скачать книгу бесплатно
Наверное, это было просыпающееся в ней врождённое чувство собственного достоинства. Но девочка не знала и не догадывалась об этом. Ведь она ещё мало что понимала. Просто она вела себя, естественно, как подсказывало ей сердце. Она уже не хотела конфет! Вид этих обмусоленных и выплюнутых подушечек вызывал у неё тошноту. А мальчишка, показавшийся её сначала таким красивым, таким нарядным, просто сказочным принцем, стал ей противен. И до такой степени, – что ей вдруг захотелось подойти к нему и ударить изо всех сил! Сцена на детской песчаной полянке длилось ещё какое-то время. Мальчишка выплёвывал конфеты, а пацанята ловко подбирали их и, порой вырывая друг у друга, нисколько не брезгая песком и грязью. А тот вошёл во вкус, подержав во рту, он то и дело их выплёвывал. На его по-прежнему надменном лице блуждала какая-то самодовольная и гадкая полуулыбка. Наконец содержимое кулька опустело.
Он сунул в него руку… Артистично изображая недоумение, пожал плечами и помахал перед глазами детворы правой пустой растопыренной ладонью. Потом левой рукой перевернул кулёк, и потряс им, показывая, что тот действительно пуст. Наконец, скомкав его, небрежно бросил под ноги стоявшей стайке малышни. Кто-то из них торопливо поднял смятую бумагу и, развернув, стал жадно нюхать ещё не выветрившийся аромат кофейных подушечек. А нарядный противный зазнайка повернулся к ним спиной и, не оглядываясь, вразвалочку пошёл в сторону своего нового – всего два дня назад заселённого дома. Лере он уже не казался сказочным принцем…
Пастушка
Леру снова мать разбудила ни свет ни заря. Девчонка, как всегда, не выспалась. Потому что тайком допоздна читала под одеялом при свете фонарика-«жучка» роман «Педагогическая Поэма» писателя Антона Семёновича Макаренко. Она не могла взять эту книгу с собой на выгон, потому что она была не только очень внушительная по объёму, тяжёлая и толстенная – чуть ли ни на семьсот страниц, – но и совершенно новая, в плотной, глянцевитой белоснежной суперобложке. Книгу ей дала учительница их лесо-участовской школы-четырёхлетки всего на три дня. Её было велено читать только дома, предварительно тщательно вымыв руки с мылом.
Девочке на днях исполнилось двенадцать лет. Она любила чтение. И всегда клала в свою котомку с немудрящим «тормозком», состоящим из пары кусков хлеба, нескольких варёных картошек в мундире, спичечного коробка с солью и бутылки холодного сладкого чая, обязательно книгу. Не важно какую, – лишь было бы что-то читать. Сегодня она взяла немного незаконченные «Мифы древней Греции». Бумажная закладка лежала между страницами, где начиналась глава про приключения Одиссея. К её чести, она никогда не загибала у книг уголки – усвоив это правило с той самой поры, когда ещё начала ходить в детскую библиотеку «на материке». Имея хорошую память, она могла читать две-три книги одновременно, – совершенно не путаясь в их сюжете.
Мать на лето подрядились пасти личное стадо зажиточных работников лесоучастка. Сначала она пасла коров сама. Но сразу после окончания учебного года послала пасти вместо себя дочь. Иногда она подменяла Леру. Но это было очень редко. А потом девочка и вовсе пасла стадо, как говорится, без выходных и проходных. От раннего утра до самого заката, пока довольные жизнью коровы паслись в густой сочной траве, нагуливая удой, маленькая пастушка усаживалась поудобнее на какой-нибудь пенёк или валежину, или на подходящий валун, и принималась читать. Но время от времени она отрывалась от книги, поглядывая на своих подопечных, – чтобы они не разбредались далеко из её поля зрения. Или в случае чего, если вдруг какой-то беглянке вздумается рвануть в сторону посёлка раньше времени.
Добрым и неутомимым помощником Леры стал низкорослый чёрный и лохматый дворовый пёс Тобик. Кличка у него была знаменательная – «леспромхозовская»: потому что «тобиком» поселковые лесорубы и сплавщики в обиходе называли багор для захвата спиленных деревьев. Пёс незаметно, невесть откуда прибился к ней, скрашивая её одиночество в поле и помогая громким лаем сгонять в кучу недисциплинированное рогатое хозяйство. И если Лера видела, что корова уже оторвалась далеко от стада, и самой её не догнать, она громко и коротко командовала:
– Тобик, взять! – Пёс как будто только этого и ждал: он срывался из тени под кустом или кочкой, и опрометью мчался за беглянкой, с громким лаем бросаясь ей под ноги, и заворачивал обратно. Любая корова в стаде знала, что с Тобиком спорить себе дороже – он мог, в случае чего, и схватить острыми зубами за ноги, и куснуть в морду – поэтому она всегда молча, хотя и недовольно мотая рогатой головой, возвращалась на исходную позицию.
Стадо всегда возглавляла одна взрослая корова, лет пяти (так сказала её хозяйка, наставляя мать перед первым выпасом). Вожачка сама выбирала места для пастьбы и шла одними, только им ведомыми, путями. Но, не смотря на беготню за ними, и окрики юной пастушки, бурёнки мало обращали на неё внимание. Лере же оставалось торопливо идти следом и только подгонять прутом-хлыстиком отстающих или норовивших улизнуть в сторону, – вопреки направлению всего стада.
Коровы любили пастись в пойме реки или на низком заливном лугу. Там и трава была выше, гуще и сочнее, и пить можно вдоволь. А в жаркий день можно залезть по брюхо в воду, отмахиваясь хвостами от полчищ назойливых оводов. Ближе к обеду маленькая пастушка всегда сгоняла их в стадо – в ожидании дневной дойки. После того, когда хозяйки уходили с полными вёдрами или бидонами молока, коровы отдыхали. А Лера тогда садилась в тень дерева или большого раскидистого куста, – которые всегда в изобилии росли по краям речек и речушек, – и доставала котомку с едой и книгу.
Ещё у неё с собой в котомке всегда была пол-литровая алюминиевая кружка, в которую девчонка каждый день по очереди сдаивала молоко из вымени какой-нибудь покладистой, не очень брыкучей коровы. Это не было самовольством или кражей: пастуху разрешалось сдаивать небольшое количество – по договорённости с хозяевами. Да от них и не убудет – молоко часто брызгало во все стороны на траву упругими струйками-фонтанчиками от сосков переполненного вымени особенно удойных бурёнок. По-моему, они были даже рады такому массажу.
