Трагический эксперимент. Книга 5

Однако таким планам не суждено оказалось сбыться. Это июньское плавание на «Штандарте» в Румынию стало последней зарубежной поездкой российской императорской семьи. Всего несколько недель спустя раздался роковой выстрел в Сараево, и Европа покатилась в бездну разрушительной мировой войны, которая, спровоцировав революцию, похоронила в итоге российское самодержавие, а семью последнего нашего императора подвела под пули комиссаров.

Конечно, в условиях разгоревшейся военной страды о планах выдачи дочерей замуж Николаю II задумываться вряд ли уже приходилось. На варианте свадьбы старшей из великих княжон и румынского принца был поставлен крест.

Ольга с Каролем после этого виделись всего лишь однажды. Это произошло в феврале 1917-го, буквально за несколько дней до отречения русского царя от престола. Старший сын Фердинанда, ставшего к тому времени румынским королём, был послан отцом в Россию, чтобы ознакомиться с положением дел на Восточном фронте.

А по прошествии ещё полутора лет румынский кронпринц узнал об убийстве на Урале большевиками всей императорской семьи, в том числе и своей предполагавшейся когда-то невесты.

– Да. – вздохнул Аркадий. – Она не захотела покидать Россию и разделила участь миллионов её соотечественников.

– А я ведь видел Ипатьевский дом, – вспомнил Аркадий. – В 1971 году мы с друзьями приезжали в Свердловск. Когда проезжали по центральной улице, друг мне говорит:

– Обрати внимание на тот дом справа. Это Ипатьевский дом, в котором расстреляли царскую семью.

Я его тогда не успел рассмотреть как следует. Когда через несколько лет я снова приехал в Свердловск, то хотел осмотреть его основательно. Но, сколько я ни колесил по той улице, дома никак не мог найти. Оказывается, место, где убили последнего русского императора, для советской власти было как бельмо на глазу. Поэтому в 1977 году дом Ипатьева снесли.

Часовня на месте Ипатьевского дома, фото Ю. Худякова

Дом, безмолвный свидетель гибели царской семьи, имеет свою знатную историю. Приобрёл его москвич, инженер-строитель Николай Николаевич Ипатьев в 1908 году. В нижнем этаже дома инженер разместил контору. Сам дом сдал под квартиры, не имея возможности постоянно находиться в Екатеринбурге. В 1914 году Ипатьев был избран гласным городской Думы на четырёхлетний срок. Февральскую Революцию воспринял положительно. В начале 1918 года уехал для поправки здоровья в Курьи, местный курорт. 27 апреля был вызван срочной телеграммой в Екатеринбург. В городе ему сообщили о немедленной экспроприации дома и предписали освободить помещение в течение 48 часов. Ипатьев проживёт ещё двадцать лет, но в свой дом уже не вернётся. Крепкий, основательный особняк видел золотопромышленников и думских гласных, белых офицеров и красных комиссаров. По ступеням, что вели в подвал, стучали дамские каблучки и солдатские сапоги. Он был белогвардейским штабом, музеем революции, общежитием, архивом, охраняемым архитектурным памятником и просто конторским домом. Пережил годы величия и развенчания, официального умалчивания и неофициального опасливого интереса, потому что судьба ему определила стать последним пристанищем последнего самодержца российской императорской династии Романовых и его семьи.

А в период хрущёвской оттепели Ипатьевский дом все чаще становится объектом внимания жителей Свердловска и туристов как место расстрела царской семьи. У дома появляются живые цветы. Разносится слух, что Ипатьевский дом ЮНЕСКО собирается включить в реестр памятников варварству. В июле 1975 года за подписью председателя КГБ Ю.В.Андропова появляется документ, в котором предлагается снести дом в порядке плановой реконструкции города. Говорят, тогда в Политбюро и было принято решение о сносе, но выполнение его откладывалось по разным причинам. В правительственных кругах были противники столь радикальных действий: не спешить предлагали Председатель Совета министров РСФСР М.С.Соломенцев, секретарь ЦК КПСС, земляк свердловчан Я.П.Рябов. Сторонником немедленного сноса выступал главный идеолог партии, «серый кардинал» ЦК КПСС М.А.Суслов.

