриэль произнесла это шёпотом, но внутри у неё всё просто вскипело. – Да что он о себе возомнил? А куда смотрел синьор Грассо? Как позволил ему такое говорить?
– Тише! – Фрэн приложила палец к губам и снова принялась шептать. – Чего же ты хочешь от гроу! Да ещё живущего среди овец!
Габриэль принялась расправлять складки на платье, пытаясь совладать с возмущением.
– Ты права, – произнесла она, наконец, выдохнув и придав своему лицу выражение спокойного безразличия, – чего ещё ждать от неотёсанного горца? Эти люди слишком дикие и заслуживают, скорее, снисхождения, чем осуждения. Возможно, у себя в горах они всё ещё покупают женщин или меняют на мешок овса. И зачем только синьор Грассо привёл его сюда? Я слышала, что они и едят с овцами, и в гостиную их заводят. Мы можем только игнорировать его невоспитанность.
– А знаешь, как его называют в Алерте? – снова заговорщицки прошептала Фрэн и тут же сама ответила: – «Овечий король».
Девушки прыснули со смеху, стараясь смеяться беззвучно и прячась за спиной синьоры Арджилли. Но Габриэль не удержалась, бросила ещё один мимолётный взгляд в сторону мраморных статуй, возле которых стояли синьор Грассо и его друг, и увидела, что они направляются прямиком к ним.
Купить её за дюжину шляпок? Какая мерзость!
Но, несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри она просто кипела от раздражения. Никогда Габриэль не слышала от мужчины подобной бестактности. Да, конечно, она понимала, как заключаются браки, и понимала, что родители обсуждают друг с другом и с будущими родственниками размер состояния, приданое или родословную, но говорить подобное так, как этот Форстер, никто и никогда себе не позволял. Всё происходило на специальных церемониальных чаепитиях, где собирались родственники жениха и невесты, и разговор всегда вёлся очень деликатно в двусмысленных выражениях, чтобы никоим образом не оскорбить чувства друг друга. Говорили о том, как обеспечить будущей семье счастливую и безбедную жизнь. На таких встречах никто не покупал невест и никто не позволял себе так открыто кичиться своим богатством, как этот Форстер…
Невесту не покупают! Тем более за дюжину шляпок! Какое вообще он имел право обсуждать её с синьором Грассо?
Но чего ожидать от того, кто продаёт овец? Наверное, он и женщин воспринимает так же. Для него что жениться – что купить очередную овцу! Отвратительно!
– Интересно, а как будет зваться жена «овечьего короля»? – шепнула Габриэль. – И как к нему обращаться? Ваше овечество?
Франческа, которая увидела приближающихся к ним синьора Грассо и его друга, чуть не лопнула от натуги, пытаясь не рассмеяться.
– Элла, умоляю тебя – молчи!
– Синьора Арджилли? – Винсент склонился и поцеловал морщинистую руку, унизанную рубиновыми перстнями. – Вижу, вы вернулись из Мармиеры? У вас цветущий вид, моя синьора, и я рад видеть вас здесь в добром здравии. Позвольте представить вам моего друга – мессира Александра Форстера из Трамантии. Я рассказывал как-то о нём. Мы служили вместе в Бурдасе и, поверьте, я не знаю более бесстрашного человека, когда-либо носившего мундир королевских войск.
Грация Арджилли приложила к глазам пенсне, прищурилась, рассматривая Форстера, и, закончив осмотр, царственно протянула руку для поцелуя со словами:
– Почему у вашего друга, Винсент, такое суровое выражение лица?
В её голосе прозвучала лёгкая насмешка.
– Он же горец, миледи, – улыбнулся Винсент, – скажите спасибо, что я заставил его надеть фрак и оставить дома кинжал.
– Надеюсь, наше южное солнце растопит лёд в вашем сердце, мессир Форстер, – произнесла синьора Арджилли и указала на плетёное кресло, стоящее рядом, – присядьте и расскажите мне что-нибудь любопытное. Развлеките старушку, а то наши юные прелестницы только и делают, что поддакивают мне, а когда все вокруг с тобой согласны – это утомляет. А потом я познакомлю вас с этим прекрасным цветником.
Она указала веером в сторону девушек.
