Проклятый мастер Гуэй

– Раз она стоит всего пятьдесят медных монет, мне выгоднее оставить ее при себе, – со всем уважением отказался писарь. – С виду она дорогая, так пусть будет на зависть другим.

– Ты разбойников разве не боишься? – напирал торговец.

– Ты прав, господин. Лучше спрячу, и позже отдам за невесту.

– Ну хорошо, жалко мне тебя, куплю за пятьдесят пять!

– Так ты же говоришь, что она стоит дешево. Зачем мне тебе ею досаждать? Только выглядит дорогой. Такая вещь несет в себе обман – не могу ее продать.

– Дай, я еще раз взгляну, – снова настоял лавочник. – Откуда, говоришь, она у тебя?

– Когда я шел в город, рядом со мной, не разбирая дороги, промчался один господин, – осторожно начал повествование писарь. – Он и обронил, хочу вернуть.

– Поверю. – Старик задумался, деловито постучав пальцем по подбородку. – Сейчас вижу, что я ошибся. Это нефрит с горы Цинчэншань[5]. Истинное сокровище! Дам тебе пятьдесят серебряных.

– Всего-то? – улыбнулся писарь и вытянул из цепких рук торговца священный амулет. – Нет. Лучше пойду. Может, в другой лавке купят дороже.

– Так куда дороже? – запротестовал старик. – Посмотри, нефрит треснул и откололся.

– И впрямь, – согласился писарь, рассматривая подвеску. Проведя по ней пальцем, он почувствовал скол. – Можно ли ее починить?

– А сколько у тебя денег?

– Немного.

– В таком случае нельзя. Разумнее будет продать.

– Скажи, господин, на горе Цинчэншань ведь стоит даосский храм?

– Верно. И настоятелем его служит, как я слышал, бессмертный наставник У Лин.

– Спасибо, – кланяясь, поблагодарил юноша.

– Подожди, принесу деньги.

– Но я же не продаю, – удивился писарь.

– Ну и иди тогда, чего людям голову морочишь? – шикнул лавочник. – Как надумаешь продавать – приходи.

Юный писарь только покачал головой и поспешил скорее уйти.

Он направился прямиком к стене с объявлениями, где значилось, что всего через неделю состоится важное для него событие – государственный экзамен.

Уходя из деревни, юноша обещал, что непременно добудет на свадьбу денег, чтобы не обременять выкупом невесты родителей. Но в пути столкнулся с суровостью нищей жизни.

После множества кровопролитных потрясений у простого народа имущества совсем не осталось, и платить за письма крестьянам и ремесленникам было попросту нечем. Да и кому им писать, если все родные живут рядом либо же пали в сражениях на границе с монголами?

Как и старший брат юноши, оставив его единственным сыном в семье. А у них, между прочим, на выданье еще четыре сестры.

Вот и понял юноша, что состояния странствующему писарю не сыскать. Напротив, денег хватало ровно на повозку, еду или ночлег – никогда не вместе. Хотя бывало, что его кормили вкусной домашней едой и давали выспаться в тепле, подальше от диких зверей и злобных призраков, неприкаянными бродящих в ночи.

Последних он, необученный священному делу, боялся больше всего.

Но вопреки предостережениям местных и путников, за длительное путешествие нечисть он почти не встречал. А если и видел, то каждый раз был спасен. Быть может, потому, что заходил в храмы помолиться о везении и обходил злополучные места стороной? А если ему говорили уходить – уходил.

И, конечно же, благодаря оберегам, что за зерно и отрез ткани родители выменяли у монахов, вынужденных по указу императора покинуть монастыри и заняться мирскими заботами. Тот отрез из своего приданого мать хранила, дабы позже передать старшей дочери. Вот только против встреченного в лесу демона обереги не помогли. Возможно потому, что были созданы не мастером…

Так как же юноша оказался в самой столице?

Полгода скитаясь от деревни к деревне и из уезда в уезд, желая накопить хотя малую сумму, чтобы по возвращении не потерять лица перед родными и соседями, он совсем отчаялся – да так, что в один день вовсе решил пропасть без вести. Тогда-то ему и повстречался старый товарищ, возвращавшийся домой. Он сообщил, что слышал от знакомого, а тот от своего знакомого, а этот от торговца, который, в свою очередь, вел беседы с девушкой, прислуживавшей стражнику чиновника… И этот стражник поведал, что в Интяне сейчас смерть как нужны строители, ремесленники и писари. Ведь столица молода, а потому Сын Неба задумал возвести вокруг города крепостную стену, а для себя – немалых размеров дворец и мавзолей, непременно искусно обустроенные и богато украшенные. А также переписать свод новых правил. Оттого грамотные люди трудятся днями и ночами, и рук, конечно же, как и светлых голов, не хватает.