В конце концов победили сторонники жёсткого решения. В сентябре 1977 года по указанию в то время Первого секретаря Свердловского обкома КПСС Б.Н.Ельцина началось разрушение здания.

И теперь, пожалуй, самым почитаемым местом столицы Урала, куда постоянно приезжают паломники со всех уголков России и зарубежья, конечно же, является Храм-на-Крови в Екатеринбурге. Он возведён на месте дома Ипатьева, в котором произошло бессудное убийство царской семьи.

Глава 2 Кровавый след

Если русские вымирают, значит это кому-то нужно.

Генерал Леонид Шебаршин

Ещё до трагедии царской семьи жертвой большевиков стал начальник морских сил Балтийского флота Алексей Щастный.

Он должен был запечатлеться в народной памяти как герой, спасший для своей родины Балтийский флот, но вошёл в историю России ХХ века как первый человек, официально судимый и казнённый по приговору революционного трибунала. 22 июня 1918 года во дворе Александровского военного училища в Москве был расстрелян начальник Балтийского флота капитан I ранга Алексей Щастный. «Известия» вспоминают о русском офицере, оставшемся верным долгу – и поплатившемся за это.

Биография Алексея Щастного до того, как он возглавил Балтийский флот, проста и пряма, как мачта корабля. Из потомственных дворян, родился в офицерской семье. Отец вышел в отставку генерал-лейтенантом. Юноша последовательно прошёл все ступени военного образования – Владимирский Киевский кадетский корпус, офицерский Морской корпус в Петербурге, Минный офицерский класс в Кронштадте. Служил на разных кораблях, храбро воевал в японскую, был награждён. К мировой войне был капитаном II ранга, старшим офицером линкора «Полтава», с 1916-го вступил в командование эсминцем «Пограничник». При Временном правительстве произведён в капитаны I ранга, назначен флаг-капитаном штаба Балтфлота. Женат, двое детей. Отзывы, сохранившиеся в мемуарах коллег, исключительно уважительные.

8 декабря 1917 года должность командующего флотом была упразднена. Общее руководство перешло к состоявшему из делегатов морских экипажей Центральному комитету Балтфлота (Центробалту), при котором был военный отдел – своего рода штаб флота. Возглавлял его последний добольшевистский командующий флотом контр-адмирал Алексей Развозов, Щастный стал его первым помощником. Существовал также офицерский Совет флагманов и Совет комиссаров.

Между тем ситуация на Балтике к весне 1918 года складывалась катастрофическая. Флот как обычно стоял на своих зимних базах в Ревеле (Таллине) и Гельсингфорсе (Хельсинки). Дело в том, что Финский залив зимой замерзает, поэтому держать в Кронштадте и Петрограде боевые корабли опасно, да и бессмысленно. Но в феврале к Ревелю подошли немецкие войска. Советское правительство с декабря вело с кайзером переговоры о мире, однако они постоянно затягивались, и немцы посчитали наступление хорошим способом подстегнуть противника. Балтийский флот, бесспорно, входил в сферу их интересов, поэтому к Ревелю немцы двигались максимально энергично. Наступление в Эстонии началось 20 февраля, а 25-го передовые немецкие отряды уже вошли в Ревель. Но увидели они лишь дымы уходящих русских кораблей – морякам удалось подготовить суда и выйти в море. Руководил этой операцией Алексей Щастный.

Как капитану удалось сделать это – остаётся загадкой. В эскадре царил хаос: власть на кораблях была в руках судовых комитетов, единого руководства практически не существовало. О дисциплине речь не шла – офицеров почти не осталось, те, кто пытался призывать к порядку, были убиты матросами. Обычный зимний ремонт кораблей не проводился, отсутствовало и нормальное снабжение топливом, боеприпасами и продовольствием. На кораблях осталось от четверти до трети экипажей, остальные матросы разошлись по домам или отправились в Петроград вершить революцию. Но не имевшему никакой силовой поддержки Щастному (председатель Центробалта Павел Дыбенко с отрядом моряков-красногвардейцев бесславно сбежал с фронта под Нарвой, после чего был арестован) удалось убедить моряков, сплотить их, организовать и заставить подчиняться его приказам.

