Позолота

В его голосе впервые прорвалась горечь.

– Но ты не можешь. Потому что для тебя главное – твои «хотелки». Твои «чувства». Твоя «свобода». А то, что я десять лет вытаскиваю себя – и теперь нас – из дерьма, тебя не волнует.

Сергей остановился у окна, сжимая и разжимая кулаки.

– Я сам себя создал, Ася. Из грязи, из нищеты. Каждый день, каждую минуту я борюсь за нас. За наше будущее. А ты… ты видишь только ограничения.

Его голос набирал силу:

– Ограничиваю? Да, я ограничиваю! Потому что кто-то должен думать о будущем. Кто-то должен быть взрослым в этой семье. А ты… ты только и думаешь, что о встречах с подружками и своих поделках.

Ася закрыла глаза, пытаясь справиться с болью.

– Я работаю без сна и отдыха. Этот чёртов телефон разрывается двадцать четыре на семь. Я выживаю за нас обоих! Выживаю в мире, где каждый готов сожрать тебя при первой же слабости.

Сергей повернулся к ней:

– Воронцов… это критически важно. Очень важно. Через 2 недели совет директоров. Моё будущее, наше будущее зависит от этого. А ты…

Он направился к выходу:

– Сейчас еду на подписание с «Алтан Строй Холдингом». И я не уверен ни в чём. Надеюсь, когда вернусь, ты найдёшь, что сказать.

Дверь захлопнулась. Ася осталась одна, свернувшись калачиком под одеялом. Она не находила слов, не могла найти ответы на его обвинения. Только боль и стыд пульсировали в висках.

– Ма-а-ам! – донеслось из детской. Надо идти готовить завтрак. А ей так хотелось просто лечь и лежать весь день в кровати переваривая все что она натворила… стараясь утихомирить пожирающий ее стыд… А еще лучше исчезнуть навсегда – но это было слишком милосердно…

Он резко передёрнул плечами, нырнул в машину. Медлить было нельзя. Переговорная люкса «Президент» отеля «Метрополь» веяла ледяной роскошью. Хрустальные люстры рассыпали блики по чёрным гранитным стенам, а под ногами золотом переливался ковёр. Сергей расправил плечи, надевая привычную маску деловой собранности, но в висках стучало: «Да, Сереженька? Всем молчать!» Обрывки платья Carolina Herrera, зацепившиеся за дверцу «Бентли», теперь валялись в мусорном баке у выхода. 10:15. На столе – три экземпляра контракта с золотым тиснением «Алтан-Строй-Холдинг». Юрист Воронцова, мужчина с лицом, как будто высеченным из байкальского нефрита, перебирал документы в белых лайковых перчатках: – Константин Павлович велел передать: он ценит ваше упорство. Год переговоров – это… – его взгляд чиркнул по часам Patek Philippe с циферблатом в виде карты Транссиба, – по-нашему называется «зулаха» – путь через колючки. 10:47. Воронцов задерживался на 17 минут. Сергей пролистал уведомления. Ни Аси, ни PR-отдела. Перед глазами всплывала вчерашнее: смазанная тушь, клочья платья, истеричный хохот: «Я играю в живую куклу?» Пришлось волоком тащить её к выходу, прикрывая ладонью от вспышек. Как это оценил Константин Павлович – неизвестно. Но на подписание не должно было повлиять. Или… 10:49. За окном, на Театральной площади, туристы лепились к бронзовому Шаляпину. Сергей поймал себя на мысли, что певец внезапно стал похож на Воронцова – та же властная поза, та же рука, замершая в вечном жесте подавления. 10:53. В коридоре – топот, приглушённые выкрики. Дверь вздрогнула. В кабинет вкатилась волна аптечного холода и сладковато-металлического душка. Секретарша, белая, как калька, задохнулась: – Константин Павлович… он… его… сердечный приступ… реанимация не— Сергей вскинулся, не дослушав. Мир схлопнулся. Всё, к чему он шел год, рассыпалось в прах из-за такой простой, такой глупой причины – смерти. Нелепо. В его мире люди – детали, винтики в контрактах, строчки в Excel. Отдыхать – только по графику. Умирать – только по согласованию. Он оцепенел, машинально ища взглядом Карину, но вокруг метались лишь юристы, шепчущие что-то в панике. Мозг уже прокручивал варианты: акции, переговоры, совет директоров через шесть дней… Рука сама потянулась к телефону. – Карина. Срочно. Воронцов мёртв. – Он стиснул зубы, поправился: – Скончался. Протокол: соболезнования, мониторинг соцсетей, пресс-релиз до 18:00. И… – взгляд зацепился за настенные часы, застывшие на 10:55, – предупреди жену: задержусь. Трубка глухо щёлкнула. Пальцы дрожали – не от страха, от адреналина. Колесо снова крутилось вокруг него. На выходе мелькнула карета скорой, медленно загружающая чёрный мешок. Воронцов – гора, скала, нерушимая сила… На миг Сергей ощутил ледяное дыхание вечности, жуткую хрупкость всего, что казалось нерушимым. Он резко передёрнул плечами, нырнул в машину. Медлить было нельзя.