В стаде, примерно, в середине лета, появился молодой бычок Борька – телёнок раннего зимнего приплода, месяцев, наверное, пяти-шести – уже довольно крупный и своенравный. Хозяева до этого пасли его отдельно – на верёвочной привязи на выгоне. Бычок в леспромхозовском посёлке слыл грозой всех детей, но особенно, женщин – предпочитал нападать и бодать только их. Даже хозяйку свою не жаловал. Борька не раз припирал её в сарае своей широкой лобастой головой с короткими, но уже толстыми рожками. Хозяйка, хотя и с трудом, но пока с ним справлялась. Зато он совсем не трогал мужчин и взрослых парней. Будто что-то соображал и знал, что получит отпор. Секрет такого выборочного поведения бычка был, наверное, в этом: его хозяин, по фамилии Гармаш – леспромхозовский водитель огромного лесовоза, за попытки бодаться нещадно лупцевал Борьку плетью по морде.
Вечером сытое стадо с юной утомлённой пастушкой входило в посёлок, и, подгоняемые хворостинкой, коровы разбредались по своим хлевам. Неторопливо среди них шёл домой и Борька. Но стоило селянкам увидеть его, у них тут же начиналась нервозность и даже лёгкая паника. За зазевавшимися жительницами, не успевшими загнать своих кормилиц во дворы, Борька тут же резво устраивал погоню. Он низко опускал к земле большую голову и, раздувая ноздри, с глухим мыком, галопом мчался в своей жертве. Счастье, когда на пути озорного бычка оказывались мужчины. Но женщины чаще спасались от него обыкновенным бегством… Мать предупредила, дочь, чтобы она старалась по возможности подальше держаться от бодливого бычка.
Девочку-пастушку с самого ее появления в посёлке почему-то невзлюбили поселковые мальчишки. Особенно среднего возраста – десяти-тринадцати лет. Она хоть и не была трусихой, но всё же побаивалась их. Они пытались приставать к ней и даже побить. Обзывали оборванкой, нищенкой и «пастушихой», и с гадкими ухмылками делали непристойные жесты и намёки…
А однажды чуть не утопили её возле нижней плотины. Один из пацанов подплывал к ней и, схватив за волосы, резко опускал её голову вниз и держал до тех пор, пока она не начинала судорожно биться в воде от нехватки воздуха. И так он делал несколько раз, когда Лера, изловчившись, не вырывалась от мучителя, и быстрыми сажёнками не выплыла на мелкое место возле берега. Она от них отбивалась как могла.
Но матери жаловаться не очень хотела. Да и поди пожалуйся: она сама тебя, не разбираясь, обвинит во всех грехах. Но особенно девочка боялась одного места возле узкого моста через бурную речку, ведущего к поселковой околице. Пацаны прятались в гуще кустов и травы на невысокой сопочке на повороте. Здесь коровы неспешно, по двое-трое, переходили неширокий, в одну колею, мост.
Едва Лера ступала на мостик вслед за последней коровой, как в неё молча летели палки, небольшие коряги – и даже камни. Эти необъяснимые злые атаки мальчишек на девчонку продолжались довольно долго. Тогда она избрала свою тактику для защиты от агрессоров. На отшибе, совсем недалеко от моста, стоял домик одной её знакомой девочки. Но теперь, когда пацаны собирались на неё нападать, она, направив стадо в сторону моста, торопливо озираясь, бежала во двор к девочке.
И сидела у неё до тех пор, выглядывая украдкой в окно, пока хулиганам не надоедало её караулить, и они убирались восвояси.
В этот день «главная» корова почему-то снова избрала для стада широкий луг у речки. К воде вёл низкий и вязкий заболоченный берег. Небо обложили густые облака, но солнце выглядывало из-за них без особых помех. День был не очень жаркий – самый благоприятный для пастьбы. Коровы лениво пили воду, изредка обмахивались хвостами: сегодня слепни им не так сильно надоедали. Лера мельком окинула стадо, свистнула Тобику, чтобы он был рядом. Потом выбрала местечко поудобней и села на небольшой тёплый округлый камень под большой раскидистой тенистой берёзой.
Она открыла книгу и машинально, почти не глядя, достала из сумки завтрак и, одновременно жуя посоленный крупной солью кусок чёрного хлеба, начала читать. Сколько времени прошло, она не замечала – на страницах разворачивались совсем другие картины. В этот момент там, изнуряемый сиренами, отважный Одиссей подплывал к коварным узким скалам между Сциллой и Харибдой…
Услышала возле себя характерное чавканье ног в болотистой почве, но пропустила это мимо уха. Ведь коровы часто подходили к ней и шумно дышали, обнюхивая, словно обыкновенные собаки. Она уже привыкла к такому коровьему любопытству. Но вдруг её лицо обдало чьё-то горячее прерывистое дыхание. Она хотела, не глядя, мягко оттолкнуть очередную любопытную морду. Но, случайно подняв глаза от книги, – тотчас зажмурилась, оцепенев от ужаса и машинально вжимаясь всей спиной в ствол берёзы. Прямо перед ней, нагнув бычью голову с чёрной мордой с белой «звёздочкой на лбу, стоял Борька, – с явно не дружескими намерениями…
Лера, защищаясь от бычьей головы, непроизвольно, выставила вперёд руку с недоеденным куском хлеба. Ещё не открыв зажмуренных глаз, она почувствовала, что он жадно облизывает и засасывает в свой горячий и слюнявый рот её руку. Борька старательно мусолил кисть её руки. Хлеба в ней уже не было. Девочка осторожно, чтобы не спровоцировать бычка, стала медленно и осторожно вынимать руку из его рта и одновременно быстро соображать, как ей теперь выпутаться из этой, почти безнадёжной, ситуации.
