Вероника

Завтрак прошел тихо. И это тоже было необычно. Моя мама с лихвой покрывала мою немоту. Скорее всего, мама тоже загружена своими мыслями. Хотя обычно она делится всем подряд. К тому же вчера у неё была какая-то встреча. Забавно, что она молчит. Но мне от этого хорошо. Обожаю тишину. И только мерный звук столовых приборов, стук чашек, и мерный хруст челюстей, отдающий в уши.

Откуда-то взялась тревога. Все эти чашки-ложки, кофе с молоком, пятно на полу. Так обыденно. Слишком обыденно. Все, как и должно быть, но что-то не так. И я не знаю, что именно. Смутно догадываюсь, но не могу облечь в ясную форму. Словно что-то замылило мой внутренний взгляд. Лишь неясные очертания надвигающейся беды. Я поняла, что есть я больше не смогу. Отодвинула тарелку, поднялась из-за стола. Поймала обеспокоенный взгляд матери. На секунду показалось, что передо мной совершенно чужой человек, и непонятно как мы оказались здесь вдвоем. То ли я свернула не там, то ли она зашла не туда. Жуть.

Не работается. Уже полчаса пялюсь в одну бумажку. Заключение судмедэкспертизы. Десятилетний мальчик пырнул одноклассника ножом в спину. Содрогаюсь. Повреждения спинного мозга, отказ нижних конечностей. Инвалидность. Решение суда – десять лет исправительной колонии. Две сломанные жизни. Думаю, что каждому кто скажет, что можно жить и без ног, стоит предложить отрезать свои. Или язык, что бы болталось меньше.

Но не в этой истории дело. Утренняя тревожность не прошла. Не понимаю, что со мной не так. Несколько часов, я усиленно пытаюсь понять, что со мной. Но все больше осознаю, что хожу кругами. Ответ на поверхности. Я просто не хочу признавать.

Я помню свои десять лет. Я привязана скотчем к фонарному столбу, недалеко от школы. Мои одноклассники неподалеку пинают мой портфель. Разрывают и разбрасывают мои тетради и учебники. В это время я ещё могу говорить. С трудом. Медленно. Каждое слово как огромный камень, который мне приходится выталкивать из моей груди. Я прошу остановиться. Отпустить и дать мне уйти. Я говорю, что не сделала им ничего плохого. Жаль, что я не понимаю, что их это не интересует. Я плачу, и не замечаю этого. Не чувствую как слезы капают по моим щекам, оставляя мокрые следы на воротничке белой рубашки. Их это веселит. Пару дней назад, они обсыпали меня песком и грязью. Я пришла домой и не нашлась, что сказать матери, которая в это время страдала от ухода моего отца. Просто пришла и разрыдалась. Теперь это.

Даже сейчас, спустя годы, пройдя некий путь, я не в состоянии понять ни их мотивов, ни подобрать слов, что смогли бы мне помочь тогда. А потому, я просто молю их отпустить меня. Я та самая жертва, в которой они так нуждаются.

Человеческая жестокость не знает границ. В среде детей тем более. У одного из них есть зажигалка. Другой предлагает сжечь меня, как ведьму, как в «старые добрые времена» говорит он. Смеются. Кажется, им всем очень нравится эта идея. Они начинают собирать раскиданные бумажки, что когда-то были моими тетрадями, и собирают импровизированный костер. Тут же находится «добрый инквизитор», что собирается судить меня. Для них это всего лишь игра. Они ведь всего лишь играли. Так будут говорить их матери, когда этот инцидент будут разбирать в школе. Ничего ведь страшного. Дети просто играли.

Он зачитывает обвинения. Я виновна в колдовстве и связях с демонами. Виновна, в обособленности, и не желании меняться. Он выносит приговор. Я должна очиститься от греха огнем. «Толпа» ликует. Он медленно подходит ко мне, и начинает поджигать бумажки у моих ног.

Возможно это правда была игра, и действительно я не получила бы серьезных повреждений, даже если бы у них все получилось. Но что это меняет?

