Быть огню

– Значит, ты инженер?

– Был когда-то подмастерьем. Очень давно.

Морок хмыкнул, кинул на стол сумку Асавина, а затем аккуратно положил поверх книжицу. Кулаки Эльбрено машинально сжались.

– Редчайшая книга. – Морок ехидно осклабился. – Подлинный дневник имперского часового мастера. Секреты Мелекратских автоматонов. Едва ли в Ильфесе есть еще одна такая. Считалось, что их полвека как все сожгли. Знаешь, сколько за нее отдали бы в Империи? Ты ушлый малый, конечно, знаешь. Давно стал бы богат, но надо же, бережешь, как сокровище… И, конечно, ты знаешь, что нынче в Ильфесе держать такие книги опасней, чем еретические бредни. И откуда она у тебя, грязного смерда? О, можешь не отвечать. Кажется, догадался. – И Морок положил поверх книги перстень Асавина.

Кулаки Эльбрено сжались еще сильней, затем расслабились.

– Если все ясно, то к чему это представление?

– К тому, что бессмысленно отпираться и притворяться ничтожным подмастерьем. Да, возможно, ты не мастер мастеров. Да, самоучка. Но тебе хватило таланта смастерить это. – Нелюдь достал из-за пояса дагу Асавина, нажал потайную кнопку, разложил лезвие на стальные лепестки, а затем соединил их воедино. – Впервые такое вижу.

Асавин улыбнулся уголком рта:

– На фабрике я собирал «гадюки», как послушная обезьянка. А это… Это просто игрушка. Мой стальной цветочек.

Брови Иргесса чуть двинулись. Удивился? Нет, развеселился.

– Обезьянка, которая смыслит в точных науках? Знаешь, мне как раз нужна такая. – Он передал кинжал рукоятью вперед.

Асавин взял его, повертел в руках и заткнул за пояс.

– Я чуть-чуть алхимик, чуть-чуть инженер, чуть-чуть слесарь, однако до мастера, вы правы, мне далеко. Зачем вам недоучка?

– Затем, что настоящего мастера в Ильфесе больше не сыщешь: казнены за ересь или сбежали сами. Затем, что ты читаешь схемы из этой книги. – Морок постучал по ней ногтем. – Имеешь воображение и можешь создать чертеж рабочего механизма, а не бездумно чинить то, что построено сотню лет назад. Наверное, поэтому Владыка заинтересовался тобой. Он точно знает, кто ему нужен. Но проверить, конечно, не помешает. Ты собирал «гадюки». Смог бы ты сделать чертеж?

– В принципе, могу.

– «Аспид»?

– В целом, «аспид» отличается только длиной ствола и…

– Отлично! – Морок азартно хлопнул в ладоши. – Этим ты и займешься. А сейчас не смею задерживать.

Вернувшись в свою халупу, Асавин долго сидел на куче соломы, раздумывая о словах Иргесса. Что он задумал? Чем это могло грозить?

Спал он плохо, мучили кошмары. Еще засветло поднялся к колодцу, чтобы умыться, а вернувшись застал в домике пару чумазых пацанов.

– Лекарша просила подойти, – сказали они.

Он зачем-то причесался и надушился. «Ну-ну, мужик, – одернул он себя. – Дивника точно не за этим тебя позвала».

Дивнике выделили помещение получше, чем Асавину. Сюда уже натаскали грубо сколоченных скамеек, тюфяков, несколько ведер воды, от одного шел пар. Судя по лицу, девушка всю ночь не смыкала глаз. Тьег, уложенный на одну из скамей, блестел от пота, морщился и трепыхался под лоскутным одеялом. Сквозь зубы раздавались болезненные стоны. Какие глубокие тени залегли у него под глазами!

– Прости, что так рано, но я боюсь не справиться, – сказала Дивника бесцветным от усталости голосом. – Надо перевязать его. Он очнулся, от боли совсем взбеленился, а я не могу рассчитать дозу. – Она смущенно потупила взгляд. – Думаю, ты лучше в этом разбираешься.