Мессир Форстер отодвинул немного кресло и поставил его так, чтобы сидеть напротив собеседницы, закинул ногу на ногу, и девушки, окружающие старую синьору, расступились, образовав широкий круг, но никто из них не ушёл, потому что разговор обещал быть любопытным.
Франческа нащупала руку Габриэль и сжала ледяными пальцами. Как-то внезапно мессир Форстер оказался прямо напротив них, прячущихся за спиной синьоры Грации. И, наверное, им лучше было уйти, чтобы не находиться на линии его взгляда, но делать это нужно было раньше, а сейчас это выглядело бы слишком уж бестактно.
– Синьора Арджилли, – произнёс Винсент, кладя руку на спинку кресла, – мой друг знает много историй, а одну я даже рассказывал вам, о…
– …о стычке со львом? Как же, я помню, – перебила его синьора Арджилли и добавила с усмешкой, – но ведь в той стычке язык вашего друга не пострадал, верно? Думаю, он и сам может всё рассказать. А мы проверим, много ли вы, наш любезный Винсент, приукрасили в том рассказе, – она перевела взгляд на горца и спросила пытливо: – Так вы и правда дрались со львом голыми руками, мессир Форстер? Или это обычные мужские рассказы, которые с годами превращают котёнка во льва, а прогулку к реке – в пятидневный переход через снежные Трамантийские пики?
– Синьора, я бы снял рубашку, чтобы показать вам шрамы от его когтей, но, боюсь, в этом изысканном обществе такой искренний порыв будет слишком дурно истолкован. А у меня и так здесь … не слишком хорошая репутация, – улыбнулся ей в ответ Форстер.
Синьора Арджилли расхохоталась, прикрывшись веером и ответила, приложив надушенный платочек к уголкам глаз:
– Я бы не отказалась на это посмотреть. Но вы правы, боюсь, юные синьорины ещё слишком неопытны, чтобы понять всю прелесть такого зрелища. Так что не будем смущать этим их нежные взоры.
– И поверьте, синьора, – добавил Форстер со всей возможной учтивостью, – если с годами в рассказах мужчин котёнок превращается во льва, то этот лев за прошедшие с того дня пятнадцать лет смог бы перерасти даже колокольню кастиерского храма.
– А вы очень милы, Александр. Вы же не против, если я буду называть вас по имени? – спросила синьора Арджилли, убирая веер. – Слава Богам, возраст даёт женщине так много привилегий… Расскажите что-нибудь о ваших приключениях в Бурдасе – обожаю такие истории. Но из Винсента, знаете ли, рассказчик такой же пресный, как утренняя каша. Он пропускает всё самое пикантное и острое. А вы, надеюсь, можете порадовать меня какой-нибудь душераздирающей историей без прикрас?
Форстер откинулся на спинку кресла и посмотрел куда-то вдаль, за голову старой синьоры, словно вспоминая далёкие события, и встретился взглядом со стоящей поодаль Габриэль. Она беззвучно похлопала веером по руке и взглянула на него так, как в цирке смотря на танцующего медведя…
Кажется, даже лейтенанту Корнелли не удавалось вложить в усмешку столько презрительной снисходительности, какую Форстер увидел на лице этой девушки. Словно его появление, это приветствие и предстоящий рассказ были чем-то очень банальным и пошлым, недостойным приличного общества. И ему сразу же вспомнились слова Винсента:
«Они никогда тебя не полюбят. Они не будут считать тебя ровней. Для них ты только дерзкий выскочка с севера. Второй сорт. Поэтому запомни, главное – они должны видеть то, что ты знаешь своё место. Здесь даже их болонки будут смотреть на тебя с презрением, если у тебя не двадцатиколенное родовое древо, состоящее из одних бари».
И если поведение лейтенанта Корнелли было ему понятно – он был победителем, а Форстер – побеждённым, то эти юные синьорины, которые смотрели на него сейчас как на неведомое насекомое, смогли затронуть ту самую струну в его душе, которой так боялся Винсент.
Наверное, именно поэтому Форстер рассказал самую жуткую и кровавую историю, какую смог вспомнить из тех времён, когда они с Винсом служили в Бурдасе. Историю о том, как туземцы принесли в жертву одного из их сослуживцев, и как их отряд не успел его спасти. Винсент пытался его остановить, но Форстера словно прорвало, и рассказ вышел настолько красочным и живым, что когда он закончился, позади в гробовой тишине одна из синьорин внезапно упала в обморок.