Один из немногочисленных прохожих, проходивших мимо, всё-таки обратил внимание на происходившую сцену. Громким окликом спугнул всю шайку, похватавшую свои вещи и спасшихся бегством. Он подошел ко мне, развязал. Спросил в порядке ли я. Не помню, что я ответила. Не помню, что было дальше. Помню только прихожую нашей квартиры. Как он разговаривает с моей разволнованной мамой. Говорила ли я ему адрес? Или я просто шла, а он всё это время шел рядом? Я не могу вспомнить его лица. Кажется, он был довольно грузным, с нездоровой краснотой на щеках. Он был в фуражке. В такой смешной, в которых обычно показывают водителей в старых фильмах.

Дальше мы сидели в кабинете директрисы. Мама просила меня назвать, кто надо мной издевался. Я не хотела. Ничего не хотела. Всё ждала, когда же мы сможем пойти домой. Потом целое собрание. Сонм перебивающих друг друга голосов. Голосов матерей, которые утверждают, что их детки самые лучшие и не способны, ни на что дурное. Они в это верили. А мне было всё равно. Какой имеет смысл всё это. Я чувствовала, что всем плевать на меня. Им всем. И даже директрисе, с нарочито показной серьезностью, скучающему участковому, которого позвала моя мама, и даже моей матери, что так усердно разбиралась в «сложившейся ситуации». Издержки профессии.

Это был мой последний день в школе. Дальше я перешла на домашнее обучение. Большей частью я занималась с мамой. Позже, была целая свора репетиторов. Жаль, что проблем это никак не решило. Я так же осталась объектом для различных выходок такого рода но, если не в школе, так в своем дворе. В дополнении ко всему я ходила к разного рода психологам, невропатологам и логопедам. Жаль только, что всё было бес толку. Говорить я так и не начала. Лишь просыпалась от собственных криков по ночам.

Наконец, я закрыла папку. Подшила дела, спрятала в шкаф. Причина моей тревоги он. Я это знала. Знала с самого начала. Если он снова в городе, и останется здесь, не дай Бог нам увидеться вновь. Это будет жуткая встреча. Я это чувствую.

Я не в состоянии работать. Все время отвлекаюсь, все валится из рук. Не знаю, как я закончу этот рабочий день. Минуты ползут медленно, словно продираясь сквозь густой кисель. Густой кисель моих мыслей. И снова чувство. Всё так обыденно, так обычно. И в этом есть что-то жутко неправильное. Недавно звонила мама, говорит опять нужно ехать. Первый раз, эта новость меня не радует. Хотелось, наоборот, пойти с ней, оказаться дома поскорей. Почувствовать себя в безопасности. Хоть бы не встретиться с ним вновь.

Вечер. Ужин. Звяканье столовых приборов, стук кружек о стол, пятно на полу. Мама что-то говорит. Я не слушаю. Периодически киваю. Не важно, вовлечена ли я в процесс, она будет продолжать. Я таскаю огромные камни, белые от соли, с низины реки на вершину холма. Я строю Алтарь.

Гладкие овальные валуны лежат вдоль побережья. Река накрывает их во время паводков, затем уходит в русло, и вода, испаряясь, оставляет на них белый налет соли. Откуда в реке соль, я не знаю. Мой путь занимает весь день. Я беру камень, тащу его на самый верх. Это тяжело, но я продолжаю это изо дня в день. Когда я кладу его на предыдущий кирпичик моего творения, Солнце посылает мне прощальный луч мягкого закатного света. Я иду обратно. Когда я беру следующий камень, Солнце встречает меня задорным лучиком, рассыпающимся на поверхности быстро текущей реки, на тысячи кусочков. Мне не нужно спать, не нужно есть, не нужно отдыхать. У меня есть работа, в которую я верю.

А вокруг меня лес. Глухой и таинственный. Здесь никогда ничего не меняется. День за днем. Деревья лишь провожают меня бездушными взглядами. Ни одобрения, ни осуждения. И я отношусь к ним также. Работа идет полным ходом. Я не знаю, когда я закончу. Чувствую лишь, что пойму, когда нужно будет остановиться. А пока я тащу очередной камень наверх, туда, где меня встретит последний луч света. Груда камней всё растет и растет. Вот мне уже нужно взбираться, что бы положить очередной валун. Я словно древний египтянин, строящий свою пирамиду.

