Вероника

Полная Луна светит в мое окно. Я сижу на кровати. Свет включен, на коленях книга. «Энциклопедия обо всем на свете». Чувство тоски разрывает и поглощает меня изнутри. Я не способна вырвать обрывки памяти из своей головы. Как бы сильно я не хотела, отказаться от всего этого, я не способна повелевать своими воспоминаниями. Я испытываю странное удовольствие вперемешку с болью, переживая их. Видеть себя, сквозь призму времени и пространства. Можем ли мы ощутить на себе этот взор в тот момент? Оглянуться, и помахать себе в будущем.

Три утра. Ещё одна бессонная ночь. Не хочется выключать свет. Без него сразу становиться некомфортно. Но заснуть с ним практически невозможно. Приходится изматывать себя, заставляя заснуть. А утром собирать всю волю в кулак, просто чтобы проснуться. Идиотская практика. Но я и есть идиотка.

Я много думаю о вещах, которые уже прошли, вещах, которым никогда не суждено случиться, и вещах, что не касаются меня. Я думаю, о мирах, где мы могли бы быть вместе. Я думаю о жизнях, что мы могли бы прожить. Но он уехал, а я не захотела быть обузой. Теперь, я могу предполагать, что угодно. Всё равно это никак не будет вязаться с реальностью. Есть вещи, что должны быть неизменны. И то, что он возможно теперь здесь, лишь прибавляет мне проблем. Как же не хочется вновь столкнуться с ним.

Мало-помалу привычная опустошенность и тоска заполнили меня. Сейчас, я была даже благодарна этому. Да, наша жизнь похожа на глупую шутку. Или на игрушечную войну маленького мальчика-непоседы. Грядущее не скрыто от нас. Его просто не существует, покуда какая-нибудь ещё шальная мысль не взлетит в голове этого мальца.

За этими мыслями я и встретила рассвет. Ни сна. Ни отдыха.

Пока я сидела на работе, приходила какая-та важная проверка. Приходили люди, осматривали помещения, проверяли некоторые бумаги. Рядом с ними постоянно крутился мой начальник. Была моя мама. А я с безразличием наблюдала за всем этим. Какой-то цирк. Что они тут забыли? Потом нас ещё собрали на какую-то лекцию. Долго и нудно объяснили графики и диаграммы. Мама, как назло посадила меня рядом, на первый ряд, и я все клевала носом. Из-за этого она все время неодобрительно смотрела на меня. Хотя всем остальным, кажется было все равно. В итоге в конце дня я была измотана и разбита. Ещё и дождь пошел.

Я вышла из здания, и поплелась домой. Серые бетонные сооружения провожали меня бездушными взорами. Было чувство, что мое внутренне я покинуло тело, и улетело далеко-далеко. За пределы Солнечной системы, бросив на произвол судьбы свою жалкую бренную оболочку. От этих мыслей стало ещё паршивей, хотя казалось куда хуже. Таким образом, я и шла, промокая под дождем, переходя на светофорах лишь по наитию. Лечь бы поскорее спать. Но боюсь, придя домой, и, коснувшись кровати, всё желание улетучится вмиг. Столкнулась кем-то. Автоматически показала жест «извините». Подняла голову.

Да. Мое сердце остановилось. Перестало биться и ушло глубоко в пятки, заодно оставляя все мое тело без капли крови.

Передо мной стоял он.

Шокирован не меньше. Узнал меня. Улыбнулся. Кажется, он хотел что-то сказать, но я уже не услышу. Потому что я бегу.

Бегу со всех ног.

Бегу от человека, с которым жаждала встречи.

За мной спустили всех гончих ада, и я должна бежать. Мои ноги наливаются свинцом и раскаляются. Легкие горят огнем, от каждого вздоха. Капли дождя, попадая на тело, обжигают его.

Я убегаю, от того, от чего невозможно сбежать.

Я погружаюсь туда, куда не хочу погружаться.

