Следующий день

Сыскари, тем временем, подвигались ближе и ближе к кровати, на которой оставалась Авелия, наблюдающая за происходящим, из-под одеяла. Девушка сидела на ложе и по известным причинам не могла убежать из комнаты, или хотя бы, спрятаться за Луция. Растрепанные волосы, спадающие на подушку и на плечи, скрывали в себе леденеющий страх ее быстрых глаз. Она знала!!! Нет, догадывалась, что будет, когда откроется нынешняя пропажа, но не выпускала перстня из рук. Честь Луция считалась для неё, дороже своей жизни. Она прекрасно понимала, что объяснить нормально, не запятнав имени супруга, присутствие перстня в их комнате, невозможно. Если выдумать, что она нашла его рядом с кроватью, это обязательно бросит подозрение и на него. Единственным вариантом сделать так, чтобы его не задело, это взять вину на себя. По-другому нельзя. К сожалению, нельзя!! Тем не менее, белизна и бледность ее кожи не ускользнули от быстрого взгляда Флавиана. Однако, старый патриций, не придал этому особого значения, связывая подобную слабость с позором, который они вынуждены терпеть. Будущему свекру этот вид не показался странным, ведь Авелия считалась девушкой королевских кровей, прекрасно понимающая пикантность нынешнего положения. Рабы подвигались ближе и ближе к ней. Казалось, еще секунда и они посмеют сорвать с нее одеяло представляя всем в обозрение, нет, не ее нагую красоту, но её ужасную тайну. Авелия устремила в Луция прощальный взгляд. Будучи смышлёной от природы, она знала наверняка – это в последний раз, он смотрит на нее так, как положено влюбленному юноше смотреть на свою женщину. Это в последний раз в его глазах горит то, ради чего стоит жить, ради чего стоит умереть. Она проживала и растягивала этот момент, дабы насладиться им и запомнить его!! Именно запомнить!! Ведь когда откроется тайна пропажи перстня, он никогда не посмотрит на нее, так как сейчас!! Да, самое главное запомнить его таким, чтобы унести с собой этот образ, туда, где ей положено закончить свою жизнь. Секунды таяли. Скрывать кольцо дальше не имело смысла, и через секунду, из того прикроватного угла послышался слабый голос:

– Не надо, прекратите, – она практически задыхалась, произнося эти слова. Первый раз в жизни она призывала позор на себя по собственной воле!!! Причем делала это осознано!! Мысль о том, что Луций вор не вмещалась в ее голове, следовательно, и не могла там существовать. Совершенно запутавшись, она больше верила в то, что это она каким-то образом взяла кольцо, чем в то, что его мог взять Луций.

Все в кубикулуме замерло. Даже жук, летающий по комнате, замер, усевшись на потолке, вниз головой. Глаза присутствующих, как по мановению волшебной палочки, устремились в Авелию. Она, больше ничего не говорила, а лишь достала руку, сжатую в кулак, из-под одеяла, и разжав кисть, обнажила на всеобщее обозрение, перстень. Как молния среди ясного неба просверкало это событие. Всеобщему удивлению не было предела. Кто больше опешил от увиденного сын или отец, стало не разобрать. Но оба стояли, открыв рты, округлив глаза, и тяжело дышали. Понимание, начало вливаться ядовито – сучковатым зельем в жилы опешивших, цепляясь за них, и разрывая эти жилы части. Но именно понимание увиденного, а не понимание содеянного. Позор!! Страшнейший позор, словно ледяная шапка, сорвавшаяся с гор, летела на головы двух опешивших родственников. Зачем?? Почему?? Эти вопросы, словно рой жужжащих пчел атаковали головы Луция и Флавиана. Чего же тебе не хватало, глупая дура?? Как же ты могла такое сделать, в семье где тебя полюбили… Как же так…Луций начал менять в лице, глаза увлажнились, и скоро по одной щеке, покатилась крупная водяная капля. Это потекли слезы беспомощности, слезы непонимания, слезы ненависти. Он отказывался верить в то, что видит. Однако, тяжелая картина настоящего перечеркивала мысли. Вот она, как всегда прекрасная, в свете утреннего солнца, воровато пролезающего через порог, сидит, понурив голову. Должно быть понимает, что натворила. Точно понимает, глупой ее никак не назовешь. Та, ради которой он мог горы свернуть, оказалась воровкой. В груди закололо. Он почувствовал тяжесть в ногах и в остальном организме. Воздух перестал поступать внутрь, как будто его зажали в тиски. Он ухватился рукой за стол, придвинутый к стене, чтобы устоять на ногах.