Пока все хлопотали над бедняжкой, обмахивая её веерами и предлагая нюхательные соли, синьора Арджилли наклонилась к Форстеру и сказала тихо:
– Спасибо, Александр. Это было сильно. Пожалуй, мне потребуется что-то покрепче этого пунша.
– Я принесу, – он встал и снова встретился взглядом с Габриэль.
Та стояла бледная, и глаза её сделались совсем тёмными.
– Вам понравился мой рассказ, синьорины? – спросил Форстер с усмешкой.
На что Габриэль искривила губы в ответной усмешке, прищурилась и произнесла достаточно громко, чтобы он точно расслышал:
– О, разумеется, это был достойный рассказ для подобного события. Что же, мессир Форстер, вы не приберегли его для свадебного тоста? Думаю, невеста бы его оценила! Хотя, если это был только аперитив, кто знает, какие ужасы вы ещё припасли на десерт!
Она с шумом сложила веер, развернулась и направилась прочь, а Франческа бросилась следом.
– Алекс! Какая муха тебя укусила? – спросил Винсент, догоняя Форстера. – Так-то ты собрался понравиться южным дамам? Рассказывая о том, как бедняге Люку вырезали сердце?
– Ты же сказал, что понравиться я должен милой старушке Арджилли? Ну, так я и понравился ей, медведь меня задери! – резко ответил Форстер. – Или нет?
– Понравился-то да, но ты хоть понимаешь, что эти весёлые пташки всю свадьбу будут щебетать только о том, какой ты невоспитанный и грубый, потому что рассказываешь дамам кровавые ужасы! Я ведь тебя просил!
– Знаешь, Винс, зато ни одна из них меня теперь точно не забудет, – усмехнулся Форстер и, прихватив бокалы с апельсиновым ликёром, направился обратно к синьоре Арджилли.
Единственное, о чём он не догадывался, что в деле светских сплетен у кузины Габриэль – Франчески – не было равных. И если Габриэль предпочла молчать о возмутительном поведении мессира Форстера, то Фрэн молчать, конечно же, не стала. Вскоре история о том, как «этот ужасный гроу» довел до обморока бедняжку Беатриче, пытался соблазнить жуткими рассказами «старую каргу Арджилли» и оценил Габриэль Миранди в дюжину шляпок и туфель, передавалась шёпотом из уст в уста, обрастая по пути всё более пикантными подробностями.
Всё это было, конечно, возмутительно. Но от гроу никто и не ожидал ничего другого, и порции презрения было бы достаточно, чтобы поставить на место этого выскочку, если бы не одно «но» – невероятная цифра его состояния, которая казалась бы выдумкой, если бы её не подтвердил синьор Грассо. И именно она останавливала всех от слишком уж открытого осуждения. Всё-таки сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода…
Если Форстер и хотел, чтобы его не смогли забыть, то в этом деле, кажется, он даже переусердствовал. К тому моменту, когда свадебный кортеж вернулся из храма, каждая синьора и синьорина из числа приглашённых знали кто такой Александр Форстер. И, как минимум, половина из них говорила о нём вслух, как об «этом ужасном гроу», но мысленно находила его довольно милым, весьма недурным и с любопытством рассматривала исподтишка.
После торжественного обеда, который прошёл в парке под белоснежными шатрами, гости разошлись по комнатам, чтобы провести часок-другой в прохладе, отдохнуть перед предстоящим балом. Женщины хотели освежиться, переодеться и обсудить мужчин, мужчины – пропустить рюмочку шерри, поговорить неспешно о политике и обсудить женщин. А затем, когда жаркое солнце коснётся жёлтых склонов Травертино и длинные тени потянутся в сад, праздник продолжится с новой силой – во внутреннем дворе виллы «Роза Боско» начнется свадебный бал.
Слуги уже развешивали фонари и гирлянды, расставляли столы для вина и фруктов, ожидался огромный торт – совместное творение пяти лучших кондитеров Алерты – и грандиозный фейерверк.