Я выгораю насквозь, и не могу остановиться.

Резкий визг тормозов, пронзительный гудок, а затем резкая боль, возвращают меня в реальный мир. Но ненадолго.

Я лечу, чтобы упасть.

Мир кувырком, и темнота.

-Ну что я могу сказать, Тамара Юрьевна. Вашей дочери очень повезло. У неё перелом руки, и пары ребер. Мы наложили гипс. Из плохих новостей, то, что черепно-мозговая травма от удара, вызвала кому. Внутри мозга образовались несколько гематом, мешающие нормальному функционированию мозга. Расположены они в глубине белого вещества, так что я бы не советовал оперативное лечение. Я назначил ей курс препаратов для снятия отека и улучшения кровообращения мозга. Состояние стабильное. Даже дышит она сама. Если будут ухудшения, мы конечно о ней позаботимся, и поставим вас в известность. А сейчас лучше идите домой, отдохните. Сейчас вы ей ничем помочь не сможете.

Вряд ли какую-бы то ни было мать, смогут утешить такие слова. Но профессия врача подразумевает заботу, не только о больных, но и их близких. И добросовестный врач сейчас видел, что этой уже немолодой женщине точно нужен крепкий сон и сытная еда.

– Как же это произошло? – в очередной раз сокрушалась она.

– Всё что я знаю, я уже вам говорил, Тамара. Водитель, который привез её, сказал, что она неслась как угорелая, и выскочила прямо на проезжую часть. Он еле успел сбавить скорость и выкрутить руль, чтобы не протаранить её. Учитывая, что он остался здесь, дождался полицию, и рассказал им всё это, я думаю, что у него нет причин врать относительно этого.

Тамара Юрьевна продолжала тихо рыдать, мусоля в руках платок, и вновь, и вновь корила за это себя. В очередной раз говорила себе, что не стоило ей переезжать, что нужно было остаться и следить за дочкой. Ведь ей и так-то не повезло в этой жизни. А она поступила так эгоистично. Бросила её одну.

– Да, с ним был ещё один молодой человек. Представился Димой. Сказал, что он её старый друг. Он так же подтвердил слова водителя. И вроде он чувствовал себя очень виноватым. Как я понял, это он так её напугал. Вы не знаете кто это?

– Не припоминаю. Хотя. Вроде жил у нас в доме такой. И то недолго, полгода что ли? Я иногда разговаривала с его мамой. Но они уехали как-то давно. И не возвращались, насколько я знаю. И чего бы ей вдруг его бояться? А он не оставил телефона?

Не то, чтобы ей хотелось с ним разобраться, но в ней взыграло обычное людское любопытство.

– Да, сейчас я вам его принесу, он у меня там, в кабинете. На бумажке записан.

Каждый день к восьми-девяти вечера в палату номер двадцать три приходил молодой человек. Он проходил в палату, пододвигал к кровати молодой девушки, лежавшей без движения, стул, и начинал читать вслух. Негромким голосом, чтобы не нарушать покой второго обитателя палаты, пожилого лысоватого мужичка, так же не подающего признаков жизни.

Медсестры уже давно узнавали его, и мило улыбались, провожая в палату. Каждый день, он приходил сюда, и читал для неё, в надежде, что однажды она проснется. Входя, он всегда интересовался её делами, рассказывал про свой день. Перед уходом, поправлял подушку и одеяло. Он смотрел на неё, и казалось, будто она всего лишь мирно спит. Как бы ему хотелось, чтобы она проснулась. Ведь он вернулся сюда ради неё. Всё ждал, когда же ему зайти к ней, поздороваться, пойти гулять, как в детстве. Сейчас он жалел о том, что искал повода, хотя мог сделать это в любой день. Ведь он знал этот адрес. Когда-то он сам жил там.