Флавиан, находившийся рядом, быстрее пришел в себя. Он подошел к Авелии, забрал перстень и вернул его законному владельцу. Та сидела, не поднимая взгляд, чувствуя, как любимые глаза, еще несколько минут назад боготворившие ее, с каждой секундой замерзают сильнее и прочнее.

– Мне стыдно пред тобой! – старый воин, опустив голову перед Луцием Пизоном. – Прости. Я не мог и подумать, – он обернулся, – я и сейчас не могу до конца в это поверить.

Луций Пизон молча обнял его. Взял голову друга за убеленные сединой виски и поцеловал в лоб.

– Вот оно, рабское племя. Её отмыли, разрешили жить, – тьфу!! Плевок полетел в Авелию. – Иудейская собака. Собаке, собачья смерть.

– В этом можешь не сомневаться, – прошипел Флавиан, повернувшись к Авелии. На холодном лице застыла такая гримаса ненависти и зла, что можно смело умереть только от ее вида.

– На завтра назначена тренировка со зверьми, и ты, моя милая невестка, будешь участвовать в ней вместе с Лостом. Но не первая. Не обольщайся. С первой жертвой Лост разбирается слишком быстро, вторая чуть-чуть дольше живет. Но как он играет с третьей. – Флавиан покачал головой, – она ни разу не умерла быстро. Это будет восхитительное зрелище, достойное тебя, тварь. Кстати, и ублюдок этот, которого ты на стройке повстречала, тоже составит тебе компанию.

Ужас, тот ужас, который внушал людям Лост, оказался свойственен и Авелии. Грациозный убийца огромных размеров, забавляющийся с жертвами на арене, считался, наверное, общим страхом, а не только страхом юной девушки. Слухи о том, как он убивал, как медленно рвал когтями, наблюдая за утопающей в собственной крови жертвой, было сказкой-пугалкой во всем Риме. Оказаться с ним на одной сцене, считалось самым страшным наказанием. Кошмарное смятение влилось в душу испуганной девочки. Ужас предо львом настолько испугал девушку, что Авелия на секунду забыла, за что ей вменили сие наказание, и словно испуганная серна, она взмолилась к своему заступнику:

– Луций!!, – вскрикнула перепуганная девушка, и уже бросилась к своему герою, но тот отпихнул ее злобным толчком, как надоедливую дворняжку. Юноша пнул ее с такой досадой и таким раздражением, что казалось та любовь, что была промеж них еще с утра, вообще никогда не существовала.

– Уведите её, – взревел он, – иначе, клянусь Аресом, она не доживет до завтрашних игр.

Раб, находившейся рядом, схватил Авелию за волосы и бесцеремонно выволок наружу, под терпеливые стоны боли, которые в этот миг могла позволить себе бедная девушка. Уже на пороге, когда иудейка оказалась в проеме двери, ее глаза встретились с глазами Луция, и в эту минуту не представлялось возможным разобрать, кому из них сейчас хуже. За тот недолгий промежуток счастья, что молодые люди пробыли вместе, Луций успел разобраться и прочувствовать, что такое любовь. Но если до этого он видел лишь прекрасную ее сторону, то сейчас, с горечью, вкушал плоды другой, доселе не известной ему, обратной стороны. Когда Авелию вытащили, в кубикулуме стало так тихо, словно в нем совсем никого не находилось. Говорить, вообще что-то произносить, сейчас казалось неуместно и глупо. Все было и так, без слов, понятно. Первым разрушил тишину Луций Пизон, который хлопнул Луция по плечу, развернулся и вышел прочь. За ним пошел Флавиан, лишь громко вздохнувший при этом. Следом потянулись остальные, оставляя молодого мужчину наедине со своими мыслями.