Кода-то давным-давно, живя в одном посёлке в Поволжье, она уже имела печальный опыт такого общения: в шестилетнем возрасте её серьёзно забодал, свалив на землю, и извалял в жидком коровьем навозе, вот такой же игривый и бодливый молоденький бычок… А за два года до этого леспромхоза они жили в колхозе. Лера в свободное от школы время помогала матери на ферме управляться с коровами. Уже тогда она обратила внимание на то, что все коровы очень любят соль. Они просто дрались за лакомые кристаллики, отпихивая друг дружку от чьей-нибудь пригоршни с подсоленным куском хлеба. Во время кормления животноводы им всегда в сено добавляли солёный силос или крупную серую соль и даже солёную селёдку.
Селёдку один раз в неделю привозили на самосвалах из рыбокомбината, расположенного в нескольких километрах – в соседнем приморском посёлке. Она – ржавая, скользкая и вонючая – горой была свалена в фуражном сарае. Коровам тогда давали пить много воды. Наверное, это каким-то образом способствовало увеличению надоев… Некоторые доярки иногда выбирали более крупные и неповреждённые тушки сельди и брали домой. Там селёдку чистили, снимали кожу, вынимали кости и внутренности, нарезали и потом ели с репчатым луком, порезанным кольцами, растительным маслом, горячей варёной картошкой. Это была невозможная вкуснотища!
Пока Борька лизал и мусолил Лерину руку, едва не втягивая её в рот по самый локоть, её озарило, в чём её спасение. Не зря же у неё в сумке всегда лежал спичечный коробок с крупной солью. Вот он и пригодился… Она второй рукой нащупала под мятой газетой спасительный коробок. Достала его и большим пальцем выдвинула, высыпав часть содержимого в пригоршню. Вытащила руку из сумки и поднесла горсть, раскрыв её у самых губ бычка. Он опять с жадностью захватил её руку вместе с солью и долго сосал и мусолил её.
Осторожно и ласково Лера поглаживала присмиревшего и подобревшего Борьку по широкой переносице. Она вдруг поняла, что бычок навсегда побеждён и полностью подчинён её воле. Наверное, в этой девочке-пастушке был глубоко скрыт талант дрессировщицы. По крайней мере, спустя многие годы, этот дар она однажды проявила в другой неординарной ситуации. И тогда тоже всё закончилось её победой. Но имело весьма трагические последствия для другого четвероногого существа, случившегося помимо её воли. Об этом она до сих пор не любит вспоминать. И испытывает при этом чувство, пусть невольной, но вины.
Скормив Борьке остатки хлеба с солью, почесала ему за ушами, лоб, морду и горло. Борька стоял, тесно и доверчиво прижавшись к её боку, как ребёнок. Ведь он, и правда, был почти ещё ребёнок – молоденький телок февральского приплода, – только большой и глупый. Да не такой уж он был и большой: всего-то доставал ей до подмышки – самой невеличке. Его бы солью с хлебом подкормить, глядишь, и он стал бы ходить за хозяйкой, как преданная собачонка. А его вместо этого – то палкой, то плетью по морде! У Леры от этих мыслей от жалости к Борьке подкатил ком к горлу. Что-то схожее, родственное, было в их судьбах… Бычок весь день ходил за Лерой тенью – до самого вечера – пока не настало время гнать стадо в посёлок. И он так и шёл с ней бок о бок, – не отставая ни на шаг.
Всё шло гладко до места, где дорога поворачивала не мост. Пацаны, по привычке ждали Леру в засаде – с увесистыми корявыми палками наизготовку. И вот они уже приподнялись в полный рост, чтобы начать швырять свои метательные орудия. Лера хорошо видела их в кустах на склоне сопки. Тогда она сделала, единственный и по-моему, самый правильный в её положении ход. Еще не подойдя к мосту, она, обняв Борьку за шею, – причём так, чтобы всем было видно её и бычка, – громко крикнула своим обидчикам:
– Эй вы! Только троньте меня, я сейчас же натравлю на вас Борьку! Тогда от вас только клочки полетят! Пацаны, не веря своим глазам, опустив самопальные дротики, пращи и баллисты, со смешанным выражением изумления, страха и зависти смотрели на пигалицу-пастушку, обнимавшую за шею страшного поселкового быка!
– Ну! Чего ждёте? – Она явно наслаждалась своим триумфом. – Хотите, чтобы он вас всех расшвырял и пропорол пузо?
Бычок тем временем тоже заметил мальчишек… Ну кто поспорит, что у коров нет мозгов и зрения?! Он увидел своих врагов и очень сильно напрягся. Лера ещё не знала, что сейчас произойдёт. Ей нужно было только потянуть время, она не думала о том, что ей нужно перехватить инициативу и посеять сомнение в стане врагов. Ею в тот миг двигало только отчаяние. Она, незаметно подтолкнув бычка, повелительно приказала ему, вытянув руку вперёд в сторону толпы мальчишек, которых было аж шестеро – точь-в-точь как царь Петр Первый на знаменитом памятнике в Ленинграде, указывающий в сторону Невы:
– Борька, фас! – Почему-то по-собачьи, наверное, от волнения, приказала она бычку грозным голосом. Она сделала это просто ради игры – больше из бравады, отчаяния и страха. Конечно, она мальчишек сильно боялась. Но тут произошло то, что потом стало ходячей поселковой легендой. То, из-за чего взрослые леспромхозовские мужики с уважением и удивлением смотрели на маленькую школьницу-подпаска.
Борька стремительно, с дробным грохотом простучав копытами по гулкому деревянному мосту, по привычке, с глухим низким мыком, ринулся в сторону стайки мальчишек. Те, словно мухи, прыснули врассыпную и помчались от Борьки вверх по сопке со скоростью ветра!
Когда опасность миновала и мальчишек след простыл, Лера позвала бычка, протянув в его сторону руку с воображаемым угощением. Он только того и ждал – покорно подошёл к ней и сунул нос в её пустую ладонь. Лере пришлось выскрести из коробка остатки соли и отдать ему. Несмотря на свою победу над Борькой, она в душе всё же ещё опасалась его бычьего тёмного и непредсказуемого нрава…
Он так и брёл сбоку по улице, ввергая в удивление местный люд. Но особенно привёл в настоящее потрясение хозяйку Борьки, увидевшую это зрелище. Весть об этом – почти чуде – мгновенно разнеслась по всему небольшому посёлку. Узнав на следующий день об этом от жены, водитель Гармаш, возивший кругляк на лесозавод в другой посёлок, не поверил рассказу. Он потому утром сам вывел бычка на улицу, чтобы убедиться или опровергнуть глупые фантазии – как он считал – очевидцев и поселковых мальчишек.