Недели сменяют дни, месяцы недели, а месяцы складываются в годы. Нет ни смены погоды, ни уменьшения дня. Все движение здесь статично. Четко выверено. Я даже не стараюсь строить что-то. Когда я поднимаюсь на холм, я вижу груду камней. Что за чертовщина происходит в моей голове?

– Ты ведь не будешь против?

Моя нога соскальзывает, когда я несу очередной камень. Я падаю, и камень катится вниз. Вопрос, прозвучавший как выстрел. Я не понимаю, о чем речь. Я вновь вижу свою мать впервые.

Она говорила о том, что встретила мужчину. Да, она понимает, что в её возрасте это странно. Но может, она ждала именно его. Он нравится ей, она ему. Да, они познакомились давно, просто она не знала, как сказать мне об этом. Возможно это любовь. Он немного младше её, но ведь, это уже не так страшно. В этом то возрасте. Он знает, обо мне. Нет, конечно, он все понимает. Что будут трудности. Но он верит, что мы сможем их преодолеть. Хочет стать мне другом, ведь отцом уже вряд ли получится. Он предложил ей жить с ним. Ведь я уже взрослая, и смогу справляться со всем сама. Мы будем видеться с ней на работе. Они буду навещать меня. Именно навещать, а не приходить в гости. Боже, что она говорит? Всё это она говорила мне, пока я ворочила внутри себя камни. Вся эта информация оседала внутри меня, как соль на тех самых камнях, но я даже не обращала на неё внимания. Пока она не задала этот вопрос.

Я вижу, что она стесняется. Мы словно поменялись ролями. Как будто это я, смущаясь, говорю, о том, что хочу жить с парнем. Словно в первый раз говорю матери, что влюбилась. И словно оправдываюсь за это. Ситуация в которой мы ни разу не были. И уже не будем.

Не хочу даже ничего показывать. Просто качаю головой. Конечно, я не против. Даже если бы и была, что бы это изменило. Она обеспокоена. Просит, сказать, что-нибудь. Борюсь с желанием, показать жестами эту фразу «что-нибудь». Думаю, она обидится. Поэтому говорю, что рада за неё. И далее шаблонные ритуальные фразы, что принято говорить в таких ситуациях.

Кажется, это её успокоило. По крайней мере, она говорит, что скоро познакомит нас. Он мне обязательно понравится. Он довольно милый. Очень начитанный. Похож на нашего соседа сверху, только постарше и поспокойнее. Работает инженером. Благородная профессия. Не курит. И пьет очень умеренно.

Я не слушаю. Я спускаюсь по склону за упавшим камнем.

Странное место. Все вокруг красное, и словно в движении. Я посреди огромного бескрайнего поля. Вдалеке стена белого марева, поднимающегося к небу. И само небо белого цвета. Тоже в движении, и такое близкое, словно его можно коснуться рукой. Тревога и беспокойство внутри меня. Мне страшно, и я не понимаю отчего. Мысли, словно сорвавшиеся с цепи псы, мечутся в поисках добычи. Мечусь и я. Мне неприятно здесь находится, и я пытаюсь найти спасительный выход из этого места. Красный цвет раздражает глаза, ещё сильней подстегивая вихрь в моей голове. Я ощущаю страдания, которые не могу ни с чем связать. Моя душа словно расколота на тысячи кусочков, каждый из которых медленно прожаривают, постоянно прокалывая, проверяя на прочность.

Как я здесь оказалась?

Как отсюда выбраться?

Что здесь произошло?

Почему мне так страшно?

Почему здесь так жарко?

КАК ОТСЮДА ВЫБРАТЬСЯ?

КАК СБЕЖАТЬ?

Я быстро теряю силы. Каждый шаг стоит неимоверных усилий. Я падаю на колени, и вижу.

