Шпион вне времени

Леонид Зайцев

Шпион вне времени

Глава 1

Глава первая

Надо же, а я считавший себя до сих пор столь умудрённым опытом долгой службы даже не почувствовал ничего, пока рука в жёсткой кожаной перчатке не легла на моё плечо. Грубый от вечных простуд, связанных с ежедневным долгим нахождением на воздухе в любую погоду голос, обратился ко мне из-за спины:

– Господин, мы поймали карманника. Скажите это ваш кошель?

Сложный момент. Но обстоятельства требовали принять решение в доли секунды. Если бы я не знал, что именно находится в бархатном мешочке… А я знал, ибо сам туда ЭТО и поместил. Вот только теперь признавать содержимое своей собственностью было никак нельзя.

И мне секунды хватило, чтобы понять, что разыгрывается классическая подстава! И это в такие тёмные времена, о которых и историкам-то нашим известно не так уж много. А известные из различных источников сведения весьма противоречивы. А зря вы, дорогие «яйцеголовые» обитатели библиотек «не нюхавшие пороху» считаете, что спецслужбы тогда были примитивны и рассчитывали лишь на признание под пытками. Эти ребята, учитывая полное отсутствие современных технических средств и без понятия об отпечатках пальцев ещё как умели работать. Кое кому стоило бы поучиться. А поняв, я постарался не сыграть на руку режиссёру сего весьма умного спектакля.

Простой горожанин на моём месте принялся бы прежде всего судорожно хлопать ладонями по животу и бёдрам в желании убедиться, что его кожаный крохотный мешочек с парой мелких до состояния рыбьих чешуек серебряных монет не покинул его пояса. Вот только стражники (а судя по голосу и грубым действиям это не мог быть никто иной) даже не почесались бы наблюдая, как вор срезает кошелёк у гораздо более бедного, чем они человека. Эти милые люди просто бы отобрали у неудачливого злоумышленника его добычу и, никому ничего не говоря, присвоили бы её. А несчастного вора, надавав ради приличия тумаков, просто отпустили. Так как теперь они знали его в лицо и могли «доить» ещё не одну неделю. Пока тот, измученный побоями и поборами не переберётся в другой город.

Вот только я не был простым горожанином. И я просто с достоинством, уперев правую руку в бок, а левую водрузив на эфес меча (что означало превосходство, но отнюдь не агрессивность) обернулся к вопрошавшему.

– Что вы имеете ввиду, сударь? – Спросил я со всем пренебрежением человека, готового потерять хоть тысячу золотых «орлов», но не принизить своего достоинства признанием того факта, что его посмел и смог обокрасть какой-то оборванец.

Их оказалось всего трое. При этом двое не очень ласково держали под руки третьего.

Прочитать двоих оказалось совсем легко. Эти действительно были стражниками, убеждёнными, что поймали карманника, обокравшего знатного господина. Их мысли по этому поводу были, если так можно сказать, девственно черны. Вернуть господину его собственность и получить солидное вознаграждение. Довольно приличной оплаты, которую платил им город, этим ребятам всегда, казалось, недостаточно. Собственно, только ради того они и шли в стражники, дабы обирать мелких торговцев и прикрывать крупных властелинов «тёмного мира». За деньги, разумеется.

А вот третий оказался более интересным.

В руке, зажатой стражником, он сжимал щёлоковый мешочек с вензелем, о котором в этом мире и знать никто не мог. Срезал он этот предмет именно с меня. Однако признать себя ограбленным и несомненно вернуть потерю за любые комиссионные стражникам мне что-то мешало. И мне не долго пришлось думать, что именно.

В глазах пойманного с поличным карманника прямо светилась надпись: «неприкасаемый»! Он даже улыбался, идиот. Ему же объяснили, что как только я признаю кошель с его содержимым, обвиняемым окажется уже не он. Возможно, пообещали ему даже мельницу с ослом. Хотя как карманник (признаю) он был просто асс. Пожалуй, в отношении первого предположения так мыслили даже его наниматели.

– Кошель изумительной работы, – тем временем признал я, обращаясь к стражникам.

– Мы никогда ничего подобного не видели, господин! – вынуждены были признаться те двое.