Лера, как всегда не выспавшаяся, ранним утром ждала коров на краю посёлка, чтобы отогнать стадо на очередное место выпаса. Борька подошёл к ней и ткнулся лобастой головой в бок. Она ласково почесала бычка за ушком. Достала из кармана заранее приготовленную, круто подсоленную чёрную горбушку. Отломив от неё небольшой кусочек, положила его на ладонь. Телок в одно мгновение слизнул языком угощение.
Хозяин в это время поодаль наблюдал за удивительной сценой. Но поскольку всё это происходило у него на глазах, он только присвистнул и покрутил головой, не зная, как оценить увиденное. Мальчишки с этих пор Леру трогать опасались. Они видели, под какой надёжной защитой теперь находится девчонка-пастушка. В душе они даже завидовали ей. А потом вообще отстали от неё: перестали кидаться камнями и палками. Зауважали…
А спустя некоторое время произошло то, чего давно никто не ожидал. Борька, чему Лера сама стала очевидцем, снова погнался за зазевавшейся хозяйкой и с разгона ткнул её лбом в мягкое место, – да так, что прежде, чем упасть, та, буквально стремительно пролетев несколько шагов вперёд, растянулась во весь рост на жёсткой и бугристой грунтовой дороге, до крови ободрав колени и локти.
Подоспевшие мужики, которые, к счастью, стояли рядом, возле магазина, с громкими криками и матами отогнали Борьку от хозяйки.
Это стало последней шалостью телёнка. Рассвирепевший Гармаш пинками загнал его в хлев, закрыв дверь на железный засов. Потом пошёл в дом, снял с гвоздя двустволку и вернулся в загон. В летнем вечернем воздухе глухо прозвучал выстрел… Пришедшие на подмогу поселковые мужики дружно и быстро помогли Гармашу освежевать тушу…
Уже на следующее утро, едва выгнав корову со двора, Борькина хозяйка возле магазина по сходной цене продавала поселковым жителям телятину.
Стояла середина июля, и мясо могло от жары быстро испортиться. Лера долго, с угрюмым видом упрашивала мать не покупать свеженину. Но ей, как пастуху, по договору полагалась бесплатная доля. Дома ведь кроме Леры было ещё двое младших мальчишек – пяти и двух лет, которых надо кормить.
Да и какой дурак откажется от свалившейся дармовщины…
Вот когда две недели назад в посёлке сбывали мясо коровы, ужаленной на выпасе змеёй в самое вымя, – мать такое не взяла: поостереглась. Кстати, тогда с них за потрату бурёнки хозяева ничего не взыскали. Пастухи не несли ответственности за происшествия такого рода. Ведь змея укусила корову на выгоне. А как уследишь сразу за двадцатью пятью коровами и за тем, что происходит в густой траве?
Но только с Борькой, к которому она успела привязаться – ещё вчера живым и здоровым, озорным и ласковым телком – был совсем иной случай… И пока мясо дома не кончилось, Лера ни разу не прикоснулась ни к жаркому, ни к котлетам, ни к наваристому борщу. Она ела только хлеб и пила молоко, украдкой глотая слёзы.
Плотины на сопке, или сплав леса
Каждый день бегая за стадом коровам работников лесоучастка, маленькая пастушка однажды наткнулась на одной из огромных сопок на множество удивительных сооружений. Лера совсем случайно вышла к неширокому ручью, куда устремились её бурёнки. Но их ждало разочарование: они не могли попить воды из этого ручейка. Он был мелкий и невзрачный, – его можно было спокойно перейти, даже не замочив подошв её кирзовых сапог.
Этому мешала одна существенная причина: у ручья были очень крутые, вымытые бурным течением воды, глинистые берега. Леру озадачило несоответствие количества воды в ручье и его глубины – и мокрых, почти отвесных стенок. Подходящего спуска к воде всё не обнаруживалось. Его поиски неожиданно привели её к небольшой плотине. Она располагалась приблизительно на середине сопки – и перегородила этот ручеёк. Девочка посмотрела вверх и поняла, что ручей, прятавшийся в густой траве, стекал как раз оттуда – с самой вершины.
Круглая верхушка сопки, издали похожая на меховую шапку, была густо покрыта хвойным лесом. Точнее сказать, там росли только лиственницы. Это было в диковинку для неё: ведь на материке она знала только сосновый и еловый лес. Правда, когда они жили на Урале, там она увидела пихтовый лес. Пихты были очень красивы: с густой голубоватой хвоей с длинными мягкими иглами. А шишки были липкими и очень приятно пахли смолой. В этом месте лес не был спилен рабочими леспромхоза лишь потому, что сопка имела очень крутой, почти отвесный склон. Трелёвочные тракторы не могли к нему подобраться, рискуя опрокинуться и кубарем свалиться вниз. Лера уже слыхала о таком страшном случае, – когда взбирающийся по крутому склону деляны трактор опрокинулся вместе с трактористом, который погиб на месте. Но лес на верхушке не вырубили ещё по одной важной причине: он оберегал ручеёк от летнего пересыхания.
А вода, летом питающая его, нужна была лесорубам для того, чтобы сплавлять лес, не тратя средства и время на перевозку его лесовозами. Для этого в леспромхозе был сооружён недорогой, успешно работающий способ сплава леса: каскад небольших накопителей воды – деревянных плотин.
От плотины, которую впервые и неожиданно для себя обнаружила Лера, в густой лесной чаще вдоль широкой промоины на дне ручья, в обе стороны, вверх и вниз, змеилась хорошо натоптанная – до влажной земляной черноты— тропинка. Любознательная от природы девчонка за несколько дней постепенно (пока коровы мирно паслись на просторной лужайке на склоне сопки) прошла туда и сюда по этой тропе, обследовав течение ручья от самого верха до низа – и обратно.
Девочку поразило удивительное открытие! Оказалось, что этот ручей, текущий небольшой струйкой, был дном глинистой промоины, прорытой в теле сопки огромными массами воды. Ручей с вершины сопки до её слияния с рекой в низине – тянулся километра на три. И на всём протяжении через равные промежутки он был перегорожен одинаковыми плотинами.