Глава 4

С тех пор, как между супругами пробежала трещина, Ася жила в постоянном напряжении. Каждый день она пыталась загладить свою вину – ту самую, неловкую сцену на корпоративе, из-за которой Сергей теперь смотрел на нее с холодным презрением.

Дом сиял безупречной чистотой. Белоснежные кружки, выстроенные в безукоризненный ряд, напоминали солдат на параде. Кофе – всегда идеальный, с точностью до грамма, как любил он. Даже коробка с материалами для румбоксов, которую Сергей терпеть не мог («этот хлам»), исчезла с глаз – Ася задвинула её в самый дальний угол гаража. Больше никаких лоскутов, лент и «этой бессмысленной ерунды».

Она приучила Сашку ходить на цыпочках, когда муж спал, ел или говорил по телефону. Перестала отвечать на сообщения подруг – Сергей давно дал понять, что их «дешёвые сплетни» и «вульгарные шутки» только портят её. («Ты не можешь быть одной из них!») Теперь её мир сузился до его взглядов, до звука ключа в замке, до каждого его недовольного вздоха.

Купила кружевное бельё, неудобное, но красивое. Для него.

Сергей видел её старания. Видел, как она трепетала, как ловила его взгляд, словно воздух в его присутствии становился разрежённым. Но чем отчаяннее она цеплялась за его одобрение, тем выше он поднимал подбородок – её покорность лишь оттеняла его безупречность.

Он отвечал односложно, а иногда – просто отворачивался, оставляя её с невысказанными словами. В его глазах читалось не просто раздражение, а разочарование – будто она снова и снова не дотягивала до незримой черты.

Она заслужила это.

И он не собирался делать её жизнь легче.

Московский воздух густел, превращаясь в горячий сироп. Влажная жара прилипала к коже, заставляя шелковую блузку Аси приклеиваться к спине. Она захлопнула дверь спальни, создав иллюзию укрытия, но даже здесь, в этой камере с бархатными шторами, нечем было дышать.

На трюмо, среди пустых флаконов от духов, золотилась карточка с вытесненными буквами: «Поминальный вечер в память о Константине Павловиче Воронцове». Ровно семь дней назад его тело опустили в улан-удэнскую землю. Ходили слухи, что вдова не выпускала руку мужа даже когда гроб начали заколачивать – её пришлось оттаскивать силой.

«Серый котик у окна…»

Детский голосок просачивался сквозь стену, наивный и жутковатый одновременно. Сашка напевал свою песенку, сидя на полу в детской. Ася знала, что он при этом ритмично качает головой, как делал всегда, когда нервничал – привычка, унаследованная от неё.

«Тише, тише, не дыши…»

Её пальцы впились в спинку кровати. Лакированное дерево стало липким от пота. Где-то за окном завыла сирена – то ли «скорая», то ли полиция, то ли просто город выл её болью.

«Всё хорошо», – мысленно повторяла она, глядя на своё отражение в зеркале. Женщина со смазанной помадой и тушью, расплывшейся от влажного воздуха. «Всё хорошо. Сейчас ты оденешься. Выйдешь. Скажешь…»

Но что именно? Что она больше не может жить в этом идеальном доме? Что её сын стал слишком молчалив и сдержан? Что она…

«А то нас услышат!»

Последняя строчка детской считалки резанула слух. Ася резко выпрямилась, смахнув со лба каплю пота. Нет, она не будет больше прятаться. Сегодня она заговорит полным голосом. И пусть весь этот проклятый дом услышит.

Ася стояла, сжимая вешалку. Чёрное шифоновое платье – когда-то купленное с такой гордостью – теперь казалось ей последним якорем спасения.

