Путь бамбуковой флейты

Наемники, зажатые между уставшими стражниками Сэйан-дзи и этой железной стеной, запаниковали по-настоящему. Бой, который до этого был яростной схваткой, превратился в методичную, безжалостную резню. Самураи не нападали толпой. Они работали парами, как хорошо смазанный механизм. Один парировал удар, второй – молниеносно атаковал в открывшуюся брешь. Крики наемников теперь были только предсмертными.

Я не могла оторвать глаз от этого зрелища, от этого леденящего душу сочетания красоты и жестокости. А мой взгляд невольно притянула фигура впереди отряда из Кайдо. Тот, кто вел бойцов за собой, не носил маски. Его лицо было молодым, с резкими, угловатыми чертами, скулами, острыми как лезвие, и темными, холодными глазами, в которых не было ни гнева, ни азарта – лишь абсолютная концентрация. Он не рубился с остервенением, как его подчиненные. Его движения были скупы, точны и невероятно эффективны. Он не тратил ни капли лишней энергии. Каждый взмах его катаны – и еще один наемник падал, будто подкошенный. И вдруг, в самый разгар боя, он на мгновение замер. Его клинок только что высвободился из тела очередного противника, а взгляд скользнул по поляне перед обителью. Мимо мечущихся наемников, мимо хлещущих ветвей, мимо неожиданного завала у ворот. Он смотрел на меня – застывшую под деревьями с широко раскрытыми глазами.

Наши взгляды встретились всего на долю секунды. Но в его глазах я не увидела ни удивления, ни вопроса. А потому мне было непонятно, видел ли он хаос, устроенный духами-ками незадолго до вступления Кайдо в бой? Или успел заметить только странную девицу? Успел ли он связать одно с другим?

Потом его взгляд скользнул дальше, он сделал шаг, и его клинок с тихим свистом рассек горло очередному наемнику. Бой продолжался. Но для меня все было кончено. Этот взгляд приковал меня к земле прочнее любых пут. Я шевельнулась и села, обхватив колени дрожащими руками. Больше не было смысла никуда спешить.

12. Договор Молчаливых Слов

12. Договор Молчаливых Слов

Адреналин, подпитывавший меня все это время, иссяк, оставив после себя лишь ватное безразличие и дрожь в коленях. Бой затих, сменившись зловещей тишиной, которую нарушали лишь приглушенные стоны, отрывистые команды и скрип телеги, на которую грузили тела. Воздух все еще был густым и сладковатым от запаха крови, теперь смешанного с дымом от разведенных костров.

«Судя по всему, наше путешествие отменяется?» – протянул Бэмби.

– Боюсь, что нет, – прошептала я и встала, цепляясь за ветки кустов. – Вот только маршрут будет другим.

Я осторожно пробиралась обратно в обитель, прижимаясь к шершавой каменной кладке стены. Но мои тревоги были напрасны – никто не обращал на меня внимания. Все были заняты своим горем, своей работой. Послушницы и служанки, с бледными, осунувшимися лицами, тушили последние очаги пожара, разбирали завалы у ворот, относили раненых в кельи. Их взгляды были пусты, устремлены внутрь себя. Кажется, я была для них всего лишь еще одной тенью, мелькнувшей в хаосе.

Наконец, мне удалось проскользнуть в свою каморку. Дверь с тихим стоном закрылась за мной, отсекая внешний мир. Я прислонилась к ней спиной, чувствуя, как устала.

– Как глупо всё вышло…

Комната, которую я так стремилась покинуть, теперь казалась единственным безопасным местом во всей вселенной. Я стояла, не в силах пошевелиться, и в ушах у меня все еще стоял лязг стали и тихий, безразличный голос предводителя отряда из Кайдо, которым он отдавал приказы.

Прошло несколько часов. Обеденный гонг прозвучал приглушенно, будто из другого измерения. Но я побоялась выходить из комнаты, наскоро перекусив запасами, которые были приготовлены для дороги. А потом пришла одна из послушниц – не Киёми и не Рэн, другая девушка с испуганными глазами, я не знала ее имени.

– Сюдо-ин Сёэн просит вас к себе в кабинет, – прошептала она и, не дожидаясь ответа, пугливо сбежала.