Воодушевившись его речью, юноша понял, куда следует держать путь. Сколько лет он прислуживал при монастыре, а потом и богатому дому, чтобы хоть немного научиться грамоте.

Конечно, поэмы писать он не умел, да и читал с великим трудом. Но о чем могли сообщать друг другу в письмах простые люди?! Так что и того малого количества иероглифов, что он знал, было достаточно.

Что же до богачей, те писали сами. Но и такие, ценные по содержанию письма, простому работяге не доверяли.

Поэтому, преисполненный великих надежд на непременный успех, передав через товарища послание семье, юноша направился к морю, в самую восточную провинцию.

– Достопочтенный, – обратился он к стражнику, охранявшему приклеенный к стене указ, – я писарь, куда пойти?

– Если хочешь попытать себя в экзамене, ступай к дому Фэн, – сообщил грозного вида солдат.

– Спасибо, – искренне благодаря и продолжая трястись от волнения, юноша поклонился и пошел на поиски указанного здания.

Долго бродя, наконец, ближе к вечеру он все же нашел большое поместье с табличкой Фэн, ворота которого были широко распахнуты.

Обрадовавшись, писарь бодро зашагал по ступеням. Но был тут же остановлен приворотной стражей.

– Ты куда идешь? – потребовал один из них ответа.

– Прости, господин, я писарь и потому хочу записаться, чтобы иметь возможность участвовать в экзамене. – Надеясь на то, что ответ был исчерпывающим, юноша намеревался переступить через порог, но стража его вдруг оттолкнула.

– Чего лезешь в главные двери? Иди в боковые.

Было до ужаса обидно и стыдно, но, юноша был готов поступиться гордостью, лишь бы получить шанс осуществить свою мечту.

Однако и внутри никому не было до пришедшего дела. Слуги и чиновники суетились, а претенденты на почетные должности занимали место по всему двору. Перед ними на удалении стоял стол принимающего заявления мелкого чиновника. Наскоро расспрашивающего об имени, месте рождения, сословии и навыках.

Запись велась исключительно до ужина. И юноше несказанно повезло, так как его приняли последним, а остальным приказали расходиться.

– Кто? – спросил чиновник, такого же грозного вида, что и стражник на входе.

Юноша прочистил горло, после чего ответил:

– Сяо Ту, господин.

– Кто только имена такие выдумывает? Откуда?

– Провинция Ганьсу.

– Из какой семьи?

– Мои родители – крестьяне.

Тон чиновника стал небрежным:

– Чего так далеко пришел?

– Хочу быть писарем.

– Насколько хочешь?

– Очень.

– Грамотный?

– Да, господин. Я долго прислуживал при монастыре, а позже меня на службу взяла поэтесса Сюэ Хэ…

– Не слышал.

– Так мало кто о ней слышал, – печально подтвердил юноша. – Госпожа была талантлива и позволяла мне учиться, но ее стихи мало кто почитал. Говорили, что слишком сложны для понимания. А позже…

– Не всем из этой книги… – чиновник указал на записи, – доведется попытать счастье. – Он привстал и, наклонившись через стол, тихо произнес: – Раз уж учила тебя поэтесса, помогу, – и еще тише: – Но и ты меня не обидь, – и, улыбаясь, показал три пальца.

Юноша приподнял бровь в недоумении.

– Договорились? – уточнил чиновник.

– Я буду помнить вас всю жизнь и молиться о вашем благополучии, господин! – кланялся Сяо Ту – Спасибо за вашу помощь!

Чиновник шикнул, тем самым делая неразумному юнцу замечание, дабы тот говорил тише, и снова лукаво улыбнувшись, махнул рукой, будто все эти хлопоты не более чем пустяки.

– Принесешь завтра.

Сяо Ту удивленно распахнул глаза и натянул улыбку.

– Чего принести, господин?

Чиновник, соблюдая все меры предосторожности, снова показал три пальца.

Сяо Ту зашептал:

– Простите, господин, я не из столицы и не понимаю, что это значит, – он повторил жест.