– Я хочу посмотреть на торт! Ну, пожалуйста, Элла! Я слышала, что они спрячут внутрь живых голубей! Неужели тебе не интересно посмотреть, как они это сделают? – Фрэн остановилась перед дверью, отведённой для них комнаты.
Спорить с кузиной было себе дороже, и Габриэль согласилась. Всё равно Фрэн будет изводить её просьбами, как обычно, до тех пор, пока не добьётся своего. И, по большому счёту, Габриэль и самой было интересно посмотреть на этот процесс. Голубей они с Фрэн видели только что – белоснежных красавцев с пышными хвостами пронесли мимо них в большой клетке.
– Ладно, идём. Только быстро. Хотя это нехорошо – бродить по хозяйственному двору без разрешения, – вздохнула Габриэль.
– Мы же мигом, просто глянем одним глазком и назад! Ну, пошли же быстрее, а то опоздаем.
Они спустились в сад, прошли по тенистой аллее туда, где за двухъярусной стеной гортензий и жасмина в здании из красного кирпича пряталась кухня.
– Давай просто заглянем в окно? – предложила Фрэн.
– Зачем? Раз уж пришли, давай зайдём и спросим.
– Это будет как-то неудобно, – замялась Франческа, – а вдруг нас выставят?
– А подглядывать – это удобно? – усмехнулась Габриэль.
– Ну, мы же только узнаем, где он стоит, а уж потом можно будет и зайти, – понизив голос, ответила Франческа, – не хочу ходить среди кастрюль и сковородок с рыбой – или ты мечтаешь пропахнуть жареным луком и посадить на платье масляное пятно?
– Окна высоко, мы ничего не увидим.
– А ты встань на цыпочки. Я вот вижу.
Франческа была выше Габриэль, да ещё и надела на бал новомодные туфли на высоких каблуках, и для неё это, и правда, не представляло труда. Габриэль вздохнула: у Фрэн не существует препятствий для того, что могли бы сделать другие.
Они пробрались к открытому окну, подняв повыше юбки, чтобы они не цеплялись за густую траву, и Габриэль, встав на цыпочки, заглянула внутрь. Комната оказалась овощной кладовой – на полу лежала капуста, связки сельдерея и спаржи, стояли корзины с яблоками и морковью, но никаких тортов и голубей там не было. Фрэн подошла к другому окну и, заглянув, произнесла тихо:
– Тут нет ничего, кроме кастрюль. Я посмотрю с другой стороны, – она махнула рукой и скрылась за углом.
Габриэль прошла дальше вдоль стены, заглянула в одно окно, потом в другое, пытаясь держаться за выступы в кирпичной кладке. Кругом висели гирлянды осенней паутины, и чтобы не испортить перчатки или ненароком не сделать затяжку, она их сняла и продела за пояс. Не хватало ещё испачкаться, ведь запасных у неё с собой не было, а подавать мужчинам руку для поцелуя в грязной перчатке было бы очень стыдно.
Она снова привстала на цыпочки, держась за подоконник, и руки тут же испачкались пылью и сажей от дымившей неподалёку кухонной печи.
– Ну вот! Фрэнни, Фрэнни! И зачем я тебя послушала! – прошептала Габриэль, разглядывая пальцы.
В одной из комнат она увидела висевших на крюках фазанов и тушки кроликов, а на столе у окна лежала огромная бычья голова с рогами. Сизые мёртвые глаза животного показались настолько ужасными, что Габриэль даже вскрикнула от неожиданности, отпрянула и едва не упала. Она сорвала пучок травы и принялась оттирать руки. К своей досаде сумочку с платком, солями и веером она оставила в комнате. Сажа оттиралась плохо, без мыла ей точно не справиться. Нужно побыстрее уходить отсюда, вся эта затея с голубями – глупость. Зачем она только послушала Фрэн!
Другое окно было закрашено мелом, Габриэль взяла прутик и осторожно толкнула чуть приоткрытую створку. Мало ли, может, там тоже жуткая бычья голова или ещё что похуже. Оттуда пахнуло тухлой рыбой, да так сильно, что Габриэль фыркнула от отвращения и зажала нос пальцами. Запах был настолько мерзким, что к горлу подкатила тошнота.