Вижу, что всё на этом поле пылает, жутким огнем. Огонь повсюду. Белое марево, поднимающееся на горизонте, дым, от горения. Горит здесь все. И то, что я показалось мне небом, вовсе не небо. Это плотная дымовая завеса, накрывшая весь мир. И свет, что здесь есть лишь от пламени, что никогда не гаснет. Вокруг меня огненный ад.

Пытаюсь найти внутри силы подняться, но лишь опустошенность. Чехарда в голове, мысли сменяются друг другом, нет сил зацепиться ни за одну из них. Все вокруг кажется диким и бессмысленным. Неестественным. Как такое место может существовать. Хоть что-то, мне нужно, хоть что-то. Не зная, чего я хочу, я начинаю молить, о чем-то даже не зная, кому молюсь. Стоя на коленях, в древнем как мир жесте, который мы неосознанно совершаем, где бы мы ни находились, я поднимаю голову к небу. Ничего. Я не чувствую ничего. В моей голове уже не мысли, а головокружительная смесь жутких образов. Я падаю на землю. Последние силы покидают меня. Становится тяжело дышать.

Закрываю глаза. Прильнув грудью к земле, мне становится чуть легче. Открываю глаза. Я вижу больше. Все поле усеяно травой. Странной красной травой, которую не видно под пламенем сверкающим хищными языками огня. Это трава, способна жить и гореть. Этот ад продолжается сотни веков, и жизнь пробилась и здесь. Упорно, и тягостно, сгорая раз за разом, не имея другой возможности, она высеяла это поле, этой странной травой.

И тут же я чувствую за стеной белого дыма, на небе, взгляд, наблюдающий за моими страданиями. Но я не могу, да и не хочу, взглянуть в ответ. Он опасен. Он сковывал меня все это время, но сейчас мне стало легче. И, кажется, он пока этого не знает. Он хочет моих страданий.

Я могу подняться. Сделав, это я ощущаю себя по-другому. Теперь я вижу свое тело. Горю и я. Тем же пламенем, что и все вокруг. Вместо ног у меня странные копыта, на черепе наросты, превращающиеся в рога. Я демон. Становится свободнее дышать. Оглянувшись вокруг, я вижу, что на оставленных мною следах, огонь горит ярче и сильнее. Мысли становятся спокойнее и яснее. Ответ рождается во мне. Неторопливо. Словный дикий зверь, аккуратно приближающийся к добыче.

Кажется, Смотрящий что-то заподозрил. Весь мир вздрогнул, словно пошатнулся. Огонь стал разгораться сильнее. Языки пламени стали выше, доходя мне до пояса. Но меня это уже не беспокоит. Ясность мысли пришла ко мне, и теперь она меня не покинет. Я медленно бреду по полю, оставляя цепочку ярких следов. Я узнаю это место. Здесь, всегда все и происходило, и здесь же все и будет происходить в дальнейшем.

Ответ возник передо мной. Причина этого развернувшегося ада, я. И лишь моя вина, что я заперта здесь, и страдания уготованы мне. Этот мир сожжен дотла, благодаря мне. И я несу наказание за это. Я поднимаю голову. Борясь, с желанием, поймать этот взгляд, что неустанно следит за мной, я пытаюсь разглядеть, есть ли что-то за ним. Скрывается ли там что-то ещё?

Но нет. Я снова слепну. И нет более травы, что может расти на огненных просторах. И я не понимаю, был ли взгляд за завесой дыма, или же это лишь мои фантазии. Воздух становится горячим, мне трудно дышать. Всё меняется вновь, стоит мне на миг забыть об участи страдальца. Я медленно опускаюсь на землю. Хочу, чтобы это прекратилось. Силы покидают меня. Мысли ударяются в беготню. Косяк рыб, разбивающийся при первом приближении акулы.

Среди круговорота, появляется яркая мысль, пробегающая по моему сознанию раз за разом. Мне нет спасенья. Здесь я буду вечно. Отчаяние захлестывает меня. Мне нужно встать, нужно бежать отсюда. А нет сил, так ползти, цепляясь за эту странную землю. Но куда?