Рассерженный чиновник хлопнул ладонью по столу и быстро огляделся по сторонам, чтобы удостовериться в том, что обитатели поместья, готовящиеся к ужину, не обратили на него внимание. После чего, обойдя стол, подошел прямо к юноше и, наклонившись, прошептал:

– Тридцать серебряных.

– Трид… – отпрянув, громко выкрикнул Сяо Ту, но чиновник вовремя зажал ему рот и шикнул:

– Совсем дурак? – Он явно был раздражен. – Зачем так громко? – И, понизив голос, повторил: – Тридцать. Серебряных.

– Но откуда мне их взять? – пожимая плечами, искренне недоумевал Сяо Ту.

– Неужто ты хотел, чтобы я помог тебе по доброте сердечной? У самого белый нефрит на шее, а мне говорит, что родители крестьяне. Ты обманщик? Или же вор? – сощурился чиновник.

– Конечно, нет!

Юное сердце загорелось праведным гневом. Всю свою жизнь Сяо Ту оправдывал данное ему имя, жил тихо и честно. Ну если только чуточку не совсем… Но то было в далеком детстве. Кто назовет преступником мальчишку, в праздник своровавшего с кухни лишнее печенье?

– В качестве платы приму и подвеску. – Приобняв писаря за плечи, чиновник указал на висевший у того на шее кусок нефрита. – С одной стороны инь и ян, а с другой – лотос. – Он покрутил украшение. – На монаха ты не похож. Значит, украл, когда прислуживал в монастыре?

– Нет же! – выскользнул из-под руки чиновника Сяо Ту. – Этот нефрит мне подарил настоятель, а ему, в свою очередь, бессмертный мастер У Лин. Потому и не могу отдать его вам. Смотрите, здесь скол, так что если мастер когда-то увидит его, то непременно узнает о нашем договоре. Тридцать серебряных я принесу, принесу, – юноша попятился спиной к выходу. – Завтра принесу…

Покидал поместье он в совершенно расстроенных чувствах, пряча злосчастный камень на шее как можно лучше. Так, чтобы увидеть его можно было, только юнца раздев.

На улице отголосками шумел второй день празднования фестиваля фонарей, но Сяо Ту вовсе было не до радости.

Только подумать, через что он прошел, чтобы добраться в Интянь с са́мого запада!

Обида сжала грудь.

«Ведь ты так старался!»

Сколько долгих месяцев он не видел близких, родной дом и поминальную табличку с именем усопшего брата, которую вырезал и вывел неровным почерком сам… Лишь хранил в своих пожитках принадлежавшую тому бамбуковую флейту, которую могучий Да Сюн передал Сяо Ту в день, когда уходил на войну.

«Ты плохой сын. Все напрасно», – нашептывало отчаяние.

Неужто теперь он придет в дом родителей с совсем пустыми руками? Как ему смотреть в глаза дорогой Мэй Мэй?

Глава 4

Сяо Ту плелся по светлым и темным улицам, не разбирая дороги и не видя людей. Кругом зажигались фонари, в театре теней играли куклы, артисты танцевали и пели, а горожане любовались представлениями и ели сладости. Но для писаря, потерявшего надежду, праздник проходил словно где-то вдали, а здесь, сейчас, юноша утопал в отчаянии.

И утопал он наяву, незаметно для себя ступив в глубокую вязкую яму пустого переулка. С каждой минутой он уходил все глубже, но совсем не заботился о том, чтобы спастись. Казалось, отчаявшийся юноша был счастлив утонуть.

«Нет в этом городе места для тебя, – продолжал нашептывать печальный голос. – Тебе нигде нет места. Ты один».

«Всего-то нужно найти тридцать серебряных, – ласково увещевал другой. – У тебя мало времени. Но не обязательно трудиться. Добыть денег можно и легко».

– Я не могу. Так нельзя, – отвечал Сяо Ту, но рассудок будто покидал его.

«Так если торговцы обманывают, а чиновники ждут взяток, значит, и тебе можно».

– Но я стану плохим человеком.

«Отчего же? Ты ведь не разбойник какой и не будешь грабить хороших людей. А если бы и так, то позже ты станешь писарем и отплатишь всем, кого обидел».

– Нет, так неправильно. – Голос Сяо Ту звучал неуверенно и слабо.

«Тогда что тебе остается? – спросил печальный голос. – Поддайся, отчайся…»

– Да, выхода нет…

Сяо Ту погрузился в тягучее болото уже по пояс.

Внезапно в темной пелене, застлавшей глаза, перед ним возник маленький и едва заметный огонек. С каждым мгновением он становился ярче и больше, пока не наполнил ярким светом все вокруг.