– Ну, всё! Провалились бы эти голуби! – воскликнула она, приподняла платье одной рукой и бросилась прочь, перескакивая через высокую траву.
Выбежав на дорожку, она едва не налетела на двух мужчин, идущих ей навстречу. В одном из них она узнала мессира Форстера, а другим мужчиной оказался её отец – Витторио Миранди.
– Габриэль? Почему ты заглядываешь в окна кухни? – удивлённо воскликнул отец и добавил с улыбкой. – Признайся, ты хотела стащить несколько шоколадных пирожных? Моя дочь обожает пирожные.
Будь отец один, Габриэль конечно же пошутила бы в ответ, что она хотела стащить весь свадебный торт. Но от мысли, что мессир Форстер видел, как она задирает юбку, встаёт на цыпочки и заглядывает в окна кухни совсем как служанка, желающая втайне съесть кусок пирога, и от насмешливого взгляда, которым он её окинул, она густо залилась краской, и обычная находчивость ей внезапно изменила.
– Отец? Я… Нет! Не подумайте… Мы… с Фрэн… мы, – запинаясь, произнесла она, пряча за спину испачканные руки, – мы просто хотели посмотреть, как голубей… – тут она смутилась, не зная какое слово подобрать, и закончила фразу совсем уж глупо: – …запихивают в торт.
И, кажется, ей впервые в жизни стало стыдно за то, что именно она произнесла вслух. Никогда раньше остроумие так её не подводило. Ей было ужасно обидно, что этот Форстер застал её за таким неподобающим синьорине занятием, что она стоит перед ним с грязными руками и лопочет такие глупости. А он при этом так доволен собой, что улыбается снисходительно и смотрит на неё, как на глупую маленькую девочку.
Вблизи он показался ей очень высоким и каким-то… страшным. Нет, физически он был, конечно, довольно привлекателен. Но его лицо, несмотря на лёгкую улыбку, казалось очень серьёзным, а взгляд – цепким, таким, от которого хотелось укрыться.
– Кстати, Габриэль, ты знакома с мессиром Форстером? – произнёс отец, указывая рукой на своего спутника. – Это моя дочь, Габриэль Миранди. Габриэль – это мессир Александр Форстер.
Она присела в реверансе и не задумываясь подала руку, и только потом с ужасом осознала, что руки у неё без перчаток, а подавать для поцелуя руку без перчатки – это вопиющее неприличие. И если бы только это! Занятая мыслью о том, что же сказать, она и забыла, что пальцы всё ещё испачканы сажей, травой и пылью. Но когда она заметила это, было уже поздно…
И, конечно, любой воспитанный южанин сделал бы вид, что не заметил этой неловкой ситуации, он бы склонился, но не стал касаться руки губами, соблюдя лишь формальность и тактично переведя разговор на красоты местных видов или обсуждение церемонии, отвернулся бы, позволив даме исправить досадную оплошность.
Но глупо было рассчитывать на деликатность «этого гроу». Форстер, конечно, всё заметил. Более того, он сделал то, от чего Габриэль едва не провалилась сквозь нагретый солнцем гравий дорожки – взял её руку и поцеловал, так неторопливо и церемонно, словно она была королевской особой. И, конечно, сделал он это специально, чтобы её унизить.
– Ваши руки пахнут мятой, синьорина, – произнёс Форстер с улыбкой, – и вы их испачкали, когда так мило шпионили за… голубями…
Габриэль поспешно выдернула руку и спрятала за спиной.
– …Возьмите…
Он достал из кармана платок и протянул. И лучше ей было бы, и правда, провалиться на месте, потому что подобное фиаско стало оглушительным ударом по самолюбию. Но хуже всего были не её грязные руки, и не то, что «этот гроу» почувствовал, чем они пахнут, хотя произнесённое вслух это было ужасно и само по себе, и даже не то, что её застукали за тем, что она подглядывала в окна кухни. Хуже всего было то, что он явно наслаждался этой неловкой ситуацией, вгоняя её в краску ещё больше вместо того, чтобы деликатно отвернуться и дать ей возможность привести себя в порядок. И Габриэль растерялась, не зная, как ей вести себя с ним в присутствии отца, который, разумеется, не заметил всего этого возмутительного неприличия.