Я прилагаю некие усилия, но раз за разом, лишь падаю. Становится жарко. Невыносимо. Нестерпимо. Едкий запах горящей плоти ударил в мой нос. Боже, неужели я горю? Да, это так. Моя кожа начинает шипеть, кашель разорвал легкие, и жуткая боль прошла по всему телу. С каждой секундой становилось хуже. Боль начала застилать сознание. Запах сводил с ума и вызывал рвотные рефлексы. Ирония. Это был запах моего же тела. Теперь, я хочу, чтобы это закончилось. Нет во мне больше ничего. Ничего другого и быть не может. Агония вымела всё, что можно было назвать внутри человека человеческим, оставив лишь желание избавиться от этого любой ценой. И нет такой цены, что я не заплачу, за избавление. Даже если обреку тысячи других на эту участь.

Но это легкий путь. Очиститься от страданий, можно лишь большими страданиями. И это единственный путь. Эти слова, словно вложены в меня извне. То ли от того самого взгляда, неважно, был ли он на самом деле или нет. А может и от существа много выше, которого я пыталась увидеть за ним. Эти слова звучат как сделка, в которой не может быть честного исхода. Меня обманут, и я знаю это. Но сейчас, чувствуя нарастающую боль, и как моя кожа покрывается волдырями, и тут же спекается, мне плевать. Безмолвно, без мыслей, одним лишь намерением, я будто выказываю согласие.

И мир содрогается.

Я чувствую дрожь земли. Сама ткань мира напряжена и будто рвется на куски. Что-то огромное скоро захлестнет всё сущее. И вновь, лишь я буду виной этому.

Квартира теперь так пуста. Пару дней назад мама перевезла большинство вещей, и теперь я всегда возвращаюсь одна. Не думала, что это будет настолько тяжело. Моя серая жизнь окончательно утратила краски. Теперь это лишь калька, не способная удержать ничего. Порою мы встречаемся на работе. Она интересуется как у меня дела, с таким видом, словно я смертельно больной и мне нужен уход и поддержка. Хотя сейчас это недалеко от истины. Даже не гуляю одна после работы. Просто бреду, опустив голову, и не обращая внимания ни на что. Только бы добраться до дома, упасть в кровать и попытаться не разрыдаться, от гнетущей тишины и пустоты вокруг. Те пару раз, что она приезжала ко мне, единственным моим желанием было, чтобы она уехала поскорей, и я смогла бы вновь остаться одна. Но она явно не понимала, что своими визитами усугубляет мое состояние. Так, наверное, чувствует себя больной, которого посещают из жалости.

С каждым днем я все глубже погружалась в свои мрачные мысли. Я была одна в огромном и враждебном мире, и не на кого было опереться. И не хотелось, и искать эту опору. Ведь кто знает, когда эта опора может тебя подвести. Чаще вспоминалось детство. Дни полные страха и тревоги от мыслей, что же могут мне устроить эти милые детишки сегодня. Шарахаешься от каждого шороха, с опаской заворачивая за угол, надеясь, что тебя там никто не поджидает. И быстрым шагом скрыться за спасительной дверью квартиры. И внутри, страдать, мучаясь без сна, слыша каждый скрип, и засыпая лишь под утро, от изнеможения. Спать, без сна и отдыха. И завтра все по кругу.

К чему все это? Сколько, таких же, как и я, страждущих душ, тянут свою странную лямку жизни? Что мы должны увидеть в конце. Я понимаю, что я слишком слаба, чтобы даже помыслить о суициде. Бессмысленность и бесполезность окружающего мира, не дает мне покоя все время. Мы потерянные люди, окруженные аурой злобы и недоверия, скрывающей за ней внутреннею пустоту и отрешенность. Все что мы можем делать, лишь притворяться и не давать виду окружающим, иначе нас заклеймят. Ведь признания наличия этой жуткой дыры внутри, значит её наличие у каждого из нас. И после этого ты навсегда присоединишься к жуткому серому братству. Невидимых, и бесплотных для мира живых. Для мира иллюзий и надежды.