Сяо Ту услышал вопли:

– Что это?

– Я горю!

Обернувшись на голоса, писарь увидел лишь то, как от него торопливо уползают две тени.

Неужели это они и были его отчаянием и злобой? Один соблазнял легким решением, а второй вводил в уныние.

Сяо Ту оглядел себя. Он стоял на твердой дороге, абсолютно сухой и чистый. Значит, то были злобные духи? Придя в себя, он пустился со всех ног как можно дальше от этого злополучного места.

Заночевать он отважился только на людной площади. Пусть часто пробуждаясь от шума и веселья празднующих, но все же в безопасности.

* * *

Туманное промозглое утро. Вокруг тишина. Только редкие прохожие неторопливо выполняют накопившуюся за время отдыха работу.

Сяо Ту осмотрелся и потянулся. Своей смекалкой и крайней осторожностью он уберег себя от очередной встречи с нечистью, непременно появляющейся в какой-нибудь праздник, чтобы тот омрачить.

Откусывая от только что купленный овощной баоцзы[6], Сяо Ту опять задавался вопросом о происхождении ставшего для него привычным огонька, каждый раз прогонявшего тьму и наваждение.

С самого детства Сяо Ту, опять же оправдывая свое имя, был скромным, добрым, послушным и боязливым мальчиком; он никогда не отличался особой силой – напротив, обладал хрупким телом и утонченными чертами лица. А главное, он был очень доверчивым, за что не раз получал наставления от брата.

Что же до самого брата, то Да Сюн тоже оправдывал данное ему имя. Он был таким же большим и сильным, как медведь[7]. Справедливым и добрым. Никого никогда бы не обидел – даже курицу, купленную к новогоднему столу.

Вспоминая брата, Сяо Ту невольно улыбался и чувствовал, как тепло и больно становится у него на душе. В такое время он всегда брал в руки флейту, прося Небеса о том, чтобы в следующей жизни снова стать младшим братом Да Сюна.

– Вот увидишь, брат, я стану писарем, и тебе не придется беспокоиться обо мне и родителях. Ты будешь мною гордиться.

Прямо перед носом что-то пролетело. Сяо Ту в недоумении замер. Из открытой двери гостиного двора доносились склоки и брань, а затем на пороге появился господин в расстегнутой одежде.

– Место, пропитанное энергией несчастья! – Он плюнул в сторону заведения.

– Посторонись! – закричал кто-то за спиной.

Сяо Ту в самый последний момент отпрыгнул от бегущего на него с груженной мешками тележкой работяги. Отпрыгнул он достаточно далеко, но, неловко приземлившись, подвернул ногу и упал, выронив и флейту и, к великому сожалению, недоеденный баоцзы.

– А я говорил! – получил подтверждение своим словам господин. – Вокруг сплошная энергия несчастья! – И широким шагом направился прочь.

За ним выбежала женщина, одетая довольно дорого и красиво.

– Господин! Господин! Зачем же вы вот так уходите?

Однако мужчина даже не обернулся.

Женщина же наконец обратила внимание на лежавшего на земле Сяо Ту.

– Ох, что же ты лежишь?

– Я… телега… – сбивчиво начал он.

Добросердечная женщина поспешила помочь ему подняться.

– О Небеса, какое несчастье… Скорее пойдем внутрь, я тебе помогу, одежда совсем испачкалась.

Сяо Ту отряхнулся и, собрав пожитки, поклонился.

– Благодарю вас, госпожа. – Он старательно протер рукавом бамбуковую флейту, навес ящика, который, оказалось, треснул, ну а баоцзы…

– Ты не из столицы? – спросила женщина.

– Нет, госпожа, из Ганьсу.

– Прости. – Складывалось впечатление, что сопереживала она искренне. – Музыкант? Могу дать тебе работу.

– Боюсь, я слишком плохо играю.

– Ну, пойдем, пойдем.

На первом этаже располагался ресторан, который ранним утром, конечно же, пустовал. Сяо Ту подумал, что и вправду, было бы неплохо поработать хоть один день в столь дорогом заведении. А если бы год, то ему хватило бы сбережений не только на собственную свадьбу, но и на приданое всем четырем сестрам.

Пройдя зал, украшенный дорогой тканью, свежими зимними цветами и маленьким искусственным прудом с настоящей лодкой, они поднялись на верхний этаж, где находились комнаты для гостей.

Они вошли в одну из них.