Ведомая четырьмя ледоколами («Ермак», «Волынец», «Тармо» и «Огонь») эскадра из 56 кораблей сквозь льды ушла в Гельсингфорс, где объединилась с остальными силами флота. Но это была лишь передышка – немецкие войска уже готовились вступить в Финляндию, правительство которой (Сенат) обратилось к ним за помощью. Флот снова мог оказаться в западне на чужой, практически враждебной территории. Оставалась надежда, что будет заключён мир с Германией, а финны самостоятельно не решатся атаковать. Оправдалась она лишь отчасти – в Бресте действительно было оговорено, что русский флот останется в финских портах до весны, но на кораблях при этом могли остаться лишь «незначительные экипажи», что сделало бы их лёгкой добычей врага. Между тем немецкий флот выдвинулся к Аландским островам, а двенадцатитысячный отряд генерала Фон дер Гольца приготовился к броску на Гельсингфорс.

Флотская разведка доносила, что противник готовится к захвату кораблей. В одном из агентурных донесений в Морской Генеральный штаб об этом говорилось вполне определённо:

«Высадка немцев в Ганга имеет целью в ближайшее время занять Гельсингфорс, дабы помешать русским военным судам выйти в Кронштадт. Завладев ими, в случае возобновления войны с Россией немцы будут смотреть на суда как на военную добычу, в противном случае суда будут переданы Финляндской Республике. Во всяком случае, немцы хотят покончить с русским флотом до начала навигации в Финском заливе, дабы иметь там полную свободу действий…»

Щастный к этому времени стал начальником морских сил Балтийского флота. В марте адмирал Развозов был смещён с должности и арестован, после чего комиссар Морского Генерального штаба известный большевик Фёдор Раскольников предложил назначить Щастного. Совет флагманов и Совет комиссаров флота единодушно поддержали кандидатуру. Центробалт уже был распущен, командующий теперь подчинялся Наркомвоенмору Льву Троцкому, который и утвердил Щастного. Приказ подписал председатель СНК Ленин. Впрочем, сам Щастный в этих бюрократических играх не участвовал – он был в Гельсингфорсе, где готовил флот к походу на родину. Это было его решение. Ленин считал, что корабли нужно взорвать, а моряков высадить на берег, а Троцкий предлагал, чтобы флот своими орудиями помог финским красногвардейцам, сражавшимся против немцев и отрядов Маннергейма. О возможности ледового перехода в правительстве и Морском штабе даже не думали. Но Щастный верил в возможность сохранения флота.

В порту стояли 6 линкоров, 5 крейсеров, 54 эскадренных миноносца, 12 подводных лодок, 10 тральщиков, 5 минных заградителей, 15 сторожевых судов, 14 вспомогательных судов, 4 посыльных судна, 45 транспортов, 25 буксиров, один паром, плавмаяк и 7 яхт; всего 221 единица. Команды пришлось делить, поскольку на некоторых судах не было достаточно людей даже для одной полноценной вахты. О подмене речь не шла. Толщина льда в Финском заливе доходила до 75 см, торосы – до 3–5 м. Ледоколов было в обрез, поэтому корабли были разделены на три отряда – ледоколы должны прокладывать им путь, потом возвращаться за следующей группой.

Первыми в середине марта ушли четыре новых линкора типа «Севастополь» и два крейсера. Их бронированным корпусам лёд был не так страшен. Сопровождали их ледоколы «Ермак» и «Волынец». Второй отряд, вышедший в море 4 апреля, составили два линкора, два крейсера и две подводные лодки. Одна из них сломалась и вынуждена была вернуться. В порту оставались миноносцы и вспомогательные суда, для лёгких корпусов которых льды были особенно опасны. Да ещё финские диверсанты сумели захватить и увести два ледокола, команде чудом удалось отстоять «Ермак». Щастный ждал до последнего, поскольку с каждым днём лёд становился тоньше, но финские красногвардейцы отступали под натиском немцев, и кораблям пришлось выйти в море, несмотря на сложную обстановку. 59 кораблей минной дивизии (эсминцы, миноносцы, тральщики, минные заградители), 10 подводных лодок, 11 сторожевиков и 81 вспомогательное судно в чётком порядке в течение четырёх дней покидали порт и выстраивались в колонны за ледоколами. Последним на штабном корабле «Кречет» ушёл сам Щастный. Корабли покинули порт 11 апреля, а через три дня Гельсингфорс был взят немецкими и финскими войсками.