Моя немота, мое счастье. Теперь я понимаю это. Как же тяжело приходится другим, тем, кому порою все же приходится объясняться. Объясняться так, чтобы не разбить эту хрупкую оболочку веры, которой живые окружают себя. Тем, кому приходиться мириться с этим, так же как и мне, потому что мы слишком слабы, дабы закончить Путь. Я не странник, не мыслитель, и даже не свидетель бытия. Я старая, покрывшаяся пылью книга, которую уже никогда не откроют, так как все люди давно погибли. Когда-нибудь это случится. Человечество вымрет как вид. И на полках старинных библиотек, будут лежать тысячи книг, таящие столько Жизни, но не способные сопротивляться силе времени. Обреченные исчезнуть. Поблекнуть и пропасть навсегда.

Мир как иллюзия. Мир как тюрьма. Ни выхода, ни спасения.

Февральский мороз румянит мои щеки. Вокруг лежат сугробы. Свежевыпавший снег приятно хрустит под моими ногами. Он держит меня за руку и ведет куда-то. Мы спешно проходим между арками жилых домов. Моя рука в перчатке, но я все равно чувствую тепло, что исходит от его руки. Так здорово. Я не знаю, куда мы идем, да мне и все равно. Он лишь сказал, что мне это очень понравится. Маленький мальчик, что говорит так по-взрослому.

Мы заходим, во дворик очередного дома. Мы ушли довольно далеко от нашего дома. Так далеко ходить я всегда боялась, но сейчас мне не страшно. Он держит мою руку, и уверенно идет вперед. По небольшой лестнице мы спускаемся в подвал. Перед темным проемом я останавливаюсь. Не могу войти. Вспоминаю, как меня закрыли в темном таком же подвале нашего дома. Темном и сыром. Как дети держали дверь, не давая выйти, и говорили, что монстр, живущий там, выйдет пообедать мной. Смеются. Поэтому сейчас я переживаю часть тех эмоций и даже его присутствие не может мне помочь. Кажется, он это понимает. Немного замешкавшись, он проходит вперед. Я слышу его шаги внутри. Беспокойство наполняет меня. С ним не может случиться ничего плохого. Я уверена в этом. Но, все же я боюсь. Вдруг грядет беда, а я не найду сил помочь ему. Да и что я могу сделать? Мне не хватит смелости даже убежать. Так и буду стоять здесь в оцепенении.

Появляется свет. Через несколько мгновений он снова рядом. Берет меня за руку, ведет внутрь, говорит не бояться. Я не боюсь. Уже нет.

Низкие потолки, вечная сырость и промозглость. Под ногами порою хлюпает вода. Мы проходим несколько небольших коридорчиков. Вокруг проходят трубы канализации и отопления. Порою, по ним с шумом протекает вода. Тусклый свет заставляет наши тени причудливо плясать на каменных стенах, когда мы проходим мимо. В этом есть что-то таинственное, первобытное. Будто тени первобытных людей, собравшихся в кружок вокруг костра, разожжённого в центре пещеры. Что-то единящее их всех. Сближающее. Позволяющее почувствовать себя частью чего-то большего. Чего-то настоящего и вечного.

В самом конце, под большой трубой, от которой веет теплом, и ждет нас наша цель. То, что он так хотел мне показать. В свертках каких-то одежд, свернувшись калачиком, лежит кошка. Вокруг неё маленькими комочками шерсти, греются пять котят. Маленьких, ещё не открывших глаза. Беспомощно тыкающихся мордочками в мамино брюшко. Она заметила нас. Настороженно подняла голову. Всматривается. Встретившись с нею глазами, мне показалось, что она тщательно изучает нас, пытаясь понять, можем ли мы представлять угрозу для её детей. Кажется, она успокоилась. По крайней мере, я так думаю. Взгляд её стал снисходительным, словно она поняла, что мы действительно всего лишь дети, пришедшие сюда из любопытства, что в нас нет злых намерений.

Дима достал из куртки пакетик молока, и начал наливать его в мисочку, лежавшую рядом. Так вот что топорщило карман его куртки, и на мой немой вопрос, он лишь сказал, что я всё увижу.