Юноша же, совсем не знал, что ему дальше делать. Мир, который он так ловко создал и успел полюбить, разлетелся на куски. Теперь его главными спутниками жизни выступали позор и разбитая любовь. Причем сегодня, именно сейчас, позор волновал его намного меньше, чем любовь, чем страсть, которой он успел заболеть. В любой другой ситуации, если б кто-нибудь даже подумать бы смел, не то чтобы вслух сказать, что его милый цветок – воровка, то от него не осталось бы и мокрого места. Сейчас же!!! О боже как всё сложно!!!! Луций уперся взглядом в открытую дверь. Там, за порогом все шло своим чередом, как будто не произошло ничего. Гудели мухи, снующие то сюда то туда. Где-то в отдалении слышались покрикивания рабов, что-то делящих между собой. Солнце, такое любимое солнце, светило, казалось, так же, не сочувствуя и не обращая никакого внимания на его ужасное горе. Пройдя несколько шагов, он остановился в дверном проеме, как бы желая убедиться в своем одиночестве. Взгляд назад. Пустая смятая постель, одеяло, еще держащее в себе ее запах. На полу тапочки, те самые, что всего лишь несколько дней назад, они весело выпросили у торговца на рынке. Выпросили просто так, потому что выпросить это весело. А теперь Авелии нет. Не просто нет, её совсем нет, и никогда уже больше не будет. А я зачем здесь, задавал немой вопрос сам себе Луций. Ответа не находилось. Он снова бросил взгляд куда вперед, не во что-то конкретно, а просто вперед. А ведь действительно всем наплевать!! Это воистину так. В морщившемся от жары воздухе ничего не происходило. Шел обычный будничный день. Обычный для всех, но не для него. Не в силах созерцать равнодушие природы, мух, рабов, да кого-бы там ни было, Луций, словно пьяный, пошел вперед, не разбирая дороги. Плитка атриума троилась и вибрировала под ногами, в ушах клокотал нестерпимый вой, воздух начал заканчиваться, как будто его нарочно откачали. Не в силах продолжать этот непонятный путь, Луций прислонился к стене, но и стоять он тоже не мог, поэтому, спустя секунду, словно корабль получивший пробоину, начал тонуть и юноша пополз вниз. На полу, он обнял свои колены, не в силах больше сдерживать скрежет сердца, и разрыдался так сильно, насколько это вообще оказалось возможным. Обида, мальчишеская обида, выходила из него со слезами, однако вот так просто выйти, ей оказалось не суждено. Сердце, словно мотор, прокачивающий эту обиду по всему телу, насыщало кровь ею обильнее и обильнее. Этот замкнутый круг сводил юношу с ума. Луций не представлял, как дальше жить без Авелии. Хотя правильнее и честнее сказать, он и не хотел жить без нее. Именно не хотел. Его не манили чины или звания те, что сулил отец, не хотелось подвигов, не хотелось славы. Ему хотелось лишь ее, но теперь ее быть не может. За что так боже??? Он стискивал голову так крепко, как будто не своя голова находилась у него в руках, а голова заклятого врага. Он душил себя, карябал ногтями плитку, на которой сидел. Однако, картина не менялась. На секунду, ему показалось, что он сможет упросить отца, простить его Авелию. Пусть это будет унизительно, пусть отец посмотрит на него взглядом полным презрения, пусть будет чего угодно. Плевать!!! Лишь бы даровал ей свободу. Да!! Именно свободу, ведь я не смогу дальше жить, если c ней что-нибудь случится. «Но ведь мне нельзя с ней будет строить жизнь» пронеслось громовым раскатом в голове юноши. Плевать и на то!! Пускай только будет жить!!! Я никогда не прикоснусь к ней, и это смело пообещаю отцу, пусть только даст ей свободу. Прошло еще мгновенье, и снова черная чистая правда обрушилась на него, словно камнепад. Отец никогда так не поступит, и мне так нельзя такого говорить. Достаточно бед принесла моя любовь этому дому. Так он закончил.