Я выдохнула и встала, отчётливо ощущая, как трясутся поджилки. И хотя я все это время пыталась убедить себя, что мне ничего не страшно, это увы не помогало. Кажется, сейчас мне предстояло ответить за все. За побег. За ту дикую, неконтролируемую силу, что вырвалась из меня на поляне. А может и вовсе за то, что навлекла на обитель беду – уж не знаю, какие выводы могла сделать Сёэн, увидев, как мое бесчувственное тело доставили к воротам обители наёмники Сирайо.

Дорога до кабинета настоятельницы показалась бесконечной. Я шла, глядя прямо перед собой, но каждый камень под ногами, казалось, осуждающе шептал мне вслед.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Я постучала, и изнутри раздался ровный голос Сёэн:

– Войди, дитя.

Я вошла. В кабинете пахло старой бумагой, воском и теперь – едва уловимым, холодным духом металла и пота. Сёэн сидела за своим столом, ее лицо было привычно непроницаемым, но в уголках губ залегла усталость. А у окна, прислонившись плечом к косяку, стоял он – тот воин, который возглавлял отряд Кайдо.

Он снял шлем и тяжелые наплечники, оставшись в стеганой куртке темно-синего цвета. Воспользовавшись моментом, я смогла разглядеть его получше. Темные волосы были коротко острижены, а от виска к углу рта тонкой ниточкой тянулся шрам. Он не смотрел на меня, разглядывая свиток на столе, но я чувствовала его внимание, плотное и тяжелое, как тот дорожный плащ, что раздобыла для меня Рэн.

– Подойди, дитя, – сказала Сёэн. Ее голос был ровным, но в нем не было привычной мне мягкости. Это был голос настоятельницы, ведущей официальную беседу. – Рёта-син и отряд прибыли сегодня весьма вовремя, чтобы обеспечить твою безопасность и доставить тебя в поместье вашего отца. Ты помнишь его?

«Да откуда б душе иных миров помнить какого-то местного мальчишку, старая ты черепаха», – проворчала трость, что стояла прислоненная к столу настоятельницы.

«И то верно», – поддакнул Бэмби.

Я сжала губы, сдерживая такую несвоевременную улыбку, и покачала головой:

– Увы, сюдо-ин, предки не оставили мне этих воспоминаний.

– Ну ничего, – неожиданно подмигнула мне Сёэн. – Он тоже верно полагает, что перед ним Кайдо Осиэки, и ещё не знает, что ошибается.

Рёта медленно поднял голову и с непониманием посмотрел на настоятельницу, а затем на меня. Его глаза оказались темными и холодными, как речная галька зимой. В них не было ни гнева, ни любопытства, только спокойное непонимание.

– Рёта-син, представляю вам Кайдо Юмэ – деву, которая нашла в себе смелость лично провести ритуал имяотречения и приняла новую себя.

– Вот как… – В его глазах, наконец, промелькнула искра интереса, но быстро погасла. – Я запомню. Юмэ-син, тогда позвольте заново представиться, я командир отряда Кайдо Рёта.

Я кивнула, принимая его слова, но не удержалась от уточнения:

– Кайдо? Значит, мы… родственники?

– По клану – да, но не по крови, – ответил Рёта с небольшой заминкой, словно удивившись моему невежеству. Он говорил четко, чеканя каждое слово, как удар меча по наковальне.

– Присягнув своему даймё, он принял и имя его клана, – тактично подсказала мне настоятельница. – Не переживай, что ты не помнишь таких деталей, дитя. Вернувшись домой, все быстро к тебе вернётся.

– Презренные мародёры разбиты. Наши потери незначительны, – продолжил Рёта, и его взгляд скользнул по моей фигуре, будто составляя опись имущества. – Угроза обители ликвидирована. Ваш отец, Кайдо-син, ожидает вашего возвращения с великим нетерпением.

Эти слова прозвучали как приговор. «Ожидает». Не «соскучился», не «жаждет воссоединения». Ожидает, как ожидают прибытия стратегического груза, ценного товара. Я молчала, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Видел ли Рёта бурю, которую подняли ками? Понял ли? Он не подал виду, что что-то не так. Но вдруг он просто промолчал, а позже донесет своему даймё, моему отцу?

И тут взгляд Рёты, скользя по мне, остановился на моем поясе. На футляре бамбуковой флейты, который я, в панике и усталости, забыла снять и спрятать. В его глазах снова мелькнул легкий, почти неуловимый интерес.

– Флейта, Юмэ-син? – произнес он, и в его голосе впервые появились нотки чего-то, кроме холодной формальности. – Интересно. Ранее вы не проявляли интереса к музыке. В обители вас научили?