–Папа не разрешил забрать их себе, но я хотя бы буду её подкармливать. Ей сейчас нужно очень много кушать. Детки будут забирать у неё много сил, и я думаю, ей будет тяжело кормиться. Так что, я ей помогу. Вот.

Конечно. Он всегда всем помогает. Любой может рассчитывать на его помощь. Его ждет большое будущее, и яркая жизнь, полная впечатлений. Он станет маяком, что будет светить людям. Тем, что не смогут зажечь свой огонь. Он сможет вести и направлять. Не указывать. Помогать. И ничего не требовать взамен.

Внезапно, во мне появляется чувство отчужденности. Я лишняя здесь. Только обуза. В его желании показать мне котят, гнездится нечто большее. Он хочет разбудить во мне свет. Но внутри меня нечему светить. И я это знаю. Но он не хочет в это верить. И не поверит никогда. Слезы начинают скатываться по моим щекам. Как стыдно. Так хочется остановиться, но я не могу. Я чувствую, что пользуюсь им. Отнимаю, ту самую драгоценную энергию внутри него, что способна создавать целые города, и лечить жуткие болезни, на себя. Только для того чтобы просто жить. Не передавать её дальше, не созидать, а просто существовать. От меня не будет проку в этой жизни.

Он удивленно смотрит на меня. Ему непонятны мои чувства. Думаю, что и мне они непонятны. По крайней мере, в тот момент я не смогла бы их объяснить. Но ему и не нужны были объяснения. Он обнимает меня. Говорит, что всё будет хорошо. И я ему верю. Он берет маленького черного котенка, и я вижу, как кошка напряжена. Не изменилась ни её поза, ни её взгляд. Но каждый её мускул натянут, как струна. Она готова сделать всё, чтобы защитить своё дитя, если это потребуется.

Я снимаю перчатки, и Дима кладет крохотное тельце на мои ладони. От него веет теплом. Оно расходится с моих рук по всему телу. Маленькое, беззащитное создание, и мне так страшно неловким движением руки, сделать ему больно. Я начинаю тише дышать. Всё вокруг растворяется. Нет ни подвала, ни звука капель с потолка, ни мерзкого запаха плесени, вечно обитающего в подвалах. Крохотное существо способно на миг перенести тебя туда, где нет места плохому. Я больше не плачу. Моя улыбка перерастает в смех. Звонкий, беззаботный. Я будто впервые слышу его, а может так оно и есть.

Но вот котенок начинает жалобно поскуливать, и я отдаю его Диме. Он аккуратно кладет его обратно, тут же расслабляется мать. Она снова спокойна и лишь с любопытством наблюдает за нами. К молоку она таки и не притронулась. Скорее всего, ждет, когда мы уйдем, чтобы спокойно насладиться угощением. Посидев рядышком ещё пару минут, наблюдая за ними, мы уходим.

На обратном пути я не чувствую холода. Мы держимся за руки. Я без перчаток. Кажется, я забыла их там. Ну и пусть. Может, там будут греться котятки. Внутри меня была такая легкость, что казалось, я способна взлететь. Мир вокруг, обычно такой большой, сейчас кажется мне пылинкой. Ведь вот так, держась с ним за руку, можно обойти его несколько раз, и вернуться домой, как раз к обеду. Он рассказывает мне интересные вещи. Про то, как приручали кошек. Как им поклонялись в Древнем Египте. Как фараоны брали их с собой в усыпальницы. Он прочитал это в книжке, которую ему подарили на день рождение. Если я хочу, он обязательно даст мне почитать её. Там ещё много всего, говорит он. Есть вещи, в которые трудно поверить, но это правда так. Как, например, ещё есть такой кот Шредингера, который как бы жив, но и мертв одновременно. Пытаясь объяснить, это он сбивается. Кажется, это пока сложно даже для него. Предприняв ещё пару попыток, он начинает смеяться. Смеюсь и я. Так глупо. Он ещё попытается объяснить мне это. Ведь это только начало.