Всеобщая печаль, словно ночь, накрыла своими крыльями, имение Луция Пизона. Слух о случившемся разлетелся с такой скоростью, что в доме не оставалось ни одного угла, в котором бы не обсуждали произошедшее. И надо отметить, что причины на это оказались самые, что ни на есть основательные. Старые рабы прекрасно понимали, что ждет их, ежели коллега, даже если и в прошлом коллега, попался на воровстве. Остальных рабов, пускай и непричастных, по головке не погладят. Теперь работы станет больше, а еды меньше. И отношение к ним!! Это, пожалуй, самое главное!! Нет, оно не станет поплоше!! Оно не станет как раньше!! Оно изменится в корне, и надо догадываться, совсем в худшую сторону. Признаться, и хозяев то можно понять!! Девку освободили, породниться предложили, а она воровать! УУхх глупая!! Однако, всё мы сильны задним умом. Кто теперь разберет, что у неё в голове происходило. Мы-то точно всего не знаем!! Так, в преддверии своей участи думали рабы и тихонько обсуждали этот досадный поступок Авелии. Признаться, даже на пороге ужасных новостей, не все, как один, поносили девчонку. Вообще, это обсуждение выглядело достаточно занятным. Сначала объявлялась, обязательно во всеуслышание, официальная версия, в которой Авелию клеймили на чем свет стоит. После же, когда круг болтунов оскудевал, иудейку жалели, потому что такая судьба может вскружить голову кому угодно. Настоящей же причиной этой непомерной лояльности выступало то, что мать и дочь успели влюбить в себя не только хозяев имения, но и всю его прислугу. Поэтому, повсеместно, хотя Авелию и осуждали, то сразу же сострадали ей, списывая поступок на возраст, секундную слабость, или головокружение от блистательной жизни. Может быть, в сердцах людей так говорила жалость не только к ней, может быть, так выражалась жалость к самим себе, ведь сказка, где Авелия стала принцессою, пришлась слишком по сердцу рабской народности. Удивительно!!! Но в этот короткий промежуток времени, когда под сводами дома жило счастье, люди подобрели. Казалось бы!! Теперь эту дуру надо ненавидеть. Ведь сколько бед принесет им, рабам, ее глупый поступок!! Ан, нет!! Жалели, любили и плакали втихомолку, чтобы остальные не заметили. Обсуждали, конечно, и приговор, считая его одновременно справедливым и чересчур жестоким. Страх пред страшным зверем, был непомерно великим. Подобной смерти и врагу не желали, чего уж говорить об их принцессе. Но жалели не только Авелию, жалели еще и Ревекку. Новость о поступке дочери практически убила ее. Она отказывалась в это верить, глупо крутя головой в разные стороны. Такого быть не может!!! –утверждала она. Я бы быстрее поверила, что я что-нибудь украла, чем в то, что так поступила дочь.

Прошло совсем немного времени, с ужасного момента разоблачения Авелии, когда Эмилию тихонечко окликнули. Произошло это на дороге, ведущей к острогу, в котором содержалась вчерашняя невестка.

– Госпожа, – тихий, писклявый и, совершенно, убитый горем голос, позвал Эмилию.