Ее слова неприятно укололи. Конечно, Асавин продавал Красный Поцелуй, но пробовал всего раз и зарекся повторять этот опыт. Блаженство рождает беспомощность. «Дурного же ты обо мне мнения», – подумал он, но спорить не стал, а сделал, как она просила.

После Красного Поцелуя Тьег наконец расслабился. Асавин приложил ладонь к его мокрому от пота лбу, занавешенному слипшимися волосами, и глубоко на сердце шевельнулась жалость. Один черт знает, как пацану было сейчас больно.

– Лекарство будет?

– Уже послали за ним. Слушай, можешь еще подсобить?

Он молча кивнул. Все равно помимо туманного предложения сделать чертеж дел у него никаких не было. В комнатушке Дивники резко запахло спиртом, прополисом, травами и дешевым мылом. От одного вида раны к горлу подкатила тошнота. Плечо мальчика представляло собой мешанину из кожи и гноя. Асавин едва совладал с желудком.

– Подержи здесь, нужно вычистить и наложить мазь, – распорядилась девушка. – Чем это его? Словно зверь порвал.

– Дубина, утыканная по краю обсидиановыми осколками.

Дивника кивнула, мысленно взяв что-то на заметку. Не обращая внимание на слегка побелевшего Асавин, она ловко принялась отворять гной. Затем нахмурилась, внимательно разглядывая кожу вокруг раны.

– Ох, не нравятся мне эти пятна. Когда его ранило?

О каких именно пятнах она говорила, Асавин так и не понял. Все его внимание занимало бессознательное лицо мальчишки. Глубокое беспамятство Красного Поцелуя сделало его похожим на мертвеца.

– С месяц назад, – ответил Асавин.

Дивника удивленно посмотрела на него, потом на Тьега, поджала губы и тихо сказала:

– Вот она, Серебряная Кровь…

– О чем ты? – рассеянно спросил Асавин.

– Имперцы живут дольше прочих людей и меньше болеют. Например, им совсем не страшна пагубь. Будь Тьег из Ильфесы, давно бы скончался от такой раны. Но и его тело сдает. Теперь вся надежда на лекарство.

Эльбрено кивнул. Если кто и спасет принца, так это Дивника.

– Скоро завтрак, – заметил Асавин. – Ты выглядишь изможденной. Иди, я присмотрю за ним.

Слова давались тяжело, словно он пытался повернут несмазанные шестерни давно заброшенного механизма. Дивника потупила взгляд:

– Хорошо. Я скоро вернусь.

Она оставила его наедине с бессознательным Тьегом и ворохом мыслей. Что это было? Какую он получит с этого выгоду? «А почему бы и нет? Просто изощренный способ затащить ее в постель, приручить нервного зверька. А жалость – это… Это…». Как Асавин ни силился, но никак не мог придумать оправдание своей жалости к Тьегу. Гораздо проще воспринимать людей как удобные инструменты, а когда в голову начинают закрадываться мысли о чьих-то страданиях, не миновать беды. «Размяк, что ли? – с досадой подумал Асавин. – Это меня сгубит».

Через некоторое время вернулась Дивника. Она принесла миску похлебки, хоть он и не просил. Он медленно поел, наблюдая, как она разводит порцию для Тьега.

– Скажи, Дивника, почему ты стала целительницей?

Слабо верилось, что маленькая хрупкая девушка мечтала отворять гной, отсекать мертвую плоть и опорожнять ночные горшки. Слишком много в этом было тяжелого труда, грязи и чужой боли.

Она вскинула удивленное личико, затем смущенно улыбнулась:

– Я не мечтала об этом. Но однажды я повстречала прекрасную женщину, и она указала мне истинный путь. – Глаза Дивники радостно блеснули. – А когда я услышала голос Вериданы … Разве можно после этого сомневаться в своем выборе?

– И часто ты слышишь голос Вериданы? – усмехнулся он.