Пол под ногами плыл, как в лихорадочном бредеу. Она сделала шаг.

– Сереж… – голос предательски дрогнул.

Сергей даже не поднял глаз от экрана. Цифры. Дедлайны. Шесть дней до рокового заседания. Полмиллиарда, зависящие от какой-то вдовы…

– Почему… – она сглотнула ком, – почему ты… ты не берёшь меня с собой?

Его пальцы замерли над клавиатурой. Медленно, как хищник, поднял взгляд.

– После твоего спектакля на корпоративе? – губы искривились в холодной усмешке. – Ты шутишь?

– Я исправлюсь! – её голос звучал тонко. – Я…

Телефон с грохотом ударился о тумбу. Он встал. Приблизился. Она инстинктивно отпятилась, но тут же застыла.

– Зачем тебе это? – он заглядывал ей в глаза. – Ты же ненавидишь эти вечера. Или тебе нравится быть моей «живой куклой»?

Ася резко одернула руку ото рта – ноготь был обкусан до крови. Пальцы вцепились в подол, оставляя мокрые пятна от вспотевших ладоней.

– Мы… – язык заплетался, слова застревали в горле, – мы просто… Я не могу… не могу больше. Ты… ты смотришь сквозь меня. Как будто я уже не существую.

Она подняла глаза почти с мольбой.

– Скажи… – голос сорвался, – скажи прямо, чтобы я ушла. Или… или… – дыхание сжалось в спазме, – почему? Почему я должна каждый день выпрашивать… стараться…

Пальцы снова потянулись ко рту. Она с силой шлёпнула себя по бедру – резко, болезненно, пытаясь вернуть контроль.

– Хоть слово… – выдохнула она, обессиленно. – Хоть что-то…

Сергей фыркнул – сухо, беззвучно, как змея перед ударом.

– Ты думаешь, сможешь «исправиться» за один вечер? – его глаза сузились до щелочек. – От настроения вдовы теперь зависит всё. Ты понимаешь, что такое ответственность?

– Я… – она сглотнула горькую слюну, – буду идеальной. Сделаю… всё, что скажешь.

– Всё? – он наклонился ближе, его взгляд прожигал её насквозь.

– Да. Всё что угодно.

Он медленно обвёл её взглядом – изучая, оценивая: дрожащие губы, слишком широко открытые глаза – затравленного зверька в свете фар.

– Почему я должен тебе верить? – голос был мягким, как нож в масле. – После всего, что было?

Что-то внутри неё оборвалось. Колени подкосились сами собой, будто что-то сломалось внутри, или так трещит сломленная гордость? Она не помнила, как оказалась на полу – только холод паркета, впивающийся в кожу, и странное ощущение пустоты, будто душа выскользнула из тела.

– Вот видишь, – его голос плыл где-то сверху, – ты себя не контролируешь! И ты хочешь, чтобы я поверил, что сможешь вести себя достойно?

Её пальцы судорожно сжали край его брюк – последняя точка опоры в рушащемся мире.

– Я… я всё сделаю… – шёпот был едва слышен, словно исходил не от неё, а от кого-то другого. – Только дай шанс…

Его лицо исказилось – не гневом, а чем-то более ужасным: отвращением. Эта униженная поза… она бесила его больше, чем любые слова.

– Вставай. Ты выглядишь жалко.

Но её тело не слушалось.

– Я сказал, вставай! – его голос грянул, как удар хлыста.

Ася дёрнулась, как марионетка на нитках. Поднялась. Пустота внутри.

– Платье выберу я, – он бросил через плечо, уже поворачиваясь к двери. – Один неверный взгляд – и всё. Поняла?

Механический кивок.

Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задрожали стекла в шкафу.

Ася стояла, бессмысленно сжимая в руках чёрную ткань. В ушах звенело мамино: «Будь мудрее – перетерпи». Но где-то в самой глубине, там, куда даже её отчаяние не могло добраться, что-то крошечное и твёрдое шевельнулось – как последний патрон в обойме.

Именно этот момент она будет вспоминать ночами: как умерла её гордость. Как она впервые поняла, что может ненавидеть и любить одновременно. Как что-то внутри отказалось умирать, даже когда казалось, что она уже мертва.

В сумрачный зал «Царской охоты» она вошла, одетая в тяжёлый атласный футляр от Dior, облегавший её, словно саван.