Матрона не сообразила, кто бы это мог быть, и в недоумении закрутила головой по сторонам. Но никого видно не оказалось. Эмилия растерянно шарила глазами по дороге, в надежде обнаружить, того, кто ее все-таки окликнул. Раба, сопровождавшая ее, тоже пожимала плечами, в ответ на немой вопрос госпожи. Тем не менее, спустя всего мгновенье, в свете будничного дня, из-за высокого кипариса, появилась какая-то совершенно незнакомая бабка. Она выглядела настолько сгорбленной, что казалось головой, задевала дорогу, по которой шла. Причем сразу и не разобрать, толи это жизнь ее так покоробила, толи она демонстрировала чрезмерную покорность своей хозяйке. Глядя на эту горбунью, в сердце женщины невольно влилась неприязнь. Та неприязнь, которая не вызвана чем-то особенным, если точнее, то не вызванная ничем. Просто антипатия на подсознательном уровне. Когда противно от человека, еще до знакомства с ним. Именно такой и выглядела бабка, выползающая из-за кипариса. Её физическому убожеству соответствовал и внешний вид. Замотанная непонятно во что, и в это же, непонятно во что, обутая. Однако, вглядываясь пристальнее и внимательнее, Эмилия смогла разобрать, свой бывший платок, повязанный поверх шеи этой несчастной бабки. Горбунья же, в свою очередь, приближалась к матроне маленькими аккуратными шажками, как бы боясь спугнуть Эмилию, делая это аккуратно, чтобы госпожа не убежала или не прогнала. Еще шажок, еще один, и о ужас!! Матрона смогла разобрать, что за неведомая уродина подбирается к ней. Сердце ее, и так измученное горем, казалось неспособное больше на жалость, разрыдалось и разорвалось на части. В образе сгорбленной бабки скрывалась Ревекка. Ее добрая подруга Ревекка. Та, с кем еще день назад они весело смеялись, над пьяной выходкой Луция Пизона. Та Ревекка, что успела стать не просто подругой, но скорее уже и сестрою. Правды ради стоит отметить, что Ревекка действительно выглядела не похожей на себя. Из стройной, жгучей брюнетки, плывущей по дороге, нежели ходящей; из прекрасной дамы с загадочной улыбкой, явилась страшная пошарпанная бабка. Прекрасные, безупречные руки, оправленные в бархатную, белоснежную кожу, сейчас смотрелись, сморщенным на солнце, картофелем. Блестящие глаза, пускающие каждому, словно луки купидона, стрелы надежды, выглядели потухшими. Они не выражали ничего кроме скорби и мольбы. Та походка, походка которой завидовали даже пантеры, дивясь ее грации и плавности, превратилась в шаркающее переставление ног. Голос, тот самый голос, что успел полюбить весь дом, да что там дом, вся Остия и ее пригород, звучал совершенно другим, дребезжащим и каким-то скрипучим. Глядя на нее Эмилия удивлялась и самой себе, ведь распознавать в этой уродине, свою утонченную подругу, было, решительно, невозможно, и сейчас она не понимала, каким образом ей это удалось. Ревекка вчера и Ревекка сегодня, это два совершенно разных человека. Слезы крупными каплями побежали по белоснежным щекам Эмилии. Что говорить, так больно и так жалко она не чувствовала себя никогда в жизни. Дети, что же вы делаете с нами!! Ревекка выглядела отталкивающим гномом, к которому неприятно не то чтобы прикасаться, на него даже противно смотреть. Но та боль, то отчаяние, которым тянуло от нее, та мучительная раздавленность, убивающая, некогда прекрасный цветок, не могли оставить равнодушной Эмилию. Не в силах более сдерживать эмоций, она бросилась в объятия исковерканного гнома, обняла её крепко-крепко и разрыдалась так сильно, как будто плакала в последний раз. Ревекка в ответ что-то шептала, успокаивала толи ее, толи себя, гладила свою госпожу по волосам, и конечно же, плакала в ответ. Неожиданно для них, великолепно воспитанная и никогда не позволяющая себе вольности, раба по имени Велла, теперь всюду сопровождавшая госпожу, бросилась в их объятия, обнимая и прижимая двух бывших подруг ближе и крепче к сердцу. Слезы, словно водопад трех бурных рек, сходились неистовым ревом, в объятиях таких разных, но в тоже время настолько похожих женщин. Общее горе объединяло и сковывало эту троицу невидимыми кандалами. Но как и все в мире имеет конец, так и этот поток слез иссяк, обнажив утомленные глаза девиц, печально разглядывающих друг друга. Особенно скорбью выделялась Ревекка. Казалось, плач оставил следы на ее лице, в виде размытых канавок по щекам. Она выглядела действительно ужасно. Однако, время слез прошло, и ему на смену пришло время говорить, ведь объясниться уже давно было необходимо.

