Гештальт

Как же много проблем у женщин!

Шестого клиента звали Константин. Его телефонный звонок поразил меня уже тем, что собеседником оказался мужчина, а не женщина. Я так привык к женскому обществу. Но, конечно, проблема Константина была связана с женщиной. Проблема взаимоотношения полов так же животрепещуща, как и стара. Я полагал, что это будет субтильное существо, страдающее от неразделённой любви или рогоносец, преследуемый ревнивыми подозрениями. Но случай был не очень типичный, его мучила совесть. В ранней юности, а он уже давно был не юн, он обидел девушку. Очень чувствительный экземпляр, хотя по нему это было незаметно. Отчего мне жаль только женщин, мужчины вызывают только недоумение? Что значит, ты не можешь справиться со своими проблемами сам? Перед ним я сразу открыл ларец: «Здесь пять решений, одно из них ваше, выбирайте любое». Константин рассмеялся, но, тем не менее, бумажку вынул и развернул: «Чести к коже не пришьёшь, коли нет». «Это про мою честь?» – спросил он почти сразу, было такое ощущение, что он ожидал чего-то подобного. «Не знаю, думайте. Когда надумаете, позвоните». Позвонил он в тот же вечер, рассказал о своём плане. Думаю, этот план он придумал давно, ему нужен был я, подтолкнувший к этому действию, сказавший: «Давай, дерзай!» Клиент был доволен, только я переживал долго неслучившуюся ситуацию. Как бы я выкрутился, достань он записку про родильную ложку? Хотя уверен, перст судьбы есть. Или любую мудрость можно приспособить под ситуацию. Народ мудр, от того что прав, а прав, от того что мудрость заложена в каждом из нас генетически: не приступив к действию, мы уже предполагаем его исход. Как намудрствуешь, так и получишь.

Я листал словарь Даля на букву Г. Гад. Гад? К слову «гад» было толкование «знахарь», «ворожея». Какой же я гад! Если бы Елена знала, чем я сейчас занимаюсь, она бы одобрила меня? Хочется верить, что да. Или нет? Ведь я опять определяю судьбу клиента. Впрочем, я завершаю его гештальт, просто помогаю завершить, исход предопределЁн самим клиентом.

Седьмая посетительница была типичная торговка с рынка, только синий свой фартук она сняла по такому случаю. Это тот тип женщин, который ходит к цыганкам кинуть на карты, ищет потерянную крупную купюру путём гадания у бабки-соседки, лечит детей от испуга выливанием на воске, делает приворот на любимого, уведённого из чужой семьи. Женщины, полные радости, справедливого гнева и своего, посконного, понимания смысла жизни. Она ворвалась в мою квартиру, не снимая пальто, снопом упала в кресло, будто дольше стоять не могла. «Отворот надо сделать», – выдохнула она, обмахивая румяное лицо рукой с золотой печаткой. На шее её сверкала толстая золотая цепь, на ушах висели тяжёлые самоварные серьги, опять же – золотые. «Я таким не занимаюсь», – твёрдо сказал я, особенно упирая на слово «таким». Она посмотрела на меня долгим взглядом, полным разочарования, выщипанные брови её высоко поднялись над глазницами: «Да?» В этом слове было разочарование, очень глубокое разочарование, такое глубокое, что мне захотелось забрать свои слова обратно. «Но я могу помочь вам по-другому», – невнятно промямлил я. «Да?» – она опять вскинула брови, – «А как?» «Выбирайте!» – я протянул ей ларец с бумажками. Их оставалось всего четыре. Свежим маникюром она перебрала бумажки и вытащила одну, элегантно зажав её между пальцами: «Это?» «Прочитайте», – попросил я. Она развернула полоску бумаги, положила на подлокотник кресла и разгладила тяжёлой ладонью, я даже успел усомниться, умеет ли она читать. Но дама, чмокнув губами, громко зачитала: «Всяк сверчок знай свой шесток»!