Сидя здесь, он вспоминал, как странно отреагировали его родители, когда он заявил о своем решении. Странно, потому что он так и не решился назвать им настоящую причину. Придумывал разные поводы, смешные, неубедительные. И как они не стали искать подвоха, решив, что если это его желание, то на это есть и причина. Попросили не забывать стариков. Он и не будет. Всё могло быть по-другому, если бы он пришел к ней в первый же день, как и хотел. Но что ж. Теперь все будет по-другому.

– Слушай, а ты что сегодня вечером делаешь?

Кокетливо улыбаясь, облокотилась она не его стол. Дима видел её пару раз. Кажется, она работала в отделе кадров бухгалтерии. Зовут вроде Кристина.

– Не подумай, ничего такого, я обычно так не делаю, но ты мне жуть как понравился. И уже давно. Я как-то вот ждала-ждала, да боюсь, не дождусь. Так что беру инициативу в свои руки. И мне кажется, мы неплохо будем смотреться вместе.

Смотреться они действительно будут неплохо. Особенно она. Стройная фигура с хорошими формами. Правильные черты лица, обрамленные ровными линиями каре. Слегка вздернутый, почти детский носик. Алая помада, резко контрастирующая с черными волосами. Едва уловимый запах сладкого парфюма. Всё это оказывало должный эффект на мужчин. И на самом деле было видно, что не в её правилах приглашать мужчин на свидание, но здесь она была готова откинуть правила.

– Ты знаешь, у меня есть одна подруга. И я питаю к ней очень светлые чувства. И знакомы мы…

– Да, да. Я знаю. Да девочка, что лежит в коме. Ты к ней ходишь постоянно. Я все понимаю. Детство, первая любовь, бла-бла-бла. Но я так понимаю, что ты не видел её лет десять. А тут ещё и непонятно, когда она очнется, да и очнется ли вообще. Может она так и пролежит овощем. Ну, или ещё что-нибудь, не знаю, какие там есть повреждения мозга. И даже если она очнется и будет здорова, за эти годы она могла стать совершенно другим человеком. Об этом ты не думаешь?

– Люди не меняются. Не изменилась она, не изменился я. Не изменишься и ты.

Пару минут она постояла, не зная как реагировать на эту фразу. Она её задела. Внутри неё шел сложный процесс принятия решения, и выглядела она уже не так эффектно и уверенно, как бы того ей хотелось. Наконец, придя к чему-то, она вновь выпрямилась, черты лица разгладились.

– Ладно. Вот мой номер телефона, – сказала она, записывая его на блокнотике. – Позвони, если передумаешь.

– Хорошо. Если передумаю.

Несмотря на то, что Диме казалось, что он был прав, чувство сомнения всё же появилось в нем. Она смогла пробиться. Найти крохотную дырочку в огромной стене, и теперь, словно вода, что разрушает гранит, её слова, протачивали себе путь внутри его души.

За следующий месяц, Дима часто видел Кристину. Может она просто стала чаще выходить из своего кабинета. Может он сам начал обращать на это внимание. А может это просто совпадение. Дважды они разговаривали. Ни разу она не возвращалась к их диалогу. А он не мог понять, то ли она действительно не придает ему значения, то ли это какой-то план.

За этот месяц, то семя сомнения, что она сумела посадить в нем, принесло свои плоды. Заходя в палату двадцать три, ему было всё труднее читать. Теперь прочитав пару страниц, он молча сидел и смотрел на её бледное лицо, обдумывая слова Кристины. Врачи говорили, что в таком состоянии она может быть сколь угодно долго. Может, проснется завтра, а может и никогда.

Почему же ты убегала от меня, Вероника? Почему?

Этот вопрос усугублял его состояние. Он не мог понять, не мог объяснить её странное поведение в день их встречи. До этого он даже не задумывался об этом. Но сейчас он всё чаще и чаще возвращался в тот день. Чем же это было вызвано?

Наконец, в очередной день, подходя к дверям больницы, и уже протягивая руку к двери, он остановился. Медленно развернулся и пошел в сторону дома. На розоватом листочке бумаги, который он так и не выкинул, был записан номер.