– Госпожа, – еще раз каким-то не своим голосом проскрипела Ревекка, – выслушайте меня, не гоните. Но в начале, я хочу просить у вас прощения, – горбун рухнул в ноги Эмилии, принявшись целовать края ее сари и кусочки сандалий, торчащих из под одеяния.

– Я прошу его за то, что причинила столько боли, столько зла, – Ревекка снова разревелась, ибо произносить вслух слова, порочащие собственную дочь, казалось слишком тяжелым занятием. Однако, захлебываясь слезами, давясь горькими всхлипами, Ревекка силилась продолжать:

– Вы самая несчастная!! И всё это благодаря подлости, которую мы с дочерью вам причинили.

– Как же ты этого допустила?? – не в силах смотреть на свою подругу, фактически рвущую себя на части, прокричала Эмилия. Она не отдавала себе отчет в том, что сейчас происходит. Жалко ли ей себя, обманутую и несчастливую, или же больше жалко Ревекку, так неистово раздирающую свою душу в клочья.

– Как позволила такому случится??!! – матрона схватила за волосы валяющегося в пыли горбуна, и уже занесла руку, дабы начать хлестать ту по щекам, но рука … рука замерла. Ревекка без сопротивления ожидала исполнения приговора. Она не хотела отбиваться, оправдываться или как-нибудь еще проявить несогласие. Нет. Она молча смотрела в глаза подруги, теперь снова госпожи, и казалось, молила ту о смерти. Таких глаз, таких мертвецки раздавленных глаз Эмилия не видела никогда в жизни. И ведь это ее Ревекка, её любимая Ревекка. Она не могла её ударить, или сказать что-нибудь грубое. Матрона плюхнулась в пыль, рядом со своей подругой и больше не плача, прижала ту к своему сердцу.

– Скажи мне правду, моя хорошая, скажи всё, что считаешь нужным, – теперь Эмилия говорила тихо и спокойно, будто ничего не произошло.

– Скажи мне, веришь ли ты сама в это?? Могла ли Авелия так поступить?? – неожиданно для Ревекки и Веллы, спросила Эмилия. Однако, этот вопрос не удивил её саму. Она уже несколько раз пыталась сопоставить Авелию и воровство, но ничего не выходило. Вообще не выходило. Ну не могло того произойти!!! А может, казалось ей, я просто не хочу так думать, ведь полюбила эту девочку всей душой. Может из-за этого и не сходится?? Ведь сама же она достала перстень из-под одеяла!!

Ревекка отклеилась от груди Эмилии, села против той, прямо на землю. Снова чудо. Как оно могло произойти не понятно, но против госпожи вновь сидела Ревекка, та самая Ревекка, а не уродливый горбун. Канавки от слез разгладились, кожа на лице приобрела живой оттенок. Хотя всё это виделось еле заметным, на фоне нечеловечески, но теперь яростно восставших из пепла глаз. Из только что погибших, потухших и готовых закрыться навсегда, глаза превратились в два яростных, способных на что угодно, факела. Сияние от них исходило такое неистовое, что Эмилия даже зажмурилась, дабы не оказаться ослепленной, этим убийственным светом.