Подумала. Потом ещё раз подумала. У таких женщин всегда особое выражение лица, когда они думают. Такое ощущение, что они грузовой состав толкают в одиночку и в гору. «И чо?» – это был тот вопрос, которого я ждал и уже морально подготовился. «Вы подходите к выбранному объекту и строго, грубо, громко, прямо ему в лицо проговариваете эту фразу: «Всяк сверчок знай свой шесток!» И уходите, с объектом не встречаетесь, по телефону не разговариваете, игнорируете полностью». Дама моргнула: «А объект кто?» «Объект этот тот мужчина, которого вы хотите отворожить», – терпеливо, как ребенку, объяснил ей я свой метод. «Матвей, значит? – переспросила она, – Подожди, я только запишу себе в записнушку». И дама стала рыться в своей сумке. «Не стоит, я дарю вам эту записку», – прошептал я ей интимно и проводил в прихожую. У меня возник неясный страх, что она может меня тоже приворожить, как этого своего Матвея. Вскоре дама опять посетила меня, в слезах, с бутылкой водки и селёдочной нарезкой. Матвей повесился, не смог пережить её отказа. Мы пили всю ночь, я её утешал, потом она утешала меня, она была единственным человеком, которому я рассказал про Елену. Нам было хорошо вдвоём, наутро её уже не было, только на кухне в сковороде меня ждала яичница. Испугавшись, что мне придется ещё раз встретиться с Ариной, именно так звали даму, я съехал на другую съёмную квартиру.

Дело требовало завершения.

Восьмая посетительница была милая женщина по имени Маруся. Она подозревала своего мужа в неверности и хотела узнать, как можно его отвадить от такой напасти. «Знаете, Маруся, есть мужчины, которые всегда изменяют своим женам, это такой психотип. Вам надо или поменять мужчину, или смириться», – в моих словах была обречённость, мне было действительно жаль эту хорошую женщину, она выглядела растерянной и огорчённой. Ей досталась бумажка с неопределенным советом: «Брось дело с камнем в воду». Я просто не мог придумать, что можно сделать с этим советом. Однако вскоре Маруся посетила меня повторно, её муж утонул, она уезжала из города, пришла проститься и рассказать мне про исход. Я даже не понял, благодарила или винила она меня. Бедная Маруся, ведь в её жизни всё могло быть по-другому, достанься ей другая народная мудрость.

Оставалось всего две мудрости. Я решил, что приму ещё клиента, а последнюю возьму себе, пусть она решит, чем мне заниматься дальше.

Последняя клиентка, что неудивительно, опять была женщина. Все-таки много проблем у женщин. Это была местная бизнес-вумен, и её случай был пограничен с психиатрией. Испугавшись последствий, я решил, что она – последняя жертва Елениного завещания, на этом пора остановиться. Её звали Марина, у неё развалилась семья, ребенок погиб, муж сошёл с ума. Она хотела знать: «Что делать?» Она потерялась где-то между реальностью и вечностью, между горем и трезвым рассудком, у неё не было друзей, все казались врагами, и лишь немногим она доверяла. «Если бы я могла себе позволить не бояться человеческого осуждения, я бы жила в склепе у сына, рядом с мужем. «Я сошла с ума?» – она смотрела на меня преданными глазами подыхающей собаки. Вам нужно помириться с мужем, теперь уже не важно, кто или что стало причиной смерти вашего сына. Вас осталось двое – вы и муж – родные люди, родные вашему сыну, вашему сердцу. Нет таких душевных болезней, которые могут отвратить друг от друга любящих и любимых. «Кротость безоружит», – мудрость, доставшаяся Марине. Последний клочок бумаги, остался лежать в глубине ларца. Моя мудрость. Марина плакала, звонила мне ещё несколько раз, приходила просто поговорить, она вернула мужа с кладбищенского леса домой. Она сказала, что будет заботиться о нём, как о ребёнке, своё он уже искупил.

После последнего разговора с Мариной я ощутил радость, радость свободного человека, несвязанного долгом. Елена отпустила меня. Клиенты жили своими жизнями, я завершил их гештальт. Как мог.

Мой собственный гештальт не давал мне покоя. Я выгреб последнюю бумажку из ларца и засунул её в ежедневник. Замкнул съёмную квартиру, ключи отдал соседке. Я возвращаюсь домой. Садясь в машину, почти забыл про мудрость, но механизм, застывший на морозе не завелся с первого раза. Из портфеля я достал полоску бумаги, сложенную пополам: «Умирать ладишься, а хлеб сей». Машина ещё раз фыркнула и завелась. Я возвращался к привычной жизни.