Широкая кровать и стол. Из мебели больше ничего. Женщина указала на приготовленный таз с водой.

– Можешь здесь умыться.

– Спасибо, госпожа, – снова поклонился Сяо Ту.

– Ты хороший юноша, потому постарайся справиться поскорее и уйти, пока хозяин не вернулся.

Сяо Ту растерялся.

– Конечно, благодарю, – пообещал он, еще глубже прогнувшись в пояснице. – Я очень быстро.

Как только женщина вышла, он тут же принялся отмывать руки и застирывать одежду, как вдруг в комнату вошла девушка, немногим его старше, – служанка, судя по ее виду. Должно быть, она не знала о госте и своим появлением смутила неопытного юношу, оставшегося в одних штанах.

– Я принесла еще воды, – сообщила она.

Значит, знала?

– Спасибо. – Сяо Ту опешил, прикрываясь смятой в руках рубашкой.

– Если хочешь, я постираю за три медные. – Девушка потянулась к рубашке, но писарь увильнул.

– Спасибо, мне неловко, лучше я сам.

– Чего ты такой робкий? – улыбнулась девушка. – Или тебе жаль три медяка? И тебе стирать не придется, и мне будет на что купить еды. Ведь лучше, если постирает тот, кто умеет? – Рассмеявшись, она забрала у него рубашку, оставив Сяо Ту лишь неловко прикрываться руками. – Так ты не из столицы?

– Из Ганьсу, – ответил юноша, переминаясь с ноги на ногу.

– Где это? – опуская одежду в таз, поинтересовалась девушка.

– Провинция на западе. – Сяо Ту искал, где он мог бы спрятаться.

– Очень далеко… А в столицу зачем пришел?

– Хочу стать писарем.

– Так значит, ты грамотный?

– Я учился вначале при храме, а позже в доме талантливой поэтессы Сюэ Хэ. Простите… Вы не могли бы все же на меня не смотреть?

Служанка снова улыбнулась и принялась стирать.

– А откуда у тебя нефрит?

Сяо Ту опустил глаза себе на грудь, где на ленте по-прежнему весела нефритовая подвеска.

Внезапно в дверь постучали. И раздался женский голос:

– Мун Ли, ты почему зашла в комнату гостя? Немедленно покинь ее!

Служанка в последний бросила заинтересованный взгляд на Сяо Ту и, неохотно взяв таз с одеждой, вышла из комнаты.

В дверях показалась уже знакомая ему женщина. Когда она вошла внутрь, Сяо Ту начал судорожно искать, чем бы прикрыться, и успел лишь схватить свой дорожный мешок.

– Я ошиблась, тебе стоит уйти, – сказала госпожа.

Сяо Ту сделал было шаг к выходу, но вовремя опомнился.

– Я не могу, Мун Ли забрала мою одежду.

– Иной у тебя нет?

– Откуда, госпожа? И этого-то… – он приподнял мешок, – для странствующего писаря много.

– Череда несчастий, – недовольно произнесла женщина. – Пойдем в мою комнату, я попрошу кого-то из мужчин дать тебе другую. Ну же, скорее.

Сяо Ту поспешил за своей спасительницей. Его щеки покрылись пунцовым румянцем, когда в коридоре он наткнулся на толпу девушек, пришедших поглазеть на несчастного. И зачем он только отдал рубашку служанке? Всего-то и нужно было немного застирать, для чего же мочить целиком? Как ему теперь пойти на улицу в мокрой одежде? Сейчас далеко не лето.

Комната госпожи была чуть меньше предыдущей, с наглухо зашторенными окнами, запахом свечей и дорогих благовоний.

Отправив служанку раздобыть сухую рубашку, госпожа налила гостю чаю и заботливо протянула ему чашку.

– Выпей, чтобы согреться.

– Благодарю, – засуетился юноша.

Женщина расправила широкие рукава и внимательно посмотрела на своего гостя.

– Разве ты монах?

– Нет, госпожа, я простой писарь. Если пожелаете, напишу продиктованное вами письмо и сразу же отнесу его!

– Не нужно, – улыбнулась женщина.

– Я не возьму с вас плату. Вы и без того мне помогли! – сказал Сяо Ту, желая хоть чем-то отплатить за проявленную к нему доброту.

– Благодарю тебя, но ты ничего мне не должен. Хоть и неумышленно, но отчасти я виновата в случившемся с тобой несчастье. Но ответь, если ты писарь, а не монах, почему же на твоей шее висит амулет охотника на демонов?