– Не часто, – бесхитростно ответила Дивника. – Только, когда сильно нуждаюсь в ней… – Вдруг она нахмурилось. – Не веришь, да? Зря сказала.

– Почему? Нет, конечно, верю, – соврал Асавин самым ласковым из своих голосов. – Мир полон чудес. Еще вчера я не верил в колдовство, нолхиан и конец миров, и поди ж ты…

Ее лицо озарилось такой искренней улыбкой, что Асавин обескураженно подумал: «И откуда вы только беретесь? Совершенно безумные в своей наивности».

– А кем хотел стать ты? – неожиданно спросила Дивника.

– Инженером.

– Так ты не из бедной семьи?

«Кажется, сказал лишнего».

– Долгая история, – уклончиво ответил он. – Если начну рассказывать, моментально уснешь. Ты и так клюешь носом.

– Да, я уже давно не спала.

– Тогда, может, отдохнешь? Разбитой ты мало чем будешь полезна Тьегу.

Пусть лучше она уснет. Хотелось, чтобы она замолчала, и при этом не обидеть излишней резкостью. Дивника немного посомневалась, но вскоре согласилась, и вот уже спала на скамье, укрытая рогожкой. Асавин смотрел на нее и раздумывал, чем же она так его зацепила. Глупая, наивная и явно безумная девочка, но за кострами и пожарами в ее глазах скрывалась какая-то тайна. Асавин любил загадки.

Сидеть у постели больного – ужасная скука. Он начал играть с кинжалом, подбрасывая и вонзая его в земляной пол, как вдруг услышал слабое:

– Асавин…

Тьег приоткрыл покрасневшие глаза. Голос у него был не громче шелеста. Асавин тотчас подсел к его постели, вслушиваясь в шепот.

– Что со мной? Я помню, как упал где-то на улице… А дальше какие-то кошмары.

– Это все твоя рана. Не беспокойся. Уже послали за лекарством. Скоро поставят тебя на ноги. Кстати, нашелся твой слуга. С ним все хорошо.

– Он здесь?

– Нет, но в следующий раз придет. Тебе что-нибудь нужно?

– Да, воды… И спасибо… что не бросил меня там… Так больно… О, Ирди, почему так больно?

– Раны всегда болят, Бас… Тьег, – Асавин укрыл его одеялом. – В следующий раз ты трижды подумаешь прежде, чем кинуться в драку с великаном. Теперь уж изволь лежать и поправляться.

Тьег обвел комнату слезящимися глазами:

– А где мы, кстати?

– В Цитадели Морока. Теперь мы служим ему.

– А что с Френсисом?

– Помер, пока ты валялся.

О, неужели Тьег загрустил по безумцу?

– Мы умрем здесь?

– Конечно же нет! Ты – принц, я – ловкач. Вместе мы выберемся.

Мальчишку срочно надо было ободрить, чтобы он не похоронил себя прежде времени.

– Жаль, что мы так и не смогли сбежать, – горько вздохнул Тьег. – Угораздило же меня сломаться именно в этот момент…

Он осекся, и Асавин погладил его по голове, не зная, что сказать в ответ. Не встреться они в Певчем, кто знает, как бы сложилась судьба обоих. Но именно он, Асавин, виновен во всех случившихся с мальчиком несчастиях. Он не получил бы рану, не стал бы преступником. «Нет, не думать об этом», – приказал себе Эльбрено. К счастью, Тьег снова забылся сном.

Дни потянулись за днями. Асавин не питал никаких иллюзий по поводу своего статуса в Цитадели. Он постоянно чувствовал себя под неусыпным надзором приспешников Иргесса. Но Асавин и сам пока не стремился к побегу, чаще осматривался, вслушивался, словно невзначай втравливался в мелкие разговоры, чтобы понять местные взаимосвязи. Отовсюду его встречали легким недоверием. Дивнике повезло куда больше, если не считать лысого старика. Этот ворчал на девушку, называл ее методы дуростью.