На возвышении, обрамлённые чёрным бархатом, портреты покойного Константина Павловича в золочёных рамах казались живыми – его пронзительный взгляд следовал за каждым движением. Струны квартета выводили печальную мелодию, растворяясь в приглушённом шёпоте гостей.

Сергей предпочёл бы оставить Асю дома, если бы не протокол. Его раздражали её дрожь, бледность, этот потерянный взгляд. Неужели нельзя держать себя в руках? – думал он, смахивая с пиджака невидимую пылинку. Она вечно замечала то, что не стоило внимания, говорила невпопад, медлила, когда нужно было действовать. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы не одёрнуть её резко, не выказать раздражения.

Когда-то он полюбил её именно за эту лёгкость, за непохожесть на других. Она казалась ему диковинной птицей, случайно залетевшей в мир холодных механизмов, где всё подчинено функциям и конкуренции. Он чувствовал себя её спасителем – только он, часть этой системы, мог укрыть её, научить выживать, притворяться своей. Но птица так и не стала деталью машины. Не благодарила его за спасение. Оставалась чужой, непонятной, выбивающейся из рамок. И это сводило его с ума.

Сегодня, чувствуя под пальцами её дрожь, он резко сжал её локоть.

– Прекрати! – прошипел он и тут же улыбнулся кому-то через её плечо.

– Что? – Ася испуганно вскинулась.

– Это! – муж закатил глаза. – Соберись, чёрт возьми!

Волна отчаяния накрыла её с головой, сменяясь раздражением.

– Ты не объяснил! – рубанула Ася и тут же осеклась. Идеальная жена. Сильнее стараться.

Он резко развернулся к ней, но краем глаза заметил приближающуюся вдову. В одно мгновение его лицо смягчилось. Три точных шага вперёд – и он склонился в безупречном поклоне:

– Саяна Арсалановна, примите наши глубочайшие соболезнования. Константин Павлович был…

– Благодарю вас, Сергей Витальевич, – голос вдовы был низким, с бархатистой хрипотцой, придававшей словам особую весомость. Её миндалевидные глаза, тёмные, как воды Байкала, холодно скользнули по Асе.

Ася инстинктивно выпрямила спину, поджав губы в светскую улыбку.

– Спасибо, что нашли время в этот трудный час.

– Я не простил бы себе, если бы не пришёл, – Сергей склонил голову. – Константин Павлович был для меня ориентиром во многом.

Он сделал паузу, давая словам осесть, и тут же мягко добавил:

– Дорогая Саяна Арсалановна, вы можете рассчитывать на меня, если что-то понадобится…

Слова висели в воздухе, но вдова лишь прикрыла веки, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

– Позвольте представить вам мою супругу, Асю, – наконец вспомнил о ней Сергей, едва заметным жестом подталкивая её вперёд.

– Рада знакомству, – Саяна слегка наклонила голову, и в этот момент свет люстры упал на её кулон – старинное серебро с бирюзой, узор в виде волн, оплетающих солнце.

Ася забыла про «идеальную жену».

– Это… сэлэгэ? – вырвалось у неё.

В воздухе повисла пауза.

Одна из густых бровей Саяны медленно поползла вверх. Её непроницаемый взгляд сфокусировался на Асе, словно рассматривая неожиданную находку.

– Вы знаете бурятский? – спросила она, и в уголке её губ дрогнула тень улыбки.

– Нет, я… – Ася растерялась. – Просто интересуюсь этникой. Я дизайнер… Была дизайнером…

– «Далай-Хубшэ», – поправила её вдова, касаясь кулона. – Защищает от злых мыслей… и неверных решений.

Сергей, сохраняя ледяную вежливость, впился пальцами в локоть жены.

– Простите нас, Ася нечастый гость на таких мероприятиях, – его голос звучал хрипло. – Ей нужно… охладиться. Пойдём, дорогая. Простите ещё раз.

Он уже разворачивался, когда Саяна бросила им вслед:

– Константин любил такие вещи. Говорил, что люди, которые видят красоту, реже предают.

Сергей замер. На секунду.

Не обернулся.

Муж уволок Асю в угол зала, развернул к себе лицом и впился в неё взглядом.

– Ася, слушай меня внимательно. – Он говорил сквозь зубы, улыбаясь так, будто лицо свело судорогой. – Твоя задача – просто не мешать. Поняла? Просто. Не. Мешать!

Одним движением он сунул ей в руку бокал с ледяным лимонадом. Ася вздрогнула – пальцы тут же онемели от холода.

– Стой тут, пей это… Ты обещала мне! – Сергей оглянулся на зал. Чёрт, этот стервятник Лисов из «Кристалл Гласс» уже кружил вокруг Саяны.

Ася машинально потянулась к губам, но он резко одёрнул её руку.

– И, ради бога, не грызи ногти! – прошипел он, принимая охотничью стойку. – Никакого алкоголя. Ни слова без спроса. Ты поняла?

– Серёж, мне плохо… Ты был прав. – Её голос дрожал. – Кажется, у меня температура…

Взгляд Сергея неотрывно следил за Саяной и Лисовым.

– Давай уйдём… пожалуйста… – она еле стояла на ногах, озноб сотрясал её с каждым вдохом.

Мозг Сергея работал в стратегическом режиме. Сволочь Лисов наконец отошёл от Саяны – нельзя терять ни минуты.

– Да-да, едь… так будет лучше. – Потеряв интерес к жене, он резко развернулся и растворился в толпе, как хищник в чаще.

Его взгляд, холодный и цепкий, методично прочёсывал зал, выискивая среди траурных платьев и чёрных смокингов единственную цель – Саяну. Каждый шаг был рассчитан, каждое движение – отточено. В этот момент он был не мужем, а охотником, а контракт с «Алтан Строй Холдинг» – его добычей.

Сергей плавно подсел к столу вдовы, его голос стал бархатисто-тёплым:

– Саяна Арсалановна, – он наклонился ближе, – позвольте напомнить – проект «Алтан-Сити»… Это наследие Константина Павловича. Промедление может погубить…

В этот момент к столу подошла сухонькая старушка в чёрном платке.

– Саяночка, родная! Какое горе-то!

Саяна мгновенно преобразилась, обнимая старушку, но успела бросить Сергею через плечо:

– Не раньше чем через две недели.

Сергей застыл с пластиковой улыбкой, чувствуя, как внутри всё сжимается от ярости. Две недели! Через шесть дней совет директоров… Его пальцы сжались в кулаки, но голос остался ровным:

– Конечно, Саяна Арсалановна. Я полностью понимаю.

Отошёл, с трудом сохраняя плавность движений. Только когда повернулся спиной, его губы беззвучно сложились в матерное слово.

Ася прижалась к стойке бара. Столько уговоров, столько унижений – и чего она добилась? Он оставил её одну, с брошенным сквозь зубы: «Едь, так будет лучше…»

Она с горечью наблюдала за мужем. Его обаяние при общении с Саяной освещало лицо таким искренним светом… Когда он в последний раз так смотрел на неё?

Махнула официанту. Через минуту в руках была чашка травяного чая, но он не помогал от озноба. Мысли о том, что Сергея не беспокоит её состояние, тоже не согревали.

И всё равно она вглядывалась в толпу с детской надеждой – вдруг он обернётся, увидит её, доведёт до машины… Вдруг станет тем человеком, за которого она выходила замуж.

Жар нарастал. Надо уходить, пока не упала в обморок. Не хватало дать ему ещё один повод для презрения.

Она уже сжала дверную ручку, когда воздух вокруг загустел. Перед ней возникла Саяна – словно тень, принявшая форму.

– Вы даже не прикоснулись к угощениям, – голос вдовы стелился тёплым дымом. Её пальцы вложили в Асины ладони свёрток в грубом льне. От него исходил жар и дурманящий запах тмина. – Возьмите. Там буузы – попробуйте.

Вдруг её хватка стала железной.

– Кошмар! Вы же ледяная! – Саяна сорвала с плеч узорчатую шаль, тёмную как ночь, и накинула на Асю. Ткань обволокла её, горячая, как дыхание живого существа.

– Странно, правда? – шёпот вдовы проникал прямо в душу. – Когда кажется, что твой мир рушится, а ты вдруг замечаешь, как дрожат чьи-то руки…

В свете свечей Саяна казалась призраком. Но в её глазах колыхалось горе, старое как сама смерть.

– Как будто, утешая чужую боль, ты тихонько баюкаешь свою…

Шаль обняла Асю, и холод внутри начал таять. Саяна тем временем что-то написала на позолоченной карточке острым ногтем.

– Держите. Сообщите, когда доберётесь. – Её глаза смягчились. – И не теряйте свёрток. Там кое-что… помимо бууз.