– Правда? – От удивления Сяо Ту грохнул чашкой по столу. – Простите.

– Я не стану утверждать, – продолжила таинственная незнакомка, – поскольку не так много знаю. С уверенностью лишь скажу, что многие, завидев это украшение, не заметят ничего иного, кроме как один из самых дорогих нефритов. Человек же знающий определит, что эта подвеска бесценна. Потому мне интересно: откуда у простого писаря столь сильный амулет?

– Не знаю, поверит ли госпожа, но мне на шею его надел настоящий демон, – решил Сяо Ту не утаивать правду.

– Неужели? – Женщина выглядела скорее заинтересованной, нежели испуганной или недоверяющей.

– Клянусь! Я был совершенно обездвижен и ничего не мог поделать. Демон явился мне в бамбуковой роще, а после…

Позади сидевшего за чайным столиком Сяо Ту распахнулись двери. В них стоял, по всей видимости, хозяин заведения – громоздкий мужчина с бородкой, который, казалось, был выше юноши головы на полторы. До его прихода Сяо Ту должен был покинуть гостиный двор.

– Господин! Дорогой мой гость! – забасил хозяин.

– Господин Ши, – поспешила ему навстречу женщина. – Этот юноша попал в беду у наших дверей. Позвольте, он ждет, чтобы кто-то из слуг одолжил ему свою одежду, поскольку его собственная вымокла…

– Значит, удача снова мне сопутствует! – Мягко отстранив женщину, преградившую ему путь, хозяин навис над Сяо Ту. – Прошу, господин, мне все поведали. Если желаете, я дам вам хорошую одежду. Зачем же носить истрепанные рубахи слуг? Вы голодны? Кажется, вы обронили завтрак, не желаете ли чего?

– Нет, благодарю, – произнес юноша, с оглядкой на спасающую его госпожу. И в этот момент, как некстати, предательски заурчал разбуженный, но оставшийся голодным живот. Кажется, он был не прочь поесть больше, чем один раз в день.

– Что же ты, господин, такой скромный? Прошу, пойдем, – настаивал хозяин гостиного двора.

Он взял Сяо Ту под локоть, чтобы поднять его на ноги, и, крепко обняв за плечи, повел наружу. Рядом с громоздким мужчиной Сяо Ту казался еще меньше.

Хозяин с широкой улыбкой и лестными речами завел писаря в комнату рядом, где того ждали богато накрытый стол и прислуживающие девушки.

– Я… Мне не нужно. – Сяо Ту попытался вырваться из крепкой хватки.

– Кто же отказывается от угощений? – Широкой ладонью мужчина указал на приготовленный стол и сидевших возле него девиц в полупрозрачных одеждах.

Какое бесстыдство!

Зажмурившись, Сяо Ту сделал оборот вокруг себя, дабы все же высвободиться из железных объятий, и поклонился.

– Благодарю вас, господин, за помощь, но я пришел сюда только из-за несчастья, случившегося со мной, а так я очень занят… Не беспокойтесь, не произошло ничего, что стоило бы вашей заботы. Я…

Не успел он договорить, как хозяин опять сгреб его в охапку и усадил за стол.

Одна из девушек налила гостю рисового вина и положила в тарелку, прямо перед носом исхудавшего Сяо Ту, кусочек мяса, а вторая заняла место за пипой[8].

Полилась приятная мелодия.

Хозяин продолжил:

– Прошу, господин, ни о чем не думай. Отдыхай, наслаждайся, пока ждешь, когда вернут твою одежду.

Нежные женские руки опустили на плечи юноши дорого расшитую рубашку.

Сяо Ту пребывал в растерянности. Потому только и смог, что неловко кивнуть в ответ.

Довольный этим, господин Ши хлопнул в ладоши и, напоследок пожелав приятного отдыха, скрылся за дверью. А девушки принялись развлекать вынужденного гостя.

Сяо Ту продолжал прикрываться походным мешком.

– Господин, удобно ли вам держать в руках сумку? – ласково произнесла сидящая рядом девушка. – Может, стоит ее отложить и подержать в руках что-то более достойное? – однако, увидев смущение на лице юноши, быстро добавила: – Будь то хотя бы вино… Поверьте, вкуснее блюд вы не найдете во всей столице. А рис для вина выращивался в самой чистой воде…

– Я не пью, – коротко ответил писарь.

– Что ж, тогда отведайте жареного кролика. – Прислужница подложила в его тарелку очередной кусочек мяса.