Лера постепенно насчитала их целых восемь штук. По течению ручья, на месте, где стояла плотина, промоина с ручьём резко расширялась в обе стороны – примерно метров на пять. И всё это сооружение напоминало огромный деревянный трёхстенный сруб, или короб, – в форме буквы П. «Сруб» был сложен из толстенных брёвен – в точности, как стены обычного деревянного дома. Лера догадалась, что брёвна служили для защиты плотины от разрушения при сплаве и от постоянного осыпания грунта с сопки. В открытую часть этого водоёма сверху свободно втекала вода.
Третья стена перегораживала ручей ровно поперёк. Она была сложена из толстых деревянных брусьев, но не круглых, как на боковых стенах плотины, а из прямоугольных, гладко оструганных со всех сторон. Брусья вертикально лежали друг на друге и плотно и прилегали дальними концами с обоих сторон к стенам плотины, были у задних стен нанизанные на толстые железные штыри. В самом центре поперечной стены в закрытом виде они были похожи на двухстворчатые ворота. Лера поняла, что это и есть шлюз.
Оказавшись здесь, она увидела, что эта плотина была уже подготовлена для следующего приема воды с брёвнами. Очевидно, шлюз открывали недавно. Брусья до самого верха были мокрые, а на дне настила скопилось ещё совсем немного воды. Наглухо закрытые без единого, даже малюсенького просвета, разбухшие от постоянной сырости, они не давали воде просачиваться вниз. Так плотина постепенно заполнялась.
Дно сооружения представляло собой плотный деревянный настил – тоже устланный толстыми плахами из лиственницы. От многолетней непрерывной работы дно постепенно стало гладким и скользким, как мокрый паркет, – отшлифованное тысячами и тысячами шероховатых бревен вместе с лавиной воды и камней, спускающихся по нему дважды в день. Настил покато спускался в сторону течения, метров на восемь в длину (может, и больше), а снаружи, прямо за шлюзом, продолжался ещё метра на два.
Через верх переполненных шлюзов во всю их ширину, перетекали широкие струи воды. Они падали на внешний настил – и дальше стремительным – водопадом высотой до полутора-двух метров – обрушивались на дно ручья. Под настилами, от периодически обрушивающихся водяных масс и брёвен, со временем образовались широченные, никем не измеренной глубины ямы с тёмной, непроницаемой – и от того немного жутковатой – водой. Эти ямы напоминали впечатлительной Лере сказочные омуты с картин художника Васнецова. Только отважные поселковые мальчишки бесстрашно ныряли в эти омуты, еле достигая дна: вода накрывала их «с головкой».
Любопытная пастушка, совсем забыв про своих бурёнок, продолжала внимательно исследовать плотины. Почти каждый день приходя сюда, Лера досконально изучила их устройство. Плотины было несложными, построены все одинаково, по одному типу – «как близнецы-братья». Принцип их действия состоял из накопления и спуска воды через шлюзы, которые запирались и открывались при помощи человеческих рук.
Однажды возле плотины она невзначай увидела, едва не столкнувшись с ним, Чи Ки Бона – старого корейца, плотинщика и хозяина лесной сторожки. От страха попятилась в заросли. На её счастье, похоже, он девчонку не заметил. Хотя не раз видел эту пигалицу-пастушку неподалёку на зелёных склонах пастбищ, управляющейся с огромным стадом коров. Притаившись за густым кустом бузины, почти не дыша, – чтобы не шелохнулся ни один листок на ветке, – Лера стала осторожно наблюдать за его действиями.
Украдкой подглядывая за Чи Ки Боном, она успела его внимательно рассмотреть. Хотя со стороны он оказался не таким уж страшным – совсем не похожим на того, каким его изображали местные мальчишки. Но Лера всё равно теперь и потом – по непонятной причине его боялась. Это был таинственный и молчаливый, согбенный, почти древний старичок, (таким, по крайней мере, он выглядел в глазах двенадцатилетней девочки), очень небольшого (всего на полголовы выше Леры) росточка, кривоногий и сутулый – в точности как Маленький Мук из сказки Гауфа.
Но больше всего, по ее мнению, он был удивительно похож на таёжника и следопыта Дерсу Узала – с иллюстрации из известной повести писателя Владимира Арсеньева. У Чи Ки Бона была такая же седая (даже с каким-то желтоватым отливом) – реденькая и коротенькая, какая-то козлиная, бородёнка, покрывавшая его сморщенное лицо, как кора старого дерева, – и такое же тёмное: почти коричневого цвета.
В это время он как раз работал над возведением очередного запорного устройства. Самого сброса воды она, к её большой досаде, опять не застала – увидела только мокрые боковые стены и брусья створок шлюза, вывернутые наружу – в сторону течения ручья, свободно болтавшиеся у пристенных вертикальных брусьев над настилом плотины, напоминавшие рыбины, вплотную нанизанную на кукан.
Чи Ки Бон возвращал на место раскрытые брусья створок. Внутренние концы брусьев, примыкавшие к стенам, с каждой стороны соединялись между собой железными продетыми насквозь штырями, и ещё крепились к полу плотины. Они, как на шарнирах, свободно двигались по горизонтали, без особых усилий давая Чи Ки Бону возвращать их на место – после каждого сброса воды и снова складывать в вертикальные створы.
При помощи толстой и крепкой верёвки он притянул сначала одну, правую, створку и закрепил. Таким же образом соединил левую – и тоже закрепил. В центре наружные концы брусьев он стянул между собой через особые отверстия той же верёвкой – точь-в точь, как шнурки на ботинках. Теперь эти двухстворчатые ворота, которые превратились в крепкую, непроницаемую для воды стену наглухо и надёжно заперли плотину.
И вот на глазах изумлённой Леры уже выросла сплошная стена ростом выше Чи Ки Бона – как раз на уровень поднятых рук. Внимательно осмотрев своё сооружение, и что-то поправив там, он закинул оставшийся, довольно длинный конец верёвки, на берег склона. Потом выбрался из плотины по пологому берегу и обмотал её вокруг дерева несколько раз и тоже завязал особым узлом. От закрытого шлюза – он с прытью, кажется, вовсе не подобающей его возрасту, – побежал вверх, в сторону следующей плотины.
Жил Чи Ки Бон бобылём и отшельником в своей лесной сторожке возле одной из плотин. Никто не знал (может, кто-то и знал, но этого не знала Лера), когда он здесь появился, и как стал управлять сразу всеми плотинами на этом лесоучастке – их смотрителем, хозяином и единовластным начальником.