Я поглядел в смеющиеся глаза вора и произнёс фразу, которая станет постскриптумом если не на его безымянной могиле, так на ошейнике его в аду.

– Но вы обознались, господа! Этот кошель не мой! – я слегка отодвинул полу кафтана и продемонстрировал то, от чего глаза стражников заблестели золотом. – Вот это мой кошель. И как видите, он при мне. Уберите этого грязного оборванца. Вы и так испортили мне вечер.

Надо было видеть, как изменялось выражение лица маленького мошенника от первоначального восторга сползшего до непонимания происходящего, а следом его глаза наполнились ужасом. Двое стражников потащили его к «подземелью смертников». Там содержались те, кого должны были казнить через отрубание рук с последующим повешением. Так как час работы палача для города обходился слишком дорого, а жители могли привыкнуть к развлечению, состоявшему из повседневных казней, решено было производить их по пятницам. Тогда казнили всех собранных за неделю преступников скопом. Ибо священники решили, что так душам убиенных посредством петли и плахи легче станет, покаявшись войти со всеми прочими в святое Воскресенье! Да и им отпускать грехи оптом было проще, ибо больше свободного времени оставалось для молитвы и «умерщвления плоти». И не иначе как чудесами господними можно было объяснить, что при столь жестоком с ней обращении плоть святых отцов с каждым днём лишь всё более растекалась расами новыми жировыми складками.

Мне было понятно, что карманника наняли, и наняли с целью лишить именно меня именно этого кошеля. Но кто? Кто мог знать о тайне, хранившейся в том кошеле? Для любого местного содержимое не имело никакого особенного значения. И где теперь, и в чьих руках находится заветный бархатный мешочек? И из какого мира мой противник?

Вот с этим всегда весьма тяжело.

Тот, кто даже ещё не родился в твоём времени, внезапно оказывается твоим врагом в прошлом. А тот, кто давно умер, оказывается твоим защитником там же. Или напротив. Пересекаемся в будущем. Для кого оно какое зависит и от нас, и от них. Хотя, если честно, ни один учёный вам этого не сформулирует.

Такие взаимоотношения с первого раза понять трудно. Да что там говорить про первый! В них и со второго, и с третьего разобраться не легко. И когда уже, кажется, всё стало понятным и очевидным, судьба (или сама Вселенная) показывает тебе, в лучшем случае, язык. И ты в который раз понимаешь, что ничего толком не понимаешь, а продолжаешь блуждать почти наугад. И если не желаешь заблудиться в этой круговерти, следует научиться всегда, как бы не сбивался с пути, ориентироваться словно на самый яркий маяк на конечную цель. И ни в коем случае не отвлекаться на более тусклый свет ложных сигнальных костров, так и манящих своим теплом и уютом привлечь тебя дабы сбить с дороги. Так когда-то в своём далёком во всех смыслах детстве я ехал на только что подаренном мне полугоночном велосипеде с юга Москвы до ВДНХ ориентируясь только на Останкинскую телевизионную башню. Никаких навигаторов, как, собственно, и сотовой связи тогда ещё не существовало. И-таки доехал.

Разумеется, что всё это мною думано-передумано ещё на заре моего трудового пути в качестве внесистемного глубоковременного (едва не написал «глубоководного», что, впрочем, весьма схоже по уровню опасности для здоровья и жизни) разведчика-деструктора. И в данный момент никакими подобными мыслями мой мозг занят не оказался. Именно сейчас мой главный орган усиленно трудился над решением задачи по возвращению похищенного у меня имущества с наименьшими потерями для имиджа персонажа. И уж вовсе не стоило лишний раз плодить очередной куст реальностей. Имеется ввиду – мощных коренных реальностей. Так как простенькие, тоненькие, но гораздо более многостебельковые, подобно сорной траве плодятся ежесекундно и числа их не счесть. А поскольку на общий ствол они практически никакого влияния не оказывают, на них и внимания никто не обращает. Да и элементарно никаких специалистов не хватит проследить за каждой убогой травинкой реальности. Тем более, что большинство их не дают всходов и постепенно отмирают. Разве что какой-нибудь свихнувшийся миллиардер выкупит одну из таких травинок для личного пользования.