Халупа, которую выделили Асавину для проживания, мало напоминала дом. Да, были стены, крыша, даже дверной проем, но пол – земляной, вместо постели – тюк несвежей соломы. Несмотря на привычку жить в разных условиях, Асавин избегал нищеты. Это слишком напоминало ему каторгу с ее лишениями. Он обещал себе, что больше никогда не вернется к такой жизни. Пришлось обустраивать уют. Первым же делом Асавин организовал местных плотников, чтобы те постелили ему приличный пол, а затем договорился, чтобы ему набили матрас свежей соломой с ароматными травами. Спустя некоторое время комфорту в его доме мог бы позавидовать сам Морок. Теперь у Асавина был стол, маленькая печурка и даже раздобытое на мусорных развалах кресло. Старые его знакомцы, Дарио с улицы Звонарей, таскали для цитадельцев всякие мелочи из города и с удовольствием подсобили давнему «другу».

Несколько раз в день Асавин заходил к Дивнике. Иногда она просила помощи в уходе за Тьегом, и он не отказывался.

– У тебя ловкие руки, – хвалила она. – И хорошая память. Отличный помощник.

Асавин с удовольствием отмечал, что ей приятна и его помощь, и компания, и разговоры о пустяках. Больше всего Дивнике нравились книжные истории. Она заслушивалась рассказами о приключениях рыцарей и мудрых дев, о дальних странствиях, о невиданных чудесах. Асавин был ловким рассказчиком, легко мог увлечь историей и куда более искушенного слушателя, чем Дивника.

Тьег урывками приходил в себя. Он безропотно принимал веридианское лекарство, но Асавин не видел заметных улучшений. Разве что Тьег быстро привык к новым условиям. Он лихорадочно спрашивал о Цитадели и его обитателях, порывался встать на ноги, но каждый раз ему не хватало сил.

– Ничего… – пыхтел он, обливаясь потом после очередной попытки. – Скоро я встану, совсем скоро.

Тьег повторял это, как заклинание, и с тоской смотрел на дверь. Ему было не место в этой грязи. Дивника несколько раз ходила к Иргессу просить позволения отвести мальчишку к своим, но тот отказывал. Асавин никак не мог взять в толк почему. Принц не был нужен Иргессу, однако он и не мешал Дивнике поддерживать в принце жизнь. Тупик. Асавин тысячу раз пожалел, что притащил сюда Тьега. А ведь раньше ему казалось, что это отличная идея.

Чтобы отвлечься, Асавин с головой погрузился в чертежи. Иргесс принес ему целый набор необходимых чертежных инструментов. Новехонькие, пахли свежей сосной и медью. К инструментам присовокупился набор оружейных отверток, и Асавин с азартом принялся разбирать украденную в Певчем «гадюку». Детали выстраивались на столешнице, вычищенные, смазанные, до боли знакомые. Он снимал мерки, зарисовывал во всех сторон, собирал оружие обратно, гвоздик к гвоздику. Чертеж пришлось слегка переделать, приблизив к «аспиду», но Асавин остался доволен работой. В кои-то веки он применял голову не для обмана или выживания, и это было чертовски приятно. Видеться с Дивникой стал чуть реже, но от этого, казалось, только выиграл, видя в глазах девушки нескрываемую радость в каждую их короткую встречу.

Спустя несколько дней Иргесс снова вызвал Асавина к себе.

– Вижу, ты освоился. Не буду томить. Это была проверка твоих возможностей. Чертежи меня устроили. Годишься. Вот твоя настоящая задача…

Иргесс сдернул ветошь со стола и обнажил перед Асавином прибор, похожий на армиллярную сферу1. Шарик Эвултара завис между множеством пересеченных колец. Зеленый металл, гладкий, как стекло, хищно поблескивал на солнце.

– Это часть сложного прибора, – пояснил нелюдь, с трепетом прикасаясь к разукрашенным кольцам. – С помощью него можно определить точку равновесия разнозаряженных энергий. К сожалению, он неисправен. – Пальцы Морока указали на перебитое кольцо и покореженные зубчатые колеса. – Нужно починить.