Мальчишки, сидя летними вечерами на зелёной лужайке возле клуба, полушёпотом рассказывали Лере, что Чи Ки Бон совсем не тот, не за того себя выдаёт. Что он вовсе даже и не кореец. Они дружно подозревали, что он обыкновенный японский шпион, которых, якобы, то и дело разоблачали и ловили наши бдительные чекисты (об этих случаях действительно иногда сообщали в газетах и по радио). Плотины на сопке тоже, по их мнению, были явно японские, – а вовсе не сооружённые никакими не леспромхозовскими инженерами… Лера со смешанным чувством недоверия и страха слушала эти россказни и не знала, верить им или нет.
Весь сплавной сезон Чи Ки Бон ходил в одной и той же, очень бедной одежде. Всезнающие поселянки судачили, что этот наряд Чи Ки Бон никогда не менял. Он постоянно носил стёганые ватные штаны (это в июле-то!), лоснящиеся засаленные от многолетней грязи, такую же грязную, выцветшую от солнца и дождя, до неопределённого – то ли бурого, то ли серовато-белого – цвета холщовую куртку. На ногах были надеты «опорки», – это подобие резиновых галош, неровно обрезанных выше щиколоток, – надетые на шерстяные носки. Причем, носки Чи Ки Бон вязал себе сам!
Продавщица из поселкового магазина поведала, что, когда плотинщик заходил туда два раза в месяц, в день получки, кроме соли, сахара, тушёнки, круп, подсолнечного масла, мыла и других продуктов, один раз даже купил несколько мотков шерстяной пряжи. А лесорубы, бывавшие в его сторожке, видели на окне клубок с воткнутыми в него спицами! Хлеб он тоже покупал дважды в месяц – сразу несколько буханок: сушил из них сухари.
Седую, абсолютно снежно-белую голову старика увенчивала – такая же серо-бело-бурая, как и вся одежда, – холщовая то ли шляпа, то ли панама, с мятыми полями и неровной бахромой по краям – от ветхости. Как штатному работнику ему в леспромхозе бесплатно раз в два года выдавалось два добротных комплекта спецодежды. Зимний: ватные штаны, валенки, меховой полушубок, меховые шапка и рукавицы. Летний комплект состоял из плотных «хэбэшных» штанов, куртки, рукавиц, панамы, водонепроницаемого плаща, а также «болотников» – высоких резиновых сапог с раструбами сверху голенищ и «ушками» – для ремня: чтобы они случайно не сваливались с ног во время работы с бревнами в воде. Но эти сапоги были нужны только сплавщикам. Вот Чи Ки Бон и обрезал их по своему усмотрению – для удобства.
«Болотники» даже рослому человеку были выше бедер. Носили их постоянно – как спецодежду, и так полагалось по технике безопасности. Когда не было необходимости работать в воде, сплавщики и лесорубы особым способом подворачивали раструбы вниз, к голенищам сапог. И в таком подвёрнутом виде они сильно напоминали начитанной Лере ботфорты средневековых рыцарей или мореходов. Но по причине своей малорослости и коротконогости Чи Ки Бон очень редко надевал «болотники», – разве только во время сильных дождей. Потому что даже подвёрнутые, они были ему непомерно велики – «жали в коленках» – добродушно шутили местные лесорубы. Они уважали старого плотинщика. Куда он девал новые, чистые и добротные комплекты – для народа было необъяснимой загадкой. Не замечали, чтобы он одежду отсылал бедным родственникам или ездил в выходные дни на базар – сбывать казённое имущество. Но жил он в посёлке безвыездно, и родных у него не было. А пришедшую в непригодность спецодежду полагалось сдавать…
Однажды Лере все же повезло полностью наблюдать весь процесс утреннего водосброса. Для этого ей, специально ранним утром отогнавшей коров на выгон поближе к одной из плотин. Ей пришлось мчаться вверх, во всю прыть, скользя и падая на бамбуковом стланике, рискуя оступиться и скатиться кубарем вниз или свернуть шею на каком-нибудь крутом обрыве.
Лера давненько приметила на сопках целые плантации, широко раскинувшихся ярко-зелёных, жёстких и скользких, плотно стелющиеся по земле, растений. Случалось, она второпях забывала взять с собой на пастбище книгу, или книга быстро заканчивалась, а до возвращения стада домой было ещё далеко. Тогда ей становилось скучно. И, чтобы как-то скоротать время до вечера она наловчилась кататься, как на санках, на склонах с бамбуковым стлаником.
Она намеренно выбирала места покруче, – чтобы быстрее мчаться на спине вниз, подогнув под себя не по росту большой и широкий, непромокаемый клеёнчатый плащ, придающий на спуске дополнительное ускорение. Эти катания, на захватывающих дух от восторга, скользких бамбуковых горках, были не хуже зимних – снежных! При этом у них было неоспоримое преимущество: кататься на них тёплым летом было одно удовольствие – не то что холодной зимой… Но сейчас Лере было не до горок. Она торопилась воочию увидеть весь процесс открытия шлюзов и сброса воды с плотин. И теперь скользкий стланик стал для неё только досадной помехой.
Воду в плотинах сбрасывали два раза в сутки: в восемь утра и в восемь вечера. За это время вода успевала накапливаться во всех восьми плотинах. У самой верхней – сразу после водосброса – в начале утренней и второй смены лесовозы начинали загружать распиленные брёвна в ещё сухой накопитель. Вода постепенно заполняла его – до тех пор, пока не начинала тихонько переливаться через верх, едва не угрожая всей своей мощью прорвать шлюз.
Сейчас Чи Ки Бон с раннего утра уже находился на рабочем месте. Он, стоял над краем шлюз и, глядя на наручные часы, выжидал момент, чтобы вовремя открыть его. И когда считал, что уже пора, резким движением руки дёргал за верёвку. Под напором огромной массы воды ворота мгновенно – с удивительной лёгкостью раскрывались настежь! Освобождённая лавина воды с рёвом и глухим грохотом от сталкивающихся брёвен, устремлялась вниз, пока не достигала соседней, нижней плотины.