А между тем время бежало неумолимо пока я находился в местном потоке. А похищенное требовалось срочно вернуть. Вернуть до того, как, согласно традиции, всё принадлежавшее приговорённому (включая им украденное, но невостребованное бывшим владельцем) станет поделено между стражниками и палачом. И, главное, до того, как до него доберётся тот, кто и нанял карманника. Теперь, когда первоначальный план сорвался, он непременно попытается изъять кошель иначе, используя деньги или силу. Мне тоже ничего иного не оставалось. Но я обязан был успеть проделать это первым.

Если вы думаете, что с бедного оборванного воришки нечего взять, то глубоко ошибаетесь. Даже его драная одежонка кое чего стоит. Достаточно увидеть полуголых людей, готовых напялить на себя любое рваньё, лишь бы не околеть от ночного холода. А преступника на плаху всё равно, по местной традиции, поведут практически голым, лишь в одной набедренной повязке. Дабы не смущал он срамом своим взглядов уважаемых жён и невинных девиц. И те и другие, стоит отметить, с завидной регулярностью посещали площадь в дни казни, стараясь всегда загодя занять место в первых рядах. Женщины ведь не только дарят нам в муках жизнь. Одновременно они дарят нам и смерть, возможно даже в более сильных и продолжительных страданиях. Любой родившийся однажды непременное умрёт. Смерть всегда незаметно ласкает наших сестёр. Вероятно поэтому им так любопытно наблюдать преждевременное лишение жизни.

Однако стоит вернуться к предварительному анализу предстоящего раздела имущества обречённого воришки. С его одеждой всё более или менее ясно, как и с нехитрым набором аксессуаров в виде нескольких медях и одной серебряной чешуйки, затёртого кожаного кошелька, деревянного крестика на толстой нитке – их разыграют в кости. Ещё небольшой нож. Не тот, которым он резал кошеля. Их он «снимал» отточенной ракушкой. А обычный, без которого в это время в любом мире не ходил ни один маломальский преступник. И не столько для нанесения телесных повреждений кому-либо, сколько для острастки горожан, если вдруг поймают. Пока эти увальни размышляют: ударит – не ударит… Можно успеть сбежать. Ну, и для трудных разговоров со своими «собратьями».

От чего столько внимания ножу? Потому что в этом мире настоящая сталь стоит весьма недёшево. А я успел оценить отобранный одним из стражников у задержанного клинок с деревянной рукоятью, обмотанной засаленными тряпками. И это несомненно изделие из хорошей стали. Такое простой карманник мог либо украсть, либо получить от кого-то. И вариантов, на мой взгляд, было не так и много. Вернее – один. Он получил его как предоплату. Что-же обещали в виде гонорара тогда? Думаю весьма немало. А это ясно даёт понять, что заказчик весьма хорошо понимал истинную ценность находящегося в шёлковом мешочке.

И да, возвращаясь к нашим бара… стражникам. Их тоже использовали, но, судя по всему, в-тёмную. И теперь, когда кошель мною признан не был, они с «чистым сердцем» могли считать и его частью подлежащего разделу имущества обречённого преступника.

Упирающегося и верещащего нечто нечленораздельное воришку потащили в ближайший узкий переулок, где, как я знал, находилось нечто вроде изолятора временного содержания. И я, быстро оглядевшись и не заметив пока никого, кто мог бы оказаться моим «конкурентом», последовал за троицей. И дождавшись, когда те спустившись по разбитым временем и ногами стражников и их жертв ступеням в подвал, припал к единственному забранному решёткой крошечному окошку, выходившему из него в переулок. За ним в небольшом полуподвальном помещении, освещённом парой свечных огарков за грубо сколоченным столом как раз собирались производить делёжку палач и двое моих новых знакомцев.

Уверен, что в залитых дешёвым вином глазах местных блюстителей порядка и исполнителя приговора, стальной нож вполне соответствовал по ценности кошелю, пусть и с обрезанными шнурками. Но их-то трое! Следовательно, даже из нетрезвой логики, дурно пахнущей застарелым потом компании, выходило, что кому-то достанется вот это. То, что находилось внутри такого заманчивого мешочка.