Я одна. Вокруг абсолютное ничто. Трудно сказать, двигаюсь я или нет. Внутри ничего не чувствую, а снаружи нет даже мизерного объекта, от которого можно было бы судить об этом. Но все же мне кажется, что я лечу. Точнее движусь.

Или нет. Словно, я подвешена на ниточках, и сзади меня крутят фон. Иллюзия движения.

Нет ничего. Чернота. Я вижу лишь себя. Я проваливаюсь сквозь бесконечность, отрезанная, от всего что есть, было и будет. Огромная глобула окружает меня. И я не в силах вырваться.

Мне так спокойно в этой пустоте. Здесь нет ни радостей, ни горя. Ни утрат, ни медалей. Я сворачиваюсь в позу эмбриона. Каждое движение здесь, дается так легко и просто. Будь здесь горы, я бы смогла обратить их в пыль одним щелчком. Я закрываю глаза, и прислушиваюсь к себе. Лишь мерный стук моего сердца. Значит, я ещё жива.

Прислушиваюсь глубже.

Где-то внутри тихо плачет маленький ребенок. Сегодня мама сказала, что папочка ушел. Теперь ночами, маленький ребенок не может понять, почему же так случилось. И горько плачет от обиды. Тише, милый, тише. Не плачь. Всё это лишь тебе снится. Настоящий ты далеко-далеко, внутри глубокого космоса, окруженный непроницаемой пеленой. Терпеливо дожидаешься, когда настанет твой черед взорваться сверхновой.

Стихает и этот звук. Я концентрируюсь.

Тихий, жалобный писк крохотного комочка шерсти, лежащего на моих руках. Он тыкается в них своей слепой мордочкой. От котенка веет теплом и жизнью. Рядом сидит и улыбается он. Раздается звонкий, раскатистый смех. Теплота разливается внутри меня, переходя в жар. Мы так легко можем дарить жизнь, и так редко делаем это.

Осталось чуть-чуть. В конце пути я, наконец, вижу свет. Яркий, слепящий. Чувствую, как вокруг меня нарастает давление. Я создаю его сама. Жар увеличивается. Меня распирает внутри, и давит снаружи одновременно. Выдержу ли я это?

Я не вижу этого, но чувствую, что все вокруг, крутится с невероятной скоростью. Или это я кружусь? Начинает подташнивать. Жар немного спадает, уступая место дрожи. И вновь нахлынул жар, затем дрожь, и по новой. Я, кажется, уменьшаюсь в размерах, от внешнего давления. Или это мир становится больше? Но в то же время я будто размером с горы или даже планеты.

Наконец всё достигает критической отметки. Я чувствую взрыв в глубине себя, и волны, отходящие от него, гасят все остальные чувства. Меня вновь накрывает абсолютное спокойствие.

Я открываю глаза.

Мир вокруг странная вещь. Думалось Диме, пока он стоял и смотрел в окно. Как же мне поступить? Слушать ли сердце, или разум? Мысли эти не давали покоя. Он корил себя, что не пошел сегодня к ней. Ушел как трус, практически дойдя до её двери. И так же трусливо ждал повода, чтобы зайти к ней. И вот к чему в итоге это привело.

Но может действительно хватит об этом думать? Говорил он себе. Ведь было видно, как она убежала от тебя. Не самое лучшее приветствие человека, которого ты ждешь. Так может ну и пусть. Возможно, она никогда и не проснется?

Рука невольно потянулась к телефону. Другая, уже давно держала розоватый листок бумаги. Окончательно собравшись с мыслями, он начал набирать номер. Как вдруг телефон зазвонил сам. Незнакомый номер. Странное ощущение возникло внутри него. Не хотелось отвечать. Почему? Никогда ведь он не страшился таких вещей. Наконец он поднял трубку.

– Алло?

И голос, что никто никогда не слышал, ответил:

– Я не боюсь.