20 апреля Щастный прибыл в Кронштадт и сразу оказался в центре всеобщего внимания. Газеты писали о подвиге моряков, славили нового, ещё недавно никому не известного «адмирала», хотя официально командующий оставался капитаном I ранга. 37-летний офицер стал популярен не только в среде моряков, но и среди петроградцев независимо от их политических пристрастий. При этом сам Щастный в политику играть вроде бы не собирался, во всяком случае он не был членом какой-либо партии и открыто своих взглядов не выражал. К советской власти был подчёркнуто лоялен, но не более.

Всё изменилось в мае, когда Щастный получил из Москвы приказ подготовить корабли флота к взрыву. Причём оформлен он был не как официальный приказ, а как телеграмма от начальника Морского штаба Евгения Беренса. Вот как описывал его реакцию в своих воспоминаниях флагманский артиллерист 1-й бригады линейных кораблей, а впоследствии профессор и контр-адмирал Георгий Николаевич Четверухин (ЧетверухинГ.Н. «Сполохи воспоминаний». Морской сборник. 1991. № 11):

«Алексей Михайлович находился в крайне возбуждённом состоянии, нервно ходил из угла в угол, в своей каюте на „Кречете“. Затем, остановившись, сказал прерывающимся от волнения голосом: „Сегодня, 21 мая, Беренс сообщил мне секретную резолюцию Троцкого, которую он наложил на моём последнем донесении. Вы понимаете, что он предлагает мне, русскому морскому офицеру? Составить списки лиц, которым должны быть поручены работы по уничтожению судов, для выплаты им денежных наград за удачное выполнение взрывных работ. Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому за его грязное дело тридцать сребреников! И ещё: усиленно проповедуя необходимость коллегиального обсуждения всех подлежащих решению важных вопросов, он почему-то в данном случае не доводит его до сведения Совкомбалта, понимая, очевидно, что это вызовет бурю негодования. Он замыкает его только на меня с тем, чтобы в случае необходимости сказать: „Товарищи, да это подлое дело рук одного Щастного!“ Поэтому я прихожу к убеждению, что в Брестском мирном договоре имеется тайный пункт об уничтожении флота, который и объясняет настырность Троцкого в этом вопросе…“»

Возмущение командующего понятно – ему было предложено собственноручно уничтожить флот, который только что был им спасён. Версия о секретных протоколах к Брестскому миру, подразумевавших расплату с немцами в том числе кораблями флота, в эти дни активно обсуждалась в Петрограде. Ходили слухи, что корабли будут взорваны фиктивно, с минимальными повреждениями (для чего якобы и создавали спецкоманды), после чего кайзеровский флот легко войдёт в гавань и поднимет их. В это верили, а большевиков после подписания сепаратного мира почти открыто называли немецкими ставленниками.

Для спасения флота Щастный решил придать приказ гласности, и на следующий день он просто зачитал его с трибуны III съезда делегатов Балтийского флота со своими комментариями. Съезд принял решение, что корабли можно заминировать и взорвать только после боя с реальным противником, если не будет иного выхода. В Москву к Троцкому отправилась делегация моряков, чтобы лично вручить ему решение съезда. На следующий день Щастный отправил в Морской штаб телеграмму с просьбой об отставке, но она принята не была.

Стоит отметить, что настроение моряков-балтийцев по отношению к большевистскому правительству в эти дни было почти враждебным. Причин на это было много: от заключения «странного» мира с немцами до неспособности наладить снабжение флота. Возвращение кораблей и экипажей стало неприятным сюрпризом для городских властей, они оказалось к этому не готовы. Как раз в мае произошло открытое антибольшевистское выступление в Минной дивизии, моряки которой приняли резолюцию следующего содержания:

«Петроградскую коммуну ввиду её полной неспособности и несостоятельности предпринять что-либо для спасения родины и Петрограда распустить и вручить всю власть морской диктатуре Балтийского флота».