Палач, безуспешно стараясь скрыть от присутствующих свои действия, зацепил пальцами правой руки топорище своего непосредственного рабочего инструмента. С противным звуком тяжёлый обух, погрохатывая на стыках булыжников пола, начал приближаться к хозяину.

Алкоголь, разумеется, притупляет чувства. Вот только не у тех, для кого он и пища, и служба, а порой и жена. Оба стража не пропустили мимо пьяного сознания и глаз агрессивных действий палача. Мечи их выскочили из ножен одновременно с могучим взмахом топора, совершенно не предназначенного для боевых действий.

Топор палача в мощных руках средневекового Шварценеггера – это оружие весьма убийственное для неподвижного связанного и уже смирившегося со своей незавидной судьбой контингента. Рубиться тяжёлым мясницким инструментом в рукопашной баталии дело заведомо невыгодное. А вот мечи с кинжалами стражей, пусть и пьяных (а когда они бывали иными?), прошедших до выхода на вот такую пенсию множество боевых походов, тоже многого стоили. В общем, триединок (каждый за всех и сам за себя) случился знатный, хотя и весьма недолгий. Кровь залила не только глиняный пол, но и потекла струйками в находившиеся несколько ниже сторожевого поста камеры заключённых.

Настала пора мне вмешаться в происходящее. Ещё раз убедившись в пустынности переулка (да и кому бы приспичило ошиваться в непосредственной близости к такому страшному месту), я направился ко входу.

Один из стражей всё-таки почти смог выползти из подземелья. Ему удалось преодолеть целых три из пяти последних ступеней ведущих в переулок. Однако здесь вначале силы, а следом и жизнь покинули его. Любопытно. Но он до последнего продолжал сжимать пальцами в ладони стальной клинок, отобранный у вора. Жадность преследовала его даже на пороге смерти.

Стараясь не наступать в кровь, чего весьма нелегко было добиться, учитывая обилие этой субстанции на всём, начиная с плит пола и почти до низких сводов потолка, я спустился в «подземелье смертников».

Труп палача мне попался метрах в трёх от спасительной лестницы. Топора при нём не было. Да и не годился тот топор для боевых действий. Рядом с правой безжизненно бледной рукой лежал окровавленный мясницкий нож. Любопытно. Я-то предполагал, что стражники первым делом зарубят его. Но раз он, даже смертельно раненый продолжал преследовать того, которого я нашёл на ступенях, то уже страшно представить кошмар, который ждёт меня впереди.

А впереди меня прежде всего ждало прохождение между забранными решётками углублениями в скале – основе города. Там бесновались, угрожали и молились десятка два обречённых на казнь преступника. Из которых мне почему-то запомнился один. Ибо даже лохмотья, в которые превратился его некогда весьма приличный костюм, выдавали в нём человека благородных кровей.

Когда-то, как уже говорил, в молодости, я мог бы им даже посочувствовать. Людям, которые мертвы за тысячу лет до моего рождения. Ведь я-то видел их живыми. Обонял вонь подземелья, присутствовал при казнях. А знаете какого это? Знать, что одним движением можешь всё прекратить, но не иметь на это права. Ибо в таком случае победили твои противники. Ты лишь дискредитируешь себя, в попытках исправить эту ветвь реальности. Да и исправишь ли? Спасённый тобою убийца жены из ревности превратится в маньяка, режущего всех женщин направо-налево. Нищий поберушка однажды решит, что законы общества не про него и только бог может остановить его преступные стремления. Это преподают. Даже буквально вдалбливают на первом курсе – нельзя менять прошлое.

Между тем вызвавший мой интерес благородный оборванец, вероятно из уважения к происхождению содержавшийся в отдельной крошечной камере сквозь общий гвалт обратился ко мне.

– Ваше Высокочестие!

Что-то заставило меня остановиться и поправить его.

– Я не судья. – Сказал я. – Однако ввиду вашего плачевного положения прощаю вам подобную ошибку.

– Как дворянин дворянина выслушайте меня! – Взмолился он.

Мне не было никакого дела до этого попавшего в смертельную дробилку средневекового права молодого благородного. Не за тем я спустился в этот ад. Где-то там чуть дальше, залитый кровью спорщиков, лежал принадлежащий мне кошель.

– Прошу вас! – Парень встал на колени.