Ледяная волна паники накатила на меня и сдавила горло. Идиотка! Как я могла быть такой неосторожной? Взять без спроса собственность обители – ужасно само по себе. Я словно воровка хотела сбежать в ночи с чужим имуществом. Я ничем по сути не лучше, чем наёмники Сирайо. Но забрать ками-флейту… Я не сомневалась, что Сёэн прекрасно знает, что это не просто музыкальный инструмент, а один из артефактов, оберегаемый в Сэйан-дзи. Уставившись в пол, я боялась поднять взгляд на настоятельницу и пыталась придумать хоть одну причину, пусть даже нелепую отговорку, для своего поступка:

– Я… я…

Но Сёэн внезапно сама пришла мне на помощь.

– Это мой подарок Юмэ, – сказала она, глядя на Рёту, и ее голос прозвучал удивительно спокойно и естественно. – На память о времени, проведенном в стенах Сэйан-дзи. Ведь она прожила с нами столько лет. Пусть хоть что-то напоминает ей о нашем смиренном обиталище. А музыка… музыка умиротворяет душу. Я надеялась, она принесет Юмэ утешение в дороге домой

Она произнесла это с такой легкой, почти материнской грустью, что ее слова прозвучали абсолютно искренне. Впрочем, это была, получается, и не ложь, а скорее полуправда, поданная с таким искусством, что ей нельзя было не поверить.

Рёта замер на мгновение, его пронзительный взгляд перешел с меня на Сёэн, а затем обратно на флейту. Он медленно кивнул, размышляя над ее словами.

– Понимаю, – произнес он наконец. – Милость сюдо-ин не знает границ.

В его тоне вновь не было ни капли эмоций. Он принял объяснение, либо потому, что оно было правдоподобным, либо потому, что не счел этот вопрос достойным дальнейшего обсуждения.

– В таком случае, пусть она и вправду принесет вам утешение в пути, Юмэ-син, – продолжил Рёта. – Мы выступаем на рассвете. Будьте готовы.

Он склонил голову в почтительном поклоне в сторону Сёэн, бросил на меня последний быстрый взгляд и бесшумно вышел из кабинета.

Дверь закрылась, и я осталась наедине с настоятельницей. Воцарилось молчание, и я наконец осмелилась поднять на нее взгляд.

– Простите, сюдо-ин. Я… я не… – я пыталась что-то сказать, но слова застревали в горле.

Но она, кажется, все и так поняла. Сёэн молча поднялась из-за стола, подошла ко мне и положила свою сухую, теплую руку мне на плечо. Это был простой жест, но в нем было больше утешения, чем в тысяче слов.

– Не бойся, дитя, он вряд ли понял и осознал, что произошло перед вратами обители, – тихо произнесла она. – Но мир за этими стенами полон таких вот Рёт. Холодных, наблюдательных, видящих в людях лишь инструменты. Твой дар – величайшая ценность. И величайшая уязвимость. Запомни этот урок. И запомни его цену.

– Спасибо, – прошептала я, и это было единственное слово, которое я смогла выжать из себя.

Сёэн покачала головой.

– Не благодари. Просто живи. И слушай ками вокруг, раз уж они так благосклонны к тебе, что один из них даже согласился разделить с тобой долгое путешествие. А теперь иди. Тебе нужно отдохнуть, ведь впереди долгий путь.

Я кивнула, развернулась и, как пьяная, побрела к двери. Завтра меня ждала дорога домой. В место, которого я не помнила, к людям, которых не знала, под неусыпным взглядом человека, который, возможно, знал мою страшную тайну и просто ждал момента, чтобы использовать ее.

13. Родной незнакомый дом

Путь в поместье Кайдо растянулся в бесконечную, изматывающую пытку неподвижностью. Меня везли в паланкине – тщательно закрытом со всех сторон, узком ящике, обитом внутри мягчайшим шелком цвета утренней зари. И в этой душной, тесной роскоши я с предельной ясностью осознала, что окончательно и бесповоротно превратилась в вещь. Бесценную, хрупкую, и оттого заточенную в самый надежный футляр. Уже через пару часов каждое движение носильщиков отдавалось в моих костях. Я не могла выйти, чтобы размять затекшие, ноющие от долгого сидения ноги. Не могла приказать остановиться, чтобы глотнуть воды из горного ручья. Даже поговорить с Бэмби не выходило. Точнее не вышло бы, если б он соизволил одарить меня своим вниманием – если б я начала бормотать вслух, Рёта бы точно заглянул в паланкин. Но ками словно знал, что сейчас не время для разговоров. А может просто вредничал или бессовестно дрых.

Единственное, что я могла делать – это смотреть в окно, точнее в узкую щель между слоями ткани. В этом отверстии проплывали обрывки недосягаемого мира: склоны холмов, поросшие горными соснами, чьи ветки звенели на ветру.

Когда мы спустились в долину, показались крыши далеких деревень, от которых тянулись теплые запахи чужой жизни; поля, на которых чужие люди, не поднимая голов, выращивали рис. Каждый такой мимолетный пейзаж отзывался во мне острым уколом тоски по той краткой призрачной свободе, что я едва успела вкусить на короткой, темной тропинке, что вела прочь от обители.

Шесть самураев из отряда Рёты несли паланкин на своих плечах с ритмичной равномерностью. Их ровное, немного учащенное дыхание было единственным звуком, помимо топота копыт коней и однообразного скрипа кожаных ремней. Они были не людьми, а лишь продолжением этого ящика, частью системы, доставляющей ценный груз. А я была этим грузом. Пленницей в самом изощренном смысле этого слова – пленницей долга, происхождения и воли отца, который не спрашивал о моих желаниях.

Однажды, во время короткого привала, когда солдаты по деловому и молча, не снимая лат, жевали свои порции походной каши, я откинула шелковую занавеску. Рёта стоял в нескольких шагах от паланкина на пригорке, и его неподвижная фигура на фоне неба казалась вырезанной из темного камня. Он осматривал окрестности, и его взгляд, скользя по лесу и дороге, был таким же острым и хищным, как у ястреба.

– Далеко еще? – выдохнула я.

Рёта обернулся.

– Мы идем по графику, Юмэ-син, – ответил он. – До поместья Кайдо менее дня пути.

В его ответе я не услышала ни тени участия или усталости. Просто информация, выданная роботом в человеческом обличье.

– А что… что там ждет меня? – рискнула я спросить, вкладывая в свой надтреснутый голос отчаянную, почти детскую надежду хоть на какую-то зацепку, на намек, который помог бы мне подготовиться к будущему.

«Очень своевременный вопрос!» – проворчал Бюмби, внезапно очнувшись от своей дрёмы. – «Мне тоже хотелось бы знать, не пора ли начинать жалеть о своем согласии присоединиться к путешествию неудачницы».

Я его, конечно же, проигнорировала, сосредоточившись на капитане отряда. Рёта взглянул на меня, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то, что я не могла расшифровать. Не сочувствие. Скорее… усталое понимание правил игры, в которую мы оба были вовлечены помимо нашей воли. Он видел перед собой не человека, а пешку, и, возможно, в глубине души признавал, что и сам является тоже фигурой на игровом поле.

– Вас ждёт исполнение долга перед кланом, – произнес Рёта ровно. – Как и каждого из нас. Долг – это стержень, на котором держится мир. Без него есть только хаос.

Не дожидаясь новых вопросов, он отвернулся и отдал короткую команду трогаться. Наш диалог, если это можно было так назвать, был исчерпан. Я опустила занавеску, вновь погрузившись в полумрак, пропахший дорогим деревом. От этого человека не стоило ждать ни помощи, ни сострадания. Похоже, что он был идеальным воином своего даймё, и моя судьба являлась для него лишь частью задания, пунктом в маршрутной карте.

Поместье Кайдо возникло на горизонте внезапно, как мираж. Оно не было мирным, уютным убежищем. Это была крепость, оплот могущества, и каждый ее элемент кричал об этом.

«Неплохо, неплохо!» – сообщил мне Бэмби, явно тоже осматриваясь. Хотя где глаза у флейты я не могла бы даже и предположить. Впрочем, от одной только этой мысли я нервно хихикнула и немного расслабилась.

– Рада, что тебе нравится. Но не торопись, давай повнимательнее присмотримся! – пробормотала я еле слышно, но уверена, что ками меня услышал.

Мощные, темно-серые каменные стены, отполированные ветрами и дождями, врезались в небо, увенчанные островерхими черепичными крышами сторожевых башен. За зубчатыми парапетами я видела сложные, многоярусные узоры кровель главного здания, а за крепостным валом простиралось море – темно-синее, суровое, усыпанное, как стая железных птиц, десятками военных и торговых кораблей под синими флагами с гербом «Цветка прибоя». Воздух здесь был другим. Он не пах лесом, травами и влажной землей, как вокруг обители. Он был густым, насыщенным запахами соленой воды и водорослей. Сама атмосфера была тяжелой и давящей. Могущество клана ощущалось буквально кожей – в идеальной гладкости отполированных камней мостовой, в каждом стражнике у массивных ворот, в каждом твердом и подозрительном взгляде, которым они провожали наш маленький, пыльный кортеж.

Меня провели внутрь, но я чувствовала, что вернулась домой. Я шла по широким, устланным безупречными циновками коридорам, мимо раздвижных дверей с росписями, изображавшими грозные шторма и морские битвы, и ощущала себя призраком, заблудившимся в собственном забытом прошлом. Ничто – ни резная перегородка, ни ваза с икебаной в нише – не отзывалось во мне теплом воспоминаний.

Встреча с отцом произошла в его кабинете – просторном, до пустоты аскетичном помещении с видом на внутренний сад камней и, сквозь другую стену из сдвижных бумажных панелей, на бурлящий жизнью порт. Кайдо Такамитсу сидел за низким, лакированным столом из черного дерева. Он не был старым, его лицо, скульптурное и холодное, не несло на себе отпечатка возраста. В его глазах, того же стального оттенка, что и у Рёты, но пронизанных опытом тысяч принятых решений, не вспыхнуло ни искорки тепла или радости при виде дочери, вернувшейся, казалось бы, с того света. Он смерил меня с ног до головы одним долгим, оценивающим взглядом, как полководец осматривает новое пополнение.

– Теперь ты Юмэ, – произнес он, и мое новое, выстраданное имя в его устах прозвучало не как признание, а как утверждение свершившегося факта, как штамп в официальном документе.

«Да чтоб мой бамбук потрескался, какие мы суро-о-овые», – внезапно протянул Бэмби.

– И я приветствую тебя, отец, – пробормотала я, игнорируя ками и не понимая как себя вести.

Он не предложил мне сесть. Не спросил, как я себя чувствую после долгой дороги, не поинтересовался, что со мной было все эти годы.

– Твое выздоровление – несомненная милость предков и большая удача для нашего клана в это неспокойное время, – продолжил он, его голос был ровным и сильным, он заполнял собой все пространство комнаты, не оставляя места для чужого мнения. – Клан Сирайо, «Горная Ночь», усиливает давление на наши северные рудники. Их интриги при дворе Императора становятся все наглее. Нам как никогда нужны надежные, прочные союзники. А самые нерушимые узы – это узы крови, скрепленные браком.

Он сделал паузу, дав мне осознать смысл его слов. Воздух в комнате стал густым и тяжелым, им было невозможно дышать.

– Брачный контракт уже подписан и скреплен печатями, – он произнес это так, будто сообщал о погоде. – Твоим супругом станет Курокава Ичиро, даймё своего клана, правитель северных пограничных земель. Твои вещи уже отправлены, и сама ты отправишься к супругу немедленно, чтобы брак был подтверждён в самые короткие сроки. Эскорт во главе с капитаном Рётой сопроводит тебя.

У меня перехватило дыхание. Весь мир сузился до ледяного лица отца и оглушительного гула в ушах. Это был не просто холодный, отстраненный прием. Меня, прямо с порога, без промедления, перепродавали, как партию редкого товара, даже не дав осмотреться, прийти в себя. Господи, да мне даже умыться с дороги не разрешили.

– Но… отец… – вырвалось у меня, голос срывался на жалкий, беспомощный шепот. – Я только что вернулась… я даже не помню этого места… я…

– Ты выполнишь свой долг, дочь, – его голос не повысился ни на полтона, но в нем зазвучала сталь. – Ты будешь моими глазами и ушами в доме Курокавы.

– Отец, я не понимаю, зачем эта спешка? Моё платье пыльное и мятое после дороги из обители. Неужели это пойдет на пользу клану Кайдо, если мой супруг впервые увидит меня в столь жалком виде?

– Довольно возражений, Юмэ. Твоя миссия – укреплять этот союз, стать его живым символом, – отрезал Такамитсу. – Все остальное – твои личные чувства, воспоминания, желания – не имеет ровным счетом никакого значения.

Он коротким движением кисти руки дал понять, что аудиенция окончена. Ко мне подошел Рёта, который все это время, оказывается, находился рядом. Стоял в тени, являясь свидетелем того унижения, которому меня подверг собственный отец. Не мой отец, пришлось напомнить себе – это отец Осиэки, а не мой.

Рёта кивнул на выход, и я зашагала за ним через лабиринт коридоров, к новому, еще более богатому паланкину, уже ждавшему в глубине внутреннего двора, под присмотром все тех же бесстрастных стражников.

«Да, давненько я с людьми не общался», – подытожил Бэмби. – «Уже и позабыл, какими “приятными” они могут быть».

Я промолчала.

Через полчаса, не больше, наш кортеж снова пришел в движение, покидая неприступные и недружелюбные стены поместья Кайдо. Я сидела в новой, еще более пышной повозке, и тупо смотрела в щель на удаляющиеся огни того, что должно было быть моим домом. Я не плакала. Во мне было лишь ледяное спокойствие. Я была пешкой, которую только что переставили на другую клетку доски, даже не спросив. Но ведь я и ожидала чего-то подобного. Хотя, конечно, цинизм ситуации поразил меня. Ну что ж, отец, у меня и вправду нет выбора, и я отправлюсь на север, в чужие пограничные земли ради какой-то непонятной мне стратегической комбинации. Но моя миссия будет при этом той, что я сама решу.

14. Холод вороньей скалы

Путь на север казался бесконечным. Пейзаж за щелью в паланкине медленно, но неуклонно менялся. Идиллические зеленые холмы и опрятные рисовые поля остались позади, уступив место суровым, поросшим хвойным лесом склонам, темным и неприветливым. Я словно снова возвращалась в обитель Сэйян-дзи, и честно говоря мне это было по душе.

Даже воздух снаружи стал другим – более резким, холодным, с примесью дыма и запаха хвои. Он обжигал легкие после влажной, мягкой атмосферы побережья Кайдо. Дорога стала хуже, паланкин кренился на ухабах, и каждый толчок отдавался во всем моем измученном теле ноющей болью. Я уже не видела признаков богатых поместий или оживленных деревень. Изредка попадались лишь бедные, убогие поселения, прижавшиеся к склонам гор, да одинокие дозорные вышки. Чувство отчужденности и тоски росло с каждым днем. Я ехала на край света, в изгнание, и весь мир вокруг, казалось, подтверждал это.

Наконец, мы достигли цели. Поместье Курокава выросло перед нами внезапно из самой земли, из скал, словно естественное образование. Его стены были не из тщательно отесанного камня, а из грубого, темного базальта, сливавшегося с цветом гор. Крыши построек были покрыты не лакированной черепицей, как в Кайдо, а темным, почти чёрным деревом. Над всем этим витал дух не богатства и власти, а суровой, аскетичной функциональности и постоянной готовности к обороне.

Едва наш кортеж приблизился к массивным, окованным железом воротам, как они распахнулись, и оттуда выехала группа всадников. Это были самураи Курокава, и с первого взгляда стало ясно, что они – другие. Их доспехи были проще, без изысканных фамильных гербов, но больше всего меня поразило их оружие, хотя я уже слышала про это от Рэн. Рукояти всех катан, торчащих из-за спин, были угольно-черными, без какого-либо украшения. Они молча окружили наш кортеж, замкнув его в плотное кольцо.

«Неужто нам и здесь не рады?» – неожиданно проснулся Бэмби.

– Скоро узнаем, – тихо прошептала я в ответ и чуть пошире распахнула щель в занавесях паланкина.

Один из воинов Курокавы, чей шлем был украшен изображением крыла, выдвинулся вперед. Его голос был низким и хриплым, без тени почтительности.

– Дальше мы сами доставим невесту господину Курокаве, – произнес он, и это прозвучало не как предложение, а как приказ. – Ваша миссия завершена, Кайдо.

Воздух натянулся, как тетива. Мои самураи, до этого момента казавшиеся бездушными машинами, замерли в напряженной готовности. Их руки небрежно легли на рукояти мечей. И тогда вперед шагнул Рёта. Он не обнажил оружия, но его осанка, его холодное, собранное спокойствие были красноречивее любых угроз.

– Наша миссия, – произнес он четко, глядя прямо на всадника с крылом на шлеме, – заключается в обеспечении личной безопасности Юмэ-син, дочери Кайдо Такамитсу, а в дальнейшем госпожи поместья Курокава и супруги Курокавы Ичиро. Эта миссия не имеет срока. Я и мой отряд приставлены к госпоже на постоянной основе. Мы – ее личная стража. И мы проследуем с ней до самых покоев.