Девчонка, озираясь по сторонам, осторожно пробралась к самой плотине как можно ближе. На этот раз спрятавшись за густо разросшимися кустами шиповника недалеко от промоины. Место для наблюдения, конечно, не из лучших. Но другого, более укромного и удобного чем этого, здесь не нашлось. Услышав низкий гул приближающейся сверху водной лавины, забыв об осторожности, она почти наполовину вылезла из-за своего колючего укрытия.
Густые брызги, летящие во все стороны, достигли даже её лица! Она тихонько и радостно засмеялась, стирая со щёк пальцами эти крошечные прохладные капельки. Завороженно глядя на происходящее перед ней, грандиозное и невероятно жуткое зрелище несущегося с бешеной скоростью потока, она неожиданно сочинила красивое предложение: «Створы шлюза распахнулись на обе стороны, словно страницы книги – под внезапным шквалистым порывом ветра. И грозовая стихия тотчас накрыла всё пространство до самого горизонта». Конечно, это было небольшим преувеличением, но в её глазах, полных неописуемого восторга, именно так всё и выглядело.
А внизу, у соседней плотины, начеку уже стоял другой рабочий. Едва несущийся сверху поток достиг и этой, как он так же ловко дернул за верёвку, которая была заранее особым узлом привязана к дереву Чи Ки Боном. И этот шлюз тоже распахивался наружу. А нарастающий от плотины к плотине поток мчался дальше вниз, наполняя русло грязной желтоватой пенистой водой с густо плывущими в ней брёвнами.
Все створы распахивались мгновенно – одновременно и слаженно, пропуская нарастающий бешеный поток через следующую плотину. Потом следующую… Лавина неслась вниз, пока с грохотом и со скоростью несущегося поезда, не слилась с рекой, текущей далеко в долине. Видеть водосброс на всех плотинах одновременно Лера, конечно, не могла. Но, глядя, как работает Чи Ки Бон, её живое воображение легко, в ярких подробностях, нарисовало всю картину происходящего.
Заново сооружать шлюзы он начинал снизу. Спускать воду из всех плотин ему помогали сплавщики. Ведь ни один человек, с какой бы скоростью он не бегал, всё равно не успевал бы вовремя открывать все плотины. И тогда неминуемо произошла бы ужасная катастрофа и неразбериха. Плотины попросту бы снесло, разорвав и раскидав все шлюзы, а брёвна устроили бы такой затор в промоине, что их не смогли бы разобрать все справщики леспромхоза и за весь год! Сухие шлюзы Чи Ки Бон закрывал уже сам, в одиночку. Спешить ему было некуда. Теперь только через двенадцать часов вода до краёв заполнит все восемь плотин. А этого времени было вполне достаточно, чтобы успеть поставить на место все раскрытые створы.
Наконец громокипящий поток исчезал, затихая далеко вдали – внизу, вузком горном ущелье. Промоина на дне снова превращалась в слабый жидкий ручеёк. Чи Ки Бон тут же начинал ставить свои запруды на место. И дважды за день их восстанавливал. Работа для пожилого человека была, наверное, не из лёгких. Ходить туда-сюда, едва ли не вприпрыжку, по крутому склону, было по силам только человеку молодому, крепкому и тренированном. «Может, Чи Ки Бон на самом деле неразоблачённый шпион – опытный, тренированный и выносливый самурай», – глядя на него из засады, думала Лера, наивно повторяя про себя чужие расхожие байки.
Работа по сплаву леса при помощи удивительных сооружений – горных каскадных плотин, которые наблюдала двенадцатилетняя девочка, проводись, по понятным причинам, только в летнее время. И секретом их управления и всем процессом работы на них владел, наверное, только один человек – таинственный старый кореец по имени Чи Ки Бон.
Зимой ручей замерзал. Снег, который скапливался за это время на самой вершине – на склонах и в тенистых ущельях сопки, – медленно таял всё лето и непрерывно питал этот малозаметный горный ручеёк, который благодаря умной человеческой мысли инженеров, совершал необыкновенное чудо. Он накапливал воду в плотинах и, низвергаясь с крутой вершины сопки, с огромной силой и скоростью при помощи каскадов плотин, перемещал вниз спиленный лес.
Даже в зимнее время на лесных делянах работа по заготовке и вывозу леса не останавливалась: она велась каждый день и в две смены. Большой стране требовалось много деловой древесины: для строительства жилья, мебели, например, школьных парт, и для железнодорожных шпал. А недавно Лера узнала, что древесина необходима и для рудстоек – деревянные опор для поддержания кровли в шахтах.
Только когда случались сильные бураны, в посёлке заготовителей объявлялись неплановые выходные дни. Древесину вывозили зимой более затратным способом. На огромных и мощных лесовозах – «Уралах» её отправляли за десятки километров по зимним дорогам на лесосклады и древо-перерабатывающие заводы. Где жил и что делал в эту долгую снежную и холодную и пору Чи Ки Бон – для Леры навсегда осталось загадкой. Не в своей же лубяной избушке?
Может, будь у неё побольше времени, она смогла бы узнать эту тайну. Но сразу после окончания пастбищного сезона они уехали из посёлка сплавщиков и лесорубов, затерянного в небольшом распадке, окружённом крутыми лесистыми сопками.
«ДушИщЕпИтельное танго»
На день молодёжи в последнее воскресение июня в клубе лесоучастка вечером устроили всеобщий праздник для поселковых жителей. Была обещана обширная культурно-развлекательная программа: концерт художественной самодеятельности комсомольцев из райцентра, викторина и танцы. Это в такой особый случай – даже школьникам всех возрастов разрешили прийти в клуб. В поселковой начальной школе были каникулы, а все старшие ребята тоже приехали из райцентра, где они жили в интернате и учились в средней школе.
В посёлке развлечений и для взрослых тоже было не густо: кино по вечерам— четыре раза в неделю (понедельник в клубе был выходной), и танцы – по субботам и воскресеньям. Правда, по приказу районного начальства для детей крутили кино по воскресеньям – на единственный дневной сеанс. Поэтому на праздничный вечер пришли все – и стар, и млад.
Поэтому сегодня мать сделала неслыханное исключение для Леры: вечером отпустила её в клуб. Это было тем более удивительно. Она никогда не отпускала её ни в кино, ни, тем более, на танцы. Мала ещё: две недели назад ей исполнилось только двенадцать лет. И в кино девочка не ходила тоже: мать денег на это баловство не давала. Да и вечерами надо было сидеть с двумя младшими братьями – двух и пяти лет. Девочка с давних лет любила читать – когда пошла в первый класс. Ещё она любила рисовать: цветных карандашей и альбомов, подаренных старшей сестрой и тех, что остались с учебного года, ей хватало.
Но её очень повезло. На лесоучастке при клубе была библиотека, которая, к счастью, тоже работала по клубному графику. Там-то Лера и пристрастилась брать книги по выходным и читать их на выгоне, когда днём пасла стадо. По вечерам было не до чтения. Пока стадо пригонишь… Пока поешь… И присмотр за братьями отнимал время. Ведь два Лера появлялась после пригона стада на пороге их комнаты в бараке, как мать тут же, веля сидеть дома и смотреть за детьми, сказав, что её надо уйти «на минуточку», – которая растягивалась до полночи – уходила. Лера, как правило, никогда не могла дождаться её. И с трудом уложив непослушных и вечно хныкающих и задиристых братьев, она мгновенно проваливалась в глубокий и тёмный, как колодец, – без сновидений – сон. Сказывалась постоянная усталость от недосыпания и ежедневного раннего вставания, – чтобы гнать стадо в поле.
Когда Лера прочитала на доске объявлений возле магазина большую и красочную афишу с программой праздничного вечера, её заинтересовало – кроме концерта художественной самодеятельности – ещё одно слово: «викторина». Она была девочка начитанная и любознательная. Учителя нередко Викторины устраивали в их классе на уроках истории и литературы. Кроме того, ребусы и шарады она постоянно разгадывала в журнале «Мурзилка» и в «Пионерской правде». И наловчилась щёлкать их легко, как орешки. И теперь ей стало любопытно, каким образом викторина может происходить в клубе, где будет полно взрослых и детей.
Концерт начался в семь часов вечера и длился часа полтора. За это время задорные парни и девушки пели хором и сольно, потом декламировали стихи, разыгрывали шутливые сценки на различные темы: от разгильдяйства и пьянства некоторых несознательных граждан до коварных происков мирового империализма. Под занавес, парни и девушки – загорелые, сильные и ловкие, все в одинаковых белых майках и синих спортивных трусах – изобразили на сцене сложную многоступенчатую «пирамиду» из живых тел, чем вызвали бешеный восторг, аплодисменты и крики «бис» и «браво» жителей лесоучастка. Затем вышел ведущий стройный и высокий парень в строгом костюме и сказав, что концерт окончен, поблагодарил жителей лесоучастка за тёплый приём.
Девочка была обескуражена. Она весь вечер ёрзала на стуле и всё ждала с волнением, когда же объявят викторину. Она думала, что её, как и концертные номера, должны объявлять между ними. Народ стал расходиться. Она чуть ли не со слезами на глазах медленно со всеми пошла к выходу. Она никогда не думала, что так жестоко обманется. Но тут на сцене появилась их завклубша и объявила перерыв на пятнадцать минут, после которого начнутся танцы …с викториной! Лера опешила. Какие танцы с викториной?! Но, с любопытством глядя на завклуба, медленно и недоверчиво вернулась в помещение. Там комсомольцы, переговариваясь и чему-то весело смеясь, уже дружно и споро освобождали середину зала, сдвигая скамейки к стенам, а стулья занося на пустую сцену. «Это им как раз и потребовались те пятнадцать минут», – подумала она.
Наконец заиграла радиола и пары весело закружились в вихре вальса. Ребятня младших возрастов и она расположились на стульях сцены в три ряда, поставленных туда несколько минут назад взрослыми ребятами, которые теперь танцевали в зале. Надо сказать, что Лера впервые оказалась на сцене. Она вообразила себе, что стоит на капитанском мостике, а вокруг неё плывёт и волнуется море из разноцветных волн. Ей с полутораметровой высоты здорово было наблюдать за танцующими.
Среди плывущих пар она увидела свою любимую библиотекаршу, Нину Романовну, – которая всегда давала ей самые лучшие книги: «Заре навстречу», «Приключения Одиссея», «Фанфан-тюльпан» «93-й год», «Флаги на башнях». А на днях дала последнюю, самую толстую – «Педагогическую поэму». Лера с тихим восхищением смешанной с лёгкой завистью смотрела на неё. И ей казалось, что сейчас в зале не было никого красивее этой девушки. Её тоненькую ладную фигурку – в красивом крепдешиновом платье в густой мелкий синий цветочек на сиреневом фоне, с пышной юбкой без рукавчиков и вырезом-«лодочкой» – кружил в вальсе тот самый ведущий из районной самодеятельности. Она вдруг почувствовала где-то внутри себя – где-то в сердце, неожиданный и незнакомый укол ревности. Но не придала ему значения, продолжая наблюдать за танцующими. И ощущение от этого укола бесследно растаяло, – так же неожиданно, как и возникло.
Через какое-то время музыка затихла и завклубша, она же и ведущая вечера, объявила очередной перерыв на десять минут. После вальсов, мазурок, танго и фокстротов, умаявшиеся танцоры разбрелись кто куда: девушки, обмахиваясь белоснежными кружевными платочками, расселись по скамейкам или вышли на свежий воздух – подышать, а парни – покурить. Лера тоже вышла на крыльцо клуба. В этот предпоследний вечер июня вокруг было необыкновенно тихо и тепло. В воздухе разлилась тихая, полусонная нега. И, несмотря на поздний вечер, – шёл уже одиннадцатый час – было ещё совсем светло: закаты на Сахалине в это время бывают поздними и медленными. На траву возле клуба уже пала густая белесоватая роса. Но Лере в её лёгком платьице было совсем не холодно. Она даже забыла, что ей завтра снова вставать ни свет ни заря…
Но в зале снова заиграла музыка. И все начали возвращаться в клуб. Лера тоже снова заняла своё место на стуле сцены. Ещё минут через пять, когда собрались все присутствующие, завклубша, широко улыбаясь, обратилась ко всем звучным, хорошо поставленным голосом – ведь она недавно закончила отделение института культуры по культмассовой работе:
– Внимание! Мы начинаем самую интересную часть нашего праздничного вечера. А именно: мы начинаем литературную викторину! Её условие заключается в следующем. После того, когда участники ответят на все вопросы, мы подведём её итоги – и трёх победителей ждут поощрительные призы!