С великим трудом Раскольникову, Луначарскому и другим большевистским лидерам удалось успокоить ситуацию. Кстати, восставшие моряки предлагали Щастному стать диктатором, но он отказался. Позже он сам рассказывал об этом комиссару флота Блохину, который, видимо, передал его слова Троцкому.

27 мая Щастный был вызван в Москву к наркомвоенмору Троцкому. В его кабинете, который помещался в бывшем Александровском военном училище на Знаменке, произошло бурное выяснение отношений. Троцкий стал кричать и бить кулаком по столу, на что Щастный попросил его прекратить истерику и вести разговор в более подобающем тоне. Закончилось всё тем, что Щастный был арестован. Троцкий отправил ВЦИК записку

(«Дело командующего Балтийским флотом А.М.Щастного», М.: 2013): «Уважаемые товарищи. Препровождаю Вам при сём постановлении об аресте бывшего начальника морских сил Балтики Щастного. Он арестован вчера и препровождён в Таганскую тюрьму. Ввиду исключительной государственной важности совершённых им преступлений мне представлялось бы абсолютно необходимым прямое вмешательство в это дело ЦИКа. С товарищеским приветом Л.Троцкий».

На следующий день Президиум ВЦИКа рассмотрел записку и нашёл решение правильным: «Одобрить действия Наркома по военным делам т. Троцкого и поручить т. Кингисеппу в срочном порядке производство следствия и представить своё заключение в Президиум ВЦИКа». Выписка из протокола заседания № 26 есть в деле. Главный следователь Верховного Ревтрибунала РСФСР (Ленин подписал декрет о его создании 28 мая) член ВЦИКа эстонский большевик Виктор Кингисепп приступил к работе.

Щастный сначала был доставлен в Таганскую тюрьму, но вскоре туда явилась делегация балтийских матросов, требовавших немедленно выпустить «народного адмирала». Тогда его срочно перевели в Кремль, где была оборудована специальная отдельная камера.

Из письма начальника Таганской тюрьмы Юревича писателю М.Корсунскому:

«Первое впечатление от адмирала несомненно положительное. Человек в морской форме, среднего роста, плотный, с приятным лицом. Когда я спросил его – по какому обвинению он направлен к нам, Щастный сказал: „Вины за мной никакой, но вас я долго стеснять не буду, так как Троцкий меня неминуемо и очень скоро расстреляет“. Сказано это было без всякой акцентировки, как будто он говорил что-то самое обычное и касающееся не его, а постороннего человека. Я сказал ему, что удивляюсь его словам, так как Советская власть ещё никого не расстреливала и по нашим законам наивысшей мерой наказания является заключение в тюрьме на 10 лет. „Тем не менее, – ответил он мне, – меня расстреляют, хотя за мной нет, повторяю, никакой вины“. „Но, – спросил я, – за что же вас расстреляют, если вы ни в чём не виноваты?“ Он ответил: „Троцкий расстреляет меня за две вещи: первое – спасение флота в условиях полной невозможности это сделать, и, второе, Троцкий знал мою популярность среди матросов и всегда боялся её“.

Стоит вспомнить, что ещё в ноябре 1917 года Совет народных комиссаров упразднил все существующие суды, институты судебных следователей, прокурорского надзора, а также присяжную и частную адвокатуру. Поэтому смертных приговоров советская власть действительно не выносила, хотя массово отправляла на смерть людей во внесудебном „чрезвычайном“ порядке. Лишь в конце мая ВЦИК срочно подготовил и утвердил декрет об образовании Революционного трибунала при ВЦИКе для рассмотрения дел „особой важности“, Ленин подписала его только 28 мая, когда Щастный уже был арестован. А за три дня до суда нарком юстиции Петерис Стучка своим постановлением отменил ранее установленный запрет на применение смертной казни. Ему же принадлежало и авторство „Руководства для устройства революционных трибуналов“, в котором говорилось, что „в своих решениях Революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка“.

Следствие заняло менее двух недель. Были вызваны шесть свидетелей: Ф.Раскольников, С.Сакс (члены коллегии Морского комиссариата), Е.Блохин, И.Флёровский (бывший и новый комиссары флота), Е.Дужек (комиссар Минной дивизии) и Л.Троцкий (наркомвоенмор). В трибунал явился только Троцкий, его показания и стали решающими. Правда, трибунал поначалу отложил заседания из-за неявки остальных свидетелей, но лишь на три дня – с 13 до 16 июня. Потом решили обойтись выводами следствия и единственного присутствовавшего свидетеля, а по сути, главного инициатора дела Троцкого.