Асавин усмехнулся:

– Я, конечно, мог бы разобраться, если есть схема. И что это за металл? Бронза?

– Травяная сталь. Древний нолхианский металл. Нет, не пытайся вспомнить, люди давно забыли о нем. И у людей нет мощностей для обработки цельного бруска. Дуан пытается синтезировать горячий сплав с помощью магической алхимии. Ты ему поможешь.

– Эй, послушайте… Я ничего не смыслю в магической алхимии!

Иргесс махнул рукой, пресекая неповиновение:

– С этого дня ты работаешь с Дуаном, и точка.

– Но… – нервно усмехнулся Асавин, однако его, конечно, больше никто не слушал.

Однако оспорить решение Морока он не решился, о чем неоднократно жалел. Спустя неделю плотного сотрудничества с алхимиком Асавин проклял свою мягкотелость. Вербина был абсолютно невыносим, он совершенно не умел контролировать эмоции. Хуже всего было то, что алхимик не пускал Асавина в подвал, к своему оборудованию, и доверял ему меньше, чем контрабандистам Дарио, с которыми мог часами обсуждать какие-то свои делишки. Асавин был этаким мальчиком на побегушках: принеси воды, отмой колбы, отскобли пол. Можно было пожаловаться Иргессу, но Асавин не стал. Лишний раз общаться с Иргессом – себе дороже. Еще решит, что Асавин ему бесполезен.

Мучения Асавина продлились недолго. В лаборатории алхимика случился взрыв, и Дуан трагическим образом погиб. Такова была официальная версия произошедшего, но Асавина не так-то просто было облапошить. Слишком уж таинственно переглядывались между собой Уна с Иргессом. Что на самом деле случилось с Дуаном? Ответ на этот вопрос не слишком интересовал Асавина. Он-то желал ублюдку скорейшего отравления цикутой. Взрыв – тоже неплохой вариант.

Три дня Асавин отдыхал, предоставленный сам себе. Сидел с Куртом и Дивникой, рассказывал им книжные истории. Рыжий волчонок смотрел на Асавина так, словно видел насквозь, чем выводил из равновесия, но даже эти недоверчивые глаза сияли детским восторгом, стоило Асавину начать рассказ. Иногда он играл в хурук с Тьегом, когда тому бывало получше. Время от времени Асавин выносил его лавку во двор, где принц, укутанный с ног до головы в одеяла, мог с жадностью смотреть на небо и вдыхать пропахший дымом воздух. А воздуху ему, как будто, было все меньше и меньше.

– Словно горю изнутри, – пожаловался Тьег к исходу третьего дня, смаргивая слезы с воспаленных глаз.

Это встревожило Асавина, и едва дождавшись, когда Дивника уложит принца спать, он спросил у нее:

– А если отсечь ему руку?

– Он так слаб, что может…

Дивника не успела договорить. Из закутка Тьега раздался вопль:

– Нет! Не вздумайте! Уж лучше сдохнуть, чем…

Никакие доводы не действовали на его воспаленный разум, а на следующий день Асавин и Дивника с ужасом обнаружили его в дверях лазарета, полуголого и едва стоящего на ногах. Тьег попытался самостоятельно дойти до колодца, но упал в беспамятстве. Когда Асавин торопливо поднял его с земли и потащил в дом, мальчишка безостановочно шептал в горячечном бреду:

– Нет… Я встану… Вот увидите… Не отсекайте…

Даже сквозь одеяла Асавин чувствовал бушующий внутри мальчика огонь. Нет, не может быть у здорового сильного парня такого жара, такого пота, такой восковой кожи и дикой жажды.

– Дивника, он весь горит!

– Да… – шепнула она, приложив ладонь к блестящему лбу Тьега. – Скверно. Лекарство уже должно было помочь.

В этот момент Иргесс потребовал Асавина к себе.