– Я могу поверить во что угодно!!! В то, что сейчас ночь, а не день. В то, что мы стоим с вами в воде, а не сидим на земле, одним словом во что угодно, но только не в то, что дочь способна на кражу. Тем более в том доме .. – она запнулась. – Не верю, моя добрая госпожа. Я не верю.

– Тогда каким образом ты объяснишь?? Ведь перстень оказался у неё?

– Вы знаете меня не первый день. Я не буду изворачиваться, словно лиса или змея, хвост которой придавили камнем. У меня нет ответа. У меня нет понимания, как вообще, этот злополучный перстень мог оказаться у нее. Ведь …Если предположить … А в общем-то пустое. Не хочу выдумывать, но правды желаю. Милая моя Эмилия, ведь никогда ни о чем, я тебя не просила, ничем не беспокоила и только наслаждалась служением тебе и твоим обществом. Позволь мне увидеть дочь. Заклинаю всем, что есть в мире дорогого, помоги мне это сделать …

Но Эмилия оборвала ее.

– Это невозможно. Прям перед нашей встречей, мне довелось иметь неприятный разговор, с супругом. И сразу хочу оговориться, что разговаривали мы про тебя, а не про Авелию. Нужно ли вообще упоминать или пересказывать тебе его содержание, я не знаю. Хотя думаю не надо. Скажу одно, без прикрас и лукавства, сегодня был первый и последний раз, когда я осмелилась напрямую перечить мужу. Мы спорили о твоей судьбе. Мне тот спор удалось выиграть. Признаться, сама не знаю, чего мне это будет стоить в дальнейшем, но хочу, чтобы ты знала: я тебя не отдала, и ты и дальше остаешься моей подругой, – закончила Эмилия на величественной ноте, гордясь своим поступком и выставляя его на всеобщее обозрение. Однако, должного фурора на подругу, ее слова не произвели. Та потупила взгляд и отвечала тихим дребезжащим голосом.

– Милая госпожа. Хозяйка моей души. Я знаю, чего стоило уговорить достопочтимого супруга, не забирать жизнь мою, вслед за дочерью, – она говорила, тихо бормоча себе под нос.

– Понимаю, моя добрая Эмилия, почему ты решилась на этот спор. Знаю, лучше кого-бы то ни было, как ты меня любишь, и как ты любила Авелию. Но ведь и ты же меня знаешь!! Ведь, правда?? Ведь для тебя же, дар ты мой небесный, не секрет, что любить я могу кого угодно, вот только себя не умею. И жизнь тобою спасенная, стоит для меня не дороже этого песка, разбросанного на дороге, – она бросила печально-утомленный взгляд на Эмилию. В нем читалась благодарность, однако эта благодарность тонула в море горя и злополучия.

– Я спорила за твою жизнь, не только из-за тебя, или из-за нашей дружбы, – Эмилия замялась.

– Я тоже не верю в происходящее. Не могла Авелия украсть. Ну, вот не могла и всё!! – закончила она твёрдо и громко!! Горим всё огнем. Она считает так!! Пускай же знает об этом и Ревекка и Велла.

Наверное, эти слова, эти твердые и чистые слова, произнесенные с пониманием, оказались самым лучшим бальзамом для разорванного сердца Ревекки. Доброе слово поддержки исцеляло вернее всякого снадобья. Как же мало надо в этом мире, когда кажется, что много!! Стоит весам судьбы начать по-настоящему взвешивать, человеческие ценности становятся очевидны. Хотя бы одна родственная душа, один человек, разделяющий твои взгляды, пускай на сегодня, пускай только на сейчас. Но как же тепло от него!! Как же хорошо, когда он есть. Ревекка в благодарном молчании прильнула губами к руке Эмилии, а когда подняла голову, то в доныне обреченных материнских глазах блестела возродившаяся надежда.