В конце-то концов я же тоже существо теплокровное и мыслящее – человек. Тем более, что впереди меня явно ждал третий труп. А покойникам пять минут – не время. К тому же единственный проход в недра заслонял я собственной персоной. Никто не доберётся до кошеля минуя такую преграду, уж об этом я позабочусь. Да и конкурента видно не было. Так отчего бы не выслушать короткую исповедь обречённого, которого спасти я всё равно никак не мог.

– Говори, но кратко, – предложил я.

Он так обрадовался, что мне пришлось имитировать свой уход, дабы прервать его славословия в мою честь, честь моей супруги (которой не существует), моих родителей, бабушек и дедушек…. И только тогда он заговорил, по существу.

Парень частил и постоянно сбивался. Однако суть я уловил довольно быстро. Ничего нового. Бедный дворянчик, богатая невеста, даже ещё несовершеннолетняя. Внезапная любовь. Папа девочки узнал и… Собственно кто бы упрекнул папу?

В итоге растлителя малолетней сдали страже. Откупиться нищему дворянчику было нечем. И вот теперь он со всем уличным сбродом ждал казни.

И он бы готов голову положить за любимую. Вот только для прелюбодеев казнь несколько иная. И голову преступник потеряет не сразу. Сначала он лишится предмета прелюбодеяния с прилегающими потрохами. И он умоляет господина договориться, чтобы голову сняли прежде, чем всё остальное.

– Когда голова покатится вниз, успеешь посмотреть на своё тело без того, чем орудовал с богатыми девицами, – усмехнулся я.

Я уже двинулся дальше. А вслед всё неслось:

– Умоляю! А если выкупите меня – век служить честью стану!

Вот же достал.

И вновь не понимаю, что меня заставило нарушить правила. Неужели этому сопляку на какую-то минуту удалось разжалобить меня такого опытного и закалённого? Или вмешалось то, что мы зовём судьбой? Выбрав ключ из связки, прихваченной мной с трупа охранника отдавшего концы на ступенях входа, я отпер решётку.

– Выкупать мне тебя не у кого, да и желания такого не имею. И всё же, так и быть, дам тебе шанс спастись. Беги и постарайся покинуть королевство как можно скорее.

Произнося эти слова, я прекрасно понимал, что практически никаких шансов на спасение у парня не существовало. Он не имел опыта позволившему бы ему затеряться среди уличного сброда. Те же преступники, которыми кишели притоны и прочие злачные места города, попробуй он пристать к ним, тут же за несколько мелких монет, а то и просто за благосклонность городской стражи продадут его со всеми потрохами. А покинуть столицу в лохмотьях дорогого некогда платья минуя интерес той же стражи абсолютно нереально. И пары часов не пройдёт, как несчастный любовник вновь окажется за решёткой. Так что, по большому счёту, историю, как и его горькую судьбу я практически не изменил.

Глупыш рассыпался было в благодарностях. Так что мне пришлось развернуть его и придать хорошим пинком ускорение в направлении выхода. Туда он и побежал, постоянно поскальзываясь босыми ногами на лужах крови, оставленных первым из попавшихся мне на глаза теперь уже трупом.

Мне же оставалось только забрать то, зачем я пришёл.

Глава 2

Глава вторая

Плох тот руководитель, который полностью доволен работой своих сотрудников. Последних всегда необходимо держать в тонусе, постоянно внушая им, что нет предела совершенству и ещё есть куда расти в профессиональном плане. Факт всем известный. А идеальный начальник, по моему личному мнению, вообще никогда не должен быть удовлетворён деятельностью своих подчинённых.

Однако всему есть предел.

Моей персоной после возвращения занялся сам директор. Мне не только отдохнуть не дали, но даже не позволили переодеться. Так я и стоял в нелепом для нашего времени костюме знатного и богатого дворянина навытяжку перед ним уже без малого час, изо всех сил стараясь не опускать взгляд, дабы не видеть лишний раз своих перемазанных кровью сапог. А тем временем всё раз за разом сводилось к одной и той же фразе. Менялся лишь тон её произношения от негодующего до почти сочувственного:

– Как вы – опытнейший оперативник могли допустить сразу столько промахов и нарушений? – вопрошал босс боссов.