3. Старый друг (Асавин)

Прямо с порога Иргесс кинул в Асавина мотком одежды:

– Примерь-ка.

– Это еще зачем? – настороженно спросил Асавин, разглядывая старый неопределенного цвета плащ, линялый капюшон и бесформенный кафтан с рубахой из небеленого льна.

– Пойдешь в город и приведешь своего друга-алхимика.

Асавин присмотрелся к глазам Иргесса, надеясь найти в них насмешку. Матовая чернота оставалась абсолютно серьезной.

– Мы с ним не друзья. Он только недавно освободился от Френсиса. Думаете, с радостью впряжется снова?

– Впряжется, – усмехнулся нелюдь. – Я разузнал о нем. Очевидно, что на жалованье алхимика ему не выжить. Так и скажи ему: Морок обещает сотню солнц в день, и эти деньги не надо тратить на аренду крысиной норы, еду и реагенты.

Асавин присвистнул. Действительно щедрое предложение.

– А меня тоже посадите на жалованье? – насмешливо поинтересовался он и осекся: холодные черные камешки в глазницах Иргесса наводили тревогу.

– Нет, но, если починишь прибор, награжу шедрей, чем твоего друга.

Этот посул, хоть и походил на откровенный обман, пробудил задремавшую было алчность Эльбрено. От глаз Асавина не укрылось ни хорошее оружие у бойцов Морока, ни прекрасная конюшня. Деньги у вожака водились, и немалые, так почему бы ему и не наградить его? В противном случае можно было рискнуть и обокрасть … В очень крайнем случае.

Ближе к ночи Асавин выехал из Цитадели в сопровождении двух мордоворотов, которые одновременно должны были охранять его и не дать сбежать, если это взбредет ему в голову. Даже здесь Иргесс не изменил своей настороженности, да и гай с ним. При свете редких масляных фонарей они въехали на улицу Лодочников. Кособокие дома здесь ютились почти к самой пристани, перекрывая друг другу вид на грязное море. Воздух густо пропах смолой и гнилым деревом. Здесь, в сырой каморке под самой крышей, и обитал Лонан. Паршивое жилье. Сверху постоянно капало и сыпались перья от надоевших уличных голубей, но Лонан никогда не жаловался. Даже когда охромел, упрямо продолжал карабкаться по скрипучей лестнице на свой любимый чердак.

Асавин знал, что Лонан жил по строгому расписанию: вечерами проигрывался в прах, ночи всегда проводил дома, одиноким и трезвым как стекло, чтобы не лишиться единственного заработка. Однако сейчас, судя по огоньку в окне, алхимик пропустил вечернюю игру. Снова на мели, как старая дырявая лодка. Асавин хотел оставить амбалов у дома, но те, словно дрессированные псы, молча поднялись с ними до самой комнаты и только там отступили от него.

На стук в дверь послышался неуверенный вопрос:

– Кого еще принесла нелегкая?

– Кота, – сквозь улыбку произнес Асавин. – Не найдется ли блюдечка сливок?

Щелкнул запор, приоткрылась небольшая щель, и в нее высунулась хмурая физиономия:

– Нет ничего, пошел вон. Всеблагой, во что ты вырядился?

Асавин привычным движением просунул в щель носок сапога и ладонь, а затем протиснулся внутрь. Ветхая дверь захлопнулась.

Пахло бумагой, заваренной лимонной травой, на полках громоздились свитки, лучины бросали на обшарпанные стены теплые красноватые всполохи.

– Ну заходи, – устало вздохнул алхимик, указав на одно из кресел, негостеприимно заставленных книгами.

Асавин послушно присел на край, подождал, пока Лонан разольет напиток по старым облупившимся чашкам. Ритуал. Хорек не станет слушать, пока не выпьет несколько глотков отвара. Асавин отхлебнул и скривился. Словно кто-то залил кипятком сено, жеваную лимонную корку и полынь. Что только Тьег и Лонан находят в ней?

– Излагай, – протянул алхимик, когда чашка коснулась столешницы. – Я думал, ты уже кормишь червей.