Председательствовал в трибунале Сергей Медведев, бывший рабочий-металлист Обуховского завода. Членами „чрезвычайного суда“ стали Отто Карклин, Бронислав Веселовский (или Весоловский), Карл Петерсон, Александр Галкин и Иван Жуков. Все судьи, следователь Виктор Кингисепп и обвинитель Николай Крыленко являлись членами ВЦИКа – высшего законодательного, распорядительного и контролирующего органа советской власти.

Крыленко и Троцкий нападали, Щастный и его защитник присяжный поверенный Владимир Жданов все обвинения отвергали. Суд поначалу был открытым, велась стенограмма заседания, но потом его закрыли якобы в силу того, что там были озвучены секретные документы. На секретной части заседания никаких стенограмм уже не велось, и о том, что там происходило, до сих пор неизвестно. В прениях государственный обвинитель Крыленко был категоричен: „Я утверждаю, что начальник морских сил Щастный поставил себе целью свергнуть Советскую власть, во всех действиях Щастного видна определённая, глубоко политическая линия“. Даже спасение Балтийского флота было поставлено подсудимому в вину: „Щастный, совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать её против Советской власти“.

Приговор суда был вынесен вечером 21 июня после пятичасового совещания трибунала. Его зачитал Медведев: „Признать виновным, расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов“. В ночь на 22 июня состоялось экстренное заседание последней инстанции – Президиума ВЦИКа. Протест левых эсеров, представители которых демонстративно вышли из трибунала, и жалоба защитника были отклонены. В протоколе № 34 сказано: „Заявление об отмене приговора Рев. Трибунала при ВЦИКе по делу бывшего Начальника Морских Сил Балтийского флота, гражданина A.M.Щастного отклонить“. Подписи: Ленин, Свердлов.

Последние часы Щастный провёл в камере. Он написал письма супруге, матери, детям. Написал он и прощальную записку своему защитнику Жданову. Она сохранилась и опубликована в деле:

„ДорогойВ.А.Сегодня на суде я был до глубины души тронут вашим искренним настойчивым желанием спасти мне жизнь. Я видел, что вы прилагаете усилия привести процесс к благополучному для меня результату, и душой болел за ваши переживания. Пусть моя искренняя благодарность будет вам некоторым утешением в столь безнадёжном по переживаемому моменту процессе, каковым оказалось моё дело. Крепко и горячо жму вашу руку. Сердечное русское вам спасибо. А.Щастный. 1 час ночи“.

Жданов сумел получить разрешение на свидание и ночью посетил заключённого. Через него Щастный передал записки семье. От него же мы знаем о предсмертных словах Алексея Михайловича: „Смерть мне не страшна. Свою задачу я выполнил – спас Балтийский флот“.

Капитана расстреляли около четырёх утра 22 июня прямо во дворе Александровского училища, где его держали последние дни под надёжной защитой латышских стрелков и китайского отряда. Троцкий очень боялся, что моряки-балтийцы, узнав о приговоре, попытаются освободить своего командира, и эти опасения имели основания – на флоте суд над Щастным вызвал бурю негодования. Расстрельную команду сформировали из китайцев, которые толком не знали, кто перед ними стоит. Было ещё темно, и Щастный специально держал перед грудью белую фуражку, чтобы стрелки не промахнулись. Троцкий лично присутствовал при казни, об этом писал командовавший китайцами Андреевский. Место захоронения капитана неизвестно.

В 1995 году решением прокурора Балтийского флота капитан I ранга Алексей Михайлович Щастный был полностью реабилитирован».

Кроме расстрела царской семьи, в июле 1918 года происходили и другие кровавые события. За прошедшие после Октябрьской революции месяцы Советская власть была установлена во всех городах, уездах и волостях. Это произошло относительно спокойно и не вызвало каких-либо крупных вооружённых конфликтов. Новая власть начала проводить серьёзные экономические преобразования в соответствии с той программой, которой придерживалась партия большевиков.