Вначале я, повинуясь именно своему большому опыту общения с негодующим руководством попытался молча переждать шторм не перебивая и, не дай бог, не оправдываясь. Пусть буря уж слишком затянулась. Попытки привести аргументы в своё оправдание только бы вызвали её новый всплеск. Но когда к уже приведённой фразе добавилось продолжение:

– Вы понимаете, что совершили преступление?

Я уже не выдержал.

Директор, заметив изменившееся при последних его словах выражение моего лица, резко замолчал. На мгновение в зале повисла зловещая тишина.

– О каком преступлении вы говорите? – изо всех сил сдерживая накопившееся за час словесной экзекуции раздражение сквозь сжатые зубы совершенно не почтительным тоном позволил себе поинтересоваться я.

Вскипевшее во мне негодование было вызвано не только столь суровой и продолжительной отповедью, которую я, по-моему, ничем не заслужил. Промахи и ошибки случаются даже у самого опытного разведчика. Ведь из этого мира, да к тому же далёкого будущего практически невозможно предусмотреть все нюансы, с которыми оперативнику доводится сталкиваться на месте проведения операции. А посему многие решения, принимаемые им на основе окружающих реалий и необходимые там, отсюда могут, да и видятся нарушением многочисленных инструкций, так же писанных и неписанных правил. Моё негодование и даже ярость вызвало обвинение в совершении преступления. Тем более, что ничего подобного я за собою не знал.

Как верно отметил директор, я являлся очень опытным разведчиком. Пределы допустимых вольностей при выполнении задания мне были отлично известны. Но преступление… Грешным делом мне вдруг подумалось: а в своей ли ветви реальности я оказался? Параллели могут быть похожи как близнецы и различаться только в нюансах. Например, в некоторых особенностях местного законодательства. Но мой внутренний компас твёрдо указывал на ошибочность такого предположения. Это обстоятельство несколько успокаивало, однако не объясняло причин предъявления мне столь тяжкого обвинения.

Тем временем директор, явно выбитый из колеи моей резкой реакцией и непониманием очевидной, как ему вероятно, казалось, вины неожиданно сменил плеть если не на пряник, то на некоторое подобие участия.

– Ну что вы, Вадим, в самом деле, – мягким голосом так не свойственным обвинителю произнёс он. – Я вас очень даже понимаю, будьте уверены. Все мы люди, всем нам свойственна определённая чувственность…

– А вот я вас пока не понимаю, – несколько грубо прервал я начальство.

– Хм. Странно слышать такое. В особенности от столь опыт…

– Опытного оперативника, – уже почти не сдерживаясь закончил я за него фразу.

– Именно, – согласно кивнул он.

Когда человек похожий на колобка из древней сказки с полным отсутствием шеи кивает – это выглядит весьма комично. В других обстоятельствах это вызвало бы улыбку. Вот только нынешние обстоятельства к веселью не располагали.

– В таком случае, – переходя на официальный язык, – господин директор, потрудитесь объяснить мне суть предъявленного обвинения, – потребовал я.

Человек-колобок демонстративно вздохнул. Демонстративно? Мне показалось, или всё действительно происходило как-то не так? Неестественно. Не соответствовало моменту.

Если речь о совершённом мною при выполнении задания преступлении, то к чему весь этот часовой спектакль с сетованиями об ошибках и нарушении инструкций? Зачем терзать преступника всякой мелочью, как сопливого стажёра, а не предъявить ему сразу самое главное?

Возможно, директор надеялся, что, устав от этой моральной пытки обвиняемый решит прекратить её и сам признается в гораздо более серьёзном им содеянном, подумал я. Но тут же решил, что подобное предположение выглядит глупо. Во-первых, не стал бы всем этим заниматься сам директор. Есть его заместители. Есть, наконец, мой непосредственный начальник, который отвечает за меня, как и за других своих сотрудников. Да и отсутствие внутренней охраны при таких обстоятельствах как-то не вяжется с ситуацией. Ведь я оставался не только в средневековом костюме, но и при мече и кинжале. Настоящих стальных клинках. Меня ведь даже не обезоружили! При этом директор без всякой опаски бродя туда-сюда передо мною постоянно приближался на расстояние простого выпада. И никакая охрана ничего не успела бы сделать.