– Неплохо выгляжу для покойника, да? Сменил обстановку и хозяина, только и всего. Теперь работаю на Морока.

– Сам говорил, что он тот еще гай!

– Так и есть. Он гай расчетливый и, главное, щедрый. Обещал тебе сто золотых в день за услуги.

– Вот, значит, зачем пришел. – Лонан покачал головой. – Опять хочешь втравить меня в нечистые дела? Так знай: мне сполна хватило Френсиса. Больше я не стану обслуживать бандитов. Начну скромную, но честную жизнь. С тобой мы отныне тоже не друзья, сам сказал.

– А что, что я должен был сказать? Повесь меня рядом, искупим грехи вместе? – Асавин поморщился. – Ради Благого… Я спасал себя.

– А я хотел спасти тебя. Да кто ж знал, что все так обернется.

Асавин ощутил раздражение, похожее на зуд глубоко в колене: ни почесать, ни унять.

– Скажи, чего ж ты такой дурак? – вздохнул он. – Убил бы он тебя, а следом и меня, за компанию. Своим желанием слинять ты нам обоим подписал смертный приговор. Так не пеняй на то, что я старался выжить, в то время как ты уже сдался.

Лонан нахмурился, резко стукнул кружкой по столу, расплескав отвар, а затем откинулся на спинку, буравя Эльбрено темными глазами. Разозлился, только злость его была усталая, беззубая.

– Ох и скользкой же ты породы, – медленно произнес он, роняя каждое слово, словно тяжелую дробинку на чашу весов. – И правда кот. Иногда кажется, что домашний, но нет. Не стоит ждать от кота собачьих повадок. Ты прав, но мне от этого не легче. Все-таки это было подло.

– О да, я подлец. Но ты либо согласишься полюбовно, либо те двое за дверью уволокут тебя силой. Хорошенько подумай над ответом.

Асавин небрежно скинул книги на пол и хлебнул из кружки. Насколько он успел узнать Иргесса, тот не привык миндальничать и слово «нет» категорически не признавал. Грязный, подлый шантаж, но что еще остается делать?

– Ублюдок. – Алхимик устало прикрыл глаза ладонью. – Когда же меня оставят в покое?

– На том свете, только не мечтай попасть туда так скоро. Зря убиваешься. Помню, ты любил интересные задачи, а там такой работы – как песчинок на пляже.

Лонан удивленно глянул на Асавина в щель между пальцами:

– Что? Не Красный Поцелуй?

– О нет…

Во взгляде алхимика появилась заинтересованность. Словно солнечный лучик, мимолетно скользнувший по пепелищу. Как и любой книжный червь, Лонан любил головоломки.

– Кстати, раз уж ты жив… – сказал алхимик после долгого молчания. – Будь осторожен, ты зачем-то понадобился протекторам.

– Что?

– Помнишь Илеану?

– Что?!

Разумеется, он помнил. Хорошенькая актриса из театра Пионов. Ей прекрасно давались роли цариц и роковых женщин, особенно с таким жирным слоем сурьмы вокруг глаз. Когда-то он сох по ней, и, чтобы соблазнить, прикинулся леакским импресарио. Роман был жарок, но короток. Асавин быстро разочаровался в любовнице. За сурьмой и пудрой пряталась глупая квочка. Только и кудахтала о своем сыне. Скука. Она кричала, заламывала руки, когда он решил уйти от нее. Уверяла, что всенепременно спрыгнет с моста! Он лишь посмеялся над ее жалкими ужимками. И, надо сказать, с моста так никто и не прыгнул. Скукота.

– Она до сих пор играет. Вышла замуж за какую-то важную шишку, и, говорят, прислуживает семейству Антера. Сдала тебя протектору с, надо сказать, мстительным удовольствием.

Глаза Лонана стали насмешливо-ехидными. Ах, Илеана, сучка прямиком из Гаялты… Ну ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Асавин широко улыбнулся: